ов. На
что смотреть?
   - Мой  человек  победил!   -   громко  сказала  кнесинка.   Мгновенно
взлетевший на  ноги  Итерскел стоял  как  раз  на  третьей черте,  самой
дальней от  середины.  Одна нога внутри,  другая снаружи.  Но обе -  вне
полотна.  Он  побежал.  Итерскел глянул  вниз,  потом  на  Волкодава,  и
красивое молодое лицо изуродовала ненависть.  Никто еще  так  с  ним  не
поступал. Чтобы он!.. Побежал!..
   Да никогда!..
   Каррил медленно покачал головой, хмуря густые брови.
   - Твой  человек  не  победил,  -  сказал  он  кнесинке.  -  Наш  боец
поскользнулся. Я видел. Это была случайность. Надо повторить поединок.
   Половина угрюмцев сейчас же закивала головами,  соглашаясь с  вождем.
Остальные не замедлили присоединиться.
   - Бывают ли  случайности,  когда  совершается Божий Суд?  -  спросила
кнесинка Елень.
   - Случайности -  нет,  - сказал вождь. - Ты права, светлая госпожа, я
выбрал  не  самое  лучшее  слово.  Прародитель  временами  посылает  нам
искушение,  дабы  испытать и  укрепить нашу  веру.  Если твой человек не
боится, пусть повторит поединок.
   Волкодав пожал плечами.  Он не боялся.  А ведь Итерскел, чего доброю,
после этого в петлю полезет. Волкодаву совсем не хотелось, чтобы молодой
роннан лез  в  петлю.  Не  хотелось ему и  увечить пригожего молодца.  А
впрочем,  взрослый парень,  сам прет,  сам и напорется. Пусть хорошенько
думает следующий раз, прежде чем браться отстаивать чью-нибудь казнь.

   Сын  Лесной Ягоды  одним  прыжком влетел обратно на  полотно.  Вторым
прыжком он бросился на Волкодава.  Уже безо всяких хождений вприсядку и,
понятно, без улыбки. Сожрет, проглотит да и костей не выплюнет. И ведьма
тут совсем ни при чем.
   На сей раз он закричал сразу.
   Не было согласного танца двух тел, не было уворотов и быстрых нырков.
Волкодав не  двинулся с  места.  Так  и  стоял,  укоренившись посередине
полотнища цепко расставленными ногами.  А Итерскел снова плясал,  только
совсем не так,  как вначале.  И не по своей воле.  Он стоял на цыпочках,
болезненно  семеня,   подвешенный,   как   на   колу,   на   собственной
неестественно  распрямленной  руке,   -  одно  плечо  выше  другого.  Он
вообще-то мог достать венна свободной рукой или ногами.  Технически, как
выразился бы  Тилорн.  Но  даже не  пробовал:  было не  до того.  Кто не
испытал  на   своей  шкуре,   тому  не  понять,   как  сокращается  мир,
скукоживаясь до величины места,  где болит. Волкодав держал двумя руками
несколько его  пальцев,  весьма  болезненно выгнутых  наружу.  И  строго
следил, чтобы Итерскел не мог освободиться.
   Он все проделал медленно.  Разжал левую руку. Положил ее Итерскелу на
локоть.  "Золотой кот хватает полосатую мышь".  Почему полосатую,  знала
одна Мать Кендарат.  Повел пойманную руку Итерскелу за спину,  и налитый
железной мощью роннан послушно согнулся,  спасаясь от боли.  Он дрожал и
стукался в колени лицом.  Веди его так хоть до самого Галирада,  и пусть
попробует пискнуть.  Волкодав  заставил его  шагнуть  на  край  полотна,
отпустил и без особых затей пихнул ногой в зад. Удержаться на ногах было
не в человеческих силах, и Итерскел не удержался. Когда к нему вернулось
ощущение верха и низа,  его голова находилось внутри третьей черты.  Все
остальное - снаружи. Он побежал.
   Галирадцы  приветственно зашумели.  Даже  некоторые  Лучезаровичи  из
младших.  И  велиморцы,  которым,  кажется,  вовсе уж дела не было ни до
венна, ни до колдуньи.
   - Мой человек победил!  - поднялась кнесинка. - Теперь никто не может
сказать, что это вышло случайно.
   - Мы не признаем его победителем!  -  Вождь Каррил пристукнул жесткой
ладонью  по  подлокотнику  кресла,  вырезанному  в  виде  передней  лапы
медведя. - Прости, светлая госпожа, но твой человек не умеет биться так,
как  это  прилично мужчине!  Он  боится  ударов и  уворачивается,  точно
трусливая баба.  Пусть  дерется  по-мужски  или  убирается вон,  уступая
победу тому, кто храбрей!
   Если Итерскел не привык валяться носом в пыли на глазах у народа,  то
и  кнесинка отнюдь  не  привыкла к  подобному обращению.  Ей  показалось
обидным идти на поводу у  старейшины лесного народца,  который упрямо не
желал  признать своего  сына  побежденным и  подобру-поздорову отпустить
женщину,  вот уже дважды оправданную Богами.  Еще немного,  и этот вождь
вздумает  кричать  на  нее,   наследницу  галирадской  державы!..  Елень
Глуздовна почти решила двинуть своих воинов вперед. Да. Так она сейчас и
поступит.  Пускай  заберут  обоих,  лекарку  и  мальчишку.  И  Волкодава
оборонят...
   Посланник Дунгорм почтительно наклонился к ее уху:
   - Дивлюсь  твоей  выдержке  и  восхищаюсь  спокойствием,  государыня.
Немногие правители устояли бы  перед соблазном кончить дело силой.  Не у
многих хватает мудрости убеждать в своей правоте, когда есть мечи.
   Волкодав этих слов не слыхал, но сам того не желая отозвался на них.
   - Хорошо,  -  сказал он.  - Не буду уворачиваться. И улыбнулся. Очень
неприятной  и  нехорошей  улыбкой,   показывая  выбитый  зуб.  Кнесинка,
успевшая на него насмотреться,  нутром поняла, что лучше было Каррилу не
настаивать на третьей сшибке для сына.
   - Пусть будет по-твоему,  вождь, - проговорила она, стараясь, чтобы в
голосе не  прозвучал колотивший ее озноб.  Она так боялась за исход боя,
словно здесь,  на  поляне,  решалась ее участь,  ее жизнь или смерть.  -
Пусть бьются,  как велит твой закон,  раз тебе так уж  не  по  душе наше
воинское искусство.  Но  сперва  скажи,  вождь,  согласен ли  ты,  чтобы
состоялась последняя схватка и  решила за все три?  Не то ты,  страшусь,
посмотришь на солнце и  скажешь,  что оно стоит слишком низко и не может
освятить истинный суд...
   Старейшина роннанов глянул  на  солнце,  потом  на  сына  и  наклонил
голову:
   - Да будет так, светлая госпожа.
   Колдунья и  ее паренек совсем перестали дышать.  Отчаянная надежда то
показывалась им,  то вновь угасала,  и наползал мрак.  Обнявшись, они не
сводили глаз с Волкодава.

   ...И в третий раз ступил на полотно Итерскел.  Ступил осторожно,  как
на  тонкий лед,  памятуя о  прежних двух неудачах.  Хотя все  это уже не
имело значения.  Сейчас у  меченого нос  выскочит из  затылка.  А  зубы,
сколько осталось,  затеряются в травке. Честный кулак! И никаких бабских
уверток.  Грудь на грудь! И уже назавтра Итерскел сам поверит, что исход
первых двух сшибок был вправду случаен.
   Волкодав  опять  не   пожелал  напасть.   Молодой  роннан  попробовал
оттеснить его к  краю полотнища.  Не  получилось.  Тогда Итерскел затеял
обманный удар.  Пригрозил левой в пах,  чтобы опустил руки защититься. И
тут-то  правая,  стиснутая в  страшный кулак,  молнией взвилась вверх  -
расплющить лицо. Итерскел почти уже чувствовал, как хрупко проламываются
кости, как хлещет липкая кровь, как податливой кашей разъезжается плоть.
Почти видел серо-зеленые глаза бессмысленными, закатившимися. До сих пор
он   нападал  обычным  вельхским  налетом,   который  чужак  вполне  мог
где-нибудь сведать.  А  вот этот удар знали только в его роду.  И даже у
старшего брата не получалось так хорошо, как у него, Итерскела.
   Рука Волкодава встретила его руку на  середине пути.  Звук был такой,
словно переломились две прочные палки,  завернутые в мокрую тряпку.  Его
услышала вся поляна, до последнего человека.
   Когда месяц за  месяцем толкаешь перед собой нестру-ганое,  будь  оно
проклято,  бревно в  аршин толщиной,  толкаешь прикованными руками тугой
рычаг  ворота,  подающего воду  из  подземной реки,  ворота,  в  который
впрягать  бы  мохноногого  тяжеловоза,  толкаешь  один,  за  себя  и  за
напарника,  слабогрудого знатока утонченных поэм...  Тут руки либо вовсе
отвалятся, либо сами обретут булыжную твердость.
   Итерскел и хватил с размаха предплечьем словно по каменному ребру.  И
повалился на  колени,  еще  не  осознав толком,  что сломал руку об  это
ребро.
   - Уйди с полотна,  - негромко сказал ему Волкодав. - Не хочу калечить
тебя.
   - Вставай,  сын!  -  хлестнул голос  вождя.  Итерскел молча поднялся.
Волкодав видел такой взгляд у еще сильного зверя,  почуявшего, что сзади
обрыв.
   - Уйди, - повторил венн. - Не за доброе дело встал.
   Левая  рука  Итерскела  метнулась быстрее  прыгающей змеи.  Он  метил
ткнуть венна пальцами в  глаз и  прикончить его  почти так  же,  как тот
когда-то -  надсмотрщика Волка. Наказание последовало немедленно, только
теперь  Волкодав пустил  в  ход  еще  и  колено,  ударившее под  локоть.
Оглушительная боль погасила сознание Итерскела... Упасть Волкодав ему не
позволил. Поймав угрюмца за пояс, он не без натуги оторвал его от земли,
пронес на край полотна и  выкинул за третью черту.  Выкинул безжалостно.
Обмякшее тело судорожно дернулось, неловко свалившись на перебитую руку.
Вторая,  вывихнутая в двух местах,  торчала мертвым крылом. Вождь Каррил
вцепился в подлокотники трона,  глядя на то, что оставил от его красавца
сына беспощадный чужак.
   - Мой  человек победил,  -  сказала кнесинка Елень.  Никто  больше не
пожелал ей возражать. Божий Суд совершился.

   Солнце клонилось к закату, касаясь лесных вершин. Поезд невесты вновь
двигался вперед  по  Старой дороге.  Угрюмцы не  предъявляли обид.  И  в
справедливости  суда  не   сомневались.   По  крайней  мере  вслух.   Но
распростились с  галирадцами и кнесинкой безо всякой приязни.  Глазастые
молодые воины  даже  рассмотрели,  что  где-то  там  стояло  в  плетеных
корзинах нечто съестное и,  судя по  запаху,  вкусное.  Но  до угощения,
которым предполагалось отметить изгнание духа колдуньи,  черед не дошел.
Лесное племя скрылось в чащобе, растворилось в ней, как и не бывало его.
Наверное,  теперь долго не  высунется,  хоть  сам  Царь-Солнце мимо  них
проезжай.
   - Не  много и  потеряли!  -  в  один голос заявили Мал-Гона и  Эртан,
начинавшая помалу оживать. - Трясинные, тьфу!.. Что взять с них!
   Остальным,   не  исключая  и  Волкодава,   было  неуютно.   Так  себя
чувствуешь,  когда,  заглянув в  малознакомый дом,  застаешь безобразную
свару. Вроде и ни при чем ты, а на душе гадко.
   Решено было в этот день ехать допоздна: нападения харюков не очень-то
опасались, просто... просто так было лучше, и все.
   Юные ратники подходили с намерением похлопать Волкодава по плечу, но,
оказавшись рядом,  свое намерение оставляли ("ты... да... это... здорово
ты его!.. Ну ладно..."). Волкодав хмуро отмалчивался. Случись ему заново
воевать с  Итерскелом,  он  проделал бы все то же самое.  Без колебаний.
Женщина с  мальчишкой остались живы.  Это  было  хорошо.  Больше  ничего
хорошего в случившемся он не находил. И вообще ему все это не нравилось.
   - Ты  будешь меня учить,  когда станем жить в  Велиморе?  -  спросила
кнесинка Елень. Он ответил:
   - Как пожелаешь, госпожа. Девушка опустила голову, задумалась.
   - Ты  не челядинец мне,  Волкодав,  -  неожиданно сказала она.  -  Ты
можешь остаться там при мне, а можешь уехать. Уедешь ведь, а?
   Откуда  было  знать  венну,  каких  усилий стоили ей  эти  слова.  Но
выговорила,  и  навалился такой беспросветный ужас,  -  а вот возьмут да
окажутся сказанные слова  правдой!..  -  что  кнесинка,  точно спасаясь,
ухватилась  за  руку  Волкодава.   И  только  потом  смекнула  торопливо
нагнуться, поправляя якобы сбившийся сапожок.
   Телохранитель ответил спокойно и просто:
   - Как будет для тебя лучше, так и сделаем, госпожа. Девушка заставила
себя убрать руку и решила переменить разговор:
   - А вот скажи, тебя можно вообще победить? Или что?
   Волкодав улыбнулся.  Совсем  иначе,  чем  на  поляне.  Близнецы жадно
слушали,  держась позади.  Когда-нибудь  и  они  будут  драться не  хуже
наставника.
   - Еще как можно, госпожа, - сказал Волкодав.

   Он долю путешествовал вместе с Кан-Кендарат,  Жрица Богини Милосердия
и в мыслях не держала требовать платы с тех,  кому помогала, но подаркам
не  было  переводу.  И  все  бы  путем,  но  жить  нахлебником  Волкодав
отказывался.  Он считал себя мужниной,  обязанным кормить и спутницу,  и
себя.  Когда они где-нибудь останавливались,  он  из кожи лез,  стараясь
наняться хоть вышибалой в  корчму.  А  даже в  самом грязном придорожном
саккаремском кабаке это можно было сделать не иначе,  как только выкинув
вон уже нанятого молодив. Ох и приползал же он чуть не на четвереньках к
Матери Кендарат. "Как это он меня? Объясни..."

   - И этот...  Итерскел...  он тоже мог?  - заново содрогаясь, спросила
кнесинка Елень.
   - Нет, госпожа. Этот не мог.
   - Я  сейчас был у  своих и  по дороге слушал,  о чем говорят люди,  -
вмешался  Дунгорм,   шагавший  у  бортика  повозки.  -  Половина  войска
клянется,  что разделалась бы с тем юношей так же легко. Разве что, мол,
не мотали бы его взад-вперед, а уложили сразу.
   - Ха! - по-кошачьи фыркнула со своего сиденья бабка Хайгал, правившая
конем.  -  Как говорит мой народ,  когда орел уже унес козленка,  всякий
скажет тебе, что мог его подстрелить.
   Дунгорм с интересом поднял на нее глаза, что-то соображая.
   Волкодав промолчал,  и кнесинка воспользовалась его молчанием,  чтобы
снова тронуть телохранителя за руку;
   - Это так? Что скажешь?
   Волкодав покачал головой и ответил без особой охоты, но честно:
   - За  велиморцев не  поручусь,  но  в  твоем войске,  государыня,  он
изуродовал  бы  почти  любого.   Кроме  пяти-шести  дружинных  и  твоего
родственника,  Лучезара Лугинича.  Он  был  настолько же  сильнее  меня,
насколько я сам - сильней женщины.
   - Но-но, не очень там, - раздался из повозки недовольный голос Эртан.
- Женщины есть всякие, венн! Погоди, встану на ноги, сам убедишься.
   Он хмыкнул в ответ:
   - Раздумала помирать...
   - Ты  же  руку  ему  сломал.,  -  напомнила кнесинка.  Волкодав пожал
плечами.
   - Сломал. Я стоял за доброе дело, госпожа.
   Кнесинка помолчала некоторое время, потом заметила:
   - Боги редко помогают тому, кто сам ничего не умеет.
   Нянька снова встряла в беседу:
   - Бывает, Они направляют умельца на выручку неумехам.

   Спасенная  знахарка  спала   в   уголке  повозки,   между   ранеными,
свернувшись комочком  и  чуть  не  с  головой  укрывшись овчиной.  Когда
кончился Божий Суд и Волкодав подошел вывести ее из круга, она не смогла
подняться с колен - венн унес ее на руках. Она что-то быстро и бессвязно
говорила по-вельхски и по-саккаремски,  целовала руки кнесинке и Илладу,
пыталась целовать Волкодаву.  Когда ее накормили,  дали одеяло и  велели
забираться в  повозку,  она  скрючилась в  уголке  и  немедленно уснула.
Глухим сном доведенной до  края души.  Мальчишка изо  всех сил  старался
быть  взрослым.  Он  шел  у  колеса,  посматривая на  лошадей.  Когда он
протянул руку  к  морде Серка,  жеребец сразу признал в  нем  уверенного
лошадника и головы не отдернул. Паренек потерся щекой о теплую щеку коня
- повадка всадника из Вечной Степи - и впервые за целый день- улыбнулся.
   - Позволь спросить тебя,  добрая прислужница,  -  обратился Дунгорм к
старой  Хайгал.   -   Когда  государь  Глузд  Несмеянович  только-только
распростился с моим господином и покидал пределы Ограждающих гор - у вас
в  Галираде  их  называют  Замковыми,   -   из  потаенной  долины  вышел
поклониться государю некий народ.  Там были мужчины и женщины, и женщины
одевались в точности как ты. Не состоишь ли ты, часом, в родстве с этими
горцами?
   - Ха! - вновь воскликнула нянька, на сей раз самодовольно. А кнесинка
пошарила рукой  на  груди  и  вытащила наружу плоский кожаный мешочек на
потрепанном ремешке.  -  Это  и  был  мой  народ,  знатный посланник,  -
продолжала  старуха.  -  Я  родилась  там,  в  благословенных горах,  за
Препоной. Только орлы и симураны вьют там свои гнезда. И мы, ичендары!
   Волкодав не первый день жил на свете и знал, что всякий кулик склонен
прославлять родное болото.  Но как можно хвалить горы, этого он искренне
не  понимал.  Не  далее  как  завтра  должны были  проглянуть в  небесах
заснеженные вершины,  которые  его  племя  называло  Железными.  Никакой
радости венну это не внушало.
   - Вот так,  благородный Дунгорм,  - с некоторым даже задором говорила
между тем кнесинка,  подкидывая на ладони мешочек. - Совсем рядом с вами
живет народ,  который меня  рад  будет принять.  Ты  ведь  покажешь мне,
нянюшка, Объятие Горы?
   - Покажу! - уверенно пообещала Хайгал.
   - Я не счел возможным расспрашивать,  как вышло,  что нелюдимые горцы
кланяются государю,  - осторожно проговорил велиморец. Пусть никто здесь
не обижается на мои слова...
   Любишь меня, подумал Волкодав, люби и мою служанку.
   - ...но  мы  привыкли  считать  ичендаров  не  слишком  дружественным
народом. Быть может, вы мне...
   - Расскажи,  нянюшка!  -  засмеялась кнесинка.  Историю Хайгал, кроме
посланника,  не  знала,  кажется,  одна  Эртан  да  отбитый  у  роннанов
мальчишка. Но отчего не скрасить дорогу?
   - Славный  Бакуня,   отец   матери  моей  госпожи,   был   величайшим
странником,  -  начала рассказывать нянька.  -  Пятьдесят лет  назад ему
случилось проезжать отрогами наших гор, чьи священные вершины дают приют
звездам.  Государь услышал голос Ургау,  снежного кота,  поспешил туда и
нашел мужа, схватившегося со зверем.
   Волкодав видел горных котов в белых,  драгоценных,  искрящихся шубах.
Попадаться владыке вечных  снегов в  двухвершковые когти  было  поистине
незачем.   Хозяева  приисков  временами  ловили  и   пытались  приручать
великолепных зверей,  но коты в  неволе не жили.  Отказывались от воды и
пищи и умирали.
   - Государь не испугался,  не испугался и  его конь.  Кнес подскакал к
ним и поразил Ургау копьем, хотя тот и успел стащить его с лошади. Потом
он перевязал раны охотника и  свои,  и  никто не знал,  где чья кровь на
камнях.  Тот охотник был След Орла,  вождь ичендаров. Он назвал государя
отцом,  ибо тот стал для него дарителем жизни. Он взял коня государя под
уздцы и сам отвел его в Объятие Горы:  это наш дом, вырубленный в скалах
над облаками, и люди чужих кровей не знают туда дороги. Кнес стал гостем
вождя. Все отныне принадлежало ему: и жилище вождя, и стада коз, и любая
из его женщин. Каждой из женщин хотелось понести сына от могучего гостя,
столь щедро взысканного Богами.  "Пусть не  сердятся на  меня твои жены,
родич,  -  сказал кнес Следу Орла.  -  Я  не могу преступить Правды моей
страны:  я должен хранить себя для невесты.  Осенью моя свадьба".  Тогда
вождь подозвал младшую дочь и сказал ей: "Вот твой новый отец и господин
до  конца дней твоих".  Так  я  забыла свое прежнее имя и  стала зваться
Хайгал, Разящее Копье. Дочь кнеса играла у меня на коленях. А потом дочь
его дочери.  Я давно не была дома, но знаю, что мой прежний отец все так
же ведет наше племя. У нас в горах меньше ста лет не живут.
   В голосе няньки звучала спокойная гордость. Она выполнила волю отца и
считала,  что достойнее распорядиться пятью десятками лет, превратившими
ее из цветущей девушки в старуху, было нельзя.
   - Однажды  я  побывал у  края  того,  что  вы  называете Препоной,  -
поглядывая краем глаза на  кнесинку,  сказал Дунгорм.  -  Мой  господин,
благородный кунс  Винитар,  тогда только-только стал Хранителем Северных
Врат.  Он решил сам объехать все окрестности на несколько дней пути, и я
сопровождал его.  Предшественник моего  господина довольствовался сбором
пошлин с  купцов и  редко выводил войско из крепости.  Боюсь,  он был не
слишком усерден. Совсем не то, что твой будущий супруг, госпожа. Я давно
знаю благородного кунса. Боги дали ему сердце воителя и разум ученого...
   Волкодав молча слушал.
   - Я сам видел, как он измерял расстояния и составлял карты, пригодные
и  для полководца,  и  для мирного путешественника.  Я  был рядом с ним,
когда мы забрались в ущелье, загроможденное скалами цвета серого чугуна.
Вскоре мы вынуждены были оставить коней.  Прости, государыня, но там был
такой запах,  что пришлось закрыть лица платками.