он мог бы поклясться,  что на спине у  каждого из могучих летунов
сидело по всаднику.  Щенок долго смотрел в ту сторону, но удивительные существа
так больше и не показались.  А потом дорога повернула,  огибая громаду холма, и
место, где случился обвал, окончательно пропало из виду.
     Три  громадные горы,  прозванные Большим,  Средним  и  Южным  Зубами,  ещ„
несколько дней  неторопливо шествовали навстречу каравану Ксоо Таркима.  Иногда
они совсем скрывались за  обрывистыми вершинами соседей,  потом вновь вырастали
перед глазами,  величаво поворачиваясь, смотря по тому, как шла дорога. Сколько
бы  ни говорили,  будто все три внутри были пронизаны,  словно мышиными норами,
ходами-выработками,  снаружи этого нипоч„м нельзя было  заподозрить.  Горы  как
горы -  ни  замков на склонах,  ни дыма подземных плавилен,  струящегося из-под
скал.  Никогда не подумаешь,  что внутри Зубов и  под ними располагалось своего
рода  маленькое государство с  правителями,  небольшим войском...  и  тысячными
скопищами рабов.  В  которые очень  скоро  должны  были  влиться ещ„  несколько
десятков людей...
     Дорога  день  за  дн„м  поднималась вс„  выше.  Тарким не  зря  корпел над
книгами,  выбирая для своей поездки наилучшее время.  Уже далеко внизу остались
последние жилистые рощи, уже рукой подать было до границы вечных снегов, но дни
стояли т„плые и  погожие,  так  что идти было иногда даже жарко.  Купцу,  таким
образом,  не пришлось тратиться на т„плую одежду для рабов.  Только на одеяла -
ночами, когда солнце уходило с небес, близкие вершины дышали леденящим морозом.
Лужи,  натаявшие за день,  к утру покрывались ледком.  Каждый вечер из повозки,
из-под  мешков,  вытаскивали  по  два  бревна  в  рост  человека.  Надсмотрщики
разводили  кост„р,   и  вереница  рабов  скучивалась  кругом  огня.  Харгелл  с
подручными несли  стражу,  зорко  следя,  чтобы в  течение ночи  рабы  менялись
местами и никто не м„рз во внешнем кругу, выпихнутый более сильными.
     А  потом однажды к  полудню -  и это был ослепительный,  вес„лый солнечный
полдень,  с синими и медно-розовыми отсветами по белизне близкого снега - пегая
кобыла вынесла Таркима на  очередной перевал и  звонко заржала,  что-то  увидев
там,  впереди.  Спустя  несколько мгновений слуха  рабов  в  караване  достигло
ответное ржание.  И  это было не  эхо.  Из-за скалы на повороте дороги подавала
голос другая лошадь.  Люди увидели,  как Тарким привстал в  стременах и помахал
кому-то рукой.
     - Никак встретил рудничную стражу!..  -  сказал Дистен,  и  в  его  голосе
прозвучала тоска.  Шагать целый день прикованным за руку,  а  по ночам пытаться
согреться у скудного костерка -  занятие не из самых вес„лых,  но в путешествии
успел  установиться  какой-никакой  быт,  сложилась  приязнь  или  неприязнь  с
соседями по веренице...  И  от Таркима,  а  паче от Харгелла с  помощниками уже
более-менее знаешь,  чего ждать...  И  вот вс„ снова ломается,  и  совсем скоро
будет новый хозяин,  новые надсмотрщики,  новый труд...  и  ты не можешь ничего
изменить,  не можешь даже отдалить это неведомое или приблизить,  можешь только
переставлять ноги,  увлекаемый общей цепью...  точно осужд„нный,  восходящий на
плаху.  Да,  собственно,  ты и есть этот осужд„нный,  ты так же, как он, уже не
вполне  принадлежишь миру  живых,  потому  что  тебя  не  просто продадут новым
владельцам -  здесь каторга,  где  путь  раба безрадостен и  тяж„л и  кончается
обыкновенно в отвалах...
     Дистен наш„л глазами нестерпимо-яркое горное солнце и  несколько мгновений
прямо,  не  моргая,  смотрел  на  него.  Потом  из  глаз  потекли слезы,  и  он
отвернулся.
     - Запомните это солнце,  ребятки,  -  сказал он Щенку и Волчонку. - Может,
больше вы его не увидите уже никогда...
     Напряжение и  страх многих делают говорливыми;  то,  о  ч„м не удосужились
расспросить друг  друга  дорогой,  вдруг  предста„т жизненно  важным.  Волчонок
спросил:
     - За что тебя сюда продали? Ты тоже был вором, как Корноухий?
     Дистен по кличке Должник ответил:
     - Я  был гончаром.  Я занял денег и не смог вовремя расплатиться.  Я отдал
дом и имущество,  потом продал в рабство себя самого,  чтобы моя семья не пошла
по миру.  А спустя год оказалось,  что человек,  которому я был должен, обманом
помешал мне выплатить долг.  Я не смог заставить его отвечать перед законом:  у
нас в  Саккареме раб не имеет права пойти к судье и пожаловаться на свободного.
Но  есть законы превыше тех,  что  установлены шадом...  Я  пош„л и  убил этого
человека.  Когда стали разбираться с наследством,  обман вскрылся, и моя жена с
дочерьми получила наш дом обратно...
     - Почему же они не выкупили тебя? - спросил Щенок.
     Дистен внезапно озлился:
     - А твоя семья почему тебя не выкупила?  Ты был непочтительным сыном?  И с
чего это я должен держать ответ перед тобой, мальчишка?
     У  Щенка  стало  такое  лицо,  с  каким  наступают на  недавно перебитую и
неизвестно, над„жно ли зажившую ногу. Он сказал:
     - Хорошим или плохим я  был сыном,  это я  узнаю,  когда умру и  предстану
перед Прародителем Псом.  А выкупить меня некому,  моей семьи больше нет.  И не
разговаривай  со  мной,  если  не  хочешь,  не  очень-то  велика  была  радость
беседовать с тобой по-сегвански!
     Дистен вздохнул и некоторое время молчал.
     - Сегодня мы все разойд„мся в разные стороны,  -  проговорил он затем. - И
мало верится мне,  чтобы судьба опять нас свела.  Вы мне,  ребятишки,  во внуки
годитесь,  но  не  хочется мне,  чтобы на  меня  хоть  кто-то  сердце держал...
Простите меня.
     Щенок отозвался за обоих:
     - И ты прости нас, почтенный гончар.
     У  рудничных  стражников,  встретивших караван,  кони  оказались ничем  не
похожи на пегую красавицу под седлом Ксоо Таркима. Низкорослые, мохнатые, очень
крепкие и коротконогие,  они легко несли всадников и рысили по ухабистой дороге
с уверенностью, выдававшей настоящую горную породу. Такие не ошибутся на тропе,
повисшей над пропастью не  испугаются близкого камнепада и  взберутся на  любую
крутизну, точно снежные козы.
     И масть у всех тр„х была одинаковая - буланая.
     Всадники,  одетые в  т„плые куртки мехом наружу,  тоже выглядели похожими,
как родные братья:  бородатые,  кряжистые, сильные даже на вид. У каждого слева
при седле висел маленький тугой лук в налучи,  справа -  полный колчан стрел. И
ещ„ по длинному аркану из ж„сткой, прочной вер„вки.
     Один из них,  молодой,  уже спешился,  и, свирепый Харгелл от души обнимал
его,  вслух называя племянником. Старший остался в седле; Ксоо Тарким беседовал
с ним, точно с добрым знакомым. А тот, проезжая мимо вереницы рабов, смотрел на
них по-хозяйски.  Прикидывал,  не тратя времени зря, кого на какую работу можно
поставить...
     Он придержал лошадь возле задка повозки и заглянул внутрь.  Оттуда на него
напуганно  смотрели  Каттай  и  Тиргей  Рыжий,  чья  замотанная  тряпками  нога
покоилась высоко  на  мешках.  Под  взглядом всадника аррант передвинул ногу  и
попытался прикрыть е„ свободным краем мешка.  Хоть и понимал,  что это было вс„
равно бесполезно.
     - Странных рабов мне привозят в этом году! - Рудничный распорядитель вроде
смеялся,  но шутка была шуткой только наполовину. - Я-то думал, Тарким, хоть ты
меня порадуешь добрым товаром,  но и ты туда же,  смотрю! Что у тебя тут? Хилый
сопляк,  который пустую-то  тележку с  места не сдвинет.  И  калека,  навряд ли
пригодный даже в гранильщики...
     - Я  слышал,  судьбе  было  угодно  сделать  несравненного мастера  Армара
косоглазым и сухоруким,  -  скромно заметил Тарким.  -  Как же сильно, друг мой
Шаркут,  ты  заблуждаешься,  пытаясь судить об  этих двоих по их внешнему виду!
Скажу  даже  больше:  я  собирался показать их  тебе  самыми последними,  после
других,   не  надел„нных  столь  удивительными  достоинствами.  Ибо  мальчишка,
названный тобой сопливым и  хилым,  на  самом деле -  самый дорогой невольник в
мо„м караване.  Не гневайся,  друг мой, но я за него собираюсь запросить с тебя
втрое дороже, чем вон за того мускулистого здоровяка...
     Шаркут поднял бровь:
     - Даже так?
     - Даже так. Его зовут Каттай, и прими мой совет - обращайся с ним ласково.
Он надел„н даром искать в  земле воду и рудные жилы.  Ты когда-то показывал мне
своих лозоходцев, так вот, ни один из них не обладает и четвертью его силы. Его
способность я  обнаружил,  правду молвить,  случайно,  но  даже теперь,  совсем
необученным, он поистине видит землю насквозь!..
     - Даже так? - повторил Шаркут.
     - Даже так.  Ты можешь поверить мне на слово, а можешь испытать его сам. А
когда начн„шь со  мной торговаться -  подумай,  во  сколько он обош„лся бы тебе
взрослым  и  прошедшим  полную  выучку.  Отмечу  особо,  что  это  послушный  и
понятливый мальчик... Распорядитель кивнул:
     - Я поверю тебе на слово. И без торга дам твою цену.
     Он знал, что Ксоо Тарким не будет обманывать. И не потому, что приезжает в
Самоцветные горы уже  пятый или шестой раз и  до  сих пор неизменно был честен.
Просто  купцу,  однажды попытавшемуся надуть  Шаркута или  иного  распорядителя
рудников,  прид„тся навсегда забыть дорогу сюда.  А  то и  за жизнь свою начать
опасаться.
     Каттай прошептал еле слышно:
     - Ничтожный  раб  благодарит тебя  за  доброе  слово,  мой  великодушный и
милостивый господин...
     Распорядитель перев„л насмешливый взгляд на Тиргея:
     - Ну а  про безногого ты что мне расскажешь?..  Он тоже стоит втрое дороже
обычного раба и ты, конечно, убедительно объяснишь мне почему?
     Его  буланый кон„к был  по  плечо пегой кобыле,  но  вс„ время воинственно
прижимал уши  и  порывался затеять с  ней ссору,  так что всадникам приходилось
держаться на расстоянии и разговаривать громко.
     Тарким ответил:
     - Он повредил ногу уже в пути,  когда нас накрыло обвалом,  и,  право, уже
выздоравливает.  Он аррант,  и вскоре ты убедишься,  что, сохранив ему жизнь, я
сбер„г для тебя истинное сокровище.  Хромота не помешает ему в  той работе,  на
которой от  него будет больше всего толку.  Этот раб  образован,  ему случалось
спорить с придворными мудрецами вельмож, приближенных к самому Царю-Солнцу...
     Тиргей горько скривил губы,  но,  конечно,  ничего не  сказал.  Если бы он
совсем не держался за жизнь,  у него было множество случаев распроститься с нею
и раньше.
     - И  какой же  мне прок от  его уч„ности?  -  пов„л плечами Шаркут.  -  Он
изобрет„т  мне  трубу,   по   которой  вода  сама  наверх  побежит?..   Знаешь,
достопочтенный сын Ксоо,  не привози ты мне больше аррантов. Они только горазды
болтать, а хороших работников я что-то среди них немного встречал...
     - Даже так?..  -  дружески передразнил Тарким.  - А что ты скажешь, узнав,
что этот молодой раб совершил уч„ные разыскания в  Карийском хребте,  обнаружив
не замеченное другими?..
     Когда всадники отъехали прочь,  Каттай (его от волнения и  страха колотила
сильная дрожь) посмотрел на арранта и увидел, что тот плакал.
     Ксоо Тарким и  Шаркут не  спеша миновали всю вереницу рабов,  и  о  каждом
невольнике торговец поведал вс„,  что  узнал при  покупке или во  время дороги.
Распорядитель внимательно  слушал,  задавал  вопросы,  кивал.  У  Шаркута  были
колючие маленькие глаза  и  необъятная память.  Тарким  знал:  его  собеседник,
обходя рудники,  не нуждается ни в  каких списках рабов.  И так помнит о каждом
вс„, что необходимо.
     Когда  настал  чер„д  клетки с  двоими мальчишками,  Ксоо  Тарким небрежно
кивнул на Щенка:
     - Это -  самый деш„вый раб. Боги не расщедрились для него на способности и
таланты,  зато вложили в сердце беспокойный и дерзостный нрав... Впрочем, ты, я
уверен, без труда его обломаешь.
     - Венны!..  -  буркнул распорядитель.  -  Был тут у  нас один лет двадцать
назад,  так  хлебнул я  с  ним лиха.  В  жизни своей не  встречал более тупой и
злобной скотины...
     Они  вновь  выехали впер„д,  обогнав повозку и  упряжных коней,  и  Тарким
сказал:
     - А насч„т второго мальчишки скажи Церагату -  пусть получше приглядится к
нему. Из него, по-моему, будет толк...


     "Если б исполнение желаний
     Мне, о Небо, даровало Ты,
     Я б весь мир избавил от страданий,
     Весь народ - от горькой нищеты.

     Пусть дождутся люди урожая,
     Что никто от века не косил.
     Ну а если б чудо продолжалось,
     Я б ещ„ корову попросил..."

     Так молился пахарь у дороги,
     Что вела к деревне через лес,
     И, однажды вняв, благие Боги
     Ниспослали вестника с Небес.

     "Что ж - проси! Ты этого достоин.
     Ныне день, любезный чудесам.
     Но учти: соседу дастся вдвое
     От всего, что вымолишь ты сам!"

     И крестьянин, поглядев сурово,
     О заветном высказался вслух:
     "Пусть издохнет у меня корова,
     Чтобы он недосчитался двух!.."

     8. ЗЕНИЦА ЛИСТВЫ

     Разными народами правят разные Боги, сынок. Мы поклоняемся Лунному Небу, и
это наиболее мудро.  Когда ты  станешь взрослым,  ты  убедишься,  что лик Земли
изменяется от страны к стране,  но Небо неизменно,  куда бы ты ни приехал. Если
соскучишься по мне,  взгляни на Луну:  знай,  я  тоже буду смотреть на не„.  Но
никогда не  забывай поклониться местным святыням.  Лунному Небу угодно,  чтобы,
живя в некотором краю, мы чтили Тех, кто присматривает за ним..."
     Подземные  ходы,   во  всех  направлениях  пронизавшие  Южный  Зуб,   были
наполовину  естественные,  наполовину  -  искусственные,  прорубленные в  камне
человеческими руками.  В самых старых выработках, где довелось побывать Каттаю,
их  уже  трудно было  различить.  Время и  влажные наплывы почти сгладили следы
кирки и  зубила,  некогда ровный пол усеяли камни,  сброшенные с  потолка...  А
всего через сотню шагов их  сменяли изначально природные пещеры,  давно обжитые
человеком и  полностью утратившие естество.  Прямоугольные дыры забоев,  ровные
спуски для тележек е рудой, ниши для имущества, выбитые в стенах...
     В  большом подземном зале,  где преклонил колени Каттай,  никто не колотил
молотками по  клиньям,  и  здесь всегда было  темно.  Неписаный закон воспрещал
входить сюда  с  факелом;  можно было лишь оставить у  входа рудничный фонарь и
идти  внутрь,  полагаясь на  милость Белого  Каменот„са.  Когда  Каттай впервые
приш„л сюда помолиться,  ему было страшно.  Он успел наслушаться историй о том,
как  покинутый  фонарик  неожиданно гаснет,  и  недостойный,  явившийся просить
милости Белого,  в  ужасе мечется,  силясь отыскать выход...  пока  внезапно не
ощутит на  своих  плечах глинисто-влажные,  холодные руки-Люди  говорили -  при
жизни Белый Каменот„с был  рабом.  Его  продал в  Самоцветные горы  собственный
брат,  воспылавший греховной страстью к  его  юной жене.  Одни обвиняли молодую
женщину  в  нечестивом  сговоре  со  злым  братом,   другие  утверждали,  будто
несчастная красавица вскоре умерла с  горя,  а третьи -  что она якобы дошла до
самого правителя страны,  пытаясь выручить мужа... Легенды от века разноречивы,
и тут уж ничего не поделаешь.  Люди расходились во мнениях даже о том, к какому
племени  принадлежал  проданный.   Саккаремцы  утверждали,  будто  он  вырос  в
Мельсине,  халисунцы спорили с  ними до хрипоты и кулаков,  называя своим,  и в
этот спор вмешивались даже нарлаки и мономатанцы,  хотя их мало кто слушал.  Да
происхождение Белого было,  если подумать,  не так уж и  важно.  Мало ли откуда
угодил  в  рудники человек,  мало  ли  кем  он  был  раньше  -  военачальником,
обвин„нным в измене,  или грабителем,  что с кистен„м в рукаве поджидал поздних
прохожих  и  наконец  попался  городской страже!..  Главное  -  как  он  прожил
отмеренное Хозяйкой Тьмой и  чем  эта жизнь запомнилась людям.  Так вот,  Белый
сразу приш„лся не по нраву надсмотрщикам,  был поставлен в один из самых жутких
забоев...  и погиб,  когда выработка обрушилась.  А на следующий день в рудники
приехала то  ли  его жена,  то ли раскаявшийся брат -  с  выкупом за неправедно
осужд„нного.  Но м„ртвые не оживают.  И выкуп пош„л на то,  чтобы извлечь тело,
растерзанное камнями, и дать ему достойное погребение в подземной пещере...
     И  таково  было  напряжение  духа,  сопровождавшее  земную  жизнь  и  уход
Каменот„са,  что  после смерти Боги даровали ему  право остаться в  Самоцветных
горах - помогать утратившим надежду, выводить к свету заблудившихся в лабиринте
пещер...
     И карать тех,  кто заслуживал кары.  Это было очень давно.  Так давно, что
могилу  Белого  Каменот„са показывали и  здесь,  в  недрах Южного Зуба,  и  под
Большим,  и под Средним.  И, конечно, на каждом прииске уверяли, что у них-то и
находятся истинные останки,  а  у  соседей погребены всего лишь праведные рабы,
лазавшие за  телом  в  отвалы.  Все  три  могилы были  местом молитв,  на  всех
оставляли вещицы  погибших,  всем  тр„м  приписывали чудеса  -  то  благие,  то
неистово наказующие...
     Маленький огон„к,  забранный в  стекло  от  вечного  сквозняка подземелий,
ровно и ярко горел за спиной у склонившего колени Каттая.  Тьма в пещерном зале
была  ощутимо плотная и  густая.  Отсветы фонаря  не  могли  рассеять е„,  лишь
порождали блики в зеленовато-белых кристаллах, густо покрывших т„мные камни. По
полу и  стенам вились пушистые игольчатые листья,  жили хрупкой каменной жизнью
прозрачные,  как иней,  цветы... Чтобы разрушить их, достаточно было дыхания, и
Каттай старался дышать как можно тише и  медленней.  Посередине пещеры высилась
большая куча камней. Под ней спал Белый Каменот„с.
     Прямо перед лицом мальчика свисала позеленевшая от  времени медная цепочка
с  подвеской-полумесяцем -  знаком Лунного Неба.  Кто и  когда е„ сюда положил,
Каттаю знать было неоткуда,  но именно она в  сво„ время избавила его от страха
перед грозным Каменот„сом.  "Господин мой! - вслух проговорил он тогда. - Отец,
меня породивший,  ломал и  обрабатывал камни,  как Ты,  И умер,  как Ты,  полив
кровью свой  труд.  Вот  я  приш„л к  Тебе,  чтобы жить здесь и  исполнять сво„
Предназначение. Так будь же мне отчасти отцом..."
     Белый  Каменот„с тогда ничего ему  не  ответил.  Во  мраке не  колыхнулась
зыбкая тень, не затеплился призрачный огон„к, следуя за которым можно было, как
говорили,  выйти в  Пота„нный Занорыш<Занорыш -  полость в породе,  заполненная
друзами  ("щ„тками")  самоцветных кристаллов>...  где  сохраняется от  праздных
глаз.  сам  Истовик-камень...  Но,  отколь ни  возьмись,  смоляную тьму  пещеры
разорвала крыльями большая летучая мышь. Звер„к прон„сся так близко, что Каттай
различил светящиеся бусинки глаз... Летучие мыши в рудниках обитали повсюду. Но
в  пещере Каменот„са Каттай до  сего дня их  ни разу не видел.  Был ли это знак
благоволения и  покровительства?  Каттаю  нравилось думать,  что  был.  "Всякая
кажущаяся случайность имеет свой смысл,  -  однажды сказала мама. - Надо только
суметь е„ правильно истолковать..."
     - Здесь, в Самоцветных горах, вс„ не так" как тому следует быть по природе
вещей...  - Мастер лозоходец закашлялся и вытер слезящиеся глаза. - Здесь лежат
рядом камни разных пород, таких, которым следовало бы расти в земле за сто дней
пути один от другого,  а встречаться только на столе ювелира!..  Ну вот где это
видано, чтобы в одной копи добывали и Венец Рассвета, и Око Волны?..
     Когда-то рудокопы вгрызались в толщу горы,  просто следуя направлению жил,
но это было давно. Теперь рудники делились на уровни, и с одного на другой вели
скрипучие  деревянные лестницы.  Мастер  лозоходец спускался по  ним  медленно,
опираясь на клюку и  то и дело останавливаясь перевести дух.  Шаркут не торопил
его. Другой раб живо пересчитал бы ступеньки, но стариком дорожили.
     - А где видано, чтобы камни охотнее разговаривали с мальчишкой, в глаза их
никогда не видавшим,  чем с тобой, проведшим здесь всю жизнь? - хмыкнул Шаркут.
Его  голову охватывал плотный кожаный обруч