у-ну... - скептически подумал германец. -  Высоко  же  мы  взлетели.  И
только  потому,  что  месяц  назад  случайно  встретили  на  дороге   Годфри
Клиффорда. Миром правят случайности. Элеонора, конечно, не столь  прекрасна,
как лет тридцать назад, но вспомним Томаса Мэлори. По мнению  писателя,  все
женщины подразделяются на три вида: прекрасная дама, благородная  девица,  а
также фея и колдунья. Первые две в наличии, остается найти фею..."
   Глава седьмая. Джентльмен в поисках десятки
   1-2 октября 1189 года, вечер и ночь
   Мессина, королевство Сицилийское

   Гунтер с Мишелем отбыли к Роже де Алькамо. Бессонная ночь  и  напряженное
утро  отнюдь  не  способствовали  бодрости  духа,  а   предстояло   пережить
мероприятие, которое, по мнению Гунтера,  вполне  соответствовало  заседанию
совета Лиги Наций где-нибудь в Цюрихе, совмещенному с грандиозной попойкой в
лучшем средневековом стиле. Ему пришлось побывать на банкете,  устроенном  в
Лондоне принцем Джоном, и увидеть, как это происходит - вино,  песни,  потом
опять вино и никому не видимые интриги. Однако в гостях у Танкреда и  народу
соберется побольше, и  личности  позначительнее,  а  к  тому  же  приглашены
прекрасные дамы и благородные девицы, каковые на лондонских, сугубо мужских,
посиделках отсутствовали.
   Обуянный тленной гордыней сэр Мишель, который впервые  после  нормандской
истории с Генрихом II приблизился к трону  на  расстояние  буквально  одного
шага, помялся, но все-таки решил  обойтись  без  своего  желто-сине-красного
герба и вытребовал у запасливых камеристок Элеоноры, отвечавших за  гардероб
королевы и свиты, омерзительно пышные одеяния. По покрою - обычнейшее  блио,
эдакая длинная хламида с короткими, до локтя, рукавами и четырьмя  разрезами
до пояса - два спереди и сзади, еще два по бокам. Однако  ткань,  вышивка  и
украшения переступали, по мнению германца, все мыслимые  пределы  яркости  и
хорошего вкуса. В гербе Элеоноры присутствовали детали  символов  Аквитании,
французские  лилии,  английские  леопарды,  ирландская   лира,   шотландский
чертополох, два щитодержателя в виде единорога и льва... Выставка тщеславия.
Или знак величия королевы?
   Ворот, рукава и подол украшала вышивка металлической  нитью,  в  основном
золотом, к блио полагалась парадная перевязь, а  венчала  вызывающую  зубную
боль картину непременная круглая шапка из плиссированного бархата с брошью и
ярким перышком. В  общем.  Гунтер  предположил,  что  вечером  ему  придется
нацепить на себя не парадный костюм монаршей свиты, а огромную кучу денег  -
такое роскошество обошлось казне не в один фунт.
   (Казаков недавно посчитал соотношение  средневековой  и  современной  ему
валюты, основываясь на цене за унцию золота и  стоимости  основных  товаров.
Когда выяснилось, что английский фунт, соответствующий двадцати пенсам,  или
двенадцати шиллингам (кстати, и монеты в фунт  еще  не  чеканили  -  слишком
большая  единица),   приблизительно   равен   тысяче   тремстам   пятидесяти
американским долларам, Сергей  пришел  в  экстатический  ужас.  Значит,  сэр
Мишель, поделивший между собой и оруженосцами поровну взятые с собой  деньги
(пришлось по триста фунтов на каждого), за  здорово  живешь  отдал  Казакову
сумму, через восемьсот лет составившую бы порядочное состояние - четыреста с
лишним тысяч долларов. Да здравствует средневековье!)
   Рыцарь с германцем пообедали в  кабаке,  не  желая  отягощать  хозяев.  К
счастью, на сей раз обошлось без  драк  и  непринужденного  мордобития.  Все
таверны Мес-сины были переполнены, но хозяева, чуя большую прибыль, из  кожи
вон лезли, пытаясь достойно обслужить господ крестоносцев. Затем  последовал
отдых у де Алькамо - хозяин  и  его  младший  братец  Гильом,  как  сообщила
прислуга, уже давно уехали к королю.
   Казакову пришлось несколько труднее. Во-первых, вскоре заявилась аббатиса
Ромуальдина и закатила тихий скандал. Мужчина в женской  обители  да  еще  в
жилище королевы и принцессы, где  же  благочиние  и  целомудрие?..  Элеоноре
пришлось  снова  проявить  характер  и   вполне   недвусмысленно   намекнуть
преподобной гарпии, что в делах  мирских  она  разбирается  лучше,  приносит
извинения, однако этот мессир  останется  здесь.  Во-вторых,  королева-мать,
угостив Сергея обедом (и  очень  неплохим,  надо  сказать),  долго  пыталась
выяснить, как нынче живут земли восточнее Польши и как  мессир  Серж  вообще
очутился  в  Западной  Европе?   Известно,   что   дружины   Киевского   или
Новгород-Северского "герцогств", как называла  Элеонора  русские  княжества,
служили императорам Византии.  Сестра  киевского  князя  Владимира  Мономаха
Ефросиния,   в   католичестве   Адельгейда,   вышла   замуж   за   маркграфа
Бранденбургского  Отгона,  а  князья  Всеволод  Большое  Гнездо  и  Владимир
Галицкий поддерживали  тесные  связи  с  Фридрихом  Барбароссой  и  польским
королем Казимиром Справедливым - как дружеские, так и династические... Но во
Франции и Италии русские появлялись крайне редко - купцы, монахи и не более.
   Обманывать королеву и на ходу выдумывать красивую легенду не имело смысла
- ложь моментально  раскроется,  а  говорить  правду  невозможно  тем  паче.
Поэтому Казаков сослался на  плохое  знание  языка  (вполне  справедливо)  и
сообщил, что дал обет не раскрывать своей подлинной истории.
   - А, поняла, - воскликнула  королева-мать.  -  Вы,  наверное,  изгнанник?
Натворили что-нибудь предосудительное?  Проиграли  сопернику?  Или  замешана
некая привлекательная девица, неразделенная любовь? Ну-ну, не обижайтесь,  я
только фантазирую. Если вы не хотите говорить, я не имею  права  спрашивать.
Но, Боже мой, как интересно! Никогда доселе не встречала  дворян  из  Киева,
если не считать скучных и угрюмых паломников, которых видела в Палестине!
   "Отвязалась бы ты поскорее, - подумал Казаков, старательно  изображая  на
лице любезность. Получалось плохо  из-за  особенностей  этого  самого  лица.
Какое выражение не выкраивай, все равно физиономия  глумливая.  -  Ах,  твое
величество, знала бы ты истинную подоплеку, погнала бы меня  поганой  метлой
да еще и инквизиторам заложила бы!"
   Элеонора обернулась на  стук  в  дверь  и,  по  обыкновению,  экспансивно
всплеснула руками. Видимо, это был ее излюбленный привычный жест:
   - Ангерран, снова вы?
   - Я, госпожа, как фальшивая монета - всегда возвращаюсь.
   Величественный пожилой рыцарь с седыми волосами и аккуратно  постриженной
бородкой вновь поглядывал на королеву с веселым выражением голубых глаз.
   - Я же сказала, что смогу принять вас только ближе к вечеру!
   - Ближе к вечеру, - ухмыльнулся мессир Ангерран, - все начнут копошиться,
будто тараканы, а  к  вам  будет  невозможно  пройти  из-за  комариного  роя
фрейлин, камеристок и служанок, которые станут обряжать вас в отвратительное
платье всех цветов радуги. У Танкреда мы поговорить не сумеем - меня туда не
звали;
   - Я вас приглашаю! - гостеприимно заявила Элеонора.
   - Нет, нет, - Ангерран прошел в комнату и, не спросив разрешения,  уселся
на ближайший к Казакову стул,  -  мне  такие  развлечения  уже  неинтересны.
Возраст, жизненный опыт и плохой желудок. Вы, как я погляжу, не скучаете?
   Седой бросил развязный взгляд на Сергея и надолго его задержал.  Казакова
чуть покоробило. Сложилось впечатление, будто Ангерран его очень серьезно  и
тщательно оценивал, пытаясь по виду определить, что перед ним за человек. Но
хуже  было  другое:  в  небесно-синих  очах  мессираде  Фуа   прослеживалось
узнавание. Нет, вовсе не потому, что они  познакомились  не  столь  давно  в
разгромленном кабачке  Джарре.  Казакову  почудилось,  что  Ангерран  сейчас
пытался ему сказать нечто наподобие:
   "Сударь, может, нам стоит обговорить незаконченные прежде дела?"
   - Давайте я вас представлю, - прощебетала Элеонора, но Ангерран  перебил.
Перебил королеву так, словно отмахивался от надоедливой любовницы:
   - Мы знакомы. Госпожа моя, мне крайне неприятно нарушать ваш tete-a-tete,
но у меня новости...
   "Может, он бывший ее любовник? - почему-то решил Казаков. - Или очень  уж
доверенное лицо, позволяющее себе обращаться с  Элеонорой  чересчур  вольно?
Забавный старикан... Мишель вроде говорил, что он из малоизвестного рода..."
   - Мессир Серж, по вашему усталому взгляду я вижу, что  после  трапезы  вы
отяжелели, утомились  и  хотите  отдохнуть,  -  вымолвила  королева-мать.  -
Пойдите в соседнюю комнату, там есть небольшая, но удобная постель. В  вашем
возрасте необходимо поспать несколько часов днем. Я вас разбужу, как  только
это станет необходимо.
   "Тайны Мадридского двора. То есть не Мадридского, а Мессинского. - Сергей
встал, весьма неуклюже поклонился и пошел к двери, но  не  захлопнул  ее  до
конца, а как бы невзначай оставил небольшую щелку.  -  Конечно,  чем  меньше
знаешь, тем крепче спишь, но, поскольку "клопов" здесь нет и быть не  может,
придется банально подслушивать. Ведь интересно! Если уж мы замешаны в  столь
чудесной авантюре с королями и таинственными незнакомцами,  то  лучше  знать
правду, чем потом расхлебывать последствия своего незнания".
   Ничего не вышло.  Устроившись  на  жестковатом  ложе,  Казаков  попытался
вслушаться, но не понял из речей Элеоноры и  мессира  Ангеррана  ни  единого
слова. Они перешли на абсолютно непонятный  язык,  по  произношению  отчасти
похожий на французский и в то же время  изобилующий  более  приличествующими
испанскому гортанными звуками. Оставалось только спать.
   Глупые изобретения цивилизации вроде пригласительных  билетов,  нагрудных
бейджей или визитных карточек в двенадцатом веке благополучно отсутствовали.
   Единственной визитной карточкой являлся родовой герб,  а  роль  билета  с
пометкой "VIP" выполнял твой сюзерен.
   Вполне  естественно,  что  молодой  сицилийский  король  Танкред  не  мог
пригласить к себе всех до единого дворян,  явившихся  на  Сицилию  вместе  с
королями-крестоносцами.  Танкреду  было  достаточно  позвать  на   праздник,
посвященный  дню  святого  Ремигия  и  венценосным  гостям  острова,  только
Ричарда, Филиппа и Элеонору, а уж сами монархи имели право выбрать тех,  кто
будет сопровождать августейших особ на королевский пир. Каждый мог  привести
с собой весьма ограниченную, но  блестящую  свиту,  по  негласным  уложениям
составлявшую  от  двадцати  до  полусотни  человек.  Впрочем,  богатство   и
значимость хозяина только подчеркивались большим количеством  гостей  -  это
значило, что он может накормить  и  приветить  всех.  Сицилия  не  столь  уж
богатое королевство, но ради особого случая Танкред ухлопал на  обустройство
праздника не меньше половины собранных за год налогов и добычи,  взятой  его
пиратами на побережье Берберии.
   Присутствовало не меньше трехсот гостей. Под грандиозное пиршество заняли
огромное помещение мессинского замка, в другие  времена  обычно  выполнявшее
роль тронной залы. Трон пришлось вынести, а на возвышении поставить стол для
монархов. Папу Римского Климента тоже приглашали, но  более  из  вежливости,
нежели с надеждой - святейший понтифик все равно отказался бы участвовать  в
светских  увеселениях.  Зато  приехали  два  кардинала  курии  из  тех,  что
помоложе, - монсеньеры Синибальдо де Монтичелло и Пьетро Орсини.
   Основное пространство было занято козлами, на  которые  положили  широкие
доски, укрытые скатертями. Посреди зала оставалась довольно широкая площадка
для представлений и танцев. А уж на  украшения  Танкред  не  поскупился:  на
особых постаментах разместились "живые фигуры" - одетые  в  римские  костюмы
молодые люди и девицы, призванные изображать нечто  аллегорическое,  пол,  в
обычное  время  застланный  соломой,  усыпали  сплошным  ковром  цветов,   в
гигантских шандалах горели тысячи длинных свечей, способных не  гаснуть  всю
ночь, курились ароматницы, исторгая  к  потолку  сизоватый  дымок,  пахнущий
ладаном, опием или розовой водой, у стен громоздились бочонки с  винами  для
тех, кто не мог дождаться начала ужина и  желал  как  можно  скорее  поднять
настроение... Праздновать собирались с размахом и наибольшим тщанием.
   После повечерия, когда значительная часть гостей  уже  собралась,  однако
садиться за стол еще никто не хотел и господа дворяне либо беседовали  между
собою, либо оценивали достоинства сицилийских вин, прибыла королева Элеонора
со свитой. Рядом шествовала Беренгария - принцесса исполнила свое желание  и
к платью цвета морского  пурпура  надела  купленные  сегодня  драгоценности.
Никакого золота, только серебро, хранящее единый стиль во  всех  украшениях.
По мнению Казакова, смотрелось чудесно. По мнению общества - необычно.
   Сопровождаемые поклонами и  расшаркиваниями,  королева-мать,  свитские  и
принцесса  прошли  через  весь  зал,  герольд  указал   места,   где   могут
расположиться за столом Элеонора и Беренгария, а прочие члены свиты -  шесть
пожилых дам, сэр Мишель и Гунтер - устроились за длиннющим столом  справа  и
чуть в отдалении: ближайшие к монархам сиденья заняли  герцоги.  За  креслом
королевы-матери  осталась  лишь   особо   доверенная   мадам   де   Борж   -
пятидесятилетняя  аквитанская  вдова.  Тыл  Беренгарии   прикрывал   молодой
невозмутимый шевалье в костюме наваррского двора.
   - Ждем Филиппа-Августа, - громко сказала Элеонора своей верной камеристке
и Казакову. - Ричард где-то в зале, но я его не вижу, слишком  много  людей.
Так и мельтешат. Шевалье, пока Танкред не объявил начало  праздника,  можете
пойти  и  развлечься.  Познакомьтесь  с  кем-нибудь,  выпейте   вина...   За
принцессой я пригляжу.
   Казаков бросил взгляд на Беренгарию и, увидев, как та кивнула, соглашаясь
с Элеонорой, побрел искать Гунтера с Мишелем.
   С ним раскланялись только Роже де Алькамо и Гиль-ом,  мгновенно  узнавшие
оруженосца сэра Мишеля. Остальные просто не обращали внимания на незнакомого
дворянина в наваррских цветах.
   - Простите, сударь.  -  Казакова  вдруг  окликнул  бородатый  господин  в
желто-красном. - Мы не знакомы?
   - Не имею чести, - процедил сквозь зубы Сергей.
   - Педро Барселонский, - представился бородач, выглядевший лет на сорок. -
Дядя принцессы Беренгарии. Я прежде  никогда  не  видел  вас  в  свите  моей
племянницы.
   - Спросите обо мне у Элеоноры Аквитанской, -  быстро  ответил  Казаков  и
поскорее нырнул в толпу, не желая развивать разговор. Дон Педро все-таки был
графом и наперечет помнил всех приближенных своего брата Санчо.  Нет  ничего
хуже, чем нарваться на заботливого дядюшку, который мигом  начнет  выяснять,
что за верный паладин появился у любимой родственницы?
   Мелькнули режущие глаза красно-сине-золотые одежды аквитанских вассалов -
вот и Гунтер с Мишелем. Стоят в пестром кругу господ, столпившихся  рядом  с
тем самым смазливым юношей, что сопровождал Ричарда в церкви. Ну конечно,  и
Львиное Сердце здесь.
   Только сейчас Казаков сумел рассмотреть легендарного  английского  короля
во всех подробностях.  Высок  и,  без  сомнений,  невероятно  силен.  Волосы
схвачены  золотым  шнурком,  в  цвет  кудрей  -  такие   обычно   называются
"соломенными". Черты лица крупные  и  резковатые,  что,  правда,  отнюдь  не
убавляет  своеобразной  диковатой  красоты.  Женщинам  такой  рыцарь  должен
безумно нравиться. Потому и сгрудился вокруг  короля  целый  сонм  девиц  на
выбор:  француженки,  сицилийки,  бургундки...  Казакову  пришло  в   голову
сравнение с  появлением  на  людях  кинозвезды.  Все  то  же  самое,  только
автографы не просят, зато в один голос канючат:
   "Мессир Бертран, ваше величество! Спойте, мы вас умоляем!"
   Казаков,  желая  подтвердить  свои  подозрения,  протолкался  к  Гунтеру,
невежливо распихивая локтями восхищенных поклонников, и, потянув германца за
рукав, спросил:
   - Это кто с королем?
   - Бертран де  Борн,  европейская  знаменитость,  -  по-английски  ответил
Гунтер, не желая, чтобы его поняли окружающие. - На мой  взгляд,  редкостный
вертопрах,  но,  как  говорят,  чертовски  талантлив.  Если  он   перестанет
ломаться, это утверждение можно будет проверить.
   Ричард,  приобняв  Бертрана  за  плечи,  насладился   восторгом   гостей,
окруживших первого рыцаря и первого менестреля, и наконец что-то зашептал на
ухо фавориту. Бертран де Борн снова покривил  тонкие  губы,  однако  вытянул
из-за спины роскошную кипарисовую виолу.
   - О чем? О чем должно гласить новое лэ мессира Бертрана? -  Голос  короля
оказался излишне глубок - грубоватый бас лондонского пивовара, способного  и
поговорить  на  философические  темы,  и  прикрикнуть  на  разбуянившихся  в
трактирном зале оксфордских ваган-тов. - Куртуазная любовь? Древние легенды?
Битвы в Святой земле? Или нравоучительная баллада?
   Общество  заколебалось.  Куртуазная  любовь  -  замечательно,  но  старо,
предания ушедших лет известны всем и  давным-давно,  к  чему  слушать  новый
перепев баллад Кретьена де Труа? Нравоучений же хотелось меньше всего.
   - Про Святую землю! - вдруг выкрикнул осмелевший сэр  Мишель.  Его  шумно
поддержали - тема Крестового похода  в  этом  году  пользовалась  наибольшей
популярностью.
   - Show must go on, - очень тихо высказался Казаков и  добавил  по-русски,
чтобы даже Гунтер его не понял: - Вообще-то Ричарду не мешало бы узнать, что
привело к безвременной кончине Фредди Меркьюри...
   Бертран де Борн осмотрел длинный гриф двенадцатиструнной виолы и  наконец
соизволил взять первый аккорд. Звук  получался  глуховатым  -  металлических
струн в эти времена не знали и выделывали их из бараньего кишечника. Песенка
же оказалась вполне неплоха: мэтр Бертран подтвердил свое право  именоваться
одним из лучших менестрелей Европы.

   К стенам, где кладку серых камней
   Плавит тепло лучей,
   Мы направляем своих коней
   И острия мечей.
   Шелк моего плаща - белый саван
   Проклятой Богом орде...
   Ave Mater Dei!
   Есть два пути - либо славить свет,
   Либо сражаться с тьмой.
   Смертью венчается мой обет,
   Как и противник мой.
   Крест на моей груди ярко ал,
   Как кровь на червленом щите...
   Ave Mater Dei!
   Лица - в темницах стальных забрал,
   Сердце - в тисках молитв.
   Время любви - это лишь вассал
   Времени смертных битв.
   Взгляд Девы Пречистой вижу я
   В наступающем дне...
   Ave Mater Dei!

   "Вдохновенно, - подумал Гунтер, который в отличие от Казакова в  точности
понимал текст. - И голос у Бертрана хороший. Профессионал  остается  таковым
даже в двенадцатом веке. Жаль только, инструменты не слишком добротные".
   Благородные  дворяне  внимали,  затаив  дыхание,  молодежь  смотрела   на
трубадура самыми восторженными глазами, а король Ричард улыбался, но  улыбка
его выглядела несколько натянутой. Ричард и  сам  сочинял  куртуазные  лэ  и
героические  баллады,  однако  великой  славы  Бертрана  пока   не   достиг,
предпочитая держать при себе знаменитого поэта и складывать песни  вместе  с
ним. Однако разделять с кем-то славу - еще не значит владеть  ею  полностью.
Зато приближенный к королю Англии песнопевец бросает тень своего  величия  и
на трон...
   Бертран де Борн взял более низкие  аккорды  и  начал  петь  потише,  явно
показывая контраст между первой и второй частями баллады:

   Если я буду копьем пронзен
   И упаду с коня,
   Ветром мой прах будет занесен
   С павшими до меня.
   Нет, это не смерть, а только
   Ангельских крыльев сень...
   Ave Mater Dei!
   Время смешает наш общий тлен,
   Пылью забьет уста.
   Буду лежать я в Святой земле
   Так же, как гроб Христа.
   И время обмануто -
   Vivat Вифлеемской звезде!
   Ave Mater Dei! Ave Mater Dei!

   Финальный жест был красив и, судя  по  всему,  отработан  долгим  опытом:
Бертран в последний раз прошелся пальцами по струнам виолы,  завершил  песню
тишайшим и очень грустным  аккордом  и  картинно  уронил  голову  на  грудь,
тряхнув темными волосами.
   Аплодисментов не последовало -  радостно  хлопать  в  ладоши  в  нынешние
времена еще