погладила его по  щеке.  Мы
любим тебя, Волкодав. Мы очень любим, тебя. Мы всегда будем помнить тебя
и ждать, возвращайся ДОМОЙ...
   Волкодав поднял голову и -  будь что будет -  позволил себе несколько
мгновений неотрывно смотреть на  холм,  круглую вершину которого венчало
пять  человеческих  силуэтов,  темных  против  облачного  неба.  Ниилит,
жмущаяся к Тилорну.  Волкодав так и не попытался спросить,  откуда родом
мудрец.  А теперь,  скорее всего,  и случая-то не будет спросить. Эврих,
тоже неразбери-поймешь: по речам вроде аррант, а повадки... младший брат
Тилорна,  по молодости лет еще не отвыкший кичиться книжной ученостью...
Старый Варох с внучком Зуйко...
   Они махали ему руками, все пятеро.
   Волкодав почувствовал,  как дрогнуло сердце, а перед глазами появился
туман,  который он  поспешно сморгнул.  Совсем  как  тогда,  черемуховой
весной,  когда он смотрел из леса на свой родной дом. И думать не думал,
что вновь испытает нечто подобное.
   Если бы  я  убил Людоеда днем,  я  никогда не встретил бы этих людей.
Потому что сам бы погиб.  Да и кое-кого из них,  надобно думать,  уже не
было бы в живых.  Но я пришел ночью,  и вот она,  моя семья,  - стоит на
холме. Моя семья.
   Которую Хозяйка Судеб снова у меня отнимает.  Но я поступил так,  как
поступил,  и ни о чем не жалею,  потому что,  со мной ила без меня,  они
все-таки живы.
   Давно  отвернувшись от  пяти  фигурок  на  вершине холма,  Волкодав с
хмурой настороженностью озирал толпу.  На  своих он  больше не смотрел и
тем более не  махал в  ответ.  Еще не  хватало проворонить какого-нибудь
злодея только из-за  того,  что телохранителей,  видите ли,  тоже иногда
провожают.  Телохранителю, если только он дело исправляет как следует, о
своем переживать особенно недосуг.
   Что иногда даже и к лучшему.

   Все понимали, что было бы слишком жестоко до конца путешествия томить
кнесинку под  тяжелой фатой,  да  еще принуждать строго поститься.  Этак
недолго  привезти к  жениху  вместо  красавицы невесты  заморенную тень!
Годится ли?..
   И  хитроумные сольвенны,  никогда  не  забывавшие,  на  котором свете
живут,  отыскали в своей же Правде лазейку.  Выручили умудренные волхвы,
вспомнившие:  когда-то,  много поколений назад, у их народа существовало
поверье, будто в мир мертвых можно запросто добраться пешком, если долго
идти в одну сторону.
   Теперь,  конечно,  все  знали,  что вздумавший проверять это рано или
поздно вышел  бы  к  веннам,  сегванам,  вельхам либо  нарлакам.  Однако
старинные откровения вспоминают не для того, чтобы оспорить.
   Удалившись от Галирада на один дневной переход, с кнесинкн сняли фату
и  разрешили ее  от поста.  Благо древняя вера учила,  что отныне вокруг
простиралось потустороннее,  а  значит,  мнимой умершей не  было  больше
нужды голодать и прятать лицо.  Вместо плотной фаты на кнесинке осталась
лишь  легкая  прозрачная  сетка,  нарочно  сплетенная  для  нее  лучшими
кружевницами из тонкого халисунского шелка, фата вернется на свое место,
когда до Северных Врат останутся сутки пути.

   Еще  в  городе,  за  несколько дней до  отъезда,  Волкодаву случилось
увидеть карту,  которую вместе рассматривали Крут и  Лучезар.  Он  успел
заметить,  что на карте были обозначены Галирад,  Северные Врата и  все,
что  между.  Красная  ниточка,  пролегшая поперек карты,  отмечала путь,
который  предстояло одолеть поезжанам.  Подробнее приглядеться Волкодаву
не  удалось.  Лучезар  оглянулся,  заметил  подходившего телохранителя и
сразу начал свертывать плотный пергамент.
   - Я хотел бы посмотреть, воевода, - сказал Волкодав Правому.
   - Твое дело -  кулаком шеи сворачивать, - немедленно фыркнул Левый. -
Путь указывать - это для тех, кто умом не обижен.
   Волкодав не стал отвечать.
   - У тебя, по-моему, и так дел хватит, - проворчал Крут.
   Волкодав сказал очень спокойно:
   - Пока речь идет о госпоже, у меня лишних дел нет.
   - Вот муха назойливая,  -  скривился Лучезар.  -  Зудит и  зудит,  не
отогнать.  Такому  только  покажи  карту,  сейчас  разбойникам продавать
побежит...
   Венн ощутил смутное, но очень нехорошее подозрение, а Крут буркнул:
   - Ладно, ступай.
   Волкодав  довольно  уже   изучил  повадки  старого  храбреца,   чтобы
сообразить:  Правый был на его стороне,  но в дурацкое препирательство с
Лучезаром ввязываться не  хотел,  предпочитая выждать и  решить дело без
обид.
   И  венн убрался прочь,  не добавив ни звука,  а на другое утро к нему
подошел молодой раб-аррант с тонкими пальцами, перепачканными краской, и
глазами, воспаленными после целой ночи трудов.
   - Меня прислал воевода Крут,  господин,  -  несмело поклонился раб  и
подал Волкодаву лоскут выделанной кожи.  Венн  развернул его:  перед ним
была та же карта,  только более мелкого рисунка.  Раб снова поклонился и
попятился было прочь, но Волкодав удержал его.
   - Я не слишком грамотен,  парень, - сказал он рабу. - Поправишь меня,
если что спутаю.
   И,  медленно разбирая,  стал  читать  всякие названия,  встречавшиеся
вдоль  проложенного пути.  Молодой  невольник  следил  за  его  пальцем,
изредка подсказывая.  Вплоть до надписи в нижнем углу: "Дадено Волкодаву
из веннов по моему слову. Боярин Крут, сын Милована". Возле надписи была
аккуратно проколота дырочка,  и в ней на витом трехцветном шнурке висела
свеженькая, еще серебрящаяся печать.
   Волкодав наградил раба денежкой,  и  тот,  просветлев лицом,  побежал
вкладывать ее  в  бережно хранимую кубышку.  Как  почти все мастеровитые
невольники,  рисовальщик карт копил серебро для выкупа на свободу.  Венн
же отправился к боярину Кругу - благодарить.
   От  благодарностей  Правый  отмахнулся,   а   потом  строго  погрозил
Волкодаву пальцем:
   - Насчет разбойников,  это...  только ты смотри, не очень перед всеми
размахивай, мало ли... понял?
   - Понял,  -  сказал Волкодав.  - Сделай милость, воевода, взгляни, не
спутал ли чего рисовальщик?..
   ...Теперь эта  карта,  навощенная Варохом от  сырости,  сохранялась в
особом чехольчике,  который Волкодав повесил себе  на  шею  и  убрал под
кольчугу.  Пока  у  него не  возникало особой нужды в  нее  заглядывать:
ближнюю часть пути он и так памятовал наизусть.
   Погода стояла ясная и солнечная,  места были красивые и совсем тихие:
разбойников  опасаться  не  приходилось.   Жизнь  обозников  мало-помалу
входила в  походную колею,  и  почти весь путь еще  лежал впереди.  Если
постараться,  можно было  на  время забыть,  куда  этот  путь вел.  Даже
кнесинка порою шутила и смеялась.  Совсем как когда-то,  вечность назад,
когда  они  с  Волкодавом и  братьями Лихими ездили на  Светынь.  Улыбка
красила Елень Глуздовну необыкновенно,  и Волкодав ловил устремленный на
нее   взгляд  велиморского  посланника,   полный  прямо-таки   отцовской
гордости.  Уж верно, посланник был немало наслышан о ней от галирадцев и
от  самого кнеса.  Но только теперь начинал как следует понимать,  какое
сокровище вез  своему  господину.  Не  просто  красивую дочку  владетеля
соседнего края.
   И,  если  Волкодав понимал хоть  что-нибудь в  людях,  посол полагал,
будто Людоедов сын того стоил...




   Идем в поводу мимолетных желаний,
   Как дети, что ищут забавы,
   Последствия нынешних наших деяний
   Не пробуем даже представить.
   А после рыдаем в жестокой печали:
   "Судьба! Что ж ты сделала с нами!.."
   Забыв в ослепленье, как ей помогали
   Своими, своими руками.

   За всякое дело придется ответить,
   Неправду не спрячешь в потемках:
   Сегодняшний грех через десять столетий
   Пребольно ударит потомка.
   А значит, не траться, на гневные речи,
   Впустую торгуясь с Богами,
   Коль сам посадил себе лихо на плечи
   Своими, своими руками.

   Не жди от судьбы милосердных подачек
   И не удивляйся подвохам,
   Не жди, что от жалости кто-то заплачет,
   Дерись до последнего вздоха!
   И, может, твой внук, от далекого деда
   Сокрыт, отгорожен веками,
   Сумеет добиться хоть малой победы
   Своими, своими руками.


        10. ЧУЖАЯ НЕВЕСТА

   На седьмой день, одолев несколько переправ через лесные речушки, обоз
достиг первого из помеченных на карте кружочков - погоста Ключинки.
   Название у погоста было самое что ни на есть сольвеннское, но и в нем
самом, и в окрестных деревнях жили по преимуществу вельхи. Волкодав знал
это и  не  удивился,  когда навстречу из-за  поворота дороги с  гиканьем
вылетело  сразу  несколько колесниц,  запряженных парами  резвых  коней,
подобранных в масть. Вельхи, завзятые лошадники, почти не ездили верхом.
Когда-то в древности они почитали верховую езду уделом труса, удирающего
из битвы.  С тех пор воззрения успели смягчиться,  но все-таки колесница
приличествовала вельхскому воину гораздо больше седла.
   Охранный отряд схватился за копья,  но сразу оставил оружие:  рядом с
колесницами мирно скакали оба  дозорных,  высланных вперед.  Собственно,
встреча и не была случайной,  просто ждали ее немного попозже, еще через
несколько верст.
   В передней колеснице стоял рослый молодой парень,  ровесник Волкодаву
или чуть младше,  красивый и  статный,  с  бисерной повязкой на  светлых
густых волосах.  Вельхи разукрашивали свои  колесницы,  как  другие люди
одежду,  -  их Правда учила,  что враг в бою должен сразу увидеть, с кем
свело  его  воинское  счастье.  Волкодав  присмотрелся к  выпуклым щитам
стремительно летевшей  повозки  и  определил;  встречать  кнесинку  ехал
третий и самый младший сын местного старейшины,  по-вельхски рига. И что
парень,  несмотря на молодость,  побывал в  битве у  Трех Холмов и  даже
привез оттуда две головы.
   Право же,  разобрать это  по  знакам на  колеснице было не  в  пример
легче,  чем складывать одну с другой книжные буквы. Потом внимание венна
привлек  возница,  управлявший караковыми  -  вороными  в  подпалинах  -
жеребцами.  Сперва  Волкодав принял его  за  мальчишку-подростка,  может
быть,  племянника седока,  и про себя подивился искусству, с которым тот
направлял и подзадоривал могучих зверей.  Но вот пришло время остановить
колесницу; подросток крепко и плавно натянул вожжи, откидываясь и отводя
локти назад, так что расшитая курточка плотно облегла тело...
   Девчонка!
   Коням хотелось бежать и  красоваться еще,  но выучка и хозяйская воля
взяли  свое.  Караковые послушно встали и  замерли копыто к  копыту.  Не
хочешь, а залюбуешься.
   Кланяясь кнесинке,  юная  возчица стянула с  головы  кожаную шапочку.
Волосы  у  нее  оказались темно-медные,  волнистые и  блестящие.  Парень
выпрыгнул из колесницы и пошел вперед, неся перед собой в вытянутой руке
сразу три тонких метательных копья остриями вниз.  Знак мира, покорности
и любви. Впрочем, даже вздумай он ими замахиваться, он мало чего добился
бы,  кроме  собственной  смерти.  Трое  телохранителей  сидели  рядом  с
кнесинкой в седлах, и каждый знал, что ему делать.
   Подойдя, сын старейшины молча опустился на колено и сложил свои копья
к ногам белой Снежинки. С двух других колесниц немедленно взревели трубы
с навершиями,  выкованными в виде конских головок.  Рев раздавался прямо
из  разверстых медных пастей.  Парень выпрямился.  Вельхи знали  толк  в
красноречии,  и он,  верно,  собрался поговорить,  но кнесинка опередила
его, произнеся по-вельхски:
   - Добро тебе,  славный Кетарн,  сын Кесана и  Горрах,  на земле твоих
предков!
   Она  никогда не  считалась чинами,  полагая:  не  будет  урона правде
вождя,  если он  приветливо поздоровается с  человеком ниже себя.  Краем
глаза Волкодав видел,  как  скривил тонкие губы  Лучезар.  Боярин понять
этого не мог.  Хорошо хоть,  помалкивал, со скучающим видом глядя поверх
голов.
   - И тебе добро, благородная бан-риона, дочь мудрого Глузда и отважной
Любимы,  -  ответил  Кетарн.  Было  заметно,  что  торжественные  слова,
заготовленные для встречи,  еще путались у  него на  языке,  мешая вести
разговор.  Волкодаву,  однако,  понравился его голос: звучный, глубокий,
голос предводителя воинов, охотника и певца.
   - Все ли ныне хорошо в доме твоего отца, о Кетарн? - продолжала между
тем  кнесинка Елень.  Дочь  правителя отлично  знала,  как  беседовать с
вельхом.
   Кетарн ответствовал подобающим образом:
   - По воле Трехрогого,  урожай ныне хорош и  дичь изобильна,  а табуны
принесли хороший приплод. Мой род просит тебя изведать нашего достатка и
радости, о благородная бан-риона.
   Елень  Глуздовна наклонила голову  под  серебристой шелковой сеткой -
вежливая гостья, заехавшая на праздник:
   - Воистину не  откажусь я  изведать веселья под  кровом  твоего рода,
Кетарн, ибо путь мой далек, а кони устали.
   Тут вельх мальчишески улыбнулся:
   - Если твою славную кобылицу утомила дорога,  прошу,  госпожа, взойди
на мою колесницу, а я стану править конями.
   - И  от этого не откажусь,  -  ответила кнесинка.  Пришлось Волкодаву
смотреть,   как  чужой  человек  снимает  кнесинку  с  седла,   а  потом
почтительно подсаживает на  колесницу.  Если бы Елень Глуздовна спросила
его мнения, он бы попросил ее остеречься бесшабашной лихости, сквозившей
в  повадке сына старейшины.  И  уж  точно отсоветовал бы  ехать с  таким
возницей да  на  незнакомых конях.  Но кнесинка в  его советах отнюдь не
нуждалась. Ему показалось даже, она была не прочь за что-то досадить ему
и близнецам,  в основном, конечно, ему. Только вот за что бы?.. Мысленно
он перебрал истекшую седмицу,  когда он и  братья Лихие день-деньской не
спускали с  нее глаз,  а ночами по очереди дремали у колес возка или под
свесом шатра.  Волкодав не нашел,  к чему она могла бы придраться.  Да и
сказала бы, если бы вправду была чем недовольна...
   Венн даже вспомнил их прошлые поездки на реку. И как она все изводила
его  расспросами и  разговорами.  Со  времени выезда из  Галирада она не
заговорила с  ним ни  единого разу.  Может,  негоже просватанной невесте
болтать с телохранителями, да на глазах у посла?..
   Рыженькая девушка тем временем уступила свое место Кетарну и проворно
забралась в другую колесницу, устроившись под ногами у седока. Волкодав,
привыкший за всем наблюдать, видел, как Лучезар проводил ее взглядом.
   Кетарн тронул с места караковых,  и венн с большим облегчением понял,
что можно было и не молиться Богам,  испрашивая достаточной резвости для
Серка. Или, наоборот, Боги его как раз и услышали, но поступили, как это
у  них  водится,  по-своему.  Отлично обученные вельхские кони горделиво
выгнули шеи и пошли чуть ли не шагом, разом выбрасывая покрашенные белой
краской копыта.

   Двести лет назад пределы населенной земли потрясла война,  которую до
сих пор называли Последней.  Не  потому,  что с  тех пор больше не  было
войн.  Просто творилось тогда  такое,  что  люди  уже  решили -  настали
последние времена, близится скончание света.
   Началось же  с  того,  что в  Вечной Степи,  лежавшей за  Халисуном и
Саккаремом,  появился  некий  народ.  Отчаянный,  озлобленный и  готовый
переесть горло всякому,  кто  вздумает оспаривать его место под солнцем.
Народ назывался меорэ и  появился безо всякого предупреждения и небесных
знамений.  Просто  однажды вечером к  известняковым утесам,  которыми от
рождения мира обрывалась в море Вечная Степь, причалили несчитанные тучи
тростниковых  лодок  под  парусами,   сплетенными  из  жестких  жилистых
листьев.  На  глазах у  изумленных степняков с  них тотчас полезли вверх
тысячи  мужчин,  женщин  и  ребятишек.  С  местными жителями никогда  не
виданные  ими  пришельцы  обращались так,  как  бедный,  но  решительный
человек обращается с  соседом-богатеем,  обнаружив,  что  тот  всю жизнь
присваивал себе его долю.
   Если сегванов медленно,  но верно выживали с родных островов ползучие
ледники,  то  меорэ,  как  выяснилось,  в  одночасье  выкурили  из  дому
извержения  огненных  гор.   Что,  конечно,  объяснялось  кознями  более
благополучных соседей.  Которые по  недосмотру Небес и  так наслаждались
совершенно неумеренными благами!
   Меорэ не  плавили руды и  понятия не имели о  колесе.  Но безоглядная
ярость не  столь многочисленного племени на  другой же  день  стронула с
места степных скотоводов.  Им  пришлось искать новых пастбищ и  водопоев
для  своих стад,  но  оказалось,  что у  каждого мало-мальски пригодного
источника уже  жили люди.  Так  разбегаются круги от  камня,  упавшего в
пруд.  Племя  за  племенем стало  нарушать освященные столетиями рубежи.
Кто-то,  потеснившись, решал спор полюбовно. Кто-то хватался за оружие и
потом уже  остановиться не  мог,  ведь  изгнанного захватчика непременно
надо покарать и ограбить.  А боевые победы,  как всем известно,  веселят
кровь и заставляют жаждать новых сражений.
   Последняя война  разорвала и  перемешала народы так,  что  нарочно не
выдумаешь.  С  той самой поры и  жили в  Ключинке западные вельхи и даже
успели разделиться пополам,  на  два клана,  луговой и  лесной.  Луговые
жители владели поймой реки Сивур, впадавшей в Светынь, и там, в заливных
лугах,  паслись их знаменитые кони.  Лесных вельхов в шутку еще называли
болотными:  их  предки,  убоявшись  новых  нашествий  врагов,  предпочли
удалиться с  открытых пространств в  глухую крепь леса.  Да и там жили в
основном  по  торфяным болотам,  ставя  жилища  на  искусно  укрепленных
каменных островах,  если не вовсе на сваях. Они добывали болотное железо
и  слыли мастеровитыми кузнецами и  тележниками.  Луговые вельхи исстари
считали лесных  трусоватыми домоседами,  а  те  луговых -  горлопанами и
пустобрехами.  Отношения нередко  выяснялись в  молодецких сшибках.  Но,
когда пять  лет  назад государь Глузд прислал в  Ключинку боевую стрелу,
считаться обидами и  поминать былое  вельхи не  стали.  Выставили единый
отряд и домой вернулись со славой.
   Ежегодную  дань   галирадскому  кнесу   гордые  ключинцы  считали  не
унизительным побором,  а скорее залогом преданности и защиты. Так тому и
должно водиться между подданными и вождем.
   Оттого-то кнесинка Елень знала по именам и Кесана,  рига, и его жену,
и все их потомство. Здесь она была среди старых друзей.
   Ключинка стояла близ  большого круглого озера,  которым разливался на
низменной равнине  полноводный Сивур.  С  южной  стороны разлива в  луга
длинным  языком  вдавался  высокий,  обрывистый  останец.  Вот  на  этом
останце,  породнившись с  сольвеннами,  жившими  здесь  испокон веку,  и
обосновались когда-то пришлые вельхи.
   Едва впереди открылось озеро и  деревня,  как с колесниц снова подали
голос медные боевые трубы.  Скоро долетел отклик, и навстречу с криком и
радостным шумом побежал народ. Первыми мчались собаки и ребятня, за ними
выступали взрослые женщины и  мужчины,  а  посередине толпы торжественно
катилась колесница самого рига.
   Кони Кетарна навострили уши и прянули было вперед,  но сын старейшины
тотчас смирил их легким движением рук.
   - Велико  твое  искусство,  потомок  доброго  рода,  -  похвалила  ею
приметливая кнесинка.  Подумала и добавила:  -  Но та, что занимала твое
место прежде тебя,  управляла конями столь же умело.  Не случится ли мне
узнать, кто она?
   Польщенный Кетарн ответил с готовностью:
   - Это Ане из болотной деревни, дочь Фахтны и Ледне.
   Его  лицо  и  шея  были  темны  от  загара,  но  Волкодав  рассмотрел
проступивший румянец и понял: кнесинка, ехавшая на свою свадьбу, чуть не
оказалась в гостях на чужой и,  пожалуй, куда более радостной. У вельхов
было  принято  вводить в  дом  невест,  "когда  пегий  жеребец-трехлетка
проломит копытом на луже лед".

   Старейшина  Кесан  оказался  рослым  кудрявым  середовичем.  Как  все
вельхи,  он наголо брил подбородок, и только пышные усы спадали до самой
груди.  Он  был  очень  похож на  Кетарна,  каким тот  будет,  когда сам
обзаведется матерыми сыновьями.  Рядом  с  Кесаном  на  колеснице стояла
супруга,  а по бокам шагали двое мужчин в полном вооружении, с копьями и
длинными боевыми щитами. Наследники. Гордость матери, опора отца.