семя  смятения,  брошенное  в
благодатную   почву,   дало   самые   опасные   всходы.   Многие   перестали
сопротивляться, видя в Диком Гоне кару богов, обрушившуюся на Мед  дай.  Тем
более что Атта-Хадж молчал, не появлялись в небесах знамения и  не  исходили
из Верхней Сферы огненные стрелы, должные поразить врага.
   Давка у входов  в  город  приобрела  поистине  чудовищную  величину.  Меж
домами, составлявшими внешний круг строений Мед дай,  прорывались  немногие,
остальные же бесцельно и бесполезно сжимались во все  более  плотную  толпу,
становясь жертвами новых беглецов. Дети падали с рук  матерей,  погибая  под
подошвами, мужчины отталкивали женщин, а по краям толпу осаждали звери.
   Убегающие смели шатер старого джайда  Бен-Аххаза  и  палатки  его  семьи.
Манассия, старший сын, погиб глупо - бросился  к  строю  отходящих  в  город
халиттов, надеясь на их защиту, но, не заметив в темноте выставленных вперед
коротких копий, напоролся животом на наконечник, порвавший ему  весь  правый
бок. Упав, Манассия просто истек кровью, так и не дождавшись помощи, которую
призывал шепотом.
   Семейство  беженцев  из  Междуречья,  находившееся  под  покровительством
Фейран, одаривавшей дармовым серебром из мешка Кэриса и провизией,  потеряла
только одного ребенка - в суматохе его забыли взять в  город.  Полугодовалый
малыш ползал по опустевшей палатке, слепо тычась в толстые шерстяные ковры и
хныкая. Привлеченная  звуками,  явилась  молодая  голодная  гиена,  ухватила
человеческого детеныша за ногу и уволокла  в  темноту.  Ее  очень  раздражал
крик, но голод и слово вожака победили страх перед людьми  и  отвратительный
запах жилища двуногих.
   Этой долгой ночью Драйбен показал все, на что был способен,  -  происходи
все в Нард аре, выступай он под  своим  именем  и  в  своем  обличье,  конис
обязательно одарил бы эрла Кешта драгоценным оружием или  золотой  цепью.  В
жизни обычно происходит иначе:  самые  выдающиеся  деяния  воинов  никем  не
замечаются.  Из  подчиненных  ему  халиттов  Драйбен  потерял  убитыми  лишь
двенадцать человек, приведя три сотни к полуденному входу в Священный  город
и оттеснив закупоривших широкую улицу людей далее к центру Мед дай.
   -  Десятник!  -  Охрипший  Драйбен  позабыл   об   опасности,   полностью
захваченный своим делом. Ему пришлось столько кричать, отдавая приказы,  что
голос почти исчез. - Выставить караулы по пятнадцать воинов у всех проулков,
ведущих за пределы города! Тащите все, что может гореть!  Большие  костры  у
каждого входа в город!
   Мельком подумалось: "Мы защищаем только полуденные кварталы Меддай.  Если
ничего не будет предпринято на восходе  и  полуночи  города,  нам  ударят  в
спину".
   - Гонца ко мне, быстро! -  просипел  нардарец,  но  его  услышали.  Через
несколько мгновений самый молодой и быстроногий  халитт  уже  отправился  по
крышам домов  к  оборонявшим  отдаленные  улицы  гвардейцам  шада,  передать
распоряжение сотника Священной стражи...
   Сколько ни собралось животных возле Меддаи и сколь многие ни  падали  под
ударами  сабель  и  остриями  копий,  стая,  казалось,  не  уменьшалась,  но
увеличивалась. Драйбен с  легким  страхом  подумал,  что  нынешнее  сражение
заведомо проиграно. Конечно, после восхода солнца волки уйдут,  и  Священной
страже, да и самому городу не будет  нанесено  слишком  большого  ущерба.  А
вдруг  не  уйдут?  И  будут  сражаться  до  последнего,  когда  единственная
оставшаяся тварь еще будет ползти по запаху человеческой крови и умрет, лишь
когда ей в глаз войдет сталь кинжала?
   - Кэрис... - сквозь зубы прошипел бывший эрл Кешта.  -  Где  тебя  носит,
зар-раза? Только ты мог бы нам помочь!
   * * *
   Кэрис не слышал отчаянного мысленного воззвания своего приятеля-человека.
Ему  приходилось  гораздо  хуже,  чем  Драйбену.  В  настоящий  момент   его
настойчиво пытались убить. Причем убийство означало не гибель  живого  тела,
наполненного горячей кровью, а уничтожение  духовной  сущности  броллайхана,
того незаметного для людей духа, что порожден силой  камней,  песка,  травы,
пахнущего цветами воздуха и солнечного света.
   "Не дамся! - постоянно мелькали  в  мыслях  у  Кэриса  агрессивно-упрямые
слова. - Просто не дамся!  Разве  стоило  две  с  лишним  тысячи  лет  жить,
радоваться солнцу, обходить весь этот  мир  едва  только  не  пешком,  чтобы
безвестно сгинуть в этих  дурацких  песках?  Хотел  связаться  с  чужаком  -
получай! Ну, тварь, я с тобой еще посчитаюсь!"
   Громадное черное чучело, отдаленно смахивавшее не то на волка, не  то  на
пса Кор Айнунн, а  иногда  и  вовсе  на  грязного,  драного  шакала,  упорно
пыталось зайти справа, улучить момент  и  броситься  на  серьезно  раненного
Кэриса сбоку, сбить с ног и вцепиться зубами в глотку.  Но  если  бы  только
так... Вельха не пугали размеры и жестокость видимого противника -  крупного
зверя черной масти. Гораздо разрушительней на него действовала незримая мощь
того, кто стоял за этим чудовищем. Сотни  лет  никто  из  народа  Кэриса  не
сталкивался  с  волшебством  настолько  упрямым,  стойким  и,  как  кажется,
неисчерпаемым. Силы вожака Дикого Гона поддерживал кто-то другой, точно  так
же черпавший свое могущество  неизвестно  откуда.  Впрочем,  известно  -  от
людского  страха,  которого  сегодня  в  окрестностях  Мед   дай   набралось
предостаточно. Что может быть сильнее чувств? Пожалуй, только воля богов. Да
и то не всегда.
   Телесной смерти Кэрис не боялся - такое с ним уже случалось, и не раз. Он
прекрасно знал, что, сбрось он смертную оболочку, будь  она  телом  человека
или его природной, которую он носил сейчас, ничего страшного не  произойдет.
Совсем  недолго  (по  меркам  броллайханов,  и  лет   десять-пятнадцать   по
человеческому счету) придется накапливать силу для следующего воплощения,  а
затем все вернется на прежний путь. Но смерть духа...
   Чужое волшебство туманным серым облаком охватывало Кэриса со всех сторон,
пытаясь пробить защиту, созданную им. Удары были  точными  и  безжалостными,
словно Оно - тот самый Повелитель Самоцветных гор, управлявший сейчас черным
волком, а точнее, воплотивший в него свою мысль, - знало, где и в чем слабые
стороны духов природы. Странно, ведь в Пещере Оно не замечало Кэриса. Но там
Кэрис был в  обличье  человека,  да  и  чувствовал:  Оно  еще  не  до  конца
проснулось, еще  только  сбрасывает  тысячелетнее  оцепенение.  Значит,  Оно
учится. Учится, собирает знания о мире, пристально  рассматривает  всех  его
обитателей, изучая их достоинства и недостатки, посылает свою мысль  во  все
известные и тайные пределы, интересуется друзьями и врагами,  сидя  в  своем
логове. Еще луна, две, полгода...
   Оно вызнает все и про всех.  Тогда  -  конец.  Оно  перебьет  противников
поодиночке, отлично зная, как к ним подступиться и  каких  действий  от  них
ждать.
   "Если миру придет конец через полгода, - саркастично подумал Кэрис,  -  я
точно не застану сего печального зрелища. Потому что моя смерть прямо передо
мной. Еще несколько таких потоков магии - и прощай, Кэрис! Живи в песчинках,
запахах, ветре... Не  имей  своих  мыслей,  а  подчиняйся  лишь  великому  и
упорядоченному хаосу Большого Творения. Это прекрасно,  но  как  не  хочется
терять способность бродить по земле разумным существом..,."
   - Постой! - Черный волк вдруг замер на месте, и вельх услышал его призыв.
- Остановись! Ты почти побежден и не можешь этого не сознавать. Ты  исполнил
свой долг, и я только восхищаюсь тобой. Я могу отпустить  тебя.  Без  всяких
условий. Я даже не стану просить тебя не  вмешиваться  больше  в  дела  мира
смертных. Повернись и уходи. Я не нападу.
   "Убить его невозможно. Попробуй убить мысль! - мелькнула молния в  голове
Кэриса. - Сражаться дальше? Это моя смерть, причем довольно  быстрая.  Боги,
как бок болит!.. Но повернуться  спиной  и  уйти?  Эх,  гордыня,  порождение
смертных! Я ведь ничего не теряю - он прикончит меня, и я вновь стану частью
своей матери и своего отца, Сотворенного Мира. Это не потеря. Хотя как жалко
навсегда расставаться с разумом!.."
   - Нет, - ответил Кэрис. - Нападай.
   - Ну и дурак, - снисходительно процедило чудовище. - Гордый  дурак.  Хотя
ты все равно мне симпатичен.
   В  тот  же  миг  вельх  почувствовал  новый   водопад   волшебной   силы,
обрушивающий на него и захлестывающий подобно жестокому водовороту в  горной
реке, уже  затуманенным  взглядом  умирающего  заметил,  как  угольно-черное
чудовище прыгает - легко и изящно, ударяет лапами ему в грудь...
   Тьмы для броллайханов не  существует.  Они  всегда  видят  свет,  звезды,
золотистые лучи других миров и зелень этого мира... Кэрис с головой окунулся
в свет.
   Большое, только на первый взгляд кажущееся неповоротливым создание, видом
напоминавшее  обросшего  смоляной  шерстью  степного  волка,  выросшего   до
размеров лошади, заинтересованно рассматривало поверженного противника.  Оно
зачем-то обнюхало его, сморщило нос, почуяв запах крови из большой  раны  на
ребрах, тронуло Кэриса лапой...  Казалось,  волк  усмехался  и  сочувствовал
одновременно.
   - Отдыхай, - унесся  в  пространство  волшебный  голос,  слышимый  только
бессмертными. - Тебе жизнь оставить можно. Спи.
   Черный волк, озабоченно покосившись на бывшего врага и  недовольно  -  на
желтовато-синюю  полосу  рассвета,  разгоравшуюся  на  небе,  быстрой  рысью
побежал в сторону Мед дай. Он еще не выполнил главной задачи - найти  Камни.
Что по сравнению с ними жизни смертных или умирающий в пустыне броллайхан?
   "Но все равно жаль,  -  подумало  чудовище.  Эта  мысль,  выражавшаяся  в
мельтешений розовых огней, возникла одновременно над холкой зверя-гиганта  и
за сотни лиг к полуночному восходу, над Самоцветными  горами.  -  Он  и  его
сородичи - из моей касты. Они почти равны мне. Почти".
   * * *
   Фарр больше не боялся. Надо полагать, пережил собственный страх. Или, что
скорее всего, это крайне неприятное  чувство  улетучилось,  когда  атт-Кадир
вместе с телохранителем мудрейшего Туганом занялся делом. Серебристый  халат
мар-диба и возвышающийся за плечом Фарра мрачный громила с  черной  курчавой
бородой  и  полосой  зеленой   ткани   на   тюрбане,   обозначавшей   особую
приближенность к персоне аттали  эт-Убаийяда,  внушали  уважение  и  доверие
каждому. Священная стража их пропускала, объятые страхом  люди  кланялись  и
призывали благословение, более выдержанные вояки из кавалерии шада провожали
этих двоих встревоженными  и  серьезными  взглядами...  Но  перед  мысленным
взором Фарра все еще плавали  две  зеленые  искры  глаз  пятнистой  гиены  и
чудился сладковатый запах крови, разлившейся во дворе Золотого храма.
   - Именем Атта-Хаджа, всеведающего и всеблагого!  -  Атт-Кадир  с  помощью
Тугана взобрался на высокую паперть здания библиотеки  Священного  города  и
закричал как можно громче. Вначале на него обратили внимание те, что  стояли
рядом, затем по встревоженной толпе, собравшейся на главной площади Мед дай,
прошел ропот: "Мардиб, мардиб говорит!", и вот  уже  люди  притихли,  ожидая
слов служителя верховного бога Саккарема.
   Такого вдохновения Фарр не чувствовал со времен его  первой  проповеди  в
Шехдаде, когда он коснулся осколка Священного Камня  и  мудрость  Атта-Хаджа
вошла  в  его  разум.  Однако  сейчас  слова  сами  шли  на  язык,  внезапно
вспоминались позабытые  фразы  из  книг  известнейших  проповедников,  стихи
Эль-Харфа,  просто  оброненные  кем-то  в  миру,  но   оказавшиеся   мудрыми
изречения, кои можно услышать  как  от  благороднейшего  эмайра,  так  и  от
пропыленного ветрами Аль-бакана погонщика коз.
   Атт-Кадир  убеждал,  уговаривал,  сыпал  давно   позабытыми   мудростями,
рожденными саккаремскими и халисунскими  народами,  подтверждал  свои  слова
жестами... Он то срывался на  крик,  то  говорил  тихо,  будто  обращался  к
собеседнику, сидящему прямо напротив  него  в  тихой  комнате,  но  все  его
слышали так, будто молодой безусый мардиб стоял рядом.  Спустя  многие  годы
уже повидавший полмира и умудренный долгими  летами  Фарр  атт-Кадир,  коему
многие прочили зеленый тюрбан аттали, утверждал, что лучше и красивее он  не
говорил никогда. А про себя добавлял не без доли гордыни:  "Атта-Хадж  тогда
не помогал мне, я сделал все сам. Всеблагой позволил мне  использовать  свою
силу, ибо силы человека  во  многом  равны  божественным.  Но  я  все  равно
благодарю Атта-Хаджа".
   Речи Фарра каким-то  чудом  изгоняли  страх,  толпа  успокаивалась,  шума
становилось все меньше, даже несмотря на то, что ночные хищники метались  по
улицам Мед дай, подбираясь к самой площади. Мужчины брались за ножи, их жены
и дети подбирали разноцветные камни, украшавшие бесчисленные сады Священного
города, воля к победе постепенно начинала преобладать над  растерянностью  и
испугом. И у всех на слуху были  слова  не  знакомого  никому  мардиба:  "Не
бойтесь! Страх побеждаем человеческой волей. Не поддавайтесь тому, кто хочет
вас запугать, ибо тем вы отдаете врагу две трети победы".
   Туган, служивший у благочестивого эт-Убаийяда полных девять лет, лишь  на
первый взгляд выглядел туповатым и знающим только  свое  ремесло  охранителя
высочайшей персоны. В действительности этот  халитт,  частенько  пренебрегая
отдыхом после обязательной службы (как  и  многие  воины  Священной  стражи,
посвятившие себя служению Предвечному), просиживал долгие часы за свитками в
библиотеке, наполняя свой разум  мудростью  древних  воителей.  Туган  очень
быстро заподозрил, что  Фарр,  вроде  бы  еще  мальчишка,  непонятно  почему
удостоенный   милостей   светлейшего   эт-Убаийяда,   осиян   лучами   славы
Предвечного. Мардиб сделал главное -  привлек  внимание  людей,  оторвав  их
мысли от подступающего к главным улицам Священного города Дикого Гона.
   - Аль-Тури. - Глаз Тугана  выхватил  в  темноте  знакомое  лицо  халитта.
Стражник перевел взгляд на телохранителя аттали.  -  Собери  всех  халиттов,
каких увидишь, причем немедленно. Веди людей в храмы. Неважно, женщины  это,
мужчины с непокрытой головой или чужеземцы. Веди всех! Атта-Хадж простит нам
этот грех.
   Аль-Тури заколебался, услышав такие  слова,  -  в  главные  храмы  Меддаи
допускались только истинно верующие в Предвечного и Слово Эль-Харфа мужчины,
и никто другой. Для женщин предназначались выстроенные  в  полуденной  части
города особые и очень красивые святилища Дочери  (или  Великой  Матери,  как
Богиню называли на побережье океана). Еще никогда женская ступня не касалась
выложенных самоцветами и горным хрусталем узорчатых полов Золотого храма.
   - Я приказываю, - повторил Туган и на свой страх и риск добавил: -  Слово
аттали! Выполняй!
   Атта-Хадж все-таки вмешался. Великому богу, в чье имя и  сущность  верили
сотни тысяч Саккаремцев и их  братьев  по  крови  в  Халисуне  и  побережных
землях,  как  видно,  показалось  оскорбительным   зреть   посвященный   ему
город-храм разоряемым чужой  силой.  Едва  Туган  произнес  эти  слова,  над
вытянувшейся к небесам луковицей Золотого  храма,  кою  венчала  трехлучевая
звезда, появились сполохи зеленого пламени  -  напоминавшие  знамена  ленты,
изменявшие цвет от  изумрудного  до  почти  лазоревого,  с  оттенком  перьев
павлина и прозрачности волны Великого океана. Божественное пламя,  явившееся
в ночи,  не  красило  лица  людей  мертвенным  оттенком  болотного  мха,  но
подчеркивало красоту изгибов скул и бровей, яркость глаз и воронову  черноту
ресниц. Страх исчез окончательно. Осаждавшие площадь звери  превратились  из
явившихся от глубин Нижней Сферы демонов  в  обычных  животных  из  плоти  и
крови, да и сам Дикий  Гон  вдруг  начал  отступать.  Пришедшие  из  пустыни
хищники словно растерялись: появившаяся в небесах  Сила  удивляла  их  своей
неизведанностью, благо  мир  безмысленных  тварей  подчиняется  совсем  иным
богам...
   Мгновенно собравшиеся халитты, услышав приказ Тугана, начали действовать.
На  главной  площади,  именовавшейся  по  названию  храма  Золотой,   сейчас
находилось не меньше двадцати тысяч  человек,  но  все  же  немногочисленная
Священная  стража,  изредка  и  благоговейно  посматривая   в   окрасившиеся
малахитовым огнем, изгоняющим ужас и  возвращающим  человеку  самообладание,
небеса, разбила толпу на отряды и  начала  отводить  в  храмы.  Захлопнулись
тяжелые  бронзовые  двери  Золотого  храма,  опустились  подъемные   створки
святилища  Эль-Харфа,  где  хранились  реликвии  Провозвестника,  с  тяжелым
натужным скрипом поползли к проемам храма Отца и Дочери  каменные  притворы,
кои разбить можно было лишь  самым  тяжелым  тараном...  Совсем  недолго  по
Золотой  площади  метались  запоздалые  беглецы,   обязательно   принимаемые
охранявшими врата халиттами, и наконец...
   Фарр, абсолютно  обессиленный,  был  готов  свалиться  прямо  на  террасу
библиотеки, выложенную плитками  розового  гранита.  Однако  его  подхватили
широченные и мозолистые ладони Тугана. Высокий халитт не  дал  упасть  юному
священнослужителю, прижал его к своей необъятной груди и чуточку встряхнул.
   - Надо уходить! - услышал Фарр хриплый шепот телохранителя аттали.  -  Ты
говорил словами Атта-Хаджа, словно сам бог вложил эти речи в твои  уста.  Не
ошибусь, предсказывая тебе Хрустальный трон Меддай. Есть  в  тебе  что-то...
особенное. Но посмотри вокруг!
   Туган довольно жестко поставил  Фарра  на  ноги  и  придержал  за  плечо.
Атт-Кадир постепенно проясняющимся взглядом обозрел опустевшую площадь  и  в
свете льющегося  с  небес  зеленого  огня  увидел  темные  тела  погибших  и
затоптанных,  черные  ручейки  крови,  протекшие  по   мраморным   мостовым,
несколько силуэтов бегущих куда-то и пока живых людей и в отдалении - быстро
движущиеся тени. Дикий Гон преодолел заставы  халиттов  и  теперь  рыскал  в
поисках добычи по белоснежным улицам города Провозвестника.
   Атта-Хадж,  как  видно,  вновь  посчитал,  что  люди  сами  управятся   с
опасностью. Свечение над головами Фарра и Тугана меркло, однако  атт-Ка-дир,
непроизвольно подняв глаза к небесам,  вдруг  различил  в  проносящихся  над
Меддаи черных тучах лицо человека лет сорока с короткой и окладистой  черной
бородой. Он смотрел вниз с тревогой и заинтересованностью. Но, скорее всего,
это было лишь видение, явившееся измученному разуму  Фарра  атт-Кадира.  Ибо
известно со времен Эль-Харфа: Всеблагой ныне и вплоть до Последнего  Дня  не
станет спускаться в Среднюю Сферу - обитель смертных.
   - Куда уходить? -  очень  слабо  пробормотал  Фарр.  Уверенность  в  себе
куда-то  исчезла,  и  смелости  добавляла  лишь   тяжелая   ладонь   Тугана,
покоившаяся на плече. - Посмотри, рассвет скоро... Небо синеет.  Глядишь,  и
переждем, а?
   - Не думаю, - коротко бросил халитт.  -  Мы  на  высоте,  но  сюда  можно
забраться по ступеням библиотеки. Я не смогу долго защищать тебя.
   Атт-Кадир осмотрелся. Здание хранилища свитков (его строили  арранты  лет
двести назад, в знак уважения к  саккаремской  религии)  представляло  собой
огромный  прямоугольный  фундамент  из   гранитных   блоков,   на   котором,
поддерживая  крышу,  стояли  розовые  резные  колонны.  Основание  колоннады
поднималось над площадью на четыре с половиной локтя - запрыгнуть,  особенно
зверю, можно, но трудновато.  Лестница  с  другой  стороны  здания.  Попасть
внутрь библиотеки невозможно - с вечера служители  заперли  двери,  а  ключи
сейчас находятся один Атта-Хадж  знает  у  кого.  Двери  близлежащих  храмов
закрыты. Вокруг - Дикий Гон.
   Фарр и Туган не двигались с места. Сейчас они находились в  относительной
безопасности, но внизу, на Золотой площади, все чаще и чаще мелькали  черные
приземистые силуэты хищников, чуявших кровь. Большая стая  царапала  когтями
неприступные двери храма Отца и Дочери, другие просто рвали  зубами  мертвую
человеческую плоть, разбросанную в самом центре города, где многие  века  не
происходило ни одного  убийс