пустился обратно на лавку и натянул сползшее одеяло, собираясь
блаженно и крепко уснуть (пока не разбудит головная боль,  всегда  после
доброй выпивки настигавшая его перед рассветом).  Он  закрыл  глаза,  но
что-то мешало. То ли свечка, оставшаяся гореть на столе,  то  ли  зуд  в
обожжённой ударом скуле, то ли ещё  что...  Его  покойчик  находился  на
седьмом уровне, там, где на поверхность выходила одна из "чистых" штолен
, не предназначенных для рабов.  Двадцатилетняя  служба  сделала
Гвалиора старшиной, но не самой высокой руки. Поэтому жил он хотя  и  не
рядом с вечно скрежещущими подъёмниками или воздуховодами, по которым из
глубины сочилась неистребимая рудничная вонь, - но и  окошка  наружу  до
сих пор не имел, и благодарить за это следовало господина Церагата.  Всё
дело было в том,  что  Гвалиор  некогда  пригрозил  ему,  и  Церагат  не
забыл... Гвалиор лежал на лавке и  слушал  привычные  звуки,  отмечавшие
круглосуточную жизнь рудника. Голоса громадных колёс, поднимавших наверх
тяжёлые бадьи с битой рудой. Далёкий, глухой рёв  воды,  направляемой  к
шаровым  мельницам  хитроумными  машинами  Кермниса  Кнера.  И...  очень
тонкие, почти неуловимые покряхтывания,  потрескивания,  постанывания...
самой горы. Южный  Зуб  тоже  как  будто  силился  что-то  сказать  ему,
Гвалиору, да он, недоумок, всё не находил силы понять.
   "Вставай, пропойца. Расковывай людей, кого успеешь, и выводи..."
   Он ещё полежал, лениво раздумывая, что бы такое  могли  означать  эти
причудившиеся слова, и надеясь всё же уснуть. Сон, однако, не шёл,  зато
голова начинала ощутимо болеть. Собственно, у Гвалиора,  как  у  всякого
старшего надсмотрщика, имелась поясная связка ключей,  отмыкавших  почти
всякую цепь... "Вставай, пропойца!"
   Окончательно поняв, что спать в  эту  ночь  ему  не  дадут,  нардарец
оторвал бьющуюся, опухшую скулу от подушки и натянул  сапоги.  Он  решил
для начала заглянуть на двадцать  третий  уровень,  к  "своим"  опасным,
колупавшим залежь каких-то окаменелых костей для  дешёвых  подделок  под
бирюзу. Гвалиор не сразу сумел нашарить ручку двери  и  пришёл  в  ужас,
вообразив  число  лестниц  вниз,  которые  ему  предстояло  одолеть,  по
возможности не свалившись. Ноги, по свойству  виноградного  халисунского
вина, слушались плохо. Он для чего-то заранее отцепил  от  пояса  ключи,
тут же уронил их и долго шарил впотьмах, поминая Чёрное Пламя и Остывшие
Угли.  Нашёл  наконец  -  и  двинулся  обычным   путём,   для   верности
придерживаясь за стену.

***

   Добродетельный купец Ксоо Тарким произвёл на Эвриха довольно странное
впечатление. Наверное, так оно и бывает, когда судишь о человеке со слов
другого, знавшегося с ним двадцать лет назад. Потом сам встречаешь его -
и начинаешь гадать, время ли переменило его, чужое ли  мнение  оказалось
превратно (а каким ещё могло быть мнение сидевшего в клетке  подростка),
то ли это ты сам всё не так понял?..
   Тарким встретил возвращение Эвриха с весёлым недоумением:
   - Никак господин Лечитель обнаружил у себя в кошеле ещё одну  грамоту
от вейгила?..
   Шутка  получилась  довольно  жестокая.  В   сторону   Эвриха   тотчас
обратилось три десятка лиц, одинаковых от въевшейся пыли, и тридцать пар
глаз, вспыхнувших полоумной надеждой. Тарким не  заметил.  Он  оглянулся
только тогда, когда натянувшаяся цепь ощутимо дёрнула повозку, и туда  с
руганью устремился Харгелл. Эврих понял - купец вовсе  не  имел  в  виду
подразнить людей,  которых  вёл  в  прижизненную  могилу  под  названием
"Самоцветные горы". Он просто пошутил, думать не думая,  что  невольники
могут услышать его слова и испытать едва ли не самое  страшное  чувство:
несбыточную надежду у последнего края. Это была даже не жестокость.  Это
была  следующая  ступень,  за  пределом  обычной  жестокости.  Это  было
примерно то состояние души, с каким мясник режет горло десятой  за  день
корове, зажатой особым ярмом. Корова  для  него  -  не  живое  существо,
обладающее именем и способное ощущать ужас и боль. Она для него - просто
будущая колбаса.
   Купец  был  очень  польщён  вниманием  известного   всему   Саккарему
Лечителя,  пожелавшего  вернуться  к  каравану  нарочно   затем,   чтобы
послушать  рассказы  о  его,  Таркима,  странствиях.  Не  видать  успеха
торговцу, которого Боги забыли  наделить  бойкостью  языка!  К  тому  же
Тарким был человек очень неглупый и, поняв  свою  выгоду,  сделался  ещё
вдвое разговорчивее обычного. Вот только - как пришлось выяснить  Эвриху
в первый же вечер возле костра -  Таркимовы  путешествия  ограничивались
гораздо более скромным перечнем стран, нежели его собственные. Восточный
Халисун - Саккарем - Самоцветные горы. И вот так все двадцать  с  лишним
лет. И к тому же, повествуя о том или ином городе, Тарким сразу сбивался
на достоинства и недостатки невольников, которых там  можно  приобрести,
или принимался сравнивать цены. Больше он почти ничего не смог  поведать
ни про Чираху, ни про Астутеран, ни про Шехдад. Даже не упомянул о  том,
что этот последний когда-то дал Саккарему прославленную шаддаат и одного
из  самых  блистательных  Учителей  Веры.  "Вот  так,  -  думал  Эв-рих,
вспоминая рассказы Волкодава о  просвещённом  молодом  купце,  мечтавшем
отойти от малопочтенной и небезопасной торговли людьми. - Вот так..."
   Жизнь, спасибо ей, давно выучила его не особенно  выставлять  напоказ
свои чувства, и он лишь вежливо осведомился:
   - Скажи, благородный сын Ксоо... Ты объездил без малого весь свет,  и
я вижу, что Боги без скупости наделили тебя красноречием и умом. Я думал
составить из твоих рассказов главу недавно начатого труда... - ("Да чтоб
я сдох, не увидев оливковых рощ Феда, если вправду так сделаю!") - ...Но
теперь мне явилось на ум, что ты сам мог бы написать обо всём, что  тебе
довелось увидеть и пережить. Более того, я знаю, что когда-то тебе  было
не чуждо такое желание. Мне даже известно, как ты  собирался  озаглавить
будущую книгу: "Пылинки на моих сапогах"...
   Эврих намеренно переврал название, но Тарким его не поправил.
   - Э!.. - отмахнулся он чашкой с вином-"курё-хой", дешёвым и  крепким,
взятым в путь для надсмотрщиков и для себя. - Каждый  в  юности  думает,
что станет если не первым советником шада, то  хотя  бы  вейгилом...  Но
меня воистину изумляет твоя  осведомлённость,  достопочтенный  Лечитель!
Откуда бы?
   Между ними на блюде горкой лежали лепёшки и большая лопасть копчёного
мяса, от которой каждый отрезал себе сам. Эврих не был удручён  излишней
брезгливостью, но, по его мнению,  блюдо  не  помешало  бы  как  следует
вымыть. А мясо - крепче коптить или лучше прятать от мух.
   - Как говорят у нас дома, рано или поздно ты обнаруживаешь,  что  мир
тесен, - пожал он плечами. - Однажды мне выпало беседовать с  человеком,
которому случилось встречаться с тобой... Я  запамятовал  его  имя,  но,
если бы даже и вспомнил, оно вряд ли бы что-то сказало  тебе,  поскольку
ваша встреча была недолгой, а лет с тех пор минуло уже с избытком. Скажи
лучше, добродетельный сын  Ксоо,  не  случится  ли  мне  послушать  твою
чудесную каррикану? Тот человек утверждал, будто ты всюду  возишь  её  с
собой, дабы наслаждаться музыкой на досуге. Я не поверил ему...
   - И правильно сделал, - засмеялся Ксоо Тар-ким. - Похоже, тот, с  кем
ты говорил, в самом деле знал меня много лет  назад!..  -  Отхлебнул  из
чашки и вздохнул:
   - Я уже и забыл, как её, мою красавицу, в руках-то держать...  Доброе
дело - музыка на досуге, но где его взять, досуг? Вот отойду однажды  от
дел... Тогда, может быть...

***

   Чтобы добраться в Самоцветные горы, Волкодаву не нужен  был  караван.
Он и так слишком хорошо помнил дорогу.  Чтобы  попасть  внутрь,  ему  не
потребовалась  серьга-"ходачиха",  вдетая  в  ухо.  Стража  при  воротах
стерегла  входы-выходы  от  беглецов,  а  не  от  тех,  кто  пожелал  бы
проникнуть извне. Чтобы пройти вглубь, Волкодаву  не  было  нужды  ни  в
налобном светильничке, ни тем более в  провожатых...  Он  не  был  здесь
одиннадцать лет, но рудник с тех пор мало переменился. Разве что длиннее
стали забои, да штреки сделались разветвлённей... Он без большого  труда
разобрался в их хитросплетениях. И, удержавшись  от  искушений,  миновал
подземными переходами множество мест, куда звала его память. Он шёл вниз
и не задерживался по пути. Вниз, туда, где за бронзовыми  воротами  ждал
Меч. Меч, способный разрубить самые корни Самоцветных гор и отправить их
в небытие. Меч плоть от плоти Тёмной Звезды...  Нет,  не  так.  Звёздный
Меч.

***

   - Ты что делаешь, сын шлюхи!..
   Окрик старшего назирателя застал Гвалиора на двадцать шестом  уровне,
когда он расстёгивал ошейник, может, двухсотого, а может, двести первого
раба: работа у него спорилась. Расковывать  оказалось  гораздо  веселей,
чем  приковывать,  Гвалиор  даже  удивлялся  про  себя,   отчего   такая
замечательная мысль не пришла ему раньше.
   Каждому из освобождённых было шёпотом,  на  ухо,  велено  пробираться
наверх, по пути с помощью  инструментов  выпуская  всех,  кого  удастся.
Иные,  утратившие  способность  соображать   или   слишком   потрясённые
случившимся, вообще не двинулись с места, но другие сразу поняли, что  к
чему, и кинулись к лестницам. Должно быть, шум всё-таки  начался,  да  и
как  ему  не  начаться,  когда  приходит  в  движение  тысячное  скопище
одичавших  людей?..  Где-нибудь  поймали  ненавистного  надсмотрщика  да
скинули в отвесную дудку. Или воткнули вниз головой в бадью для  подъёма
руды...
   И, конечно, переполох никак не мог миновать Церагата. Зря ли говорили
на прииске, будто никто и никогда не видал его спящим?
   И Гвалиор отозвался раздражённо:
   -  А  то  сам  не  видишь.  Людей   выпускаю!   Старший   назиратель,
естественно, был не один, а  с  десятком  подручных.  Он  указал  им  на
Гвалиора, как указывают врага отвыкшим думать собакам:
   - Взять!
   Прежние собутыльники, каждого из которых Гвалиор знал  в  лицо  и  по
имени,  шагнули  к   нему...   Первого   свалил   верзила-опасный,   ещё
остававшийся  прикованным.  Могучий  парень,  не  успевший   отупеть   и
превратиться в ходячую тень, подхватил увесистый обломок породы - и  без
лишних слов вогнал надсмотрщику голову в плечи. Как  ни  странно,  этого
хватило. Церагат заорал на остальных, и они побежали.
   Но побежали не вверх, что вроде бы подсказывал простой здравый смысл.
Они опрометью кинулись куда-то ещё ниже... Уж не на двадцать девятый  ли
уровень, который старший назиратель и без того каждый день посещал?..
   - Без меня иди,  Церагат!..  А  с  меня  хватит!..  -  крикнул  вслед
Гвалиор.
   Всё это казалось ему невероятно смешным. Он хохотал так, что не сразу
попал ключом в скважину очередного замочка.

***

   Вот так просто?.. Да, вот так просто. Если ЗНАТЬ...
   Волкодав стоял перед воротами, - или Вратами, лучше  сказать?  -  чей
замок  захлопнулся  полтора  десятка  лет  назад,  однажды  и  навсегда.
Тяжеленная рама была не прямоугольной, как у  обычных  ворот.  Бронзовые
створки  сходились  не  в  плоскости,  а  под  углом,  обращённым  туда,
внутрь... за пределы этого мира.  Так,  чтобы  лучше  сдерживать  прущую
оттуда непредставимую силу. И до сих пор  Вратам  неплохо  удавалось  ей
противостоять. В ровном,  ничем  не  тревожимом  воздухе  бывшего  забоя
золотистый металл даже не особенно  потускнел.  Лишь  по  внешнему  краю
створок и возле петель появилась первая зелень.  Да  и  у  неё  вид  был
такой, как будто она не разъесть  пыталась  Врата,  а,  наоборот,  собою
законопатить в них самомалейшую щель...
   Механизм же замка был залит свинцом сквозь отверстие, предназначенное
для ключа. Это отверстие не было сквозным. Но всё равно его для верности
ещё и забили тяжёлой бронзовой пробкой.
   И вся громада была надёжнейшим образом вмурована, вмазана в стены. Да
не в лёгкую пористую породу, служившую ложем опалам - Пламени Недр,  как
их здесь называли. Врата поставили  там,  где  непрочная  каменная  пена
смыкалась   с   несокрушимым   гранитом.   Волкодав   помнил   разговоры
каменотёсов, готовивших для них место. Бронзовые части  отливали  каждую
по отдельности, спускали сюда и уже здесь  пристраивали  одну  к  другой
так,  чтобы  всё  сооружение  покоилось  лицевой  частью  на  обтёсанном
граните, прилегая к ней с той стороны...
   Гранит же был такой, что даже лучшие  зубила  долго  не  выдерживали,
тупились.
   Волкодав невольно взвесил на руке небольшой, но очень тяжёлый  мешок,
с которым пришёл.  Догадка  о  сущности  Самоцветных  гор  посетила  его
воистину поздновато... Угодив  затем  в  Саккарем,  он  решил,  что  ему
повезло и здесь он найдёт отменную сталь: в  конце  концов,  эту  страну
населяли потомки людей, некогда обработавших камни  крепости  на  Чёрных
холмах. Да и оружие делали - заглядишься... Но Чираха  подтвердила  своё
звание клопиной дыры. Хорошего инструмента там ковать попросту не умели.
А потом всё покатилось кувырком, и он понял, что снасть  для  открывания
Врат ему придётся добывать прямо на руднике. Это его не обеспокоило.  Уж
он-то знал: лучшего "сручья"   для  работы  по  металлу  и   камню,   чем   могли
предоставить Самоцветные горы, не раздобудешь нигде Так и  произошло.  В
его мешке позвякивало несколько отменных зубил, способных  вгрызаться  и
разбивать   любую   скалу.   Ворота,   которым   пришлось    перекрывать
полноразмерный забои, были выше человеческого роста и  в  добрую  сажень
шириной. Обколоть их и  выворотить  из  гранита  явилось  бы  чудовищной
работой даже для немалой артели, но Волкодав и в мыслях на  подобное  не
замахивался. Ему будет  более  чем  достаточно  прорубить  малую  щёлку.
Причём не  обязательно  пробиваться  навылет.  Просто  ослабить  породу,
пустить по ней трещины... а остальное доделает неистовый напор  изнутри.
Подземный Меч в тысячи раз сильней тех,  что  рванулись  из-за  опаловой
глыбы потревоженной несчастными проходчиками...  Волкодав  опустился  на
колени и стал бережно, вершок за вершком, ощупывать и ослушивать  камень
примыкавший к бронзовой раме. Он не умел посылать рудным жилам мысленный
зов  и  улавливать  отклик,  как  делают   лозоходцы.   Но   способность
воспринимать голоса недр,  указующие  на  изъян  в  крепкой  породе  или
предупреждающие о  скором  обвале,  -  есть  свойство,  без  которого  в
Самоцветных горах не выжить исподничему. Это свойство Волкодав и  раньше
в полной мере знал за собой. И за минувшие годы  оно  не  оставило  его,
разве что обострилось. Умеющему видеть человеческие намерения камень был
тем более готов многое рассказать...
   Камень, бесконечно  уставший  держать  на  себе  Самоцветные  горы  и
скверну, переполнявшую все три Зуба: Большой, Средний и Южный.  Волкодав
подумал о многих тысячах каторжников,  работавших  и  спавших  в  тёмных
норах забоев. Сколько-то из  них  -  малую  толику  -  успеет  выпустить
Гвалиор. Кому-то среди этой толики повезёт, и они  сумеют  выбраться  на
поверхность... может быть. Но сколько их будет? А сколько уйдёт вместе с
рудником и Долиной, уйдёт, проклиная того, кто забрал у них  пусть  даже
такую, но - жизнь?
   Волкодав был совсем не уверен, что эти люди действительно станут  его
проклинать. - Он слишком хорошо помнил, как сам  таскал  кандалы.  В  те
времена он с восторгом благословил бы того из Богов, что Своими молниями
обрушил бы каторжные подземелья, навсегда стирая их с лика Земли...  Где
же ему тогда было знать, что и обычный смертный человек способен на это?
Более того - мог ли он предположить, что минует время и на  месте  этого
Бога суждено будет однажды оказаться ему самому?..
   ...Но хотя бы они и проклинали его, задавленные глыбами,  погребённые
в рушащихся недрах, заживо съеденные жгучими водами, готовыми хлынуть из
разверзшихся бездн... Сколько их? Тысячи. Много тысяч. Каждое лето  Ксоо
Тарким и подобные ему приводят сюда ещё не менее тысячи. И так - год  за
годом... уже которое  столетие.  Так  вот.  Во  имя  тех  мириадов,  что
вознеслись отсюда. К Праведным  Небесам  девяноста  девяти  вер.  И  тех
мириадов, что никогда больше не будут проданы сюда...
   Я сделаю это.
   А между тем камень под медленно шарящими руками  вовсе  не  собирался
обнаруживать слабину. И, что гораздо хуже, Волкодав  начал  подозревать,
что спокойно доискаться её ему не дадут...
   Если она  вообще  здесь  была.  Торопливо  перебегая  от  лестницы  к
лестнице, вниз спешили  люди,  по  крайней  мере  одного  из  которых  -
старшего назирателя Церагата - он хорошо знал.
   Волкодав почувствовал себя почти как семь лет  назад,  когда  он  лез
подземным ходом в замок одного  сегванского  кунса,  носившего  прозвище
Людоед. Помнится, тогда он всё время думал о мстителях, чей справедливый
поход обрывала судьба - у кого за тридевять земель от цели, а у  кого  и
на самом пороге. И ещё утешал себя тем, что,  застряв  под  землёй,  его
мёртвое тело, по крайней мере, отравит Людоеду колодец...
   Тот раз Боги понаставили у него на пути с избытком дверей, казавшихся
неодолимыми, но он сумел их  пройти.  Иные  сам,  а  одну  -  с  помощью
друга... Что же теперь?.. Теперь, когда он воистину  пришёл  туда,  куда
должен был прийти?..
   Думать об  огромности  неудачи  не  было  времени.  Волкодав  положил
приготовленные было молоток и зубило и выпрямился,  поворачиваясь  лицом
ко входу  в  забой.  Улыбнулся.  Не  спеша  извлёк  из  заплечных  ножен
Солнечный Пламень...
   Откуда-то из темноты, трепеща быстрыми  крыльями,  возник  Мыш.  И  с
пронзительным криком упал ему на плечо, цепляясь  коготками  за  плотную
кожу одежды. Свободной рукой Волкодав снял его и  подбросил,  отсылая  в
полёт:
   - Пропадёшь!
   Ничего не получилось. Мыш  тотчас  вернулся  и  проворно  впутался  в
волосы, а накрывшую руку весьма чувствительно цапнул за  палец.  Ну  что
ж... Волкодав обнял ладонями рукоять и поднял меч перед собой,  готовясь
встретить тех, чьи шаги отдавались под неровным каменным сводом.
   И тогда Солнечный Пламень заговорил - во второй, и последний, раз.
   - Вечно с тобой так, - отдался в ушах венна  голос,  похожий  на  его
собственный. - Придумаешь хорошую мысль, а до конца довести  не  умеешь.
Возьми мою силу! И бей!
   Как?! чуть не спросил Волкодав, но мир кругом него уже изменился.  Он
привык ощущать меч продолжением своих рук, своего тела, своей  воли.  Но
такого высшего единства, как  теперь,  ему  никогда  ещё  не  доводилось
испытывать.  Он  сам  стал  железом  и   сталью,   жизнью   и   смертью,
справедливостью Богов, завещанной свыше благородным клинкам. Человек  не
может сколько-нибудь долго выдерживать подобное напряжение, но  нужды  в
этом и не было. Церагат с подручными скатились с  последней  лестницы  и
бежали к нему по забою. То есть это им так казалось. На самом  деле  они
двигались медленно-медленно, словно пробиваясь в глубокой плотной  воде,
их рты раскрывались, исторгая почти остановленный крик...
   Солнечный Пламень в руках Волкодава обратился в ржавчину мгновенно  и
весь, от кончика до рукояти, и невесомой пылью облетел на пол.  Волкодав
отвернулся от надсмотрщиков и посмотрел на Врата.
   И это их-то он  собирался  нескончаемо  долго  обкалывать  никуда  не
годным зубилом?.. Два тоненьких - пальцем проткнуть  -  листика  бронзы,
вдобавок источенные с той стороны едкими подземными соками - вправленные
в пронизанный трещинами, готовый рассыпаться  камень...  Бить?  Было  бы
тут,  что  бить.  Чихнуть  погромче,  и  они  рухнут.  Ногой  топнуть  -
развалятся...
   Усмехаясь, Волкодав обратил ко Вратам  раскрытую  ладонь.  И  ладонью
несильно толкнул в ту сторону воздух. Этого  хватило  вполне  и  даже  с
избытком. Створки вдавились и смялись, словно в них со всего маху въехал
стенобитный таран. Вдавились, смялись и лопнули, точно скорлупа  пустого
яйца. За ними сверкала острыми гранями первозданная Тьма.
   И время снова обрело свой об