клоков сгоревшей одежды.
Этим хватит немногого.  Волкодав не стал ждать,  пока Ниилит проснется и
опять испугается,  увидав нежить. Он приподнял голову и шепотом произнес
несколько самых  мерзких  ругательств,  которые  знал.  Мертвецы  тотчас
поблекли и растаяли, смешавшись с густым холодным туманом...

   Большой Погост - это были уже коренные земли сольвеннов.
   Когда-то здесь стояла самая обычная деревня-весь, в которой, как и во
всякой веси, жил один-единственный род. На широкой поляне в лесу высился
большой общинный дом,  окруженный домиками поменьше, а в домиках обитали
женщины и мужчины,  называвшие себя Соловьями. Местное предание гласило,
что   в   самом   начале   времен  прародительница  племени  заслушалась
соловьиного щекота  и  отдала  свою  любовь  прекрасному юноше,  которым
обернулся неказистый с  виду певец.  Другие соловьи запомнили и  выучили
песню,  спетую им  для  любимой,  и  по  весне она  до  сих пор оглашала
благоухающие черемухой леса.  А  старухи  и  старики  еще  помнили,  как
лунными ночами молодые девушки нагими уходили в чащу, мечтая понравиться
красавцу-оборотню,  Что ж, после ночи, проведенной в лесу, у некоторых в
самом деле начинали расти животы...
   Все  это  любопытный Тилорн мало-помалу,  слово  за  слово вытянул из
неразговорчивого  Волкодава  в  течение  нескольких  дней.  Тот  отвечал
урывками,  односложно и  неохотно.  Когда  же  Тилорн пытался выспросить
что-нибудь о  его собственном роде -  вообще смолкал на  полдня.  Другое
дело,  времени, как и терпения, у Тилорна было хоть отбавляй: к Большому
Погосту они шли еще четверо суток.
   Шагая вперед.  Волкодав поначалу все косился на Ниилит -  выдержит ли
дорогу.  Но девчонка неутомимо шлепала босыми пятками и  даже умудрялась
по дороге нарвать кислицы или еще чего-нибудь вкусного для котелка.
   После сражения с мертвецами у них разом протухла вся рыба, и Волкодав
уже  было  задумался,  не  ограбить ли  позабытую беличью  кладовую.  Но
вечером они  остановились у  озерка,  и  Ниилит мигом  наловила лягушек,
которых, оказывается, она умела удивительно вкусно поджаривать.
   - Это лягушки, господин, - смущенно обратилась она к слепому. - У нас
их едят. Если твоя вера не воспрещает...
   - Не воспрещает,  -  улыбнулся Тилорн. - Хотя, если честно, мой народ
давно уже не убивает живые существа ради того, чтобы насытить желудок.
   Волкодава наконец отпустил жар,  и он тоже протянул руку к еде.  Вера
Тилорна показалась ему странноватой,  но он видывал и  похлеще.  Да.  На
каторге он ловил крыс,  водившихся в подземельях. И ел их сырыми. А ведь
были  среди рабов и  такие,  кто  предпочитал умереть с  голоду,  но  не
поступиться своей верой, осуждавшей нечистую пищу...
   Волкодав прожевал хрустящую лягушачью лапку и потянулся за следующей.

   За последние сто лет у Соловьев многое изменилось.
   Род,  безвылазно сидевший в  непроходимом лесу  и  знать  не  знавший
никого,   кроме   ближайших  соседей,   нежданно-негаданно  оказался  на
оживленном  торговом  пути.  Начали  останавливаться  заезжие  гости,  и
крохотная  безымянная весь  сбрела  имя:  Большой  Погост.  Иные  птенцы
Соловья,  виданное  ли  дело,  спорхнули с  насиженных поколениями мест,
унеслись неведомо куда вить новые гнезда.  Зато близ старых гнезд начали
селиться чужие, пришлые люди. Появились даже такие, кто не охотился и не
пахал земли.  Некоторые,  с ума сойти, держали постоялые дворы, готовили
еду  и  варили пиво гостям,  стелили им  постели и  тел жили с  весны до
весны. И, самое удивительное, жили неплохо...
   Скоро,   того  и  гляди,  явится  во  главе  храброй  дружины  боевой
галирадский боярин и выстроит крепость-городок,  начнет с купцов пошлину
собирать...
   Словом,  никто не  оборачивался вслед Волкодаву,  шедшему по улице со
своей  корзиной  и  Нелетучим Мышом,  примостившимся на  плече.  Большой
Погост успел утратить любопытство,  насмотревшись на самых разных людей.
Здесь не особенно удивились бы даже чернокожему из Мономатаны, одетому в
набедренную повязку из  пестрой шкуры питона.  Подумаешь,  бродяга-венн,
несущий  на  спине  обросшего волосами  калеку.  Если  кто  из  троих  и
притягивал лишние взгляды,  так  разве  что  красавица Ниилит,  боязливо
державшаяся за руку Волкодава и одетая -  тьфу,  стыдобища!  - в мужскую
рубаху.
   Волкодав  остановился  перед  воротами  гостиного  двора.  Над  ними,
колеблемая  ветром,  качалась  и  поскрипывала  вывеска:  могучий  конь,
влекущий сани с  поклажей.  Коня когда-то выкрасили белым,  и  краска не
совсем еще с него облупилась.
   - "Белый Конь"!  -  без запинки прочла Ниилит.  Волкодав покосился на
нее.  Волшебник и  прехорошенькая девчонка,  умеющая читать.  Очень даже
неплохо.
   Двор  за  воротами оказался почти пуст,  если  не  считать нескольких
рослых   бронзовых  халисунцев,   которые,   оживленно  переговариваясь,
укладывали какие-то тюки в крепкую, на высоких колесах повозку. Волкодав
кивнул  им,  как  подобает вежливому гостю.  Халисунцы на  миг  прервали
болтовню и кивнули в ответ.
   Дверь  стояла  гостеприимно  распахнутой.  Волкодав  откинул  пеструю
занавеску и вошел внутрь.
   Было  около  полудня,  и  корчма не  могла  похвастаться многолюдьем.
Служанка  протирала столы,  а  на  усыпанном соломой  полу  расположился
молодой работник.  Бережно подтесывая,  он  приспосабливал новую ножку к
длинной скамье.
   Волкодав спустил с  плеч корзину,  вынул из  нее Тилорна и  усадил на
лавку возле двери. Ниилит тотчас села рядом, обхватила клонившееся тело,
подперла. Тилорну, точно младенцу, еще предстояло учиться сидеть самому.
Мудрец улыбнулся Ниилит и виновато вздохнул.
   Волкодав  подошел  к  стойке.  Корчмарь,  протиравший глиняные кружки
вышитым полотенцем,  сейчас же  оставил свое  занятие и  подался вперед,
всем видом изображая радушие.  Он  был  из  восточных вельхов:  Волкодав
понял это по вышитой повязке на лбу.
   - Благо тебе,  добрый хозяин, под кровом этого дома, - обратился он к
вельху на  его  родном языке.  -  Хорошо ли  бродит нынче пиво  в  твоих
котлах?
   - Благодарение Богам,  в нашем доме все хорошо,  -  откликнулся тот и
опустил ладонь на деревянную стойку,  защищаясь от возможного сглаза.  -
Урожай ячменя,  по воле Трехрогого,  был отменный,  и  по его же воле не
переводится у нас солод... - тут он окинул рослого Волкодава оценивающим
взглядом,  -  ...в чем господин мой может убедиться и сам, если пожелает
освежиться с  дороги.  Кроме того,  у нас есть славные жареные поросята,
пища воинов.  Есть каша,  молоко и  творог для  больного и  сладости для
красавицы. Что господин мой прикажет подать?
   Волкодав с  усмешкой похлопал рукой  по  тощему кошелю,  висевшему на
ремне.   Звяканье  раздалось  далеко  не   сразу:   трем  медным  грошам
понадобилось время, чтобы собраться в одном углу.
   - Моя удача,  - сказал Волкодав, - нынче такова, что я ищу не жареных
поросят,  а  работы.  Может,  подскажешь,  почтенный,  не  пригодился бы
охранник кому-нибудь из купцов, едущих в Галирад?
   - Сегодня,  боюсь,  я тебя ничем не обрадую,  - ответствовал вельх. -
Впрочем,   завтра   должен   прибыть  досточтимый  Фитела:   он   всегда
останавливается у меня, чем я по праву горжусь. Попытай счастья. Только,
сказать тебе  правду,  его  обозы  всегда очень хорошо охраняются.  Если
желаешь, у меня наверху есть комнаты для ночлега...
   - В жилище достойного мужа мы вошли. - Волкодав церемонно поклонился.
- Мы заночуем у  озера.  А утром,  если не возражаешь,  снова заглянем к
тебе.
   И  он повернулся идти,  но хозяин перегнулся через стойку и осторожно
придержал его за рукав. Он сказал;
   - Нет нужды ночевать у озера,  если можно остановиться под крышей.  Я
ничего не возьму с тебя за постой.
   По  совести говоря,  комната оказалась не  слишком роскошной.  Тем не
менее в ней была кровать - самая настоящая деревянная кровать с одеялом,
подушкой и чистыми, пускай небелеными, полотняными простынями.
   - Может быть,  Ниилит...  -  нерешительно начал Тилорн,  но  Волкодав
молча уложил его и накрыл одеялом.  - С ума сойти... - прошептал ученый,
гладя мягкую,  хорошо выделанную овчину. - С ума сойти... Я уже и забыл,
как все это выглядит...
   Я тоже, подумал Волкодав, но вслух, конечно, ничего не сказал. Медяки
снова стукнулись один о  другой,  случайно встретившись в кошеле,  и его
вдруг посетила шальная мысль:  а  что,  если в  самом деле сладостей для
Ниилит?..  Нет,  чепуха.  Уж  лучше  чашку молока да  кусок белого хлеба
Тилорну...
   В это время в дверь постучали.  Волкодав кивнул, и Ниилит, стоявшая у
входа, открыла.
   Через порог шагнул корчмарь с плетеным подносом в руках.  Была на том
подносе  деревянная плошка  с  хорошим ломтем  жареной свинины,  большая
миска пшенной каши на молоке,  кружка пива,  хлеб и  несколько пряников.
Корчмарь улыбался, глядя на Волкодава.
   - Я решил,  - сказал он, - что подкрепиться вам все-таки не помешает.
Гость не должен оставаться голодным, раз уж вошел в дом.
   - А  не  проторгуешься  ты  так,  достойный  хозяин?  -  не  торопясь
принимать поднос,  хмуро спросил Волкодав.  -  Никто ведь не знает,  как
скоро я смогу возвратить тебе долг...
   - ...и  сможешь  ли  вообще,  -  подхватил  тот  и  поставил  еду  на
подоконник.  Отломил кусочек хлеба,  макнул в жир и угостил Мыша. Черный
зверек сперва угрожающе распахнул крылья,  но потом передумал, взял хлеб
и  с  аппетитом принялся есть.  -  Я  не первый год живу и торгую в этих
местах,  -  продолжал корчмарь.  -  Я знаю твой народ и давно понял, что
венны никогда не  забывают долгов...  -  Тут его взгляд как бы невзначай
скользнул по косам Волкодава,  говорившим о недавно исполненной мести. -
А  кроме того,  господин мой,  я  усвоил,  что  люди куда как глазасты и
склонны все  замечать.  Стало быть,  очень скоро вся  округа прослышит о
том,  что  корчмарь Айр-Донн  не  отказал в  ночлеге и  пище храбрецу из
племени веннов,  который совершил некое достойное дело и оттого временно
обеднел. Поживешь с мое на этаком перепутье...
   Не  договорив,  он  вновь  улыбнулся,  вышел  за  дверь и  без  стука
притворил ее за собой.
   - Спасибо тебе, добрый Айр-Донн, - запоздало подал голос Тилорн.
   Нелетучий Мыш прожевал хлеб и пощекотал Волкодава крылом,  выпрашивая
добавку.
   Вечером,  выбравшись во двор подышать, Волкодав засмотрелся на старую
яблоню,  росшую подле крыльца.  Раскрывшиеся цветы нежно-розовым облаком
окутывали ее  до  самой верхушки,  но  узловатый,  исковерканный ствол и
корявые сучья говорили о трудно прожитом веке.
   Так,   бывает,   немолодая  женщина  вынет  из  сундука  красно-белое
свадебное платье,  приложит к груди - и задумается и вновь станет похожа
на ту юную красавицу, которой когда-то была...
   - Эгей!..  -  В  высоком окне дома появился мальчишка и,  желая,  как
видно,  покрасоваться перед незнакомцем,  махнул с  подоконника прямо на
дерево.  Взвились оборванные лепестки,  жалобно охнули  столетние ветви.
Большой сук, не выдержав, надломился и повис: белая трещина пролегла меж
ним и стволом.
   Волкодав за ухо спустил наземь прыгуна:
   - Живо неси вар и веревку...
   - Да  ну  ее!..   -  отбежав  в  сторонку,  раздосадованно  прокричал
сорванец. - Она уж и яблок-то не дает!
   - Сказано тебе -  неси,  вот  и  неси,  -  строго заметил.  Айр-Донн,
вышедший на крыльцо.  -  Слушай,  что старшие говорят!  -  И,  когда тот
убежал,  пояснил смотревшему на него Волкодаву: - Это мой сын. Баловник,
сил нет. А яблоня, почтенный, в самом деле пустоцвет. Всякий год срубить
собираюсь,  а погляжу,  как цветет,  и отступлюсь.  Если бы еще и яблоки
были...
   Мальчишка принес вар и  лыковую веревку,  и  Айр-Донн увел его в дом:
сын  собирал со  столов пустые кружки,  помогал мыть  посуду.  Оставшись
один,  Волкодав надежно подвязал сук и  замазал рану,  чтобы не завелась
гниль. Потом сел наземь и прислонился спиной к изогнутому стволу.
   По  двору туда и  сюда ходили люди,  из корчмы доносился приглушенный
гул голосов.  Цветущие ветви рдели над головой Волкодава, тихо светясь в
предзакатном розовом небе...
   Такие же яблони росли у него дома...
   Как всегда,  при мысли о  доме слева в  груди заныло глухо и  тяжело.
Волкодав закрыл глаза  и,  откинув голову,  прижался к  дереву затылком.
Какие яблоки чуть не  до нового урожая хранились в  общинном подполе,  в
больших плетеных корзинах,  -  румяные,  сочные  слитки  благословенного
солнца...  Какой дух всегда был в том подполе,  войдешь - и точно мать в
щеку  поцеловала...  Ни  один  Серый Пес  не  дерзнул бы  обидеть старую
яблоню.  Это  ведь все  равно что обидеть женщину,  которая с  возрастом
утратила  материнство  и  сменила  рогатую  бисерную  кику  на  скромный
платок...
   Кто  теперь  полными  ведрами  разбрасывал под  яблонями  навоз,  кто
подпирал жердями тяжелые, клонящиеся ветви, кто благодарил за добро?
   Старое,  мудрое  дерево  с  заботливой лаской  смотрело  на  молодого
бестолкового парня...
   Давно уже к Волкодаву никто не подходил незамеченным.  А тут, поди же
ты,  не услышал шагов. Потому, может, и не услышал, что не было в них ни
зла,  ни угрозы.  Мягонькие пальчики погладили его руку,  и он мгновенно
вскинулся,  открывая глаза. Перед ним стояла девчушка лет десяти. Стояла
и  смотрела на  него безо всякого страха:  ведь рядом не  было взрослых,
которые объяснили бы ей, что широкоплечие мужчины с поломанными носами и
семивершковыми ножами в  ножнах бывают очень,  очень  опасны.  Одета она
была в одну длинную,  до пят,  льняную рубашонку без пояса, перешитую из
родительской.  Такие носят все  веннские дети,  пока не  войдут в  лета.
Реденькие светлые волосы свисали на плечи из-под тесемки на лбу.  Только
и поймешь,  что не мальчик,  по одинокой бусине,  висящей на нитке между
ключиц.
   - Здравствуй,  Серый Пес,  - сказала девочка. - Что ты такой грустный
сидишь?
   - И  ты  здравствуй,  -  медленно проговорил Волкодав,  в  самом деле
чувствуя  себя  громадным злым  псом,  которого ни  с  того  ни  с  сего
облепили, кувыркаясь, глупые маленькие щенята. И, как тот пес, он замер,
не смея пошевелиться:  не оттолкнуть бы,  не испугать...  А  в  сознании
билось неотвязное: и у меня был бы дом... была бы и доченька...
   - Зря ходишь одна, - сказал он наконец. - Люди... всякие бывают...
   Она склонила голову к  плечику и  застенчиво улыбнулась ему.  Бывают,
мол, но я-то ведь знаю, что ты не из таких. Волкодав неумело улыбнулся в
ответ и  сразу вспомнил о  своих шрамах и  о том,  что во рту не хватало
переднего зуба:  улыбка его вовсе не красила.  Однако волшебное существо
смотрело  ясными  серыми  глазами,  упорно  отказываясь  бояться.  Потом
подняло руки к шее:
   - Хочешь, я тебе бусину подарю?
   Тут  Волкодав сообразил наконец,  что  уснул под  яблоней и  угодил в
сказку.  Веннские женщины дарили бусы женихам и мужьям,  и те нанизывали
их   на  ремешки,   которыми  стягивали  косы.   С   гладкими  ремешками
показывались  на  люди  одни  вдовцы  и  те,  до  кого  женщина  еще  не
снисходила.  Вмиг  разучившись говорить,  Волкодав  сумел  только  молча
кивнуть  головой.   Девочка  живо   распутала  нитку,   надела  граненую
хрустальную бусину на  его  ремешок,  закрепила узелком.  И  засмеялась,
довольная удавшейся хитростью:
   - А мне все говорили, у меня, у дурнушки, никто и бус не попросит...
   - Ты подрастай поскорее, - прошептал Волкодав. - Там поглядим.
   И горько пожалел про себя, что оставил объевшегося Мыша отсыпаться на
вколоченном в стену деревянном гвозде. То-то было бы радости - дай мышку
погладить...
   - Где живешь-то?  -  спросил он,  разгибая колени.  -  Давай провожу.
Мать, поди, с ума уже сходит.
   И  заметил,  что девочка в  самом деле была худенькая и маленькая для
десяти лет.  Пока он сидел,  они с  ней смотрели друг Другу в глаза,  но
стоило подняться,  и  она  еле  достала макушкой до  его поясного ремня.
Волкодав осторожно взял теплую доверчивую ладошку и  пошел с девочкой со
двора.
   Оказывается, ее семья, как и Волкодав со своими, была здесь проездом.
Только остановилась на другом конце Большого Погоста,  у  дальней родни.
Когда  Волкодав с  девочкой приблизились ко  двору,  навстречу из  ворот
выбежала  красивая  полная  женщина.  Увидела  их  и,  всплеснув руками,
остановилась.  Волкодаву хватило  одного  взгляда  на  расшитую  кику  и
красно-синюю  с  белой  ниткой  поневу:  женщина была  дочерью Пятнистых
Оленей, взявшей мужа из рода Барсука.
   - Здравствуй, Барсучиха, - поклонился Волкодав.
   - И  ты здравствуй...  -  замялась она,  близоруко пытаясь высмотреть
знаки рода на его рубахе или ремне.  Ей,  впрочем,  было не до того. Она
шагнула вперед, ловя за руку дочь: - Спасибо, добрый молодец, что привел
непутевую! Вот я тебе, горюшко мое...
   И тут,  в довершение всех бед, на глаза ей попалась искристая бусина,
ввязанная в волосы Волкодава.
   - Ай, стыдодейка!
   Мать вольна в своем детище:  захочет - накажет, а то и проклянет, тут
даже Богам встревать не с руки. Но оплеуха, назначенная дочери, пришлась
в подставленную ладонь Волкодава.
   - Меня бей, - сказал он спокойно.
   На  голоса из ворот выглянул осанистый мужчина в  хороших сапогах,  с
посеребренной гривной на шее. Заметив подле своих рослого незнакомца, он
поспешно направился к ним.
   - Ты,  добрый молодец,  здесь что позабыл?  - спросил он, загораживая
жену.  Косы недавнего убийцы не  минули его глаз.  Волкодав покосился на
девочку.  Та стояла повесив головку,  а  в дорожную пыль возле босых ног
капали  да  капали слезы.  Не  обращая внимания на  гневливых родителей,
Волкодав опустился перед ней на колени.
   - Не поминай лихом,  славница,  -  сказал он негромко.  - Матерь свою
слушай, а и тебе спасибо за честь.
   Выпрямился во весь рост и  пошел обратно,  туда,  где смутно белела в
сумерках вывеска  Айр-Доннова  двора.  За  его  спиной  женщина поясняла
супругу,  что свирепый с  виду молодец ничем не  обидел ни ее,  ни дитя.
Супруг же  крутил усы и  молча прикидывал,  не  разбойник ли  из  ватаги
Жадобы явился в Большой Погост.
   - Он чей хоть? - спросила жена. - Не разглядел?
   - Серый Пес, - ответил муж, думая о своем. Женщина не поверила:
   - Да их уж двенадцатый год как нет никого.
   Он пожал плечами:
   - Выходит, есть.
   Через несколько дней они узнают о  том,  как на  Светыни сгорел замок
кунса Винитария по прозвищу Людоед, вспомнят косы Волкодава - и не будут
знать, радоваться им или бояться.



   Зачем кому-то в битвах погибать?
   Как влажно дышит пашня под ногами,
   Какое небо щедрое над нами!
   Зачем под этим небом враждовать?..

   Над яблоней гудит пчелиный рой,
   Смеются дети в зарослях малины,
   В краю, где не сражаются мужчины,
   Где властно беззащитное добро.

   Где кроткого достоинства полны
   Прекрасных женщин ласковые лица...
   Мне этот край до смерти будет сниться,
   Край тишины, священной тишины.

   Я не устану день и ночь шагать,
   Не замечая голода и жажды.
   Я так хочу прийти туда однажды -
   И ножны ремешком перевязать.

   Но долог путь, и яростны враги,
   И только сила силу остановит.
   Как в Тишину войти по лужам крови,
   Меча не выпуская из руки?..


        3. КУПЕЦ ЕДЕТ В ГОРОД

   Торговец Фитела вел свой род из береговых сегванов.  Это был стройный
чернобородый  мужчина  с  умным,   тонким  лицом  и  холеными  пальцами,
привыкшими к  перу и чернилам.  Восемь телег,  нагруженных его товарами,
въехали на подворье Айр-Донна, как и было обещано, утром следующего дня.
Рядом  с  телегами  ехала  на  низкорослых выносливых лошадках охрана  -
четырнадцать молодцов один к одному.  Пересчитав их, Волкодав опечалился
и с упавшим сердцем подумал,  что Фителу будет ой как непросто уговорить
взять еще одного.  Сегваны крепко уважали число семь,  это он знал. И уж
кому держаться счастливых чисел, как не купцу!
   Тем  не   менее  В