державы, друг
     Обязан доносить на всех вокруг.
     И вот - дон„с... За безобидный взор
     Тебе прочитан смертный приговор.
     И жизнь твоя приблизилась к черте...
     А ведь никто худого не хотел.

     Порою люди, не желая зла,
     Вершат настолько ч„рные дела...

     2. "ЭТО - САМЫЙ ДЕШ‚ВЫЙ РАБ.."

     Следующее утро  выдалось холодным.  Ветер в  кои  веки  раз  стих,  и  над
пустошью повис влажный серый туман.  Не самый густой, бывал и погуще - стольный
город Гарната-кат,  где вырос Каттай, стоял на берегу океана, и оттуда иной раз
наползало  сущее  молоко.  Взмахн„шь рукой  -  и  видишь,  как  между  пальцами
завиваются бел„сые пряди! Каттаю нравился туман, нравилось приходившее вместе с
ним  ощущение тайны  и  то,  какими новыми и  непривычными становились знакомые
улицы и дома...  Проснувшись и выглянув из повозки,  он от души понадеялся, что
господин не прикажет ехать дальше:  ст„ртые ноги Каттая хоть и зажили благодаря
мази,  однако оставались ещ„ нежными,  отдых приш„лся бы им кстати...  Но нет -
Белир  уже  взнуздывал и  седлал лошадь хозяина.  Путеводная колея  дороги была
отлично видна, она не даст заблудиться, и Тарким объявил, что не намерен терять
даже часть дня, пригодную для путешествия:
     - А  то  мало ли  какую задержку пошл„т нам  назавтра Лунное Небо!  Ещ„ не
хватало  вправду  угодить  на  обратном пути  в  снегопад,  ибо  как  можем  мы
доподлинно знать, который день будет свыше для этого избран!
     Книги  книгами  -  а  десяток дней  Тарким  всегда  держал  про  запас.  И
разбазаривать попусту этот запас вовсе не  собирался,  понимая,  что  тут ценой
может стать жизнь.
     Немного позже  Каттай завладел миской каши  и  двумя деревянными ложками и
направился,  обходя лагерь,  туда,  где  вчера стояла двухкол„сная клетка.  Она
никуда не  делась за  ночь.  Возле не„ Каттай заметил Таркима и  Харгелла.  Оба
смотрели себе под ноги, разыскивая что-то в траве.
     Каттай подош„л к надсмотрщику и ш„потом спросил его:
     - Господин мой, что потерял наш почтенный хозяин?
     Сперва  Харгелл хотел  отмахнуться от  услужливого мальчишки,  но  вс„  же
решил, что зоркие глаза юнца всяко не помешают в поисках, и ответил:
     - Ключ от клетки. Должно быть, вчера выронил из кошеля.
     ...Ключ.   Маленький  железный  ключ,   тронутый  ржавчиной  и  утративший
способность блестеть.  С обрывком конопляной вер„вки,  привязанным к колечку...
Мысленно Каттай сразу  увидел его.  Он  поставил миску и,  отойдя на  несколько
шагов в сторону, вправду поднял ключ из травы:
     - Вот  он,  мой господин.  Двое мужчин подняли головы,  Тарким взял ключ и
удивл„нно кивнул, а Харгелл хмыкнул:
     - Уж не ты ли стибрил его и теперь подбросил, чтобы заслужить похвалу?
     Каттай  отчаянно  покраснел и  ответил  не  надсмотрщику,  а  самому  Ксоо
Таркиму:
     - В  доме прежнего господина ничтожного раба часто хвалили за  то,  что он
находил пропившие вещи...
     Харгелл недоверчиво мотнул бородой,  но больше ни в ч„м подозревать Каттая
не стал И  уш„л вслед за Таркимом.  Каттай подобрал миску и  ложки и  подош„л к
клетке.
     Волчонок так и  трясся от холода,  глаза у  него были красные,  опухшие от
бессонной ночи и слез, и одно ухо, побагровевшее, казалось вдвое больше другого
- Харгелл съездил-таки его  палкой,  доказывая свою ярость.  Щенок выглядел ещ„
хуже.  Он  посмотрел на  протянутую миску  и  отвернулся,  еле  заметно покачав
головой.  П„сий вой не прош„л ему даром.  Разбитые губы запеклись двумя ч„рными
бесформенными струпьями, неспособными касаться даже остуженной пищи. И уже было
видно, что один передний зуб ему вышибли. Харгелл? Или..?
     Каттай прин„с Щенку большую кружку воды.  Тот медленно выпил е„,  а  потом
вдруг сказал по-сегвански:
     - Спасибо.
     Волчонок давился и хлюпал носом, но вс„-таки съел всю кашу один.
     Вс„  утро,  пока солнце,  пробившееся сквозь облака,  не  разогнало туман,
Каттай ехал  на  козлах рядом  с  возницей.  Седоусый сегван показался мальчику
странно задумчивым. Его настроение передавалось коням, а может, всему виной был
туман:  мохноногие  гривастые  лошадки  шагали  ещ„  неторопливей  обычного,  и
чмоканье  возчика  не  добавляло  им  прыти.  Коников  взбадривало лишь  резкое
щ„лканье кнута,  проносившегося над одинаковыми рыжеватыми крупами.  На ж„стких
щетинках грив оседали капельки влаги.
     - Дядя Ингомер, тебя что-то тревожит? - спросил наконец Каттай (возчик был
из свободных,  но разрешал называть себя просто по имени, потому что Каттай ему
нравился).  -  Ты  тоже боишься,  что снег ляжет раньше обычного?  "Если другие
кажутся невес„лыми,  постарайся разузнать о причине,  -  говорила мать. - Может
статься,  истина не столь ужасна,  как представляют иные.  А если она и вправду
страшна, ты хоть будешь знать, чего следует опасаться..."
     - Снег!.. - буркнул возница, - Ты когда-нибудь бывал в горах, парен„к?
     - Нет, - сознался Каттай.
     - Здесь,  на равнине, снег выпадает только затем, чтобы без следа растаять
под солнцем,  когда приходит весна.  В  горах же  зима стоит круглый год,  лишь
становится то крепче,  то мягче. Там снег пополняет тела ледяных великанов. Эти
великаны коварны и охочи до жестоких забав...
     Каттай,   правду  молвить,  л„д-то  видел  только  по  праздникам  Зимнего
Солнцеворота,  когда  на  базарной площади от  щедрот  шулхада народу раздавали
"сладкую радость" -  битые  круги подслащ„нного замороженного молока.  Готовили
его,  говорят,  где-то  далеко,  в  горах нардарского пограничья,  а  ко  двору
доставляли на  быстрых  лодках,  несомых  течением полноводной Гарнаты.  Друзья
отца,  могучие  каменот„сы,  дружным  клином  шли  в  давку  и  щедро  делились
удивительным лакомством.  Поэтому вс„  связанное со  льдом и  морозом было  для
Каттая  окрашено сладостью.  И  даже  теперь,  когда  он  попробовал вообразить
ледяных пеликанов, они представились ему изваянными из молочно-белых искрящихся
глыб, пахнущих праздником.
     - Если хочешь побольше узнать о  снеге и холоде,  спроси у нас,  островных
сегванов!  -  продолжал Ингомер.  -  Мы-то вс„ знаем об этом проклятии мира. Мы
жив„м  на  севере,  и  у  нас,  чтобы  встретить ледяных  великанов,  не  нужно
подниматься за облака.  Это оттого, что наши острова расположены совсем рядом с
Краем земли, там, где на не„ опирается небо. Небо над Островами - как наклонная
крыша,  видишь?..  -  Сегван сложил две ладони,  чтобы Каттаю было понятней.  -
Облака застревают под ней, и из них вс„ время сыплется снег...
     - И умножаются великаны, - тихо проговорил Каттай.
     - Вот именно,  умножаются.  И ещ„ распухают, точно обжора, который заедает
пиво блинами. Этот обжора скоро переста„т влезать в сво„ прежнее платье, так?
     - Так.  -  Каттай вспомнил супругу прежнего господина,  вечно  примерявшую
свой девичий поясок: подобных поясков ей теперь понадобилось бы штуки четыре.
     - Ну а великан,  разрастаясь, может заполнить собою весь остров, и под его
тяжестью  остров  начинает  тонуть  в  море,  как  болотная кочка,  на  которую
наступили ногой.  Говорят,  прежде Падения Тьмы  наши  края  были  благодатны и
изобильны.  У  нас  выращивали пшеницу,  и  я  сам однажды наш„л в  земле бивни
слона...  совсем такого,  как водятся в Мономатане,  только мохнатого. А теперь
половину островов поглотил л„д,  а на остальных раст„т только ячмень, да и того
не всякий год наскребают даже на пиво!
     Каттай задумался о том, почему Ингомер не сказал "даже на хлеб". У него-то
дома выразились бы именно так.  Ну, может, добавили бы: "...и виноград уродился
годным лишь на изюм"...
     - Остров,  где я вырос,  называется островом Розовой Чайки. Я видел его на
картах,  которые каждое утро рассматривает хозяин, но сомневаюсь, чтобы его ещ„
можно было найти,  путешествуя на корабле.  Хотя это был не маленький остров...
Наш двор стоял в  вершине залива,  где к морю выходила хорошая пахотная долина.
Когда мой дед был молодым,  там рос лес. Потом сосны перестали приносить шишки,
а корни у них загнили,  поскольку земля больше не хотела оттаивать летом. Когда
родился мой отец,  м„ртвый лес уже перевели на дрова,  а в долину высунул пятки
ледяной великан. Когда родился я, ледяная стена была в одном поприще от забора,
огороды превратились в болото,  а деревья вырастали крохотными, ещ„ меньше, чем
здесь.  Когда мне было столько зим,  сколько тебе, мой род решил последовать за
другими,  покинувшими острова, и уехать на кораблях за море, в счастливый край,
который ваши племена поделили на страны, а у нас его называют попросту Берегом.
Уходить решили весной.  За  зиму великан проломил пятками тын  и  приблизился к
самому дому. А потом ночи стали короткими, но морозы не прекращались. И морской
л„д  оставался по-прежнему прочным.  Тогда мы  поняли,  что  лето  не  наступит
совсем.  Когда  великан начал разрушать дом,  мы  вытащили ил  сараев корабли и
поволокли их  через ледяные поля на  катках,  надеясь добраться до чистой воды.
Это был страшный путь, парен„к...
     - Я понимаю, - проговорил Каттай ещ„ тише прежнего.
     - Ты?  Что ты можешь понимать!  -  возмутился сегван. - У вас здесь только
поливай - подсолнечная лузга прораст„т!..
     "Если услышишь речи спесивца -  лучше смолчи,  - говорила мать. - Но когда
довед„тся беседовать с человеком понимающим и разумным,  не бойся объяснить ему
его заблуждение. Если, конечно, он не слишком важный вельможа..."
     Ингомер был Каттаю не ровня, но уж точно не из родовитых господ, и мальчик
отважился пояснить:
     - Когда  прежний  шулхад  насытился  днями,   он  велел  приготовить  себе
Посмертное Тело.  Ты,  может быть, видел их в Саду Лан, что разбит к востоку от
города...
     Ингомер,  пребывавший мыслями на  дал„ком острове Розовой Чайки,  не сразу
сообразил, о ч„м толкует мальчишка:
     - Какой-какой ещ„ сад?..
     - В нашем городе иные зарабатывают деньги, показывая его приезжим. Если ты
не  был там,  то  побывай,  когда возвратишься.  Там много цветов и  деревьев и
высятся Посмертные Тела,  в  которые помещают земные останки шулхадов.  Мастера
выт„сывают их  из красивого и  прочного гранита,  который ломают в  десяти днях
пути  от  столицы.  Изваяние должно соответствовать величию и  мощи  правителя,
чтобы после его смерти от народа не отвернулась удача. Никакая повозка не может
выдержать каменного веса, и множество рабов вез„т Посмертное Тело, как вы везли
корабли,  - на катках. Туда проложена дорога, но каждый раз что-то случается, и
один или два раба гибнут. У нас говорят, это хорошо: они добавляют свою кровь к
мощи  шулхада...  -  Каттай вздохнул и  осенил себя знаком Ущербной Луны:  -  В
прошлый раз там погиб мой отец...  да  вознес„т его душу Лан Лама на  Праведные
Небеса.
     Ингомер помолчал, подумал и ответил:
     - Значит,  ты  вправду способен уразуметь,  о  ч„м я  говорю.  -  Но сразу
ревниво хлопнул себя по колену: - Только нам пришлось хуже! У нас под ногам был
л„д,  а  поверх льда -  глубокий снег.  Иногда плотный,  а иногда -  как рыхлый
песок. И ещ„ торосы, которые приходилось либо обходить, либо прорубать. Сначала
мы  тащили пять кораблей,  потом оставили два -  только чтобы всем поместиться.
Самую большую "белуху"...  и боевую "косатку",  ибо тому, кто бросит "косатку",
незачем называться сегваном.  Вот так мы  шли,  парен„к...  Туман казался серым
коконом,  окутавшим караван.  Он нехотя расступался, открывая дорожные колеи, и
вихрился  по  сторонам повозки,  желая  снова  сомкнуться.  Скрипели деревянные
кол„са,  глухо топали копытами неторопливые кони, изредка звякала позади цепь и
слышалась ругань ссорившихся рабов... Ссоры, впрочем, не затягивались и в драку
не перерастали -  Харгелл был начеку.  И  двумя короткими палками управлялся не
менее ловко, чем одной длинной.
     - У  тебя  погиб отец,  а  у  меня -  старший брат,  -  вс„  ещ„  ворчливо
проговорил Ингомер.  - Многие не дошли до чистой воды и не увидели Берега, и он
в том числе.  Он был сильным и красивым парнем и,  знаешь,  из тех,  кто,  если
несут дерево,  хватается не за верхушку, а за комель... Ну да ты понял, о ч„м я
говорю.
     Каттай кивнул.
     - Вот он и  надорвался однажды.  А  у него был охотничий п„с...  Настоящая
сегванская лайка, островная, их, сколько я знаю, пробуют разводить и на Берегу,
но там им не жить„:  одно-два поколения,  а потом паршивеют и вымирают... У нас
собакам редко дают имена,  только самым лучшим,  так  вот,  немного было равных
этому псу.  Его  звали Быстрый.  Когда мой брат не  смог больше идти,  я  впряг
Быстрого в саночки,  и он два дня в„з брата по снегу, а на третий день мой брат
умер.  В том походе мы не давали умершим погребального костра, потому что никто
не знал,  сколько ещ„ осталось идти и сколько потребуется дров.  Вот и брата мы
похоронили просто во льду.
     Тут Ингомер угрюмо замолчал и  долго не произносил ни слова,  и  Каттай не
решался спросить его, к чему он затеял этот рассказ.
     - Мы завалили тело и  двинулись дальше,  -  наконец сказал Ингомер.  -  Но
Быстрый с нами не пош„л.  Я хотел увести его,  но он меня не послушал.  Кое-кто
говорил,  будто он,  тоже надорвался,  пока тащил санки,  но я-то знал, что это
было не так.  Он лежал на могиле и  смотрел нам вслед,  а  потом завыл.  Мы шли
медленно,  потому  что  приходилось копать и  утаптывать снег  для  корабельных
катков. Мы долго-долго слышали его вой...
     Ингомер вновь замолчал, хмуря брови и мрачнея вс„ больше,
     - А чего ради я тебе вс„ это рассказываю,  -  проворчал он затем.  - Нынче
ночью я  видел во сне брата и  с ним Быстрого.  Была метель,  и Быстрый бежал в
упряжке,  а брат сидел на саночках и махал мне рукой... - Ингомер несколько раз
согнул и разогнул корявые пальцы,  что-то подсчитывая: - Сегодня четв„ртый день
седмицы,  день нашего громовержца Туннворна, и, во имя Его тр„хгранного кремня,
сон должен быть вещим!.. И зачем только я нанялся в эту поездку?..
     Он  помолчал ещ„,  потом переложил кнут из руки в  руку и  мотнул кудлатой
седеющей головой:
     - А вс„ из-за того, что тот парнишка-венн в клетке, Х„гг его задери, вчера
выл ну точно как Быстрый.  Аж мурашки по спине поползли! Я-то думал - ни с чьим
его голос не перепутаю!..

     В середине дня туман наконец разош„лся, а вечер задался тихим и солнечным.
Самоцветные горы,  приблизившись,  уже  не  казались в  темнеющем небе  мазками
пепельной  кисти.  Они  громоздились  вещественно  и  тяжеловесно,  заполняя  и
стискивая горизонт,  и надо всем господствовали три высоченных зубца - Большой,
Южный и Средний. В лучах заходящего солнца они были невероятно красивы. Вершины
горели холодным алым огн„м, ниже этот пламень становился малиновым и постепенно
остывал до  глубокого пурпурного,  чтобы затем перейти в  непроглядную черноту,
кутавшую предгорья.  Рабы, переш„птываясь, смотрели на это завораживающее диво.
Ни  у  кого  не  было охоты скорее познакомиться с  ним  вблизи.  Ксоо Тарким и
Харгелл знали,  что с  этого времени следует ждать отчаянных попыток побега,  и
Харгелл велел младшим надсмотрщикам держать ухо востро.
     Он как раз делил их на стражи, когда Каттай, призванный Таркимом, подбежал
к хозяйскому костру.
     - Мой милостивый господин звал своего ничтожного..?
     - Да,  звал.  Послушай-ка внимательно,  мальчик.  В  котором кулаке у меня
камешек?
     Это было совсем просто.  Каттай никогда не ошибался,  когда мама подзывала
его: "Ну-ка, в какой руке у меня печенье, сынок?.."
     Он ответил:
     - В левом кулаке,  господин.  Только,  с твоего позволения,  не камешек, а
монетка. Серебряная...
     - Маленький паршивец видел, как ты е„ прятал, - недоверчиво заявил Таркиму
Харгелл.
     Но торговец рабами лишь покачал головой.
     - Теперь отвернись,  Каттай.  А  ты,  Харгелл,  сам проследи,  чтобы он не
подглядывал.
     Нарлак ничего не  делал наполовину.  Он встал перед Каттаем и  втиснул его
лицо себе в живот,  в полу заскорузлой кожаной куртки, с густо пропахшей пылью,
дымом и потом.  Каттай едва мог вздохнуть,  а уж о том,  чтобы подсматривать, и
речи не шло.  Когда Харгелл наконец его выпустил,  перед Таркимом лежал большой
п„стрый платок, расстеленный на траве.
     - Под ним кое-что спрятано, - сказал торговец Каттаю. - Укажи мне, где это
лежит и  что это такое.  Не  прикасаясь к  платку!  И  снова Каттай ответил без
запинки, ни на мгновение не задумавшись:
     - Там  ничего нет,  господин мой.  Если только тебе не  было угодно укрыть
дохлого жука, лежащего вот тут, и норку, вырытую земляным черв„м, - вон там...
     Тарким  переглянулся с  Харгеллом;  мальчику  показалось,  будто  на  лице
господина промелькнуло радостно-тревожное выражение.  Ни  дать ни  взять Тарким
обнаружил нечто  столь редкостное и  удачное,  что  сам  себе  боялся поверить.
Каттай даже  подумал:  неужто Лунное Небо наделило хозяина свойством вс„  время
что-то  забывать  и  терять  и  он  радуется невольнику,  умеющему найти  любую
пропажу?..  Было бы воистину хорошо, если бы "под это дело" (как выражался дядя
Ингомер)  милостивый господин Тарким  решил  оставить его  при  себе...  Каттай
подумал и вс„-таки решил, что на растеряху его нынешний хозяин нисколько не был
похож.  Наоборот: всякая вещь у него занимала сво„, раз и навсегда определ„нное
место.  Такой нигде не позабудет не то что кошел„к с  деньгами или родительский
амулет - даже щепочку, которой чистил в зубах...
     - Проведи его  кругом лагеря,  -  велел торговец Харгеллу,  -  и  вернись.
Белир! Быстро сюда!.. Да лопату с собой захвати...
     "Значит,  -  идя рядом с надсмотрщиком,  гадал про себя Каттай, - господин
хочет, чтобы я делал для него что-то иное. Но что?.."
     Ему представилась палатка,  поставленная на рыночной площади.  Люди платят
по денежке и  входят туда,  а  он,  Каттай,  угадывает,  у  кого в кулаке лежит
позолоченный орешек. Это была бы хорошая и сытая жизнь...
     Когда они с Харгеллом вернулись к костру, возле ковра, на котором возлежал
Ксоо  Тарким,  возвышалась кучка песка.  Упыхавшийся Белир сидел в  сторонке на
корточках,  рядом стояла воткнутая лопата.  Видно было, как тщательно он гладил
ею песок, делая кучу со всех сторон одинаковой.
     Каттай подош„л, и Тарким нетерпеливо обратился к нему:
     - Можешь мне рассказать, что зарыто в песке?
     Он  очень волновался.  Каттай понял:  его  ответ был  важен для господина.
Мальчик невольно напрягся,  и  за  лобной костью стало сгущаться т„мное облачко
боли.  Такого с  ним ещ„ не  бывало.  Он  зажмурился и  протянул ладони впер„д.
Хозяин каравана д„рнулся было -  "Не прикасаясь!.." -  но вс„-таки промолчал. И
правильно сделал. Мальчишке понадобилось на раздумье всего несколько мгновений.
     - Моему господину,  -  сказал он,  -  было угодно зарыть здесь три  камня:
серый,  зел„ный и  беловатый.  А  ещ„  под  серым  лежит  медная  монетка.  Это
нардарская монетка в одну двадцать пятую лаура...
     Хозяин каравана стиснул угол подушки:
     - Разрой песок, Белир...
     Вс„ было так,  как сказал Каттай.  И камешки,  и монетка,  за которую дома
можно было купить у булочника половинку свежей леп„шки...
     Тарким резко выдохнул -  он вс„ это время,  оказывается,  не дышал -  и  с
величайшим облегчением откинулся на ковре, закрывая глаза.
     Харгелл скривился так, словно в рот ему попала какая-то гадость:
     - Я  видел уличных чародеев,  угадывавших,  сколько горошин ты  вытащил из
мешочка. Мне рассказали, как они это делают, и с тех пор я всегда обманывал их.
Вытаскивал три,  а сам думал:  "четыре! четыре!", и они тоже говорили "четыре".
Это ведь ты  положил монетку и  камни.  Мальчишка просто подслушал,  что было у
тебя на уме!
     Каттай смотрел то  на  одного,  то  на  другого.  Боль покинула его  лоб и
переползла в затылок и шею. Он мог бы сказать - и доказать! - надсмотрщику, что
действительно видел. Но не отваживался.
     - Милый