, почему Драйбен так  напуган.
Он обернулся, поднес  руку  к  черному  потеку,  и  тот  сразу  отпрянул.  -
По-моему,  оно  просто  очень  любопытное,  хочет   посмотреть   на   людей.
Представьте, сколько веков оно там сидело - в темноте и одиночестве!
   - Оно вас боится. - Драйбен выделил последние слова  голосом.  -  А  меня
пытается сожрать!
   К счастью, подземная тварь (если, правда, тварью можно назвать нечто,  не
имеющее тела, облика, а только цвет и жгучую силу) не пожелала выползать  на
солнечный свет, оставаясь в тени.  Вдобавок  между  нею  и  Драйбеном  стоял
Асверус, которого она явно не удостаивала звания добычи.  Драйбен  нагнулся,
разглядывая ступню, затем уселся на горячий песок и вытянул ногу.
   - Ого! - поразился Лаур. - Это что?
   - Ожог, - слегка дрожащим голосом пояснил Драйбен. - Эта мерзость спалила
мои сапоги и добралась до ступни.  Видите,  какой  пузырь?  Останься  я  там
подольше, она превратила бы меня в пепел.
   Действительно, начиная от пальцев и  заканчивая  косточками  лодыжки,  на
коже ступни нардарца красовался сильный ожог. Будто ногу опускали в  котелок
с кипятком. Покрасневшая кожа, несколько надувшихся пузырей...  Асверус  зло
хмыкнул, вытащил меч и,  взглянув  на  колыхавшееся  у  входа  в  подземелье
непроглядно-черное марево, попытался ударить по нему клинком. Мрак  съежился
и отпрянул.
   - Вот зараза! Почему же тогда...
   - Не знаю почему! - рявкнул в ответ Драйбен и поднялся. - Стойте рядом, я
попробую. Если что - вы его отпугнете.
   ...Судьба меча бывшего эрла  Кешта  оказалась  весьма  плачевной.  Острие
погрузилось в туманную субстанцию, нардарец вскрикнул и выпустил  из  ладони
мгновенно нагревшуюся  рукоять,  а  когда  Асверус  подхватил  упавший  меч,
выяснилось  следующее:  лезвие  до  половины   было   разъедено   ржавчиной,
неприглядными коричневатыми кавернами и рытвинами, наконечник вообще  исчез,
а сталь выглядела так, будто не одну тысячу лет провалялась  в  каком-нибудь
древнем захоронении наподобие Аласорского.
   - М-да. - Асверус с подозрением поглядывал то на испорченный  клинок,  то
на загородивший проход черный туман. - И как это понимать?
   - Очень просто, - с нескрываемой злостью ответил Драйбен. -  Вы  хватаете
свою вазочку или что это там, и мы  сматываемся  отсюда.  Причем  как  можно
быстрее.
   * * *
   Тускло поблескивающая золотая чаша из Аласорской гробницы стояла  посреди
шатра,  принадлежащего  нардарскому  посланнику  Асверусу  Лауру,  сам  Лаур
восседал напротив нее на  потертых  подушках,  попивал  вино  из  небольшого
изящного    кувшинчика    и    с    неудовольствием    созерцал    Драйбена,
перебинтовывавшего ступню обрезками чистых тряпок.
   Путь от Аласорского кратера, где обнаружились гробницы, был благополучен:
скелеты, валявшиеся у дороги, не поднялись, сжимая в руках ятаганы и  сабли,
песчаных бурь не случилось, призраки не являлись (да  какие  призраки  могут
быть посреди солнечного дня?), а стерегущее  пещеру  бестелесное  чудище  не
пожелало отправляться вслед  за  нарушителями  покоя  старинного  некрополя.
Единственной неприятностью был ожог, полученный Драйбеном,  и  отсутствие  у
него сапог - в Саккареме стремена жесткие,  кованые,  а  вовсе  не  ременные
петли, в которых нога чувствует  себя  более  комфортно.  Вдобавок  Драйбену
предстояло добывать новый меч взамен уничтоженного стражем гробницы.
   По дороге  компаньоны  условились  никому  пока  что  не  рассказывать  о
странностях, сопровождавших этот "поход за сокровищами", да и посоветоваться
было не с кем: Кэрис, способный хоть что-то разъяснить, уехал в  Аррантиаду,
а занимать время придворных мудрецов шада Даманхура не имело  смысла  -  все
равно они ничего не сумели бы растолковать. Аласор как был тайной, так ею  и
остался.
   - Болит? - участливым тоном  осведомился  Асверус.  В  ответ  послышалось
буркнутое сквозь зубы ругательство. По приезде в лагерь пришлось  обратиться
к лекарю шада, чтобы тот выдал мазь от ожогов. Она, без сомнения,  помогала,
но еще несколько дней Драйбену предстояло мучиться и  хромать.  Кроме  того,
никакой сапог обуть было невозможно, да и  не  следовало,  -  пузыри  тотчас
загноятся, перепрев под кожей, сжимающей ступню и  не  пропускающей  воздух.
Асверус посоветовал сделать проще:  взять  аррантские  сандалии,  а  лодыжки
замотать тканью и закрепить ее ремнями. Несколько необычная  мода,  но  кому
какое дело, во что обут компаньон посла светлейшего кониса Юстиния?
   - Еще бы не болело. - Драйбен  закрепил  корпию  и  ремешки  сандалий.  -
Ладно, потерплю. Главное, мы остались живы и даже приволокли  трофей.  Между
прочим, даже моих хилых способностей хватает, чтобы распознать: магия в  нем
напрочь отсутствует. Просто красивая и древняя  золотая  игрушка.  Наверное,
еще и очень дорогая. Вопрос в другом, мой дорогой Лаур: я  впервые  в  жизни
столкнулся с  настолько  мощным  магическим  воздействием,  сохранившимся  с
доисторических времен. Я не рассматриваю сейчас пещеру  Хозяина  Самоцветных
гор - он сам по себе и не принадлежит Большому Творению, -  я  имею  в  килу
другое. Это было волшебство. Здешнее. Непонятное людям, но созданное в нашем
мире. И оно хранилось в Аласоре многие столетия, не растрачивая силу!
   - Подождите-ка. - Асверус неожиданно помрачнел.  -  Вы  объясняли,  будто
древние расы всегда ставили охранников в своих  гробницах,  чтобы  никто  не
побеспокоил покой мертвых. Не было таких случаев, чтобы  хозяева  некрополей
ставили других стражей - берегущих мир живых от мира мертвых?  Чтобы,  упаси
нас от этого Негасимое Пламя, покойнички наружу не полезли? Понимаете, о чем
я?
   - Мысль интересная, но совершенно нереальная, - с высокомерием,  присущим
только волшебникам-профанам, заявил Драйбен и  потянулся  за  вином.  -  Это
закон живой природы: если душа  покинула  тело,  она  никогда  не  вернется.
Мертвые не воскресают. Все известные твари, которых мы считаем "умертвиями",
то бишь живущими  после  смерти,  являются  не  чем  иным,  как  скоплениями
магической энергии или вымыслом. Можно вызвать ушедший за грани мира  дух  и
даже очень ненадолго вселить его в мертвое тело, но воскресить человека  или
любое другое живое существо нельзя. Подобное относится к разряду сказок  или
религиозных вымыслов.
   - Людей или погибших альбов, допустим,  воскресить  нельзя,  -  настаивал
Лаур. - Потому что мы родственны. Собственно, известно множество  историй  о
метисах, в которых одновременно текла кровь человека, дверга,  альба,  вилии
или иных существ, подобных нам... А если мы имеем дело с чем-то посторонним?
Кто такие псиглавцы? Не более чем легенда? А другие создания, о которых  нам
известно хоть что-то?  Кро  мара  или  бохан  ши,  например?  Они  входят  в
конгломерат народов, населяющих или населявших этот мир, но абсолютно  чужды
людям и их сородичам. Откуда мы  знаем,  вдруг  подобный  псиглавец  получал
смерть не в качестве отдохновения и избавления от тягот телесного мира, а  в
качестве наказания? И смерть для них была не естественна, как для нас? Вдруг
они хотят вернуться из царства теней? Или в этом некрополе замуровали  таких
тварей, что и вообразить тошно?
   - у вас  не  по  возрасту  развитое  воображение,  -  насмешливо  фыркнул
Драйбен. - Как снимать с  гробницы  золотые  чаши,  так  вы  первый,  а  как
подумать об ответственности... Асверус,  можете  быть  спокойны.  Мы  просто
столкнулись  с  очень  древним  заклинанием,  охраняющим   от   разграбления
святилище древнего народа. Что характерно, даже оно вас не удержало от того,
чтобы вывинтить этот сосуд и приволочь его с собой.
   -  Но  погибшие  караваны?  -  запальчиво  вопросил  потомок   нардарской
династии. - Жуткие легенды, окутывающие Аласор? Думаете, они создавались  на
пустом месте? А та огромная груда костей на дороге?
   - Масса неприятных случайностей и совпадений,  -  уверенно  и  безмятежно
ответил нардарец. - Припомните-ка историю родной  страны:  призрачный  замок
тана Вителькова,  тайные  пещеры  в  Самоцветных  горах,  чудовище  с  болот
владения Ронин и так далее, и так далее.  Все  это  существует,  но  оно  не
опасно. А ежели разбойники вырезают возле Ронинских трясин купеческий  обоз,
то какая сказочка загуляет по округе  через  седмицу?  Правильно,  из  топищ
выползло знаменитое проклятье эрла Ронина -  помните  тамошнего  гигантского
трехглавого пса? - всех пожрало и не подавилось. Плевать, что на самом  деле
везомые купцами товары угодили к перекупщикам,  а  тела  убиенных  грабители
покидали в болото. Я достаточно ясно объяснил?
   Некоторое время стояла глубокая  тишина,  только  из-за  матерчатых  стен
палатки  доносились  резкие  саккаремские  фразы  разводящего  да  невнятное
позвякивание оружия караула. Асверус, как  видно,  поразмыслил  и  собирался
что-то добавить к сказанному, но вдруг полог  шатра  откинула  чья-то  рука.
Свет масляных ламп выхватил смуглое бородатое лицо  сотника  личной  гвардии
шада.
   - Благороднейший посол, - саккаремец  быстро  поклонился,  -  Солнцеликий
Даманхур немедленно требует  тебя  к  себе.  Разъезды  донесли,  что  войско
мергейтов в одной ночи перехода отсюда. Говорят, его  ведет  сам  нечестивый
хаган Гурцат.
   - Наконец-то, - непроизвольно выдохнул Драйбен. - Мы уж заждались.
   * * *
   В Альбаканской пустыне ночи прохладны, но возле Аласора  после  заката  с
гор начинал дуть постоянный теплый ветерок, относивший прочь  от  окруживших
гряду небольших оазисов холодный воздух ночной пустыни.  Гвардейская  охрана
лагеря шада привыкла к этим особенностям, и заступившие на очередную  ночную
стражу воины недоуменно ежились: на стоянку вдруг опустился настоящий мороз.
Он, конечно, не шел ни в какое сравнение с зимними  холодами  где-нибудь  на
полуночи Нарлака или в  предгорьях  Самоцветного  кряжа,  но  все  равно  от
леденящих порывов  ветра  не  спасали  самые  лучшие  шерстяные  халаты  или
принятое внутрь крепкое вино.
   Звезды расцветили небо, как граненые стекляшки - черный халат  дворцового
астролога, и, казалось, поглядывали вниз с  настороженным  удивлением:  что,
мол, за чудеса происходят в мире  смертных?  Последняя  и  слабая  розоватая
полоска заката давно исчезла,  задавленная  мощью  навалившейся  на  материк
Длинной Земли холодной  ночи,  взошла  тусклая  и  чудившаяся  больной  луна
Сир-рах. Один ее край заметно потемнел в предвестии скорого затмения.
   Десятник Калибб, служивший в отряде  личных  телохранителей  Солнцеликого
шада, вскоре после наступления часа Волка отправился в обход  караулов.  Сам
государь Даманхур, вожди союзнических армий,  саккаремские  военачальники  и
высокородные послы чужедальних государств в это  время  совещались  в  шатре
повелителя Саккарема, обсуждая  последние  тревожные  новости:  Гурцат,  как
всегда быстро и внезапно, форсировал Урмию, часть войска степняков  пошла  к
полуночи, минуя Меддаи, и наверняка готовилась атаковать Нардар, а вторая  и
большая скорым маршем двинулась через пустыню к Аласору.  Где-то  поблизости
находились не менее шести с половиной конных туменов  -  от  шестидесяти  до
семидесяти тысяч безумных мергейтов и  саккаремских  кочевников.  Силы  были
приблизительно равны, вдобавок Гурцат не имел в своем распоряжении пехоты, в
которой могла бы завязнуть конница противника... Если  битва  состоится,  то
остается лишь молить Атта-Хаджа о даровании победы.
   Калибб являлся человеком придирчивым и аккуратным. Коль  на  его  совести
этой ночью лежит командование всей полуночной  стражей,  значит,  он  должен
лично осмотреть каждый пост охраны, проверить, не задремал ли кто  (подобное
преступление каралось беспощадно), а в случае  надобности  усилить  караулы.
Спаси и помилуй Атта-Хадж от злого разума хагана мергейтов - за  время  этой
войны не раз случалось, когда  командиры  степного  войска  посылали  вперед
летучий отряд  смертников,  предназначенный  лишь  к  одному:  под  покровом
темноты ворваться во вражеский стан, нанести как можно  больший  урон  и  по
возможности уничтожить предводителей.
   За много дней, проведенных саккаремской армией и шадом возле  ноздреватых
Аласорских скал, Калибб наизусть разучил всю хитрую  систему  постов  вокруг
лагеря Даманхура и его тысячников и теперь мог ходить по оазису с  закрытыми
глазами или в кромешной тьме. Здесь нужно пройти шесть шагов  в  сторону  от
озерца, образованного родником, повернуть чуть правее и через двадцать шагов
четыре раза хлопнуть в ладоши - три раза быстро и один  после  паузы.  Тогда
четверка гвардейцев поймет, что приближается свой, и  не  начнет  палить  из
самострелов в темноту.
   Никто не ответил Калиббу, хотя  вымуштрованные  воины  обязаны  были  его
окликнуть. Десятник нахмурился, повторив сигнал.
   Тишина.
   Калибб слегка оторопел. Впервые за  двадцать  лет  беспорочной  службы  в
охране самого шада, где звание десятника было почти  равнозначно  армейскому
тысячнику, выставленный караул - будь то в  мельсинском  дворце,  охотничьем
лагере шада где-нибудь под Кух-Бенаном или в военном становище - не  пожелал
ответить. Это могло означать две вещи. Первое и наиболее невозможное: охрана
самовольно покинула пост. За подобные выверты виновные карались  немедленной
смертью. Второе: напал хитроумный враг и  перебил  всех.  Однако  уничтожить
сразу четверых отлично владеющих оружием телохранителей шада крайне  сложно.
Хотя бы один мог поднять шум и переполошить прочие посты охраны.
   "Их могли срезать одновременными выстрелами из нескольких самострелов,  -
напряженно прикинул Калибб, без сомнения принимая вторую версию, объяснявшую
молчание  караула.  -  Но  в  такой  кромешной   тьме   невозможно   попасть
одновременно четверым в сердце или горло. Если, правда, у  тебя  нет  зрения
волка или рыси..."
   Десятник принял самое простое решение - не поднимать панику,  а  пойти  и
глянуть самому. Благо двигаться он умел тише  белого  барса,  выслеживающего
муфлона на снежных склонах. Света было недостаточно - луна Сиррах  закрылась
черным пятном затмения, но блеска  звезд  хватало  для  того,  чтобы  смутно
разглядеть происходящее в окружности семи или десяти шагов.
   Ужасно мешали колыхавшиеся из-за  ледяного  ветра  Аласора  листья  тощих
оазисных пальм, создававшие шевелящиеся неприятные тени, складывавшиеся то в
пасти чудовищ, то  в  силуэты  крадущихся  к  середине  лагеря  мергейтов  с
обнаженными саблями  в  руках.  Однако  Калибб  недаром  много  лет  охранял
саккаремских  повелителей  -  вначале  шада  Бирдженда,  а  затем  его  сына
Даманхура. Он знал, что любое движение должно сопровождаться  звуком.  Пусть
очень тихим, незаметным, но все-таки звуком. Тени безмолвны, и бояться их не
следует. Если впереди крадется степняк-смертник, то под его мягкими сапогами
непременно зашелестит трава или осыплется песок, будет слышно  его  дыхание,
появится запах... А сейчас все тихо, будто в склепе.
   Калибб почувствовал, что его колотит. Нет, вовсе не от страха - проживший
на свете сорок два года, из которых два  десятка  лет  было  отдано  ремеслу
меча,  десятник  давным-давно  отучился  бояться  телесного  противника,   а
бестелесные твари, как известно, вреда человеку нанести  не  могут.  Руки  и
колени дрожали от холода. Калибб с удивлением  отметил,  что  изо  рта  идет
густой пар. Не мгновенно рассеивающиеся  язычки  призрачного  тумана,  какие
обычно выдыхаешь  во  время  холодной  пустынной  ночи,  а  настоящие  клубы
нагретого человеческими легкими воздуха.
   Подойдя на расстояние пятнадцати шагов  к  караулу,  он  заново  повторил
сигнал - три удара и еще один.
   Абсолютное, гробовое молчание. Даже широкие пальмовые  листья  не  издают
обычного жесткого  похрустывания,  хотя  продолжает  дуть  довольно  сильный
ветерок. По крайней мере, он колыхал полы халата десятника.
   Калиббу ничего не оставалось делать, как обнажить саблю  и  выйти  на  то
место, где должны были стоять стражники седьмого  караула  внешней  охранной
цепи.
   Пусто. Никого. Не брошены на сухую почву вещи или оружие, нет  трупов,  и
только в  звездном  свете  на  темной  траве  виднелись  какие-то  беловатые
силуэты.  Поначалу  Калибб  просто  скользнул  по  ним  взглядом,   осмотрел
близлежащие заросли черной осоки, окружавшей текущий  по  оазису  ручеек,  и
свободной  левой  рукой  сдернул  на  всякий  случай  с   пояса   маленький,
укладывавшийся в ладонь, пятизарядный  самострел  -  идеальное  и  бесшумное
оружие. Когда один стальной болт выбрасывается тетивой  с  ложа,  достаточно
большим пальцем руки  взвести  механизм  ворота,  одновременно  натягивающий
металлическую струну и выдавливающей из полой внутри рукояти  новую  стрелу,
готовую  отправиться  по  назначению.  Пять  мгновенных  выстрелов  тяжелыми
стержнями размером с калам писца.
   - Стража Солнцеликого шада,  -  почему-то  неуверенным  и  тихим  голосом
провозгласил Калибб. -  Если  кто  меня  слышит,  требую  отозваться,  иначе
умрешь!
   Порыв ветра зашелестел в осоке. Палец десятника  непроизвольно  нажал  на
медный крючок спуска. Болт с визгом улетел в траву и  было  слышно,  как  он
ткнулся в прибрежный песок ручейка.
   - Все демоны Нижней Сферы и зубастая их мамаша! -  процедил  сквозь  зубы
Калибб, заново взводя самострел. Бронзовый, смазанный лучшим  маслом  болтик
выполз и затаился в желобе под тетивой. - Ну, вылезайте!
   Это  уже  было  ошибкой.  Ни  в  коем  случае  не  следует  провоцировать
возможного  противника.  Десятник  был  обязан  закричать  и  поднять  общую
тревогу. Или продолжать разведку в тишине.
   Калибб завопил, но вовсе не в попытке созвать остальную  стражу,  которая
должна будет уничтожить врага. Десятнику  вдруг  почудилось,  что  его  ноги
оказались в огне - в самом жарком сердце кузнечного горна.
   Он попытался подпрыгнуть, это не  удалось.  Калибб  грузно  завалился  на
левый бок и тотчас учуял отвратительный запах горящего хлопка  и  шерсти,  а
левый локоть будто бы погрузился в расплавленный металл. Прямо перед глазами
обезумевшего от боли десятника запрыгали волны кромешной мглы,  он  заметил,
что лежит в чем-то наподобие довольно большой лужи разлитого масла из черных
оливок. Только это озерцо не было  спокойным  и  гладким,  а  волновалось  и
кипело брызгами,  словно  в  ярости.  Последним,  что  увидел  Калибб,  была
внезапно поднявшаяся из черной жидкости трехпалая лапа, с размаху  накрывшая
его лицо.
   "Силуэты на траве, - в самый последний миг телесной жизни подумал Калибб.
- Прах сожженных этой мерзостью караульных..."
   Небольшая черная лужица, завершив свое дело и оставив на  полянке  оазиса
еще одну горку пепла в  форме  человеческого  тела,  приостановилась,  будто
раздумывая, и поползла куда-то в глубь  оазиса.  То,  что  крики  пожранного
человеческого  существа  встревожили  соседние   караулы,   ее   ничуть   не
беспокоило.
   * * *
   - Государь, диспозиция крайне проста: центр составит пехота Аррантиады  и
сегванов, за ними и  по  флангам  расположатся  конники,  а  за  скалами  на
полуденном восходе  встанут  резервные  десять  тысяч  тяжелой  кавалерии  -
нарлакские,  саккаремские  и  халисунские  отряды.  Без  всякого   сомнения,
мергейты вначале ударят по более легкой добыче - пешим воинам, однако дорогу
им перекроют тяжеловооруженные латники, замаскированные рвы и приготовленные
для лошадей колья. Даже если степняки  прорвутся,  они  намертво  увязнут  в
битве с пехотой. В это время слева и справа их обойдет наша конница.  Войску
резерва останется только завершить разгром...
   - Послушать вас, благородный Гермед, так выиграть сражение  с  мергейтами
куда  проще,  чем  выпить  чашу  шербета.  Спрашивается,  почему  мы  всегда
проигрывали?
   - Солнцеликому должна быть хорошо известна тактика варваров. - Аррантский
посланник, входивший в военный совет шада Даманхура, говорил снисходительно,
балансируя на той границе, где вежливость рискует превр