влетворил  Эвриха.  Учёному
арранту было отлично известно, какой смысл  придавали  сегваны  словечку
"позабавить", столь невинному у большинства  других  народов.  Известие,
полученное Винитаром, как нельзя лучше удовлетворяло сегванскому понятию
о забавном: молодой кунс на время попросту отошёл от забот этого мира. И
Эврих добавил, обращаясь уже к Волкодаву:
   - А знаешь, кто при вожде состоит главным советником?.. Его  дочь  по
имени Хайгал, Разящее Копьё. Помнишь, та,  что  веником  гоняла  тебя  в
Галираде?..
   Ещё бы Волкодаву было не помнить бабку Хайгал, знавшую, как правильно
унимать кровь, неожиданно хлынувшую из носа!..
   - По мнению горцев, она вполне постигла помыслы, речи  и  дела  людей
равнин,  а  стало  быть,  лучше  других  присоветует  своему  почтенному
батюшке, как уберечься от возможного вероломства. Вот только,  я  думаю,
все мысли о вероломстве немедля  покинут  её,  когда  она  увидит  тебя,
Волкодав... Ты ведь поедешь с нами в Астутеран, а, брат  мой?..  Погоди,
но ты ещё не представил мне другого своего спутника! Кто он?
   - Нам о нём известно немногое, - сказал Волкодав. - Только то, что он
даровитый лицедей и знаток ядов. Мы зовём его Шамарганом...
   То, что случилось дальше, по мнению венна,  легко  было  предугадать.
Шамарган, внимательно слушавший речи арранта, принял горделивую позу:
   - Ты, господин мой,  вероятно,  удивишься,  узнав,  что  мы  с  тобой
соотечественники. Хотя твой приятель,  склонный  оборачиваться  собакой,
скорее назвал бы меня неублюдком...   Ибо
моей матерью была царевна  Серлика,  прямая  наследница  великой  царицы
Лоллии, отцом же... Моим отцом был могущественный жрец  Богов-Близнецов,
Ученик Внутреннего Круга Посвящённых, славный Агеробарб. Он погиб, когда
я был ещё очень мал. Он пал в  неравном  бою  с  нечистыми  порождениями
тьмы, в Мономатане,  на  реке  Мджинге,  и  тогда  моя  мать,  одержимая
скорбью...
   Если бы он вовремя заметил взгляд Эвриха, ставший откровенно  хищным,
он, возможно, успел бы остановиться и тем спастись. Но он не  заметил  и
не успел.
   - И тогда твоя мать, одержимая скорбью, вспыхнула  ярким  пламенем  и
сгорела вся  до  последней  страницы,  поскольку  была  не  женщиной,  а
какой-нибудь священной книгой о чудесах Близнецов! - перебил  аррант.  С
таким лицом, какое было сейчас у него, охотники  Мономатаны  отбрасывают
кинжал и с голыми руками идут убивать раненых тигров.  -  Но  оставим  в
покое давшую тебе жизнь, пока Волкодав на меня не разгневался... Изыди с
глаз моих, порождение чресл чудовища! Известно ли тебе, несчастный,  что
стремнинам Мджинги было  даровано  от  Богов  свойство  целения?  Причём
именно за то, что они унесли опасного  безумца,  способного  не  моргнув
глазом  уничтожить  весь  этот  мир?  И  низринули  его  в   погибельный
водопад?..
   Шамарган не просто побледнел.  Он  воистину  взялся  дурной  зеленью,
точно недозрелое, кислое, гниющее яблоко. По крайней мере так  выглядела
его досада для внутреннего зрения Волкодава. Лицедей резко крутанулся на
месте - и бегом бросился прочь через весь торг, чуть  не  сшибив  с  ног
лоточника, торговавшего сладостями!
   Эврих проводил его глазами.
   - Ну вот, - проговорил он огорчённо. И почесал  пальцем  левую  щёку,
хранившую след отболевшего шрама. - Наверное, зря я так насел на  твоего
друга... Но что делать, если у меня до сих пор вся голова  чешется,  как
вспомню Агеробарба и колдовской огонь, которым он  спалил  мне  половину
волос...  и  навряд  ли  ограничился  бы  волосами,  не  вмешайся  некая
спасительная сила... - Встряхнулся и спросил:
   - Так мне что теперь, ждать, что он подберётся ко мне и отраву в пищу
подсыплет?..
   Волкодав пожал плечами.
   - Шамарган когда-то поклонялся Смерти  и  вправду  может  быть  очень
опасен, - сообщил он арранту. - Но я  не  думаю,  чтобы  тебе  следовало
прятать посуду или  надевать  под  одежду  кольчугу...  -  Про  себя  он
полагал, что в случае чего это всё равно не поможет. - В прошлый раз  он
решил назвать себя сыном Торгума Хума и тоже страшно  оскорбился,  когда
мы ему не поверили. Однако, как видишь, мы до сих пор живы. Вряд  ли  он
употребит свои умения тебе на погибель... Скорее всего  через  некоторое
время он вернётся и сделает вид, будто  ничего  не  случилось.  Так  оно
вскоре и произошло.

***

   Волкодав искренне обрадовался, увидев, что спутники  (или  теперь  по
примеру Эвриха уже следовало  говорить  -  друзья?..)  купили  для  него
крупного  серого  жеребца  боевой  сегванской  породы.   Саккарем   есть
Саккарем: на рынках великой купеческой державы возможно найти совершенно
всё, чего ни пожелает душа. И особенно на таком торгу, как чирахский!
   Венн краем глаза перехватил искоса брошенный взгляд Винитара и понял,
кого следовало благодарить  за  эту  покупку.  Но  вслух  выразить  свою
благодарность он тогда не успел, потому что пригляделся к коню, которого
молодой кунс облюбовал для себя.
   Этот жеребец явно приехал в Чираху из ещё более дальних мест,  нежели
доставшийся Волкодаву. Вороной красавец родился в степях Шо-Ситайна.  Об
этом говорили все его стати, чуть  горбоносая  голова  и  в  особенности
отлив шерсти, отсвечивавшей на солнце не калёной стальной синевой, как у
других пород, а глубоко запрятанным огнём золотого расплава, в память  о
прародителях, сотворённых шо-ситайнскими Богами  из  напоённого  солнцем
южного ветра. Жеребец смирно стоял рядом с новым хозяином и  всё  трогал
носом его локоть,  так,  словно  после  долгого  пребывания  у  чужих  и
непонятных людей вновь попал к другу.
   - Не умеют они здесь с  шо-ситайнцами  обращаться,  -  гладя  тёплую,
необыкновенно нежную морду, со скупой гордостью  проговорил  Винитар.  У
него когда-то  был  боевой  конь  тех  же  кровей,  незабвенный  золотой
Санайгау. Не сразу нашёл он подход к норовистому  зверю,  раз  за  разом
отвергая  предложения  конюхов  "обломать"  диковатого  и   непослушного
скакуна. Даже выучил десятка три слов на языке Шо-Ситайна, полагая,  что
жеребца могут обрадовать речи родины...  Зато  теперь  мало  нашлось  бы
таких, как он, знатоков заморской породы. И, когда сегодня на  торгу  он
подошёл к этому вороному, тот мигом почувствовал руку истинного охотника
- и смирился, почти тотчас решив довериться этому человеку.
   - Нет худа без добра: по дешёвке  достался,  -  хмыкнул  Шамарган.  -
Дурноезжий , сказали. Лютует, прям страсть! А  с  кунсом  -  ну  как  есть
котёнок...
   Но Волкодав уже не слушал его. Счастливая встреча с Эврихом заставила
его подзабыть обычную настороженность, неизменно  предупреждавшую:  если
сразу случается подозрительно много хорошего - наверняка жди  беды!  Что
поделаешь, как бы ни любила смертных людей Хозяйка Судеб, не  может  Она
всё время красить Свои нитки лишь в весёлые и радостные цвета.  Стоят  у
Неё наготове и горшочки со скорбными, померклыми  красками.  Это  закон,
перед коим даже Ей остаётся только склониться...
   И в отношении Волкодава этот закон доныне ещё не давал промаха.
   - Сергитхар... - тихо позвал венн, до последнего желая надеяться, что
обознался. Конь ведь не собака; мало ли на свете  вороных  шо-ситайнцев,
долго ли принять одного за другого?.. - Серги, Серги...
   Жеребец  насторожил  уши,  негромко  фыркнул  и  потянулся  навстречу
знакомому голосу.
   -  Во  дела!..  -  непритворно  восхитился   Шамарган,   и   даже   у
невозмутимого Винитара поползли вверх брови. - Да ты-то, венн, откуда  в
лошадях понимаешь?..
   -  Где  вы  взяли  этого  коня?  -  хмуро  поинтересовался  Волкодав,
почёсывая Сергитхару доверчиво подставленный лоб и голову между ушей.  В
лошадях он разбирался не намного лучше, чем в плавании под  парусом,  но
не узнать знакомого коня - всё-таки  грех.  Хотя  тот  действительно  не
собака.
   - Там распродают имущество одного человека, - указал рукой  Шамарган.
- Преступника. Он обокрал хозяина, к  которому  нанялся  на  работу.  На
такой распродажде никогда дорого не  запрашивают,  только  этот  конь  и
оставался, потому что к нему никто не мог подойти.
   Вот тут Волкодав понял, что справедливое равновесие жизненных  красок
ни в коем случае не будет  нарушено.  За  радостный  проблеск  в  судьбе
придётся платить в полной мере, да кабы ещё не с лихвой. Уж  что-что,  а
дыхание навалившегося несчастья он распознавал сразу. И безошибочно.

***

   Нет на  свете  народа,  у  которого  предательство  доверявшего  тебе
человека не считалось бы худшим из  преступлений...  Это  лишь  немногим
простительней, чем  расправа  над  гостем  или  измена  вождю,  которому
поклялся служить. Ну а на  чём  держится  наём  работника,  если  не  на
определённом доверии?
   Оттого Боги всех народов земли очень не жалуют вороватых  работников,
когда те оканчивают свои дни и оказываются перед загробным судом.  Ну  а
нетерпеливые люди  обычно  не  ждут,  когда  такой  работник  удостоится
божественной справедливости,  и  по  своему  разумению  вершат  над  ним
правосудие уже здесь, на земле. И нет причин полагать, что их суд бывает
слишком мягким и сердечным.
   Распродажей имущества приговорённого  распоряжался  седьмой  помощник
вейгила,  проворный  и  словоохотливый   старичок.   Собственно,   кроме
норовистого коня, кое-какого оружия и  двух  смен  одежды,  распродавать
было особо и нечего. Когда Волкодав, Эврих и Винитар подошли к нему,  он
как раз кончил считать вырученные деньги и привесил бирку на кошелёк для
отсылки в казну, и слуга уже поднимал с земли его  раскладной  стульчик,
вырезанный, по саккаремскому обыкновению, из одного куска дерева.
   - Да прольёт Богиня дождь тебе под ноги,  почтенный,  -  поздоровался
Эврих.
   - И тебя да взыщет Она в жаркий  день  тенью,  а  зимой  -  кровом  и
очагом,  -  приветливо  отозвался  седьмой  помощник.  Было  видно,  что
появление Эвриха обрадовало его. - Что  привело  в  этот  скорбный  угол
нашего рынка славного Лечителя наследницы Агитиаль?
   Обыкновенное слово "лечитель" в  его  устах  прозвучало,  как  титул.
Эврих  оглянулся  на  Волкодава,  но  в  это  время   старичок   заметил
подошедшего с ними молодого кунса и забеспокоился:
   -  И  ты  опять  здесь,  добрый  иноземец?  Неужели  ты  нашёл  некий
недостаток у купленного тобою коня и пришёл узнать,  отчего  я  тебя  не
предупредил о нём? Но позволь, тебе должно быть известно, что  я  и  сам
всего лишь несколько дней...
   Волкодав поднял руку, обращая на себя внимание седьмого помощника.
   - Господин мой, - сказал он по-саккаремски.  -  Небесам  было  угодно
сделать так, что я давно и неплохо знаю человека, чьё  имущество  ты  по
долгу службы здесь продавал... И всё, что мне было известно о нём ранее,
внятно свидетельствует: он ни в коем случае не способен на воровство.  Я
простился с ним несколько месяцев назад, когда он решил переехать в вашу
хранимую Богиней страну, и мало верится мне, что за столь малое время он
мог так измениться. Не расскажешь ли, господин мой, в каком преступлении
обвинён мой прежний знакомый?
   Несколько мгновений  старичок  в  молчаливом  недоумении  разглядывал
странного чужеземца, так правильно и хорошо говорившего  на  его  языке.
Волкодав уже ждал, что его не сочтут за достойного собеседника  и  вести
разговор придётся всё-таки Эвриху. Но, наверное, в Чирахе видывали и  не
таких, потому что седьмой помощник всё же ответил:
   - Человек, о котором ты говоришь, вправду приехал сюда  к  нам  из-за
моря, хоть и явился не на корабле, а верхом по мельсинскому  тракту.  Он
назвался Винойром... впрочем, одной Богине известно, как  его  на  самом
деле зовут. Кое-кто, с кем он успел сойтись здесь, рассказывает,  что  в
Мельсине он оставил жену, только вряд ли бедняжка сумеет получить о  нём
весточку, поскольку никто толком не знает, где её  следует  разыскивать.
Этот Винойр хотел  заработать  денег  и  нанялся  служить  к  уважаемому
мельнику Шехмалу Стумеху...
   Вот как, тихо  свирепея,  отметил  про  себя  Волкодав.  Эврих  снова
оглянулся на него. Имя Стумеха для него тоже было далеко не чужим.
   - ...которому как раз нужен был опытный конюх для ухода  за  лошадьми
дочери, - продолжал помощник вейгила. - Сам я не видел, но люди сходятся
на том, что новый работник вправду управлялся  с  конями  так,  как  это
удаётся немногим.  Он  даже  сумел  спасти  молодую  кобылу,  объевшуюся
отрубей. Но, к великому нашему сожалению, Богиня, столь щедро  одарившая
юношу, не сочетала доставшиеся ему дарования с  честностью  и  чистотой.
Молодому зятю господина Шехмала случилось уехать с купеческим караваном,
и вскорости новый конюх протянул нечестивую руку к сокровищу его дома  -
чудесному сапфировому ожерелью, доставшемуся от предков. Дочь  господина
Шехмала хватилась любимого украшения, и тогда  многим  вспомнилось,  как
несчастный Винойр любовался игрой прекрасных  камней,  украшавших  грудь
госпожи, и даже говорил кому-то, что  был  бы  счастлив  подарить  такие
жене. Боюсь, однако, что теперь  обеим  женщинам  останется  лишь  втуне
мечтать о столь дивной драгоценности. Госпоже дочери мельника -  оттого,
что воришка даже при самом усердном допросе так и  не  открыл  нам,  где
спрятал покражу. А  жена  его  тем  более  в  глаза  не  увидит  никаких
камней... - тут седьмой помощник позволил себе негромкий смешок, -  ведь
в  Самоцветных  горах,  сколь  мне  ведомо,  до  сих  пор  сапфиров   не
добывали...
   - Так его, - сипло спросил Эврих, - продали в Самоцветные горы?..
   - Да, - был ответ. - Воистину, корыстолюбие не довело до добра  этого
бедолагу, зато, думается мне, милостью Богини с нынешних  пор  у  нас  в
Чирахе поубавится краж... Караван торговца рабами отбыл позавчера.
   - Лечитель наследницы... - проговорил Волкодав, когда они шли к  дому
вейгила. - Никак у тебя появились заслуги перед солнцеподобным?
   - Ну... и так можно сказать, - ответил ар-рант. - Видишь  ли,  бедная
девочка вправду была несколько нездорова, и государь оказал  мне  честь,
включив в число лекарей, приглашённых ей в помощь. И  Небесам  оказалось
угодно, чтобы с этим повезло именно мне.
   Волкодав хмуро поинтересовался:
   - А на кол в случае неудачи посадить не сулились?
   Эврих даже засмеялся:
   - Что ты!.. Шада Мария народ успел  прозвать  Справедливым,  и  очень
заслуженно... Хотя, должен тебе сказать, иные  врачи  вели  себя  именно
так, словно казни боялись! - Речь грозила пойти о вещах,  огласке  ни  в
коем случае не подлежавших, и от греха подальше аррант перешёл на родной
язык Тилорна, который они с Волкодавом постигли несколько лет назад  как
раз для таких случаев. - Дело в том, что наследница Агитиаль... не могла
сдерживать некоторые естественные отправления тела. Причём не только  по
ночам, но и днём. И так силён был сей  прискорбный  недуг,  что  будущую
шаддаат даже не решались представить народу,  а  недоброжелатели  Мария,
коих,  увы,  у  всякого  толкового  правителя  непременно  в   достатке,
принялись распускать самые постыдные слухи о неполноценности его дочери.
Кое-кто даже дерзостно связывал  болезнь  девочки  с  тем  достаточно...
э-э-э... свободным образом жизни, который её венценосная  мать  вела  до
замужества...
   - Понятно, - проворчал Волкодав.
   - Представляешь, как мучился несчастный ребёнок? - продолжал Эврих. -
Да, она ведь ещё и тяжело заикалась,  бедняжка.  Она  сказала  мне,  что
чувствовала себя счастливой, только когда сидела в уединённом покое  над
книгами.  Всё  остальное  время  её  душу  терзало  ожидание  неизбежных
последствий недуга, а тело мучили невежественные лекари.  Эти  последние
страстно  желали   заслужить   милость   шада   и   сразу   начинали   с
сильнодействующих лекарств, которые не приносили настоящего  облегчения,
но зато вызывали всё новые недомогания!
   - Ну а ты?
   - Я для начала велел выкинуть все эти зелья, которыми её пичкали чуть
не вместо еды, оставив лишь отвар чербалинника  для  укрепления  сил  да
лёгкую настойку кошачьего корня, ради успокоения и доброго сна. А потом,
хорошенько познакомившись с девочкой, я решил поговорить с её памятью...
Понимаешь, её заикание дало мне зацепку. Я  подумал,  что  изнурительное
нездоровье  вполне  может   оказаться   следствием   давнего   испуга...
Естественно, в обычном состоянии разума она не могла вспомнить  никакого
случая, вызвавшего столь прискорбную рану души, а с нею  и  тела.  Но  я
нащупал обходные пути и добрался до более  глубоких  пластов,  куда  нет
доступа дневному сознанию. И знаешь, что оказалось?..  Она  была  совсем
маленькой и училась соблюдать чистоту, уже зная, что пачкать в  кроватке
нехорошо. Но однажды вечером она съела много сочного винограда и  оттого
проснулась ночью, когда было  уже  слишком  поздно.  И  тогда  у  неё  в
кроватке появился демон! Тот самый, которым её пугали не в меру усердные
няньки.  Большой,  усатый,  грозно  урчащий  и  с  красными  светящимися
глазами...
   - Кошка, - сказал Волкодав.
   -  Конечно  кошка.  Но  маленькая  девочка  увидела  хищного  демона,
готового утащить её в бездну. От страха она потеряла  сознание,  обморок
перешёл в сон, а утром она проснулась  заикой.  И  к  тому  же  осталась
неисправимой  пачкуньей,  осквернявшейся  от  малейшего  духовного   или
телесного напряжения... Каково,  а?..  И  вот  тогда,  удерживая  память
младенца, я призвал разум сидевшего передо мною подростка, и  мы  вместе
изгнали ужасного  духа,  увидев  вместо  него  добрую  кошку,  пришедшую
узнать, что случилось, и спеть маленькой хозяйке песенку  на  ночь.  Эта
кошка, между прочим, здравствует и поныне, и я тут же велел принести её,
чтобы Агитиаль могла взять её на руки  и  погладить.  Потом  я  пробудил
девочку... Ты будешь смеяться, но меня порывались  назвать  чудотворцем,
поскольку  от  тяжкого  заикания  не  осталось  следов.  А  чуть   позже
оказалось, что ушло и всё остальное. Вот  так-то,  и  никаких  лекарских
отрав, которыми её в могилу чуть не свели!..  А  через  две  седмицы  её
царственный батюшка призвал во дворец могущественных  иноземных  купцов,
тех, что держат в Мельсине постоянные лабазы и лавки. Был пир, и на пиру
Агитиаль сидела на белых шёлковых подушках между матерью  и  отцом.  Она
ела сколько угодно персиков и сладкого винограда,  давала  кусочки  рыбы
своей пушистой любимице и с каждым заморским гостем весело беседовала на
его языке -  ибо,  как  я  уже  говорил,  девочка  выросла  среди  книг,
усугубивших её врождённые дарования. И надо ли упоминать, что на  другой
день во всём городе только об  этом  и  говорили.  Кое-кто  сейчас  даже
болтает, будто в  облике  юной  Агитиаль  к  нам  вернулась  венценосная
провидица Фейран...
   - Стало быть, - сказал Волкодав, - теперь у тебя в  Мельсине  дворец,
набитый золотом и наполненный слугами...
   - Варвар!!! - возмутился Эврих и от возмущения  даже  остановился,  а
Афарга  с  Тартунгом  на  всякий  случай  придвинулись  ближе  к  своему
благодетелю, явно соображая, не придётся ли  всё-таки  его  защищать.  -
Варваром ты был, брат мой, варваром и остался, хотя бы Ниилит и  обучила
тебя книжки читать!.. Это я тебе в лицо говорю и обратно свои  слова  ни
за что не соглашусь взять! Что за привычка всё исчислять в деньгах!.. Да
будет тебе известно: когда достойный шад возжелал всячески  вознаградить
меня, я испросил лишь возможности всемерно пополнять  свою  сокровищницу
премудрости, изучая собрания драгоценных книг  и  беседуя  с  достойными
бесед!.. Я воистину скорблю, если ты до сих пор не способен понять...
   - Да провались он, твой дворец, - буркнул Волкодав. - И твоё  золото.
Можешь ночной горшок себе из него сделать, небось долго прослужит. Я вот
что  знать  хочу:  ты  со  здешним   вейгилом   только   как   проситель
разговаривать можешь? Или шадский  Лечитель  чего-нибудь  и  потребовать
право имеет?..
   Эвриху  понадобилось  несколько  вполне  ощутимых  мгновений,   чтобы
перенестись из тронного зала  м