ленеть взглядом и
глоткой, перерезанной  от  уха  до  уха.  В  лунном  свете  кровь,  толчками
вытекающая из глубокой и узкой раны, казалась черной и блестящей, как  некий
драгоценный камень.
   Гай судорожно сглотнул - его не пугало зрелище смерти, но всегда ужасало,
с какой легкостью можно лишить человека жизни. Вдобавок он еще  помнил  звук
голоса Хайме, его отчаянное стремление сохранить верность семье и  недоверие
к чужеземцам и, может быть, первое самостоятельно принятое решение,  которое
он не смог осуществить...
   - Что же такое ты знал? - пробормотал сэр Гисборн и запоздало понял,  что
обращается к пустоте - компаньон исчез. Скорее  всего  бросился  обратно  на
галерею, в надежде если не догнать убийцу, то  хотя  бы  найти  какие-нибудь
оставленные им следы. Гай не думал,  что  Мак-Лауду  повезет,  однако  любой
поступок, имеющий целью установление виновного, лучше бездействия.
   "Что мы скажем  его  родным?  -  Явившаяся  мысль  заставила  ноттингамца
тревожно оглянуться по сторонам и выдержать короткую борьбу  с  перепуганным
внутренним голосом, твердившим,  что  нужно  оставить  все  как  есть  и  по
возможности незаметно вернуться в зал. - Пусть караульные замка найдут  тело
и принесут хозяевам печальное известие. Зачем искушать судьбу? Граф или  его
наследник обязательно захотят учинить розыск и, конечно же,  заинтересуются,
о чем мы тут беседовали. Но тогда... тогда получается, что  кто-то  прятался
на галерее, слышал  весь  наш  разговор  от  первого  до  последнего  слова,
испугался, что Хайме проболтается, и прикончил его. Это наверняка кто-то  из
числа обитателей замка, и, вне всякого сомнения, он успел скрыться;  Сдается
мне, сэр Гисборн, вы со своим приятелем изрядно влипли".
   Словно подтверждая эту догадку, поблизости взвизгнула открываемая  дверь,
пропустив через  светящийся  проем  несколько  человеческих  фигур,  блеснул
огонек масляной лампы, и рассерженный голос, весьма похожий на голос  Рамона
де Транкавеля, окликнул:
   - Хайме! Хайме, ты где?
   - Я своими глазами видел - он поднялся сюда, и  эти  иноземцы  с  ним,  -
вмешался  спутник  наследника  Ренна,  в  котором   Гай   после   некоторого
размышления узнал Гиллема де Бланшфора. - Мессир Хайме,  отзовитесь!  Может,
они уже ушли?
   "Один точно ушел,  -  невесело  подумал  Гай.  -  В  страну,  откуда  нет
возврата".
   - Мы здесь, - негромко сказал он и поднял руку, загораживая глаза,  когда
на него упал луч света, в сумерках показавшийся ослепительно ярким. - И  ваш
брат тоже здесь.
   Последующие часы невероятно затянувшейся ночи с восьмого на девятый  день
октября еще долгое время с пугающей неотвратимостью  приходили  Гаю  на  ум,
стоило его собеседникам  упомянуть  "безвыходную  ситуацию"  или  "отчаянное
положение". Именно такой представала нынешняя обстановка. Гостям (единодушно
утверждавшим, что увидели Хайме де Транкавеля только  в  последний  миг  его
земной жизни, когда он в буквальном смысле свалился им на головы) не бросили
в лицо никакого обвинения, однако самый недогадливый человек  мог  различить
эти еще не произнесенные вслух  слова,  носившиеся  в  разреженном  холодном
воздухе. Гай не сомневался: им суждено прозвучать,  но  лишь  когда  хозяева
Ренна  сочтут  нужным  прибегнуть  к  этому  безотказному  средству,  и   ни
мгновением раньше.
   По  здравому  рассуждению,  не  имелось  ни   малейшего   повода,   чтобы
заподозрить в свершившемся заезжих визитеров. Они не сталкивались с Хайме на
quodlibet, не разговаривали с ним и никогда не встречали его до  прибытия  в
Ренн-ле-Шато. На их оружии и одежде не осталось пятен крови  (очевидно,  что
при подобном ранении убийца не сумел бы увернуться от разлетевшихся  во  все
стороны зловещих брызг), и единственное, что вызывало подозрение, - их почти
одновременный с Хайме уход из зала и то, что именно они, а не  кто-то  иной,
находились подле тела.
   Вечеринка, как выяснилось,  уже  закончилась,  и  большинство  участников
разошлись. Именно поэтому слегка обеспокоенный  Рамон  вкупе  с  Гиллемом  и
несколькими  приятелями  отправился  на  поиски  запропавших  невесть   куда
младшего брата и иноземных гостей. Теперь на долю  наследника  Ренна  выпала
нелегкая обязанность разбираться с  обстоятельствами  насильственной  гибели
родственника, и, насколько мог судить Гай, справлялся он довольно  быстро  и
разумно. Призванные на помощь караульные, на скорую руку соорудив из копий и
плащей подобие носилок, переложили на них тело Хайме  и  унесли  в  замковую
часовню, привлеченных шумом любопытных  личностей  вежливо,  но  непреклонно
разогнали. После краткого и ничего не разъяснившего разговора  с  невольными
виновниками происшествия Рамон жестом подозвал одного из  стражников,  велев
проводить английских господ в  отведенные  им  комнаты,  и  напутствовал  их
брошенным  вскользь  обещанием  (в  котором   прозвучала   смутная   угроза)
побеседовать завтра всерьез. Рамон также собирался поручить замковой  страже
обшарить укромные места Ренна, но сэр Гисборн подумал, что  большого  успеха
они не достигнут. У убийцы, особенно если он подготовился  заранее,  имелось
достаточно времени, чтобы спрятаться, переодеться  и  успешно  сделать  вид,
будто он ни при чем.
   - Они его не поймают, - мрачно предсказал  Мак-Лауд.  -  Перевернут  весь
замок кверху дном и ничего не найдут. Они даже не представляют, кого искать!
   - Ты тоже не представляешь, - огрызнулся Гай. Он устал от  многочисленных
загадок, туманных намеков и недосказанных слов и больше всего хотел спокойно
вздремнуть до утра без  необходимости  вскакивать  посреди  ночи  и  куда-то
мчаться.  Дугал  ничего  не  ответил.  Следуя  за  молчаливым  стражником  и
раскачивающимся светляком фонаря, они спустились в  нижний  двор,  пересекли
его, вошли в нижние помещения одной из башен (если Гая не обманывало чувство
направления - расположенной на полуденной стороне замка)  и,  поднявшись  по
узкой  лестнице,  остановились  перед  запертой  изнутри  дверью.  На   стук
немедленно откликнулся встревоженный голос Франческо, загремел  отодвигаемый
засов, и впервые за весь день компаньоны осознали, что больше  не  находятся
под ненавязчивым присмотром хозяев Ренна.
   - Монна Изабелла ждала вас после вечеринки, но не дождалась. Ей  пришлось
уйти  вместе  с  остальными  дамами,  -  доложил   Франческо.   Внимательнее
присмотревшись к своим попутчикам, он  нахмурился  и  осторожно  спросил:  -
Что-то случилось, да? Вы выходили поговорить с мессиром  Хайме,  младшим  из
семейства, мы думали - вы быстро вернетесь...
   - Его убили, - раздраженно бросил Мак-Лауд. - Он собирался рассказать нам
что-то о делах, творящихся в замке, и ему заткнули рот самым верным способом
- перерезав горло. А потом скинули с галереи донжона. Удивительно, почему мы
ночуем здесь, а не в  подвале,  по  обвинению  в  убийстве  члена  семьи  де
Транкавель. Впрочем, они еще успеют  навесить  завтра  на  нас  всех  дохлых
собак...
   Он ушел в спальню, продолжая сердито бормотать себе под  нос,  но  теперь
из-за толстых стен его  голос  доносился  невнятно  и  неразборчиво.  Гай  и
Франческо переглянулись, мессир Бернардоне, озадаченно склонив голову набок,
негромко сказал:
   - Упокой, Господи, его душу... Как это произошло? Вернее, почему?
   - Кто-то испугался возможного разоблачения. -  Гай  тяжело  опустился  на
застеленный овечьими шкурами сундук и привалился к стене, полузакрыв  глаза.
Франческо понятливо смолк и начал бесцельно перебирать вещи,  разложенные  в
идеальном порядке. Его  наверняка  грызло  любопытство  пополам  с  желанием
поведать о собственных открытиях, и сэр Гисборн, вздохнув,  спросил:  -  Как
прошел день? Удалось что-нибудь узнать?
   - "Странно" будет наиболее  подходящим  словом.  -  Франческо  уселся  на
низкую скамейку перед камином, поворошил кочергой багрово вспыхнувшие  угли.
- Как мне и велели, я пошел осматриваться. Вообще-то я хотел найти  часовню,
а вместо этого познакомился с монной Бьянкой, дочкой  здешнего  хозяина.  Мы
погуляли по замку, поболтали...
   - Только поболтали? - язвительно крикнул подслушивавший  Мак-Лауд.  -  Не
верю! Она слишком хорошенькая, чтобы развлекать ее одними разговорами!
   - Ей еще шестнадцати нет, - укорил нахального скотта Франческо.  -  Кроме
того, кто она и кто я? Так вот, монна  Бьянка  сводила  меня  посмотреть  на
графство Редэ с восходного бастиона -  там  есть  совершенно  не  охраняемое
местечко,  прямо  над  обрывом.  Года  два  назад  какой-то  местный  ловкач
спустился по стене и вскарабкался обратно безо  всяких  веревок  и  крючьев.
Потом я попросил сводить меня в местную capella, часовню. Между  прочим,  вы
знаете, что в окрестностях замка  разбросана  уйма  мест,  связываемых  с  ж
именем Марии Магдалины? У них имеется источник Магдалины, скала Магдалины  и
замковая церковь тоже называется часовней Магдалины, но, как мне показалось,
хозяева не слишком о ней заботятся.
   - Почему именно Магдалина? - Заинтересованный Гай  проснулся  и  заерзал,
усаживаясь в подобающем человеку положении.
   - Они верят, будто евангельская святая некогда побывала здесь, - объяснил
Франческо. - Однако я не помню, чтобы в Писании такое встречалось.
   - Я тоже не помню, - после вдумчивого размышления согласился сэр Гисборн.
   - Нам разрешили заглянуть в крипту под часовней, - продолжил Франческо. -
Там хранятся... - узкое, точеное  лицо  приобрело  задумчиво-сосредоточенное
выражение, - любопытные вещи. Правильнее называть их реликвиями, однако,  да
простится мне подобное сравнение, их сокровищница больше смахивает на  лавку
процветающего иудейского старьевщика.
   Мак-Лауд высунул голову из дверного проема и непочтительно заржал:
   - В самом деле? А обломков Истинного Креста у них  нет?  Или  наконечника
копья Лонгина вкупе с его же  верхней  челюстью,  лишенной  половины  зубов?
Интересно, что получится,  если  собрать  все  хранящиеся  по  Европе  ногти
Спасителя да сложить их вместе?
   - Дугал, заткнись, - не выдержал Гай.
   - А что я такого сказал? - оскорбился  шотландец,  однако  не  ушел,  как
втайне  надеялся  сэр  Гисборн,   оставшись   подпирать   косяк.   Почуявший
нарастающее раздражение Франческо поспешил вмешаться:
   - По большей части тут собраны предметы, якобы принадлежавшие Магдалине и
Лазарю. Еще я видел меч короля  Дагоберта,  и  по-моему,  он  настоящий.  Во
всяком случае, откованный во времена, когда жил Дагоберт. Монна Бьянка также
собиралась показать мне библиотеку  замка,  но  отец  капеллан  столь  долго
распространялся о каждом сокровище в своих владениях, что мы не успели.
   - Если завтра уцелеем, наведаемся в здешнее хранилище знаний, - обрадовал
попутчика Гисборн. - Хайме намекнул, будто сведения о  lapis  exillis  можно
раздобыть у здешнего библиотекаря. Я склонен думать,  будто  так  называется
некая книга.
   - При чем тут Небесные камни? - не понял Франческо.
   Гай мстительно ткнул пальцем в сторону компаньона:
   - Все вопросы к нему. Сидим беседуем со старым графом и его  наследником,
а шевалье Мак-Лауд возьми и брякни:  "Как,  мол,  поживает  lapis  exillis?"
Знаешь, что мы услышали в ответ?  "Пойдите  и  сами  полюбуйтесь  на  него!"
Правда, не сказали, куда идти, рассудив, что нам и так должно быть известно.
Когда же мы попробовали разузнать что-нибудь у Хайме, он  убежденно  заявил:
такой вещи вообще не существует. В общем, с какой стороны ни  посмотри,  все
равно придется заглянуть в библиотеку. - Он понизил голос и спросил:  -  Как
тебе показалось семейство?
   - Среди моих знакомых, как  вы  понимаете,  насчитывается  не  так  много
аристократов, чтобы было с чем сравнивать, - наполовину в шутку,  наполовину
всерьез ответил  Франческо.  -  Как  я  понял,  власть  в  Ренне  постепенно
переходит  от  пожилого  и  усталого  отца  к  наследнику,  и  монна  Бьянка
отзывалась о нем не самым лучшим образом...
   - Смазливая физиономия, хитрые мыслишки и темная душонка, - высказал свое
мнение шотландец. - Слушайте,  давайте  поразмыслим  над  нашими  бедствиями
утром, когда выспимся и будем лучше соображать.  Лично  у  меня  уже  голова
раскалывается, и если кто-нибудь сейчас скажет еще хоть слово, я за себя  не
ручаюсь.
   ...Франческо, заранее облюбовавший себе  место  на  сундуке  в  гостиной,
прежде  чем  улечься,  немного  постоял  перед  высоким  окном,   глядя   на
отражающиеся в мутном черном стекле огоньки свечей и прислушиваясь к порывам
бившегося в неприступные стены крепости ветра. Он пытался сосредоточиться на
мыслях о завтрашнем дне, но вместо этого снова и снова  перебирал  в  памяти
визит в часовню. Ему казалось, он упустил нечто важное, увиденное мельком  и
оставшееся непонятым в ожидании своего часа.
   Как и говорила Бланка,  произвести  впечатление  на  капеллана  оказалось
проще  простого  -  немного  скучающего  любопытства,  проявленного  заезжим
гостем,  пара  небрежно  брошенных  флоринов  и   настойчивость   монны   де
Тран-кавель быстро решили исход дела. Решетчатая дверь в  крипту  отворилась
без малейшего скрипа, доказывая, сколько масла израсходовано  на  ее  петли;
отец Уриен (в самом деле похожий на хлопотливого и трусоватого суслика,  при
малейшей опасности скрывающегося в  норе)  повел  их  по  низкому  холодному
помещению, заставленному множеством сундуков, ларцов и шкатулок,  склянок  с
полуистлевшими  костями  и  обрывками  некогда  ярких  тканей,   золотых   и
серебряных  дарохранительниц,  распятых  на  стенах   древних   доспехов   -
проржавевших и рассыпающихся. Капеллан  говорил,  не  закрывая  рта,  Бланка
поддакивала,  юркая  по  всему  подвалу  и  умудряясь  везде  бросить   свой
любопытствующий взгляд, а мессир Франческо  поймал  себя  на  том,  что,  не
слишком внимательно разглядывая реликвии, ищет некий  определенный  предмет.
Он не представлял какой, просто шел  по  невидимому  следу,  как  загоняющая
добычу собака-ищейка.
   Завершились его поиски в самом дальнем углу крипты,  плохо  освещенном  и
пыльном, куда, похоже, давно  никто  не  заглядывал.  Франческо  непонимающе
уставился на огромный потемневший от времени дубовый сундук, поставленную на
его крышку серебряную часовенку, тоже окутанную  налетом  черной  патины,  и
выглядевший совершенно здесь неуместным обеденный прибор: несколько  тарелок
различного  размера,  небольшая  чаша,  круглое,  блюдо   для   дичи...   На
изготовление вещей пошли не привычная глина или металл, а дерево. Желтоватое
мягкое дерево вроде липы или клена, покрывшееся сетью трещин  и  рассохшееся
от старости.
   "Когда-то, возможно, эти  предметы  имели  некую  ценность.  -  Франческо
рассеянно провел пальцем по краю тарелки, смахнув мелкую серую пыль и ощутив
выпуклость  плохо  сохранившегося  узора.  -  Теперь   о   них   забыли,   и
они-превратились в  обычный  хлам.  Все,  собранное  здесь,  на  самом  деле
бесполезный   хлам,   напрочь   лишенный   малейшего    отсвета    небесного
благословения".
   Бланка нетерпеливо окликнула его, и, испугавшись собственных  мыслей,  он
поспешил на ее голос. Однако, выходя из крипты, он задержался, чтобы глянуть
на массивный дверной замок и понять: он мог  бы  открыть  его.  Не  подбирая
ключей, с помощью куска  обычнейшей  гнутой  проволоки  наподобие  той,  что
валяется на дне одного из его мешков. Только зачем? Он же  не  собирается  в
самом деле еще раз явиться сюда?..
   - Иди спать, - шепотом посоветовал сам себе Франческо. Подбросил в  камин
поленьев, задул почти догоревшие свечи на столе и забрался на приготовленное
лежбище, уверенный - ему приснятся крипта  под  часовней,  вкрадчивый  шепот
голосов в заброшенной галерее и девочка-подросток по имени  Бьянка,  похожая
на бледный ночной цветок.
   Интермедия. Где кесарь Византии разговаривает с почтительным визитером
   Андронику, пятому императору, подаренному Византии буйным  и  неукротимым
семейством Комнинов, как уже упоминалось, недавно сровнялось семьдесят  лет.
Срок жизни праведного, согласно Библии, исчисляется девятью десятками весен,
и втайне базилевс надеялся когда-нибудь справить и свое девяностолетие.
   Из  семидесяти  минувших  лет  почти  сорок  пять  были  отданы   глухой,
незатухающей  войне  с  собственным  двоюродным  братом  Мануилом.  Наградой
победителю стала бы сверкающая алмазами диадема правителя Империи, но Мануил
оказался слишком умен и хитер, чтобы позволить предприимчивому  сыну  своего
дяди Исаака одержать верх.
   Сорок пять долгих лет семейной вражды вместили все,  могущее  выпасть  на
долю человека: тюрьмы и побеги, горький хлеб  и  долгие  дороги  изгнанника,
предательства  и  вынужденные  раскаяния,  победы  в   войнах,   встречи   и
расставания... Разлук и поражений, если подсчитать, набиралось куда  больше,
но Андроник никогда не терял надежды.
   Девять лет назад Мануил Комнин, всесильный император Византии,  правивший
сорок лет, породнившийся с занявшими берега Святой Земли франками и  с  ними
же  перессорившийся,  наконец-то  умер,  оставив  после   себя   малолетнего
наследника Алексея и двух весьма решительных женщин, носивших одинаковое имя
Мария: жену, прекрасную Марию  Антиохийскую  из  рода  франков-крестоносцев,
ставшую регентшей; и дочь, Марию-кесариссу.
   Еще два года ушли на заговоры и бунты против Марии-правительницы и Совета
Палатия, призванного оказывать помощь базилиссе  в  решении  государственных
забот, а на деле всегда выступавшего на стороне того, кто оказывался сильнее
или платил больше.  Мария,  тщетно  пытаясь  удержать  ускользающую  власть,
сделала неверный ход и проиграла. Перед Андроником призывно распахнулись так
долго стоявшие намертво запертыми Золотые ворота Второго  Рима  и  поднялись
бронзовые  решетки  неприступной  Халкидии,  преграждающей  вход  во  дворец
императоров.
   После победы наступило время вознаграждать союзников  и  наказывать  тех,
кто не  сообразил  вовремя  сделать  правильный  выбор.  Несравненная  Мария
Антиохийская отправилась на плаху, ибо (если верить тексту приговора) налево
и направо предавала ставшую ей второй родиной Византию сородичам-франкам. За
ней последовали ее друзья,  то  ли  из  упрямства,  то  ли  из  глупости  не
пожелавшие   принять   руку   базилевса   и   стать   верными    подданными.
Алексей-наследник  скончался  от  неведомой  многоученым  лекарям   болезни.
Загадочная и неизлечимая хворь в скором времени скосила и другую Марию, дочь
Мануила. Кесарисса поддерживала все начинания Андроника, но обладала слишком
настойчивым характером и могла стать  опасной  соперницей.  Вкупе  с  ней  к
праотцам отправился ее  муж,  франкский  рыцарь  Ренье  из  знатной  фамилии
италийско-германских Монферратов.
   Как позже высказался в частной беседе базилевс:  "Они  столько  твердили,
как преданы друг другу, что было просто  недостойно  разлучать  их.  Господь
позаботится отвести им надлежащее место, хотя я бы затолкал  эту  парочку  в
самый жаркий уголок ада..."
   Удачнее  всех  отделался  выступавший  на  стороне   кесариссы   патриарх
Константинополя  Феодосии.  Его  просто  сослали  в  отдаленный  киликийский
монастырь, дабы не мозолил глаза и не напоминал о вещах, которые требовалось
как можно скорее предать забвению. Патриарх по достоинству оценил  оказанную
ему милость, вел  себя,  как  положено  смиренному  служителю  Божию,  и  не
доставлял  излишних  неприятностей.  Над  изумрудно-синими  водами   Пролива
заливались сладкоголосые колокола,  торжественно  отмечая  начало  правления
новою базилевса и день его свадьбы. Андроник  уже  был  дважды  жена!  -  на
ромейках из благородных  семей  Евдокии  и  Феодоре.  Его  браки  и  разводы
непременно отмечались изрядными скандалами, чьи отголоски еще долго носились
над Империей и  королевствами  франков,  создавая  и  разрушая  политические
союзы, меняя людские судьбы, заставляя вновь перечерчивать  карты  земельных
владений и делить накопленные состояния.