все был тише воды ниже травы. Правда, сэр Мишель  слегка  побаивался,  что
бейлиф д'Эмери проведал  о  его  недавних  безобразиях  в  монастыре  Святой
Троицы, но ни единого слова на сей счет от представителя королевской  власти
сейчас не последовало.
   На самом  деле  бейлиф  уже  был  осведомлен  об  очередных  приключениях
молодого Фармера - приор обители, оскорбленный до глубины  души,  прислал  в
город одного из монахов с жалобой. Описано в ней  было  все:  и  неумеренное
потребление вина, и поединок с наваррским рыцарем,  да  к  тому  еще  пьяное
непотребство,  закончившееся  варварским  избиением  святых  братьев,  а   в
заключение - покалеченным лицом отца приора, едва не лишившегося глаза после
знакомства с тяжелым кулаком благородного рыцаря. Сэр Аллейн лишь повздыхал,
зная,  что  вразумлять  бестолкового  юнца  напрочь   бесполезно,   а   если
попытаться, то дело снова непременно закончится  дракой.  Мишель  де  Фармер
прославился  на  все  графство  своей  задиристостью,   полным   отсутствием
воспитания, а также привычкой сначала работать кулаками да мечом, а уж после
головой (и это при том, что барон Александр де Фармер, папенька сэра Мишеля,
воин Христов, побывавший в Святой Земле, служил образцом  рыцарственности  и
благочестия). Наконец, бейлиф считал, что сэр Мишель  сам  себя  наказал  за
беспутство, оставшись без денег, оружия и коня.
   А вдобавок связался с субъектом, разряженным будто ярмарочный шут.
   Сэр Аллейн зыркнул на сержантов, раскланялся со святым отцом,  оставшимся
недовольным тем, что разбойника сарацина вешали  едва  ли  не  на  церковной
земле, вскочил на лошадь и направился к городу. Сейчас у  бейлифа  и  прочих
забот хватало.
   Крестьяне  разошлись  по  своим  делам,  священник  вернулся  в  церковь,
повешенный остался болтаться на суку, а сэр Мишель с Джонни покинули деревню
и шли по направлению к постоялому двору.
   Хозяин трактира "Серебряный щит" выигрывал больше, нежели его собратья по
ремеслу  в  городах.  Там  подобных  заведений  имелось  множество,   и   их
содержателям приходилось из кожи вон лезть, лишь бы угодить  постояльцам  да
обойти конкурентов. А здесь, на Алансонской  дороге,  в  пределах  баронства
Фармер, было не в пример спокойнее и  прибыльнее.  Лет  шесть  назад  бывший
арендатор Уилл Боул, или просто  Рыжий  Уилли,  как  звали  его  завсегдатаи
трактира, покинул Англию, где жил  с  рождения,  и  перебрался  в  Нормандию
искать удачи. Семейством обзавестись он не успел, разводя  овец  в  графстве
Шрусбери, подкопил деньжат, да и явился однажды к его  светлости  барону  де
Фармеру с просьбой разрешить построить трактир для проезжающих  через  земли
баронства.
   Господин Александр подумал, посмотрел на Уилла серьезно, да и позволил. А
что - дело доброе, из южных графств Нормандии или  Французского  королевства
путешественники и  паломники  к  святыням,  расположенным  за  проливом,  на
острове, ходят часто. Не все же в замке приют давать...
   Поначалу новенький трактир прозвали "Домом Рыжего Уилли", однако  хозяину
такое  наименование  напрочь  не  нравилось.  Получить  свое  нынешнее   имя
постоялому  двору  довелось  после  зимы   1185   года,   когда   английский
странствующий рыцарь,  возвращавшийся  из  Иерусалима,  остановился  в  доме
Уилла. Бедняга сильно  болел,  привезя  из  Святой  Земли  кровавый  кашель,
разрывавший его легкие. Пролежав несколько дней, рыцарь,  почувствовав,  что
умирает, позвал Уилла и попросил привести священника. Хозяин немедля  сбегал
за отцом Дамианом, тот провел обряд исповеди и  последнего  причастия,  а  к
утру рыцарь  отдал  Богу  душу.  Все,  что  было  при  почившем  крестоносце
досталось Рыжему  Уилли.  Денег  рыцарь  оставил  немного,  но  щит,  обитый
серебряными пластинами, да меч с кольчугой и шлемом Уилл не стал  продавать,
пускай и мог выручить за них недурные деньги  у  оружейников  в  Руане.  Щит
теперь  прибили  над  входом,  а  прочие   предметы   рыцарского   облачения
красовались развешенными по стенам трактира.
   Много кого повидал за эти годы Уилл Боул. Приходили в "Серебряный щит"  и
монахи, и рыцари, и торговцы, бывали нищие да блаженные, один раз  постоялый
двор почтил визитом сам король Английский Генрих II Плантагенет, проезжавший
на юг с небольшой, свитой. Вот и сегодня гости любопытные появились. Ну сэра
Мишеля-то Уилл знал неплохо, еще дитем неразумным его  помнил.  Да  впрочем,
вырос сынок барона Александра, а ума так и не  набрался.  Восемнадцатый  год
пошел,  другие  благородные  господа  достойным  делом  в   таком   возрасте
занимаются - кто на войне с неверными, кто своими манерами уже управляет,  а
этот...  этот  все  пьянствует   да   по   северным   графствам   сшивается,
странствующего рыцаря из  себя  корча.  Ох,  не  зря  батюшка  из  дому  его
выставил. Ну как с эдаким оболтусом сладишь?
   Сегодня сэр Мишель  поразил  Рыжего  Уилли  до  глубины  души.  Мало  что
заявился без оружия, без лошади, так еще и приволок с  собой  такого  хмыря,
что жуть берет! Рожа иноземная, по-людски говорит с трудом, будто в рот каши
набравши, глаза бешеные, так еще и волосы едва  не  налысо  обрезаны.  А  на
одежку  вовсе  смотреть  страшно,  штаны  незнамо   какой   ширины,   камзол
невиданный, в серебристых штуковинах, шитье парчовом, надо полагать. За  эль
и сыр заплатили, конечно, даже серебром, но каким!.. Да похожих  денег  Уилл
сроду не видывал! Взять, однако, пришлось. Не ровен час от младшего  Фармера
и  по  мордесхлопочешь,  он  может.  А  тем  же   благородному,   пускай   и
придурочному, не ответишь...
   Дом был  сложен  из  крупных  бревен.  Внутри  не  было  ни  перегородок,
разделяющих его на отдельные комнаты, ни этажей - вверху были видны стропила
и  солома  крыши.  Один  угол  был  отгорожен  и  скрыт  драной   засаленной
занавеской, в двух противоположных стенах  прорублены  по  два  окна,  через
которые в зал четырьмя мутными, пыльными полосами проникал солнечный свет.
   Гунтер,  тщетно  пытаясь  не  обращать  внимания  на  оценивающий  взгляд
трактирщика и перешептывания  люден  за  соседними  столами,  молча  пил  из
большой деревянной  кружки  кислый  хмельной  напиток,  по  вкусу  отдаленно
напоминающий пиво, и закусывал желтым овечьим сыром.
   Германец напивался целеустремленно и со знанием дела, накачивая себя элем
до состояния  совершеннейшего  беспамятства.  Кружек  шесть,  наверное,  уже
выдул,  а  кружки  здесь  не  чета  даже  баварским.  В  мюнхенском  "Бюргер
бройкеллере"( знаменитая мюнхенская пивная.) и то меньше,  а  там  стараются
подражать  старине.  Вот  бы  сюда  пивоваров  из  Мюнхена  заслать,  пускай
посмотрят...
   Итак, все оказалось правдой. Король Ричард вместе с принцем, черт бы  его
побрал, Джоном; англичане, ушедшие в крестовый поход, битва  при  Гастингсе,
случившаяся чуть больше  сотни  лет  назад...  Бейлифы,  рыцари,  Нормандия,
королевство Английское... "Семьсот пятьдесят  один  год,  семьсот  пятьдесят
один год, - колоколом билось в голове Гунтера,  -  но  почему?!  Какие  силы
вмешались? Ведь если судить по хроникам, сохранившимся с того,  простите,  с
этого времени, если смотреть показания  историков,  которые  сейчас  еще  не
родились, а их  предки  носят  либо  кольчуги,  либо  холщовые  крестьянские
рубахи, то можно ли  обнаружить  единое  упоминание  о  свалившемся  с  неба
драконе по имени Люфтваффе и хозяине его Джонни? Из этого следует лишь одно:
жить мне здесь ой как недолго... Нет сомнений - завтра, а то и  этой  ночью,
меня схватят, как посланника сатаны,  и  вперед,  на  костер.  Хорошо,  если
быстро. Могут и помучить. Инквизиторы. Проклятые..."
   Вспомнилось,  что  инквизиции  в   конце   двенадцатого   века   еще   не
существовало, но радости сей факт  доставил  немного.  Не  инквизиторы,  так
кто-нибудь другой, все равно прикончат.
   Гунтер стекленеющими глазами оглядывал прочих гостей "Серебряного  щита",
не стесняясь изучал хозяина, наконец его взгляд  кратковременно  остановился
на сэре Мишеле. Рыцарь тихо сидел напротив, поглощая кислый  эль,  и,  видя,
что с Джонни творится неладное, не беспокоил его. Лишь когда кружка германца
показывала дно, заботливо подливал из кувшина.
   ...И все же сомнения оставались. Разум постепенно начинал  затуманиваться
пьяным маревом, но даже сквозь его пелену виделись странные,  малообъяснимые
несоответствия  меж  тем,  что  Гунтер  знал  из  курса  истории,  и   живой
реальностью. В  книжках  эпоха  крестовых  походов  смотрелась  неприглядно:
болезни, которые не умели  еще  толком  лечить,  а  то  и  вовсе  до  смерти
залечивали; истощенные, забитые крестьяне с выпавшими  зубами  из-за  крайне
скудного  питания,  опустошенные  бесконечными   войнами   деревни;   тощие,
заморенные непосильной  работой  на  барских  полях  лошаденки,  от  которых
остались одни кости с натянутой на них кожей;  толпы  нищих,  прокаженных  и
жутковатых калек на дорогах...
   Это  не  двенадцатый  век!  Здесь  все  наоборот!  Где  гордые  рыцари  в
посеребренных доспехах  на  могучих  конях,  где  прикрытые  гнилой  соломой
развалюхи и меченые оспой грязные дети, скрюченные, роющиеся в помойной  яме
в поисках более или менее съедобных отбросов? Первый же встреченный рыцарь -
в ржавой продранной кольчуге да лохмотьях, без меча,  лошади  и  без  шлема.
Нет, шлем есть - пехотная  каска  германской  армии  образца  1935  года.  С
государственным гербом Третьей Германской Империи и партийным знаком  НСДАП,
вошедшим в этот герб.
   Бред; Господи, ну почему в Нормандии двенадцатого века эти  вот  "забитые
крестьяне" своими довольными сытыми физиономиями да телосложением, какое  не
у всякого спортсмена увидишь, напоминают бравых инструкторов "Гитлерюгенда",
что мелькают (мелькали...) едва не в каждом выпуске "Вохеншау"?.. Отчего  те
два красавца, вон, через стол, одетые в крашенную луком холстину, ничуть  не
напоминают о "мрачном средневековье" и прочих инквизициях  с  крестоносцами,
но смотрятся обыкновенными,  нормальными  людьми,  зашедшими  в  придорожный
трактир пива выпить (а пиво тут поганое, кстати. Не умеют в двенадцатом веке
пиво варить..) да о делах своих средневековых побеседовать? А  у  сэра,  как
его?.. Мишеля?.. все зубы на месте, кроме нижнего клыка,  но  и  тот  не  от
плохой пищи выпал, а явно в драке потерян. Какой  же  это  рыцарь,  коли  не
мечом, а кулаками дерется?..
   Гунтер, дотянувшись, пихнул сэра Мишеля кулаком в плечо,  отвлекая,  надо
полагать, от мыслей о вечном.
   - Эй, Мишель, сэр... - язык у германца уже заметно заплетался, -  слушай,
ты ж еще... ну, молодой, да?
   - Взрослый я - повысил голос нормандец, по привычке шаря там, где  должна
находиться рукоять меча. Изрядно поднабравшись, сэр  Мишель  снова  приобрел
свою обычную воинственность. - Между прочим, сэр  Клайв  Кип...  Кимптон  из
Англии, один мой знакомый, в первый поход в одиннадцать лет пошел. А  я  его
почти на семь лет сейчас старше!
   "Верно, - скользнула у Гунтера мысль, - во всех  книжках  было  написано,
будто в начале второго тысячелетия умирали молодыми по нашим  меркам,  но  и
взрослели тоже не как в двадцатом веке, а значительно раньше..."
   - Я не о том, - помотал головой Гунтер. - Ты, по моим понятиям, на  самом
деле молодой. И уже рыцарь. Как успел?
   - Посвятили, опоясали... - неожиданно смешавшись, буркнул сэр  Мишель.  -
Старая история, не интересная вовсе...
   - Расскажи, - пьяно потребовал германец, сгибая шею.
   - Потом, - еще более хмуро  отрезал  рыцарь.  -  Слушай,  у  тебя  деньги
остались?
   Гунтер порылся в карманах, выгреб на стол все, что было,  включая  ордена
Курта Мюллера. Сэр Мишель нагнулся, почти лег на  стол  животом  и  принялся
выбирать лальцем из кучи немногие серебряные монеты. Набралось десять марок.
Пять монеток по две.
   Пару штук рыцарь вернул Гунтеру, остальные же сгреб в  ладонь  и  кликнул
трактирщика.
   - Эй, Уилли! Еще монета за эль прямо сейчас, а две за ночлег и выпивку  с
едой завтра утром!
   Рыжий англосакс подозрительно принял деньги, едва слышно рыкнул себе  под
нос неразборчивое, но явно крепкое словечко и" забрав пустой кувшин,  вскоре
вернул его полным.
   -  Вы,  ваша  милость,  с...  другом  своим,  на  сеновале  устраивайтесь
ночевать-то, - нахмурившись, сказал Уилл Боул, отирая залитые  элем  руки  о
рубаху. - Ночи нынче теплые, да и на сене спать куда приятнее, чем на лавке,
в духоте..,
   - Пойдет, - рыгнул сэр Мишель, - прости Уилл, нечаянно вышло.
   Англичанин,   скрывая   в    усах    улыбку,    отошел.    Наплевав    на
удивленно-непонимающие взгляды хозяина и гостей "Серебряного  щита",  рыцарь
подхватил задремавшего прямо на столе Гунтера, перебросил его руку  себе  на
плечо и, не слушая протестующих стонов, потащил германца к сараю, в  котором
Уилли хранил сено для своих коров. Автомат, свалившийся с  плеча  повелителя
дракона, рыцарь надел себе на шею, догадываясь, что  вещь  это  нужная,  раз
драконий повелитель взял ее с собой.
   После душного, пропитанного пивным духом, гарью и потом воздуха  трактира
сэр Мишель с наслаждением полной грудью вдохнул  свежей  вечерней  прохлады.
Из-под двери  мелькнула  маленькая  серая  тень,  и  узкое  кошачье  тельце,
стремительно метнувшись вдоль стены, юркнуло под бревна.
   - Тьфу, нечистая, - прошептал сэр Мишель и, устроив  тяжелую  непослушную
голову германца у себя на плече, чтобы не падала и не болталась, пошел через
притихший двор к сараю, стараясь не  сбиться  с  пути,  не  запнуться  и  не
уронить Гунтера,  так  как  был  и  сам  навеселе,  с  нетвердыми  ногами  и
блуждающим взглядом.
   Даже по меркам сэра Мишеля Гунтер выпил слишком много...
   "Господи и все святые, ну что ж он так убивается-то? -  думал  нормандец,
втаскивая  почти  бесчувственное  тело  нового  знакомого  в  низкую   дверь
сеновала. - Пускай дракон болен или  этого...  во,  бензьину  нет,  но  коли
хочется Джонни в Германию вернуться, так я помогу. Это недалеко вовсе, не  в
Святую Землю идти, рядом... Если папенька денег даст, то и коня ему куплю. А
вообще следует к отшельнику, отцу Колумбану, сходить. Вдруг присоветует, где
можно у нас вина для дракона достать. Или сделать...  Но  как  же  в  землях
императора Фридриха Рыжебородого столько драконов развелось, а? Хорошо  хоть
прирученные, не дикие..."
   Сэр  Мишель  свалил  Гунтера  на  сухую,  душистую  траву   исключительно
неаккуратно. Германец приложился затылком о  толстый  столб,  поддерживающий
крышу, крепко выругался на родном языке и открыл глаза. Через щели в бревнах
пробивался розовый свет закатного солнца, в лучах плясали пылинки, где-то  у
припотолочных балок слышалось густое жужжание  -  осы,  устроившие  в  сарае
Рыжего Уилли гнездо, возвращались  на  ночлег.  А  рядом  стоял  нормандский
рыцарь Мишель де Фармер,  сын  барона  Александра  де  Фармера.  И  был  это
двенадцатый век.
   Опьянение  почему-то   исчезло,   осталась   нехорошая   головная   боль,
усиливавшаяся  при  любом  движении  -  будто  в  голове  находился  тяжелый
свинцовый шар, катавшийся в пустом черепе и ударявший о его стенки. Мерзко.
   Исповедь, значит?  У  бенедиктинцев?  Нет  рядом  никаких  бенедиктинцев,
далеко они,  не  дойти.  Придется  выговориться  ему,  полоумному  французу,
помешанному на религии и доблестных подвигах рыцарю... Хотя  он-то  как  раз
нормален, это меня сочтут за полоумного. Не сэр Мишель чужой в этом мире, но
пилот "Люфтваффе" Гунтер фон Райхерт. Чужой. Чужой...
   - Хотел знать, кто я? - превозмогая дурноту, проговорил Гунтер.
   - Ну?
   Сэр Мишель с непривычной для него серьезностью  исподлобья  посмотрел  на
германца, затем наклонился,  взял  его  за  плечи,  устраивая  поудобнее,  и
скрестив ноги сел рядом, подпирая подбородок кулаком.
   - Говори.
   Солнце уже  скрылось  в  водах  Атлантики,  взошла  Венера,  осветив  мир
бело-ледяным светом, не тающим даже в лучах луны, когда Гунтер закончил свою
исповедь. Рассказал обо  всем.  От  рождения  в  Райхерте  в  1915  году  до
тринадцатого дня августа 1940-го.
   Сэр Мишель слушал не перебивая.  Как  само  собой  разумеющееся  принимал
рассказы о первой мировой,  о  Версальском  мире,  республике,  рожденной  в
Веймаре. О революции, лишившей трона императора Вильгельма. Внимал словам  о
невиданном унижении Германии, последовавшем за  этими  событиями,  странными
для его понимания. Выслушал про то, как Германия снова стала  империей,  про
нового  государя,  Адольфа,  про  его   невиданное   возвышение,   войну   с
королевством  Польским,  разгром  Франции,  начало  битвы  с  Англией.  И  о
случившемся в тот день Невиданном.
   Все, от первого слова и до последнего.
   Гунтер говорил почти не  сбиваясь,  складно,  ровно.  Он  выплескивал  на
случайного  знакомого  накопившееся  за  последние  годы  и  минувший   день
напряжение, сбрасывал маски с  себя  и  своего  прошлого,  впервые  в  жизни
называя вещи своими именами. Выкладывал не таясь  самые  сокровенные  мысли,
терзавшие  его  в  момент,  когда  винт  "Юнкерса"  распарывал  воздух   над
Ла-Маншем. Теперь за такое никто не осудит, не появится  неприятно,  пугающе
вежливый  человек  из  "Гехаймештадтполицаи",  живо   интересующийся   твоим
воззрением на мир вообще и на политику  партии  и  Фюрера  в  особенности...
Вокруг лишь Вселенная, которой по большому счету на тебя наплевать, да сидит
рядом самый что ни на есть  обычный  нормандский  рыцарь  по  имени  Мишель.
Рыцарь, не ведающий о государственной тайной полиции, о частях SS, о "Фюрере
германского народа, народном канцлере и  рейхспрезиденте  Адольфе  Гитлере",
откровенно не понимающий, зачем германский император Адольф решил  завоевать
весь христианский мир (будто сарацинов нет!)...
   Но этот рыцарь знает о Священном Писании, помнит Законы  Божьи,  чтит  не
появившихся  из  темного  ниоткуда  призраков,  а  Вечный  Римский  Престол,
наследующий апостолу Петру. И читал он не устав НСДАП, а Святое Евангелие, в
котором истины ой как больше, нежели чем  во  всех  уставах  вместе  взятых,
сочиненных в двадцатом веке...
   Поэтому сэру Мишелю,  будущему  барону  де  Фармер,  довериться  легче  и
естественнее, чем самому чтимому  и  уважаемому  фельдмаршалу  Вермахта  или
ляйтеру округа.
   Некоторое время оба молча лежали в  терпком  сене.  Со  двора  доносились
негромкие ночные звуки - где-то под крышей трактира  или  хлева  робко  ухал
сычик, в курятнике возились, потихоньку клохча, куры,  переступали  копытами
лошади у коновязи. Из трактира доносился чей-то  раскатистый  храп.  Вдалеке
залаяла собака - залилась поначалу яростным лаем, даже взвыла, долго гавкала
отрывисто, недовольно, постепенно успокаиваясь,  потом  смолкла.  Внизу  под
сеновалом робко мяукнула пару раз кошка.
   - Веришь? - Гунтер слегка смущенно поскреб ладонью подбородок, на котором
уже проклюнулась рыжая щетина. - Ну скажи, веришь?
   - Верю, - твердо кивнул неожиданно протрезвевший сэр Мишель. Он и вправду
поверил. Всему. А отчего - сам не знал. - Ты сейчас сказал, будто хочешь все
изменить, так?
   - Так, - кивнул Гунтер.
   - Значит, сам Господь направил тебя по этому пути. Я так  понял:  у  вас,
через семьсот лет, ты ничего сделать  не  мог.  Разве  только  этого  нового
императора на поединок вызвать?
   - Ну? - нервно хихикнул Гунтер, представляя себе подобное.
   - Тогда ваше будущее переменится, если ты, зная о  нем,  сделаешь  нужное
здесь, у нас.
   - В прошлом? И что следует сделать нужное?
   Сэр Мишель поморщился.
   - Где прошлое? - слегка раздраженно сказал он. -  Прошлое  -  это  вчера,
неделю назад, ну год, два... А сегодня-то самое обычное  настоящее,  если  я
правильно понимаю! Знать не зря небеса послали тебя к нам вместе с драконом.
   - Какой дракон?! - простонал Гунтер, хватаясь за голову. - Я  же  сказал,
это - простое оружие, только летает. Техника, соображаешь?
   - Не разумею, - честно признался рыцарь, -