ала   звуки,   от   которых   сегваны
преувеличенно морщились и мотали кудлатыми головами.
   - Начнёшь не в лад бренчать - отберу да об твою же башку раскрошу!  -
грозно предупредил Аптахар.
   Шамарган ничего не ответил, и не было  похоже,  чтобы  он  испугался.
Стращали карася, что в пруду потонет... усмехнулся про себя Волкодав.
   Аптахар же начал  повествование.  Венн  наполовину  ждал,  что  опять
услышит балладу о смелых наёмниках, сгинувших у стен осаждённого  города
из-за вероломства полководца. Однако ошибся.

   Кто кого воевал - отошло, погрузилось во тьму.
   Не о битвах и военачальниках будет рассказ.
   Просто город был взят, и войска разгромили тюрьму,
   И в глубоком и тёмном подвале увидели нас.
   "Кто такие?" - "Ворьё и разбойники, конченый люд.
   Мы купцов потрошили по дальним дорогам страны.
   На руках наших кровь, мы творили насилье и блуд
   И к паскуднейшей смерти за это приговорены!"

   Волкодав сразу понял, что петь Аптахар, в отличие от сына, пустившего
корешки в Галираде, так и не выучился. Он и прежде не пел по-настоящему,
а либо горланил, либо, вот как теперь, пытался говорить нараспев.  И  не
подлежало сомнению - сохранись у него вторая рука, он  не  перебирал  бы
струны, извлекая мелодию, а терзал их громко  и  достаточно  бестолково,
помогая себе немногими затверженными сочетаниями звуков.
   Нет уж. Как говорили в таких случаях соплеменники Волкодава - "Лучше,
если воду будут  носить  ведром,  а  сено  перекидывать  вилами,  но  не
наоборот!" Хорошо, то есть, что на арфе играл всё-таки  Шамарган,  а  не
Аптахар. Молодой бродяга быстренько уловил связный мотив - насколько это
было вообще возможно  в  лишённом  особого  строя  пении  Аптахара  -  и
уверенно ударил по струнам, оттеняя рассказ то суровыми, то угрюмыми, то
нагловатыми переборами.

   И сломавшим ворота понравился дерзкий ответ.
   "Что за глупость - на площади вешать таких удальцов!
   Собирайте мечи, выходите на солнечный свет:
   Не окажутся лишними несколько добрых бойцов!"
   Так мы стали законными чадами Бога Войны.
   Там, где мы проходили, расти прекращала трава.
   Не указ нам ни совесть, ни праздное чувство вины:
   Бей, ты прав!.. Это - враг!.. Остальное - пустые слова.
   За кого - не упомнить, но пьянствовали без вина
   И рубили, рубили, и счёт не вели головам...
   А потом неожиданно кончилась эта война
   И войска разбрелись по давно позабытым домам.
   Ну а мы? Нас не ждал ни далёкий, ни близкий удел.
   И спокойною жизнью зажить мы смогли бы навряд.
   Но бывает ли так, чтобы долго скучал не у дел
   Бесшабашный, отважный и лютый наёмный отряд?
   Обязательно сыщется в ссоре с соседом сосед,
   Или чают подмоги для бунта в каком-то краю,
   Или - бунт усмиряют... И так до скончания лет.
   Это значит, что жив наш закон: заплатили - воюй!
   Мы косили косой, мы рубили и били подряд
   Без пощады любого, о ком говорили: "Вот враг!"
   Да разгневались Боги... и кровью политый отряд
   Превратили однажды в свирепую стаю собак.
   Может, думали Боги - вот тут-то мы пустим слезу
   И у храмовых стен завывать устремимся бегом?..
   А ничуть не бывало! Ведь злые собаки грызут
   Очень даже исправно любого, кто назван врагом.
   - Псу не надобны деньги, он служит за вкусную кость,
   За хозяйскую ласку, за коврик в непыльном углу,
   За возможность кусать, изливать кровожадную злость...
   И ему безразлично, служить ли добру или злу.
   Вот и нас, превращённых, недолго снедала тоска.
   Вмиг нашёлся хозяин для четвероногой орды.
   Мы почуяли крепкую длань на своих поводках
   И носами припали к земле: "Укажи нам следы!.."
   И доныне мы носим обличье клыкастых зверей,
   Чья забота сражаться, как только приказ прозвучит.
   Если встретите нас - уходите с дороги скорей
   И молитесь, чтоб мы не за вами летели в ночи...

   Шамарган последний раз прошёлся по струнам,  завершив  игру  россыпью
созвучий, извлечь которые из арфы сумел бы не всякий песенник.  Лицедей,
однако, так владел своим инструментом, что сегваны и Волкодав услышали в
говоре струн  сразу  многое.  И  рык  псов,  настигших  добычу,  и  плач
перепуганной жертвы, и властность хозяина, насылающего свирепых ищеек.
   - Ну как тебе, венн, песня? - отдышавшись, не без  некоторого  вызова
спросил Аптахар. - У вас там в лесах  нет  небось  ни  одного  подобного
сказа. Вы, я слышал, поёте больше про то, как ваши прабабки диких зверей
обнимали!
   Рысь, Гвернмар и другие мореходы  стали  заинтересованно  ждать,  что
скажет Волкодав. И тот, поразмыслив, ответил:
   - Нашим прабабкам всяко далеко до вашей Ордлы Рыбачки,  так  что  вы,
сегваны, и тут нас превзошли.
   Корабельщики отозвались дружным  хохотом.  Это  сказание  знали  все.
Прекрасной   обитательнице   Островов,   жившей,   как   полагается,   в
незапамятные времена, понадобились крепкие сыновья для мести  за  брата.
Одна незадача - мужа, чтобы зачать их, у неё не  было.  Вначале  девушка
обратилась за подмогой  к  Небу  и  Земле.  Но  Небо  спало,  укутавшись
облаками, и не услышало её жалобу. Земля же в ответ сама стала  сетовать
на скудость плодородия, - куда ж, мол, тут ещё и делиться?..  Как  часто
случалось в сегванских сказаниях, да и в  самой  жизни,  всех  щедрей  и
отзывчивей оказалось море. Оно  прислало  Ордле  из  своих  пучин  самца
белоглазой акулы. Любой сегван знает, что этой рыбе  нет  равных  ни  по
хищной прожорливости, ни по многоплодию. Вот и красавица Ордла после той
встречи не ребёнка родила - метнула икру, и из каждой икринки выросло по
могучему  сыну.  Сказание  утверждало,  что  уже  на  другой  год   дети
повзрослели и должным  образом  совершили  свою  месть.  И  вообще  были
молодцы  хоть  куда,  если  не  считать  маленького  рыбьего   хвостика,
присущего каждому из них в знак чудесного происхождения, - да и кто  его
разглядит, этот хвостик? Разве только жена...
   Аптахар раздосадованно и  зло  озирался  на  смеющихся  товарищей,  а
Волкодав добавил:
   - Песня складная, но, по-моему, ты зря обидел собак. Я  бы  на  месте
тех  Богов  во  что  другое  подобных  наёмников  превратил.  В  слепней
каких-нибудь, что ли. В мух навозных...
   - Ага!.. - обрадовался Аптахар. - Родню твою тронули, пёсий выкормыш!
А может, ты нам сам что-нибудь расскажешь?
   Он очень хорошо помнил, каким молчуном венн был  семь  лет  назад.  И
очень удивился, когда Волкодав пожал плечами:
   - Может, и расскажу.
   Сегваны стали пододвигаться ближе. Какого только занятного и смешного
вранья ни наслушаешься в плавании -  но  вот  веннскими  побасенками  им
тешиться ещё не доводилось.
   - Знаю я эти веннские россказни...  -  заворчал  было  однорукий,  но
Гверн положил ему на колено корявую мозолистую пятерню.
   - Дядька Аптахар, - сказал он примирительно. - Не любо - не слушай, а
врать не мешай!
   Звучало это присловье, насколько  Волкодаву  было  известно,  у  всех
народов почти одинаковым образом.
   - В Тин-Вилене, - начал он, - я жил в крепости у  жрецов  и  прочитал
немало книг... Поначалу я  выискивал  путевые  записи  землепроходцев  и
учёных знатоков мироустройства, но потом  мне  стали  попадаться  книги,
сочинённые о том, чего на самом деле никогда и нигде не было. Я для себя
назвал их баснословными...
   - Значит, правду говорят те, кто жалуется, что мир измельчал! - снова
не сдержался Аптахар. - До чего дошли люди! Мы-то, сегваны... да  пускай
даже и вы, венны... мы передаём из уст в уста и  рассказываем  о  таком,
что пускай очень давно, но всё равно было! А эти?.. Вот что случается  с
теми,  кто  живёт  в  незаслуженно  благодатных  краях.   Порют   всякую
небывальщину, которую им Полуношник в уши насвистел...
   Полуношником  сегваны  именовали  северо-восточный  ветер,   никакого
доверия, по их мнению, не заслуживавший.
   - Дядька Аптахар, - снова сказал Гверн. - Чем встревать, может, лучше
у кунса позволения спросишь да нам медовухи наваришь? А ты  рассказывай,
венн!
   - Тьфу, - плюнул Аптахар. Но всё-таки замолчал.
   - Там были разные книги, - заговорил Волкодав. - Одни повествовали  о
людях, которые никогда не жили, другие - о небывалых державах, третьи же
- вовсе об иных  мирах,  озарённых  иными  солнцами  и  уряженных  иными
Богами. Это были странные книги... Не тем странные, что  рассказывали  о
странном. Просто  одну  дочитаешь  -  и  жалко,  что  кончилась,  другая
кончилась - и не  жалко,  а  третью  дальше  первой  страницы  и  читать
неохота. С нашими сказаниями  ведь  не  так,  верно?  Аптахар  правильно
молвил: мы привыкли рассказывать о том, что вправду было когда-то. Очень
давно было. И с тех пор  столько  поколений  старалось  наилучшие  слова
подобрать... что и самый бездарный сказитель  ничего  уже  испортить  не
сможет.  А  когда  грамотный  человек  сам  придумал   и   сам   берётся
рассказывать - всё зависит от него одного, никто ему не помощник...
   - Ага! - перебил сообразительный Рысь. - Значит, наши сказания -  это
вроде боевого отряда, где сорок мечей и победа общая. А  кто  книги  сам
сочиняет, те наподобие поединщиков, которые перед войском выходят?
   Волкодав поразмыслил и кивнул. От него не укрылось,  как  внимательно
слушал его Шамарган. Шамаргана никто не похвалил  за  отменное  владение
арфой, но лицедею было не до обид. Дали сыграть и после арфу не отняли -
и то хорошо. И даже из круга, собравшегося послушать  венна,  взашей  не
прогнали...
   Ещё Волкодав заметил, как Винитар, стоявший на носу корабля, поднялся
и перешёл ближе. Это было правильно. Врага следует знать.
   - Одна книга о неведомом мире и чужих Богах крепко зацепила  меня,  -
продолжал Волкодав. - Я долго не мог отделаться от мыслей  о  ней.  Я  и
теперь полагаю, что написавший её был далеко не во всём прав...
   - Ну ты  и  дурак,  венн!  -  возмутился  Аптахар.  -  Вот  уж  верно
подмечено: что бы ваше племя ни плело о своих предках, а только в  родне
у вас еловых пней точно было больше, чем  разумного  зверья!  Я  вот  не
выучился грамоте, потому что мне это никогда не было нужно, ну так  я  с
учёными людьми в спор и не лезу! У меня на это вполне хватает ума. А ты,
значит, едва выучился читать -  и  уже  собственное  суждение  обо  всём
приготовил? Ты ещё начни судить об искусстве канатоходца, сам  на  канат
ни разу не забиравшись. Как есть дурак!..
   - Дядька Аптахар, - негромко заметил молодой кунс. - Никто из нас  не
читал баснословной книги, о которой говорит венн, и мы подавно не знаем,
что именно венн  о  ней  думает.  Поэтому  погоди  кипятиться  и  сперва
выслушай одно и другое. Потом рассудишь,  кто  и  в  какой  мере  дурак.
Хорошо?
   - Хорошо, - буркнул Аптахар. И сел к  Волкодаву  спиной,  делая  вид,
будто рассказ венна ему совершенно  неинтересен.  Однако,  сев  так,  он
оказался носом к носу с Шамарганом, на которого ему -  если  только  это
возможно - было  смотреть  ещё  противней,  чем  на  Волкодава.  Аптахар
засопел и снова обратился к венну лицом. На сей раз ему пришлось  делать
вид, будто он в упор не видит добродушных усмешек друзей.
   - Кто сочинил эту книгу, я так и не понял, -  продолжал  Волкодав.  -
Она была на аррантском, имя же на ней оказалось подписано мономатанское,
вот только и чёрные племена, и жители Аррантиады изъясняются  совсем  не
так, как тот сочинитель. Имена же в книге встречались всё такие,  как  у
народа тальбов, по сию пору живущего в Нардаре...  Ну  да  это  неважно.
Книга рассказывала о Богах, правивших просторами и стихиями своего мира.
Мир населяли разные племена, и почти все Боги считали, что  люди  должны
им поклоняться уже потому,  что  они,  Боги,  старше,  могущественней  и
грозней. Но был среди них  один,  который  считал,  что  поклонение  ещё
следует заслужить. Он полюбил людей и принялся им помогать...
   - И правильно сделал,  -  кивнул  Рысь.  -  Взять  нашего  Туннворна:
ледяные великаны давно поглотили  бы  Острова,  если  бы  не  Он  с  Его
молниями. Поэтому мы и чтим Его наравне с  Отцом  Храмном,  ведущим  нас
против врагов!
   - Когда воспитываешь собак, радостней служит та,  которая  любима,  -
поддержал Гверн. - Из-под палки пёс тоже будет таскать санки и приносить
дичь, но потом наступит день, когда разница окажется очевидна.
   - Тот Бог спускался к людям с небес,  и  оттого  они  дали  Ему  имя:
Крылатый, - рассказывал Волкодав. - И повсюду долго был мир и покой.  Но
потом другие Боги, желавшие поклонения не по трудам, почувствовали  себя
обойдёнными. Они стравили между собой племена смертных и сами вступили в
войну. Их было  много,  а  Крылатый  не  отваживался  даже  как  следует
защищаться, потому что не желал вычерпывать для этого силу мира, который
полюбил. Завистливые  Боги  схватили  Его  и  обрекли  на  вечную  муку:
заковали в горящие цепи и, выколов глаза, поместили за краем  Вселенной,
куда не достигает даже свет звёзд.  Люди  же,  хранившие  Ему  верность,
частью погибли, частью рассеялись по белому свету, унося с собой  память
и скорбь по Крылатому Властелину. Так кончается эта книга.
   - Ну-у-у... - разочарованно протянул Рысь. Аптахар  ядовито  фыркнул,
Гверн же заметил:
   - Право слово, венн, твоя перепалка с Аптахаром и  то  была  занятней
такого рассказа! Я-то уши развесил - сейчас,  думаю,  он  нам  красивыми
словами поведает про битвы и про любовь!.. Я тоже видел  книги,  которые
ты таскал по лесу в котомке: они  такие  толстые,  что  самой  маленькой
хватило бы забавлять нас до Островов! А ты - раз, два и готово.  Как  же
мы поймём, что именно тебе не понравилось  в  книге,  которую  ты  путём
пересказать-то не умеешь?
   - То, что мне не понравилось, очень мало зависит  от  битв  и  прочих
подробностей, - сказал Волкодав. - Вот ответь мне, какова цена сыновьям,
не оградившим любимого отца от опасности?.. Правильно, ломаный грош. Что
же можно сказать о людских  племенах,  радостно  шедших  за  Крылатым?..
Правильно, слабосилки. Яви они истинную крепость и чистоту духа, никакие
Боги с ними ничего не смогли бы поделать. Это у  нас,  людей,  тупица  с
тяжёлыми кулаками может проломить голову мудрецу и  уйти  безнаказанным.
Боги же - на то и Боги: у  них  в  жилах  течёт  изначальный  закон.  Он
обязывает их, как нас обязывает наша кровь!
   - Тут ты прав, - сказал Рысь. -  Когда  длиннобородый  Храмн  испытал
страсть  к  рыжекудрой  Эрминтар  и  собрался  приблизиться  к  ней,  не
посмотрев даже на то, что она была дочерью рабов, у Него на  пути  встал
её жених, такой же раб, как и  она.  Разве  не  мог  Отец  Храмн  тотчас
обратить парня в камень? Мог, конечно, ибо красота девы манила  его!  Но
Он в Своей справедливости решил испытать жениха и невесту.  Он  пообещал
им свободу. И потомков, которые  стали  бы  кунсами.  "Мы  почли  бы  за
великую честь Твоё посещение, - ответила Эрминтар. - И я сама с радостью
предложила бы божественному гостю согреть  Его  ложе.  Однако  торговать
собой за блага, которые Ты посулил, я не стану, - хотя и  говорят  люди,
будто всякая рабыня продажна!"  Тогда  Храмн  отступился.  Но  почему-то
очень скоро муж и жена оказались свободны, а их сыновья породили один из
славнейших Старших Родов!
   Сегваны одобрительно загудели. Кое-кто даже  заметил,  что  венн  как
рассказчик не годился Рысю в подмётки. Однако все ждали  продолжения,  и
Волкодав сказал:
   - И ещё... В  книге  несколько  раз  повторялось,  что  тот  мир  был
одушевлён любовью Крылатого. Я не особенно понял,  зачем  бы  одушевлять
то, что и так одушевлено... но  пускай.  Если  та  земля  была  живой  и
осознавала себя, почему речь идёт всё время только  о  боязни  Крылатого
вычерпать её мощь? Да сам этот мир должен был подарить Крылатому столько
силы, сколько тот заслуживал... и притом нимало не оскудеть, ведь те  из
нас, кто щедро дарит себя любимым, только делаются сильней и  богаче!  А
если так, тот мир, пожалуй, горой поднялся бы за своего Бога, и вовсе не
Крылатый оказался бы за краем Вселенной...
   Гверн поинтересовался:
   - Если там уж так всё не правильно, чего ради ты  нам  пересказываешь
такую скверную книгу? Волкодав пожал плечами.
   - Книга, - сказал он, - вовсе не скверная, скорее даже наоборот. Тот,
кто написал её, владел пером лучше, чем я владею мечом. Пока я её читал,
я думать не думал о том, что в ней не  правильно,  и  взялся  размышлять
только позже, когда всё кончилось и я понял, как сильно она задела меня.
Мне даже захотелось самому сложить продолжение...
   - Какое? - оживился Рысь. Гверн ничего не  сказал,  но  посмотрел  на
Волкодава так, как тот сам посмотрел бы на сочинителя баснословных книг,
если бы во плоти встретил хоть одного.
   - Я начал бы прямо там, где завершилась та книга, - сказал  Волкодав.
- Я рассказал бы,  как  разгневанный  мир  замкнулся  от  завистливых  и
скаредных Богов, выдворив Их из всех  своих  сфер.  И  ещё  о  том,  как
могущественные светлые души, для которых даже  край  Вселенной  не  есть
неодолимая грань, были призваны отыскать Крылатого и вернуть Его  людям.
О том, как были разорваны Его цепи и исцелены раны...
   - Ну и никто не стал бы такую  книгу  читать!  -  злорадно  возвестил
Аптахар.
   -  Почему?  -  удивился  Гверн.  -  Если  будет  складно  и   занятно
рассказано, то почему бы и нет?
   - А ты сам прикинь, кому нужно сказание, где всё ладно  и  гладко!  -
ответствовал  Аптахар.  Его  глаза  сияли  тем   вдохновением,   которое
получается, когда человек совершает  непривычное  и  несвойственное  для
него умственное усилие и в итоге  сам  понимает,  что  родил  мысль,  до
которой в обычном состоянии ему было бы не допрыгнуть. - Верно,  есть  у
нас и такие, но часто ли мы их рассказываем? Гораздо  реже  небось,  чем
про прекрасную Эрминтар и её храброго мужа,  убитых  ледяным  великаном,
которому они не отдали сына. Или про Ордлу Рыбачку, чьим детям  пришлось
мстить не только за дядю, но и за мать! А почему? Потому что гладкие  да
справедливые повести никуда не зовут. Вот жил человек всю жизнь  у  себя
дома, жил в довольстве, в достатке, не лез ни во  что,  никому  даже  ни
разу по морде не въехал, а потом тихо помер на сто первом году. Будут  о
нём сказители у костров петь?.. Ну,  вернулся  бы  этот  Крылатый,  стал
мирно править... тишь, благодать, дальше-то что? Скука! А  вот  пока  Он
где-то там, бедный-разнесчастный, ослеплённый да в горящих цепях... Душа
ж плачет!.. Тут-то разные простаки начинают свои  продолжения  сочинять,
свербит потому что. А другие,  уже  вовсе  умом  скорбные,  те  и  вовсе
спасать снаряжаются незнамо куда...
   И старый воин даже ногой притопнул по палубе, зовя её в свидетельницы
своего гнева.
   - Истинные речи ты молвишь, дядька Аптахар, -  вразнобой  уважительно
согласились сегваны.
   Волкодав же подумал, что святое зерно правды в рассуждениях  Аптахара
определённо присутствовало, но ещё было в них и нечто, не  дававшее  ему
согласиться с калекой. Нечто, имевшее очень мало отношения к  самолюбию,
затронутому его нападками. Но что именно - венн не мог сразу осмыслить и
облечь в слова. Тут следовало хорошенько подумать, и оттого он  счёл  за
лучшее промолчать.

***

   Весенние сумерки длительны и неторопливы.  Солнце  отлого  уходит  за
горизонт,  оставляя  небеса  тлеть  тихим  малиновым   заревом.   Зарево
переползает всё севернее и очень медленно меркнет, и начинает  казаться,
что невидимое светило так и не позволит себе отдыха - снова  засияет  на
небе, ни  на  мгновение  не  отдав  его  темноте.  Однако  шо-ситайнское
Захолмье - всё-таки не Сегванские острова и даже не  веннские  дебри.  А
посему  неизбежен  момент,  когда  окончательно  гаснут  все  краски   и
расплываются очертания, когда ночь сворачивается  в  мохнатый  клубок  и
прикрывает  нос  пышным  тёмным  хвостом,  оставляя   настороже   только
недреманные звёзды.
   В лесных низинах уже плавал туман. Плотные белёсые щупальца  медленно
обтекали еловые  стволы  и  кусты  можжевельника,  достига