е стада и самую красивую женщину в жены".
   Поскольку у Даманхура жен и без того было не меньше четырех десятков, шад
прельстился на обещанные  "тысячу  коров,  пять  тысяч  овец  и  три  табуна
лошадей". Женщину он, правда, тоже забрал в свой гарем -  кто  откажется  от
такого подарка?
   Спустя полторы луны армия мельсинского владыки возвратилась. На  сей  раз
одержавший победу Хадибу разбил лагерь неподалеку от Шехдада, скупил (пускай
и за мизерную цену) для войска весь хлеб, выставленный на продажу, восславил
имена Атта-Хаджа и шада Даманхура, а затем  увел  конные  тысячи  обратно  к
столице.
   Мергейты, однако, не торопились возобновлять торговлю.  Если  не  считать
того, что за помощь непобедимого и  подобного  смерчу  саккаремского  войска
кочевникам пришлось отдать не  менее  трети  своих  стад,  степняки  понесли
огромный урон в неожиданной войне. Обреченные  меорэ  выжгли  все  поселения
мергейтов на побережье океана, под корень вырезали  около  десятка  родов  и
обескровили еще двадцать улусов... Если бы узкоглазые степняки не сообразили
избрать военного вождя, стоящего над вольницей отдельных племен, некому было
бы торговать с Саккаремом.
   Правителю Шехдада, благороднейшему и подобному стройному кипарису вейгилу
Халаибу, донесли, будто хаганом - повелителем Степи  -  Большой  Круг  ханов
избрал некоего Гурцата из стоящего на реке  Ид  эр  улуса  племени  эргелов.
Рассказывали, что Гурцат - прирожденный  воин  и  умный  человек,  достойный
звания вождя. В течение следующего года шехдадские горожане с  удивлением  и
не  без  доли  восхищения  прислушивались  к  новостям,  приносимым  редкими
продавцами шерсти, являвшимися из Степи. Гурцат окончательно  разбил  меорэ,
загнал их на дальний полуостров, где пришлецы и засели, более не нападая, но
обороняясь; затем "степной шад" повел объединенные племена на  полночь.  Там
ему не слишком повезло.  Конечно,  хаган  разгромил  совсем  уж  неизвестных
обитателей гор - ирванов, попытался напасть  на  лесных  вельхов,  однако...
Дальние народы не собирались беспрекословно  уступать  Гурцату  свои  земли,
которые он полагал заселить мергейтами, покинувшими выжженную степь.
   Тогда великий хаган степного народа повернул обратно.
   - Вот и хорошо, -  сказали  в  Шахдаде  купцы.  -  Следующей  весной  все
вернется на прежние круги. Кочевники опять пригонят скотину, мы продадим  им
шелк и хлеб... Будем жить, как заповедали предки.
   Однако тем же годом случилось необычное - тумен войска  Гурцата  внезапно
напал на пограничный со Степью богатый город Эль-Дади,  стоявший  на  берегу
залива Тысячи Акул. Почему богатый? Как думаете,  разве  не  приносит  доход
торговля  с  Мономатаной,  лежащим  за  горами  Нарлаком  или   белокаменной
Аррантиадой? Кто скажет, сколь много золота можно выручить  за  белую  кость
полуночных морских зверей, привозимую сегванами на кораблях  под  полосатыми
парусами?
   Мергейты, похоже, додумались, как возместить убытки от переданных  в  дар
шаду многотысячных стад. Степняки не сожгли  Эль-Дади  и  пощадили  жителей.
Однако вывезли из города все, что представляло хоть какую-то ценность.
   Шад показал себя умным человеком. Даманхур понял, что, пока в Степи  есть
единый правитель, ссориться с кочевниками не стоит. Вот когда  Большой  Круг
ханов лишит Гурцата Золотого Сокола владыки, тогда  можно  будет  отомстить.
Царственный  шад  отправил  гонца  к   хагану,   выразив   свое   недоумение
происшедшим, из своей личной казны заплатил разоренным жителям  Эль-Дади  за
похищенное имущество и словно забыл о нападении мергейтов.  Потом  говорили,
что Солнцеликий послал к ханам Степи своих доверенных, но о  чем  посланники
Даманхура беседовали с предводителями  улусов  -  Борохойн-батором,  Эртаем,
Ху-дук-ханом и многими другими - неизвестно никому...
   Шад не предполагал, что разграбление Эль-Дади было только предупреждением
степного владыки, вынужденного спасать свой народ от гибели.
   ...Утром двадцать пятого дня месяца Близнецов, на границе весны  и  лета,
десятник стражи города Шехдада вышел на стену. Десятник зевнул, потянулся  и
скучающим взглядом оглядел степь на полуночи, за Желтым ручьем.
   Над равниной клубилось огромное облако пыли.
   * * *
   Благородная госпожа Фейран,  дочь  управителя  города,  проснулась  перед
рассветом.
   На женской половине дома было очень тихо.  Младшие  сестры  Фейран  мирно
спали  в  соседних  комнатах,  с  галереи  второго  этажа  каменным  обвалом
скатывался храп евнухов, а птицы, свившие гнезда на жидких деревцах,  росших
во внутреннем дворе маленького дворца вейгила области Шехдад, увидев  первые
лучи солнца, еще скрытого за просторами  степи,  тихонько  чирикали,  словно
опасаясь побеспокоить еще спящих людей.
   Только  вчера  Фейран  исполнилось  целых  восемнадцать  лет  -   девушке
благородного происхождения, а уж тем более старшей дочери  вейгила  в  таком
возрасте давно следовало быть замужем. Фейран, хотя  и  не  считалась  особо
красивой, как ее юная сестра Кимхи, но слыла в городе умной не по  годам,  а
некоторые люди даже поговаривали о том, что она колдунья. Где ж такое видано
- дочь почтеннейшего вейгила разъезжает с отцом по деревням в  месяцы  сбора
налогов, господин Халаиб разрешает ей носить оружие, и даже лицо  синеглазой
Фейран скрыто шелковым шарфом не до глаз, а только  лишь  до  верхней  губы?
Впрочем, горожане не придавали особого значения  столь  вопиющим  нарушениям
законов Атта-Хаджа, записанных Провозвестником  в  священной  книге.  Фейран
все-таки не дочь простого крестьянина или торговца,  но  отпрыск  наместника
солнцеликого шада... Тем более что господин Халаиб не  имел  сыновей  -  его
жены, будто сговорившись, подарили вейгилу четырнадцать девочек.
   Однако никто, кроме ближайших родственников или  верных  слуг  управителя
Шехдада, не знал  о  странной  тайне,  окружавшей  Фейран.  Господин  Халаиб
строжайше запретил  посвященным  даже  заикаться  о  способностях  дочери  в
присутствии других людей. Сплетни по городу, несмотря на старания отца,  все
равно бродили - один из евнухов проболтался. Вскоре, между прочим, его нашли
зарезанным, и никто не мог сказать, чья рука  нанесла  удар.  Смерть  евнуха
лишь возбудила среди горожан новые  подозрения,  благо  в  Шехдаде  немногие
могли позволить себе иные развлечения, кроме пересудов, тем  более  о  семье
славного вейгила...
   Говорили:  без  сомнения,  благороднейший  высокорожденный  Халаиб  может
воспитывать  свою  дочь  как  мальчика   -   недаром   легенды   говорят   о
женщинах-воительницах, да и  лет  двести  назад  трон  в  Мельсине  занимала
великолепная шади Се-рамис... Но если женщина - а  уж  тем  более  девица  -
ночами общается с духами! Или,  к  примеру,  принимает  облик  белой  кошки,
расхаживая по домам горожан, подслушивая и вынюхивая!.. А вы слышали,  будто
купец Нухайб, проезжая ночью мимо дома вейгила, был до смерти напуган жутким
воем, донесшимся со двора?  Наверняка  колдунья  вызвала  из  Черной  Бездны
непотребного демона!
   Все это  было  вранье  -  от  первого  до  последнего  слова.  Фейран  не
превращалась в кошек, не беседовала с духами, не читала колдовских  книг,  а
если ночью и видели на плоской крыше  дома  управителя  ее  силуэт,  то  это
означало - дочь Халаиба просто  наблюдала  за  ночным  небом  да  любовалась
проблесками падающих звезд. А рев некоего  жуткого  зверя,  который  услышал
престарелый Нухайб сразу после полуночи, был обыкновенным  собачьим  воем  -
любимый  пес  вейгила  узрел  полную  луну   и   решил   уподобиться   своим
предкам-волкам, по-своему поприветствовав ночное светило.
   Однако пыль без ветра не поднимается. Немногие знали, что мать Фейран  во
время беременности ездила в Мед дай - священный город, что стоит  в  пустыне
на самом стыке границ шадства Саккарем с Нардаром и Халисуном. Госпожа тогда
прикоснулась  к  Небесным  Кристаллам,  замурованным   в   основание   храма
Атта-Хаджа,  а,  как  известно,  эти  желтовато-серые  полупрозрачные  камни
обладают некоей чудесной  силой,  которую  невозможно  постичь  человеческим
разумом.
   Через несколько лун родилась  Фейран.  Ее  глаза  с  младенческих  времен
остались светло-синими, что уже само по себе было необычно для тем-нооких  и
смуглых полуночных саккаремцев, а в возрасте одиннадцати лет в начале  осени
девочка подошла к отцу и тихим голосом попросила его о краткой беседе.
   Досточтимый Халаиб ушам своим не  поверил:  Фейран  сказала,  что  спустя
пол-луны придет бедствие - пыльный ураган. И надо бы поторопить феллахов  со
сбором урожая, иначе к зиме не будет хлеба...
   - Откуда ты знаешь? - удивился вейгил. - Видела страшный сон?
   - Звезды сказали, - пожала плечами Фейран. - Позволь, я уйду  на  женскую
половину.
   Халаиб не придал словам ребенка особого значения, однако через  несколько
дней заглянул в  дом  жрецов  Атта-Хаджа  и,  подарив  им  несколько  корзин
фруктов, попросил дать предсказание. Жрецы ответили: "Всеблагой  никогда  не
предупреждает о своих карах. Небесный повелитель знает лучше  смертных,  как
поступать с этим миром. Воля его неисповедима".
   Управитель  Шехдада,  прекрасно  сознавая,  что  делает   глупость,   сам
отправился на поля феллахов вместе  со  сборщиками  налогов  и  своей  волей
приказал собрать остатки урожая за две седмицы. Мешки с зерном не  оставлять
в домах, а отправить на склады городской крепости. Кто не исполнит приказа -
будет наказан.
   Феллахи подчинились.
   На шестнадцатый день после разговора вейгила с дочерью рассвет не пришел.
Небо было затянуто сплошной пеленой коричневой пыли. Вихрь бушевал не  менее
полного оборота солнца, поля были засыпаны мелким песком, а хлынувший  затем
дождь превратил его в жидкое месиво.
   - Сколь мудр наш вейгил! - качали  головами  крестьяне  спустя  несколько
дней. - Недаром  царственный  шад  одарил  его  своей  милостью  и  поставил
управителем...
   Да, Халаиб был действительно мудр. Но не потому, что заставил феллахов до
срока убрать с полей хлеб и рис. Благородный вейгил, увидев, что неожиданное
предсказание старшей дочери сбылось, не стал ни о чем расспрашивать  Фейран.
Он только сказал ей:
   - Дочь моя, если когда-нибудь ты... э-э... снова услышишь  голоса  звезд,
скажи об этом мне.
   - Конечно, отец, - серьезно кивнула светлоглазая девочка. И ушла.  Фейран
ждало вышивание.
   Дальше - больше. Подрастая, дочь интересовалась делами  города  и  своего
отца, хотя обычно женщины равнодушны к мужским заботам. Лишенный  наследника
вейгил, иногда выслушивая от Фейран странные речи о грядущем  наводнении  на
Желтом ручье или падеже скота, окончательно поверил,  что  старшая  дочь  не
обделена милостью Атта-Хаджа. Дар прорицания дается небесами.
   Вейгил загодя узнал о смерти старого шада  в  Мельсине  и  воцарении  его
восьмого сына Даманхура, о быстротечной и победоносной  войне  с  Нарда-ром,
когда маленькое государство, притулившееся у полуденных склонов  Самоцветных
гор, вынуждено было отдать половину своей богатой  казны  шаду...  Три  года
назад Фейран сумела предвидеть великое немирье в Степи.
   Теперь дочь вейгила от самого окончания зимы  этого  года  ходила,  будто
сама не  своя.  Ее  кормилица  и  евнухи  обеспокоились  -  молодая  госпожа
побледнела и даже как будто (о, ужас!) потеряла свои приятные мужскому глазу
округлые формы. Неужто заболела?
   В один из вечеров Халаиб сам пришел к дочери.
   - Что стряслось? - спросил он напрямик. Вейгил знал, что с дочерью  лучше
разговаривать открыто. Она еще никогда ему не солгала,  ни  в  жизни,  ни  в
предсказаниях.
   - Темнота, - прошептала Фейран. - Я не вижу будущего. Одна белесая мгла.
   - Ты выросла. - Несмотря на то что у Халаи-ба от этих слов дочери мурашки
пошли по коже, внешне он не изменился. Тем  более,  вейгил  не  столь  давно
ездил  в  Мельсину  и  после  аудиенции  у  шада,   выслушивавшего   доклады
управителей областей, заглянул в аррантский квартал столицы. Жители великого
острова были славны своим лекарским искусством и разумнейшими мудрецами. Вот
Халаиб  и  решил  доверить   тайну   своей   дочери   некоему   благородному
арранту-целителю. Тот сказал, будто Фейран может со временем  потерять  свой
дар.  Ибо,  как  известно,  истина  принадлежит  лишь   детям   и   старцам,
становящимся детьми... - Наверное, звезды больше не хотят говорить с тобой?
   - Они отказываются отвечать, - мелко затрясла головой девушка.  -  Словно
не хотят пугать меня.
   - Случится беда? - выдавил Халаиб. - Большая беда? Хуже землетрясения или
степной бури?
   - Не знаю, - тяжело вздохнула Фейран, не глядя в глаза отцу. - Тьма. Я не
вижу даже звездного  моста...  Словно  Небесные  обители  Ат-та-Хаджа,  куда
уходят все умершие, исчезли.
   - Отдохни, - посоветовал вейгил. -  Хочешь,  завтра  поедем  в  степь  на
охоту? Я привез из Мельсины чудесных соколов...
   - Не надо в степь! -  неожиданно  вскинулась  Фейран.  -  Тьма  наползает
оттуда!
   Она отвернулась и натянула на  голову  шелковое  покрывало.  Халаиб  тихо
встал  и  вышел  из  комнаты.  Носки  его  сапог  утопали  в  толстом  ворсе
халисунских ковров.
   "Степь? - рассуждал вейгил, шагая по галерее,  опоясывавшей  второй  этаж
дома. - Что нам может грозить  из  Степи?  Мергейты  заняты  восстановлением
своих домов, ближние к нам становища весной должны были перекочевать ближе к
горам...  Не  удивлюсь,  если  за  пять  дней  конного   пути   к   полуночи
всадник-саккаремец  не  встретит  ни  одного  мергейта.   Наверное,   Фейран
действительно заболела или... Или, как говорил аррант,  с  возрастом  теряет
свой дар..."
   ...Этим утром в дом Халаиба первым  примчался  сотник  городской  стражи,
разбудил привратников и, вздрагивая, будто  от  зимнего  холода,  потребовал
встречи с управителем области Шехдад.
   Фейран не спала. Только сейчас дочь вейгила ясно увидела, что произойдет.
Она знала:  отвратить  столь  четко  явившееся  и  столь  недалекое  будущее
невозможно. И потому Фейран очень боялась наступающего дня. Потому что знала
- многие не увидят следующий рассвет.
   * * *
   - Невероятно... - бормотал Халаиб. Он стоял у  бойницы  надвратной  башни
Шехдада, взирая на постепенно разворачивающуюся возле стен города жутковатую
картину.
   Благородный вейгил, услышав от подчиненного ему сотника странную новость,
вначале не поверил. Мергейты? Многие сотни, если не тысячи? Откуда?
   Халаиб, разбуженный внезапным визитом, обругал пожилого седоусого вояку и
отправил его обратно к городским  укреплениям.  Пускай  наблюдает.  Господин
управитель не спеша оделся, приказал  слугам  принести  разбавленного  водой
красного мельсинского вина и лепешек, политых горячим маслом, покушал и лишь
затем спустился в обширный двор дома. Он подошел к конюшне, желая  проведать
любимого скакуна - вороного жеребчика, купленного в Эль-Дади за  пять  сотен
золотых монет и два алмаза. Да будет  благословен  незримый  Атта-Хадж,  ибо
спустя две луны на город налетели мергейты и увели  всех  лошадей,  если  не
считать прочих похищенных сокровищ, коими славно саккаремское побережье...
   Коневоды Эль-Дади лет сто назад вывели особую породу, скрестив выносливых
степных лошадок и высоких, длинноногих саккаремских коней, благодаря которым
и слыла непобедимой армия шада. Потомки  двух  столь  противоположных  родов
унаследовали от предков с равнин Степи и зеленых холмов Саккарема все лучшее
- могли идти почти без отдыха от рассвета до заката, не  требовали  золотого
овса, вполне удовлетворяясь степными травами и колючками пустыни.  Вместе  с
тем эль-дадские скакуны сохранили стать и благородство, присущие мельсинским
жеребцам. Разве можно найти  лошадь,  более  всего  подходящую  для  владыки
обширной области, вынужденного по делам государства проводить много  дней  в
седле?
   Вейгил толкнул дверь, ведущую в конюшню. Наверняка Туркан - главный конюх
- еще спит, хотя солнце уже поднялось достаточно высоко. Давно пора  выгнать
из дому этого бездельника! Разве служит ему оправданием  родство  с  третьей
женой, которая вдобавок была бесплодной и со вздорным характером?
   - Туркан! - рявкнул Халаиб. По-утреннему  прохладные  желтовато-оранжевые
солнечные лучи пробивались сквозь  щели  в  крыше,  пронзая  пыльный  воздух
конюшни. Пахло свежим сеном и навозом.
   - Господин? - Конюх  не  спал.  Он,  вынырнув  из-за  яслей,  подбежал  к
хозяину. - Хорошо ли спал, господин?
   - Плохо проснулся, - скривился  Халаиб.  -  Оседлай  Уголька.  Мне  нужно
сейчас же уехать.
   - Но... - Туркан побледнел и поклонился. - Нет Уголька...
   - Что? - Невыспавшегося Халаиба едва не хватил  удар.  Воображение  мигом
нарисовало  жуткую  картину:  столь  драгоценный  для  него  конь  нашел   в
привезенном с полей сене мышиное гнездо, съел его  и,  разумеется,  пал.  Не
жалко денег, жаль друга, каким за последний год стал этот конь... -  Ты  что
несешь, мерзавец?
   Господин...  -  Кожа  Туркана  из  бледной  постепенно   превращалась   в
зеленоватую. Разъяренный вейгил вполне мог  приказать  своим  воинам  выдать
незадачливому конюху плетей за небрежение. - Совсем недавно  приходила  твоя
дочь... Она и взяла Уголька.
   - Фейран? - поднял брови Халаиб. Разумеется,  только  старшая  и  любимая
дочь могла позаимствовать отцовского коня. - И куда же она уехала?
   - Сказала, что на стену, - скороговоркой ответил Туркан и уточнил:  -  На
городскую стену. По-моему, молодая госпожа была очень расстроена. ..
   "Великое небо! - обомлел благородный вейгил. - Что произошло?  Сотник  не
мог ничего сказать Фейран, евнухи не пустили бы чужого  мужчину  на  девичью
половину дома... Или она встретила посланца во  дворе?  А  может  быть,  моя
прорицательница сама обо всем догадалась? Ну хорошо..."
   - Седлай любого! - непререкаемым тоном приказал Халаиб Туркану  и  тотчас
обернулся. Дверь конюшни отворилась, светлый проем загородила  чья-то  тень.
Обвыкнувшиеся с полутьмой конюшни  глаза  вейгила  не  сразу  смогли  узнать
безусое лицо молодого десятника личной охраны  управителя  области  Берикея.
Ему-то что понадобилось в такую рань?
   - Что? - коротко спросил вейгил. - Что еще?
   Берикей слегка поклонился, поприветствовав владыку Шехдада, шагнул вперед
и, держа ладонь на рукояти сабли, отчеканил:
   - Купцы, о славнейший. Пришли к воротам дома. Хотят тебя видеть.
   "Начинается  день...  -  мельком  подумал  Хала-иб.  -  Сначала  какие-то
мергейты рядом со стенами, потом дочь увела лучшего коня, теперь явились эти
грязные торговцы..."
   - Зачем?
   - Стража не открывает городские ворота,  -  ответил  Берикей.  И,  слегка
запнувшись, добавил: - Господин, разве тебе не сказали? Под городом  войско.
Огромное войско...
   - Поедешь со мной, - не  раздумывая,  приказал  вейгил.  -  Купцов  гнать
взашей, не до них. Берикей, прикажи  своим  воинам  немедленно  разыскать...
Впрочем, командир войска уже наверняка на  стенах.  Отыщите  и  приведите  к
надврат-ной башне верховного мардиба  из  храма,  главу  купеческого  совета
Самарди и Джендек-эмайра. Быстро!
   - Слушаю и исполняю, - с достоинством  ответил  Берикей  и  стремительным
шагом покинул конюшню.
   Пока Туркан с двумя помощниками споро седлал каурого жеребца по  прозвищу
Желтоглазый, вейгил ходил по конюшне от стены  к  стене  и  по  въевшейся  с
детства дурной привычке бормотал себе под нос:
   - Войско? Конное войско  мергейтов?  Не  может  быть...  А  у  меня  пять
десятков ни на что не способных  болванов,  едва  умеющих  держать  в  руках
саблю... Стена на закате не укреплена... Ворота  опять  же...  Нет,  ерунда!
Хаган Степи не осмелится воевать с Саккаремом!
   Вскоре со двора дома  управителя  выехали  пятеро  всадников.  Возглавлял
маленькую процессию сам Халаиб, рядом шел конь десятника  Берикея,  зачем-то
облачившегося в пластинчатый доспех и высокий  островерхий  шлем,  а  позади
гарцевали три тело