ь, но
отец  и  сын  Сонморы перехватили его.  Они-то,  не затуманенные  любовью  и
страхом, вмиг поняли, что было на уме у Икташа.
     Виона с новой силой рванулась из рук у  Волкодава и отчаянно закричала.
Мог ли думать венн, что когда-нибудь с радостью и облегчением  будет слушать
такой вот крик, полный боли и ужаса!.. А вот слушал и радовался, ибо это был
обычный  человеческий крик. Не рев взбесившегося  животного. И чувство в нем
звучало самое  что  ни есть человеческое. Рассудок матери,  испугавшейся  за
малыша,  на какое-то  время  прояснился,  переборов чудовищное стремление  к
смерти...
     -  Эврих!..  - крикнул Волкодав, заметив появившегося арранта. -•  Живо
сюда!.. Расколдовывай!..
     Он  в  двух словах,  как умел, объяснил молодому лекарю  случившееся. И
всей  кожей ощутил неуверенность и  страх  своего  спутника. Так юный  воин,
привыкший к потешным боям, впервые сталкивается с настоящим противником,  не
на шутку жаждущим его крови, и  вдруг  понимает, что  кончилась мальчишеская
игра и с духом собираться некогда  - хватай оружие и убивай, не то вот прямо
сейчас  сам  будешь  убит.   Эврих,  понятно,  уже  не  был  безусым  юнцом,
только-только отправившимся на подвиги.  Случалось ему совершать и лекарские
деяния, и скручивать  жестоких врагов, защищая себя  и других. Однако судьбе
было угодно подсовывать ему все новые испытания.  Спорить с Богиней!.. Он об
этом  поистине  не  просил.  И  дернула же нелегкая  пойти  с венном в  этот
Небесами  проклятый   дом,  гдеПока  он  колебался,   Виона   опять   начала
превращаться в дикую кошку. Повеление Богини как будто пробудило в ней нечто
нечеловеческое,  и  это  нечто  рвалось наружу,  словно  крылатое насекомое,
раздирающее  кожу отслужившей личинки. Вот только  появиться должна была  не
безобидная бабочка или стрекоза, а...
     Тут из-за спины Эвриха возникла Сигина,  о  которой  в суматохе  успели
благополучно  забыть. Вид у нее  был по обыкновению  безмятежный, но комнату
она пересекла так решительно  и быстро, что никто не  сообразил помешать ей.
Маленькие мягкие ладони легли на виски бьющейся, невнятно хрипящей Вионы и с
неожиданной силой повернули ей голову, заставив посмотреть в глаза. Волкодав
успел  приготовиться к  худшему,  и  когда Виона внезапно обмякла, безвольно
повиснув у  него  на руках, венн  успел ощутить  укол  ледяного ужаса - все,
умерла!..  Это продолжалось мгновение,  он  тут  же  понял,  что  несчастная
женщина  еще  дышала, пускай  неровно и слабо. Ее губы  шевельнулись, что-то
произнесли. Волкодаву послышалось: "Мама..."
     Наверное, бешеная борьба просто вычерпала все ее силы. Как бы ни могуча
была  ворожба,  нельзя требовать  от человеческого тела  того, на что оно не
способно. Венн очень  осторожно опустил Виону на  краешек  ложа,  но  рук не
убрал, чтобы не приключилось никаких неожиданностей. Мастер УЛОЙХО уже стоял
на коленях возле постели. Он звал Виону  и плакал,  гладя любимую по голове,
по растрепанным, спутанным  волосам, на которые он так и  не успел возложить
диадему  из  чудесных камней. Икташ отдал  няньке  ребенка.  С  появлением в
комнате  Сигины  мальчишка  необъяснимым  образом  успокоился,  но  обращать
внимание на подобные мелочи было, право же, недосуг.
     - Вот теперь расколдовывай,  -  сказала Сумасшедшая  Эвриху. Она крепко
держала Виону  за оба  запястья. И  добавила нечто  совсем уже непонятное: -
Вдвоем мы сильнее.
     Сильнее  Богини?..  -  усомнился про себя  Волкодав.  Отогнать  гибель,
причиняемую  Ее третьестепенными  посланцами, вроде  отравленной стрелы  или
морового поветрия, -  это  еще куда  ни шло. Преодолеть волю, изреченную  Ею
Самой...
     Эврих,  в отличие от него, как-то сразу  отбросил сомнения.  Нагнулся к
Вионе и,  сосредоточенно зажмурившись,  возложил руки ей на темя. Совсем как
Тилорн.
     - А  ты  пусти девочку, сынок,  - сказала Волкодаву  Сигина.  -  Больше
биться не будет, не позволим мы ей.
     И  венн  поверил.  Наверное, потому,  что звучала в голосе  Сумасшедшей
некая необоримая  основательность: так могла бы говорить Мать Земля, если бы
человеку  было дано  слышать  Ее  речи. Волкодав, бдительный  телохранитель,
сразу и окончательно успокоился  насчет Вионы. Но  зато  подумал  о нищенке.
Вернее,  о той, что в облике бездомной попрошайки плакала  у ворот, а потом,
получив от добрых людей подаяние, таким вот образом отблагодарила  за ласку.
С мастером УЛОЙХО рассуждать было бесполезно, и он обратился к Сонмору:
     - Я за той... искать стерву...
     Великий вор сразу понял, о ком шла речь, и кивнул:
     - Ступай. Икташ здесь присмотрит.
     Лицо Эвриха приняло отрешенное выражение,  губы чуть заметно улыбались,
что-то шепча.
     -  Я  с тобой! - вызвался Луга. - Всех на ноги поставлю, а потаскуху на
кол посадим!
     Выскочив  вместе с  Кей-Сонмором за ворота. Волкодав  живо огляделся по
сторонам, но  не  обнаружил  ничего,  могущего  подсказать хотя бы,  в какую
сторону  скрылась  посланница  Вездесущей.  На  каменной   мостовой,   скупо
освещенной факелом  в  руке молодого вора, конечно, не было  никаких следов.
Камень блестел от осевших капель тумана. Венн вдохнул зябкий сырой  воздух и
подумал о том, что люди Кей-Сонмора, вероятно, в самом деле перевернут вверх
дном весь Кондар. И поймают с десяток  нищенок,  чем-нибудь похожих на ту. И
всех предадут чудовищной смерти.  Младший Сонмор любит своего побратима и ни
перед чем не остановится, отмщая за ужас, пережитый его  любимой  женой.  Но
кто  поручится, что  среди  наказанных  будет  и  виноватая?  Ибо  хитроумны
вестники Смерти и немного найдется равных им в умении уходить от погони...
     Все же ему упорно казалось, будто  след остался нестертым. И еще, будто
некая  часть его существа обо всем уже догадалась, и догадка плавала у самой
поверхности,  но  не  могла  пробиться  к  сознанию.   Надо  лишь  чуть-чуть
поднатужиться, сделать усилие, и он сообразит, в чем тут дело. Запах?.. Нет,
не  запах. Дворовые  псы, выбежавшие с людьми,  потыкались носами в  уличный
камень  и  принялись неудержимо  чихать,  а  потом  поджали хвосты  и удрали
обратно в калитку. Что-то тоньше  запаха и в то же время сильней... Волкодав
опустился   на  корточки,   пристально  вглядываясь   в  булыжник  мостовой,
испрашивая ответа...
     И внезапно все понял. И увидел след, вплетенный в туман, столь же ясно,
как стоявший рядом Кей-Сонмор мог бы увидеть отпечаток ноги на мягкой земле.
Вот и  венн  приметил  внутренним оком  отголоски чьих-то мыслей  и  чувств,
задержавшиеся в  смятой  пустоте  ночи. И даже  удивился,  как такая простая
догадка  не   посетила   его   сразу  же.  Зато  теперь  оставалось   только
воспользоваться  вновь открывшимся знанием. Благо духовные отпечатки  многих
людей  разнились  так же сильно, как и  запахи  тел.  Волкодаву понадобилось
мгновение, чтобы легко выделить нужный.
     Он  захотел рассказать  о своем открытии Кей-Сонмору  и  поднял голову,
собираясь  заговорить, но  увидел, что  Луга пятился прочь, глядя на него  с
потусторонним ужасом на лице и как бы защищаясь факелом, судорожно зажатым в
руке. Факел дымил, трещал  и  плевался брызгами,  рождая  в тумане  огненный
ореол... Волкодав удивился испугу КейСонмора, однако разбираться, что такого
стряслось,  не было времени. И так  уже злодейка  порядком обогнала  их. Она
пыталась  скрыться  в  сторону пристаней; вообще-то  корабли по ночам  редко
отчаливали, но кто поручится?..
     Венн во  всю  прыть  рванулся  по следу,  чуть  приостановившись только
затем, чтобы  обернуться  на  Лугу и вооруженных слуг,  высыпавших на улицу.
Почему-то никто не спешил последовать за ним. Все стояли на месте и смотрели
ему вслед так, словно впервые увидели. Волкодав мысленно плюнул и устремился
дальше один.
     Прыжок. Прыжок. Новый прыжок.  Ноги  несли  его вперед плавно и  мощно.
Летела  назад  каменная  мостовая  и  крашеные  столбы опрятных заборов.  Он
уверенно и как  бы отстраненно сказал  себе: я успею. Я перехвачу  ее, я  не
позволю ей достигнуть причалов и лодки, которая там,  наверное, дожидается с
вечера.  Она  бежит быстро, у нее резвые  и крепкие ноги,  и она очень хочет
спастись.  Но в  глубине  души  она  опасается, что  ее все-таки схватят,  и
поэтому я быстрей. Я знаю, что возьму ее. Я возьму ее. И одним рывком сломаю
ей шею. Я знаю это.
     Он увидел продолговатый сверток тряпья, валявшийся в сточном желобе под
стеной дома. Внутри свертка не угадывалось ни малейших признаков жизни. Вот,
значит, какого ребенка качала она у  груди, сидя перед воротами. А  чего еще
ждать? Какие могут быть дети у тех, кому Смерть желаннее Жизни?..
     Запах. Запах быстро становился сильнее...
     И Волкодав  узнал  этот запах. И ощутил, как  на загривке  встает дыбом
щетина, как оттягиваются углы губ, обнажая двухвершковые, острые как кинжалы
клыки.
     Поздний прохожий,  возвращавшийся  домой  безопасной улицей  Оборванной
Веревки,  в ужасе распластался  по  забору  какой-то  усадьбы.  А потом,  не
разбирая дороги, кинулся прочь.
     Именно так  следует  уносить  ноги,  когда  мимо  тебя вдруг проносится
неописуемо жуткий зверь: огромный всклокоченный пес с человеческими глазами,
горящими бешеной  зеленью. А  над головой у него  с  криком  вьется  большая
летучая мышь...
     Мелькнули  и  сгинули  в  непроглядном  тумане,  и  только  слышен  был
отчаянный топот и судорожное дыхание убегающего прохожего.
     Пещера. Дымный  чад факелов.  Крылатые  тени, мечущиеся  под  потолком.
Кровь, забрызгавшая стены и пол.
     Рослый,  костлявый парень  вниз  лицом лежит на  полу. Его  руки и ноги
накрепко зажаты в колодки. Каменные колодки, до блеска отполированные телами
бесчисленных и безымянных рабов.
     Женщина.  Юная,  прекрасная  женщина, раскрасневшаяся  и  веселая.  Она
отбрасывает  за  спину  волосы, липнущие  к  шее  и  увлажненному  лбу.  Она
оглядывается на надсмотрщика по прозвищу Волк, и тот одобрительно кивает ей,
широко  улыбаясь. Несколько  волосков пристала к ее  щеке, попав  в рот. Она
убирает  их пальцем, и на щеке остается красная полоса. В другой руке у  нее
кнут. Тяжелый,  не по девичьим  силенкам,  длинный плетеный  ремень. Опытные
надсмотрщики такими  кнутами  делают  чудеса  и  хвастаются ими  друг  перед
дружкой. Ей  хвастаться пока  еще нечем, но  она  научится. Она  будет очень
стараться.
     И  то ли от  Волка,  то ли  не от  Волка у  нее потом родится младенец,
отправленный прямиком в рудничный отвал...
     Он  будет выкинут, как - много позже - вот этот сверток тряпья, который
сделал свое дело и стал, больше не нужен.
     Волкодав понял, что вот-вот настигнет беглянку, за несколько  мгновений
перед тем, когда это действительно произошло. Неосязаемый след, растворенный
в  тумане, пролег между  гостиными  домами  в  самом  низу  улицы Оборванной
Веревки, выводя  на широкую  прибрежную  площадь. Днем  здесь  всегда кипела
хлопотливая жизнь: возле северного причала рыбаки  продавали хозяйкам  улов,
только что вытащенный из моря, возле южного, где было глубоко даже  в отлив,
грузились и разгружались торговые корабли, и оборотистые купцы ставили лотки
и  палатки прямо на набережной,  и всему  Кондару  было известно,  что те же
самые товары здесь стоили куда дешевле, чем на Середке...
     Ночью прибрежную  площадь  окутывала  почти могильная  тишина.  Нарлаки
вообще  полагали нечистыми любые дела,  совершавшиеся  по  ночам,  ибо после
захода  солнца  праведных  огнепоклонников  ждал к  себе священный  очаг,  и
почему-то это уложение в первую очередь касалось купцов. Вероятно, дело было
в том,  что кочевые  пращуры изначально  взирали  на  пришлых  торговцев без
большого доверия, весьма сомневаясь в их принадлежности к роду людскому. Как
бы  то  ни  было,  площадь возле причалов с  наступлением ночи становилась в
глазах кондарцев скверным местом, похуже иного кладбища.  Рассказывали даже,
будто  ночами  вдоль  пристаней  плавал необыкновенный тюлень, приставленный
блюсти благочестие в людях.  Если  этот тюлень замечал человека, в неурочное
время  вышедшего на  площадь,  он  принимался так  горько  плакать о людской
неправде,  что человек проникался  его скорбью и, не выдерживая,  бросался с
пристани  в  воду. Вот почему в кондарской гавани по  утрам время от времени
вылавливали мертвецов, и если у кого-то  из них  торчал под ребрами нож, так
это никого  не  касалось. Рассказывали  также,  будто волшебный тюлень давал
пощаду лишь молодым девушкам, спешащим к возлюбленному.
     Кондарских  поверий  Волкодав  наслушался  от  здешнего  жителя  еще  в
Самоцветных  горах.  И в другое  время,  наверное,  счел бы за благо с  ними
посчитаться...  но  не  теперь.  Хотя  его  собственное  племя тоже  считало
неправедным  делом   преследование  врага  и   тем   более   отнятие  жизни,
происходившее  в  ночной  темноте. Волкодав  на своей  шкуре  познал, какова
бывала  расплата.  Он  вытерпел  бы  все  то же  самое еще  раз,  но  своего
тогдашнего поступка не изменил.
     Очередной прыжок вынес его  из-за угла обширного, как крепость, лабаза,
и Волкодав увидел перед собой площадь. Темнота летней ночи мало  что значила
для его  глаз, мешал только туман,  но Серый  Пес и его едва  замечал.  След
наконец стал вещественным: его уши слышали  тяжелое дыхание впереди, его нос
обонял пот и страх беглянки,  догадавшейся,  что  ее обнаружили и настигают.
Еще бы ей не догадаться.  Стремительное клацанье по  камню твердых  когтей и
боевой  клич Мыша трудно было неверно истолковать. Волкодав услышал, как она
обернулась  на бегу, окончательно сбив дыхание. В  стороне северного причала
мелькнул  и сразу  пропал  крохотный огонек. Он  сулил спасение, и  женщина,
цепляясь  за жизнь,  повернула  в  ту  сторону.  Волкодав  пошел  наперерез,
неотвратимо и молча, как ходят веннские псы, настигая лютых волчиц.
     - Ты мог бы убить женщину. Волкодав? - спросила кнесинка Елень.
     Он ответил не задумываясь, совершенно спокойна
     - Мог бы, госпожа.
     Туман, наползавший с моря,  растекался по городским улицам, превращаясь
в сплошное  белое молоко, но здесь, у самого берега,  он перетекал  плотными
волнами, еще не  успевшими  перемешаться. Порою в нем  возникали разрывы,  и
Волкодав, неожиданно вырвавшись  на чистое место, увидел под  звездным небом
ту, которую  так  беспощадно  преследовал.  Она  вновь  оглянулась,  капюшон
свалился у нее с  головы, залитое потом лицо  исказил страх,  но этот же пот
смыл  с кожи искусно наклеенное  безобразие нищенки,  и Волкодав рассмотрел:
женщина  была столь  же прекрасна, как и семь лет  назад, когда он последний
раз видел  ее.  Только  тогда  в  ней  еще  оставалось что-то  от неповинной
девчонки, выхваченной из дому и отданной для утех  надсмотрщикам  четвертого
рудника. Теперь  ее  красота дышала совершенством матерой  хищницы, ни  разу
доселе не ведавшей неудач.
     И вот эта  хищница узрела светящийся взгляд и длинные клыки неотвратимо
приближавшейся смерти и запоздало спрашивала себя, что же произошло?.. Какой
тайный страх, давным-давно  задавленный и позабытый, вырвался из-под спуда и
властно сковывал тело, отрезая дорогу к спасению?..
     Уже  пластаясь  в последних  прыжках, Волкодав  услыхал откуда-то сбоку
девичий  голос,  полный  изумления и  испуга. Девичьему  голосу встревоженно
ответил  мужской.  Эти  голоса, показавшиеся  знакомыми, не  имели  никакого
значения.  Ничто не  имело  значения.  В том  числе  и  исход его  сшибки  с
волчицей, уже выдернувшей откуда-то узкий острый зуб-клинок. Он знал только:
больше она никому не причинит зла. А там...
     Женщина пятилась, не сводя с него зачарованных глаз и медленно, слишком
медленно наматывая на  левую  руку  широкополый продранный плащ.  В  правой,
выставленной  вперед,  острием вверх глядел кинжал, готовый распороть  брюхо
летящему зверю. Волкодав прыгнул без раздумий и колебаний, зная, что длинный
клинок  не причинит  ему никакого  вреда. Его мышцы еще не довершили броска,
когда,  обогнав  его, прямо в лицо женщине со злым  криком метнулся крылатый
черный  зверек.   И  посланница  Вездесущей  дрогнула  -  рука  с   кинжалом
непроизвольно ушла вверх. Кажется, она закричала.
     Дальше все произошло  одновременно.  Волкодав увидел  совсем близко  ее
невероятно  распахнутые  глаза,  полные  даже  не  страха -  это был  взгляд
существа, внешне  живого,  но уже  осознавшего себя по ту  сторону  смертной
черты.   Так   оступившийся   в  пропасть   какие-то  мгновения   еще  вроде
соприкасается одной ногой со скальным карнизом, но равновесия не вернуть, не
уцепиться за камни, и  плоть, ощутившая  власть  земной тяги,  прежде разума
понимает: падение неизбежно. Боковым зрением Волкодав заметил некое движение
справа, оттуда, где только что слышались знакомые  голоса. В  него, рассекая
тягучие  волокна тумана, летел метательный нож.  Волкодав мог уклониться, но
это  значило бы испортить  прыжок,  и он  не  стал уворачиваться. Удар в бок
показался тупым и не особенно сильным. Женщину смело с ног - хрупкий кустик,
угодивший под  стронутый обвалом  валун.  Улетел и лязгнул о темную мостовую
бесполезный кинжал. Волкодав услышал, как хрустнули позвонки.
     Ночь  была тихая.  У северного  причала  перестал  мигать  огонек, зато
послышался плеск весел. Там, видно, распознали достаточно, чтобы сообразить:
дальнейшее ожидание бессмысленно. А может, даже опасно.
     К Волкодаву  уже приближались сквозь туман две  торопливые  тени. Когда
они  подошли вплотную и превратились  в Дикерону и Поющий Цветок, венн стоял
на  коленях рядом  с распластанным  телом. И развязывал на волосах  ремешки,
чтобы переплести косы, как подобает убийце.
     - Где собака? - чутко прислушиваясь, спросил мономатанец.
     Волкодав поднял голову и молча посмотрел на чернокожего и его спутницу.
Он не был уверен, что сумеет членораздельно ответить.
     -  Мы  слышали  крики, - пояснила  танцовщица. -  Нам  показалось,  что
бешеная собака напала на женщину!..
     Она  держала в  руке  маленький  фонарь  вроде тех,  какими  пользуются
мореходы:  масляный светильничек, накрытый дутым  стеклом  с  металлическими
нитями  внутри.  У   фонаря  был  вид  предмета,  которым  пользуются  почти
ежедневно. Похоже,  эти двое часто гуляли в ночных потемках, избегая людской
суеты и надоевшего любопытства.
     - Не показалось, а так оно и было, - проворчал Дикерона. - Где мой нож?
Я не мог промахнуться.
     - Конечно, не мог, - покорно согласилась Поющий Цветок. - Ты никогда не
промахиваешься.  Наверное, собака  убежала  и унесла нож  в  теле. Сейчас  я
поищу, мы найдем ее по крови...
     Волкодав  невольно  покосился на свой  бок,  немного нывший, словно  от
хорошего тычка в ребра.  Порванная  рубашка висела клоком, но клок этот  был
промочен одним лишь потом.
     - Не  могла  она  никуда убежать! - упрямо проговорил Дикерона. - Я бил
наверняка! Собака даже не взвизгнула! И я услышал бы, если бы она убегала!..
- И вдруг спохватился: - А что женщина?
     - Ты  не  успел  спасти  ее,  -  вздохнула Поющий Цветок.  - У нее  шея
сломана.
     Волкодаву  понадобилось  немалое  усилие, чтобы  преодолеть  неожиданно
навалившуюся усталость. Хотелось одного:
     свернуться  калачиком  и  спать,  спать...  Поднявшись,  он  отошел  на
несколько  шагов в сторону и подобрал  метательный нож. Нож лежал как  раз в
тени, отброшенной пламенем светильничка, и потому  не блестел. Венн нагнулся
за ним и понял, что во время погони смотрел  на мир вовсе не с высоты своего
обычного роста. Он подал нож слепому:
     - На... Держи.
     Внятная речь действительно далась ему не без некоторого труда.
     - Ты?.. - удивился Дикерона. - Откуда ты тут появился?..
     Волкодав  задумался,  как  объяснить, но чернокожий  не стал дожидаться
ответа.  Его больше занимало другое. Взяв  нож,  он потрогал  лезвие,  потом
понюхал его и даже попробовал яз