о!
   - Зачем? - буркнул Фармер, смущенный столь высоким саном.  Доселе  видеть
Ричарда лицом к лицом ему не доводилось, и  когда  вспомнилось,  что  совсем
недавно он бился под его знаменами, смущение усилилось еще более. Но  только
что Мишель дал самому себе слово  защищать  короля,  а  внезапное  появление
недруга ничего хорошего старику Генриху не сулит. Но это все-таки  принц,  а
не кто-нибудь...
   - Вы здесь один? - вдруг раздался позади голос Годфри. - Дорогой брат, не
лучше ли вам поехать обратно? Наживете неприятностей...
   Ричард скривил губы в презрительной  усмешке,  когда  Годфри  назвал  его
своим братом, и, покачавшись в седле, язвительно сказал:
   - Дорогой бастард, наш общий отец преступил законы Божьи и  людские.  Мой
долг - задержать его и предать суду. Пускай мои друзья и соратники  отстали,
но я отступать не намерен. Дорогу!
   Неукротимый  нрав  Ричарда  и  его  отчаянная  смелость,   граничащая   с
безрассудством, были известны всем, но сейчас даже невозмутимый  Годфри  был
задет за живое. Он собрался было ответить брату-изменнику бурной  отповедью,
но далее случилось нечто вовсе неожиданное. Странствующий оруженосец показал
свои способности.
   Мишель де Фармер, окончательно озверевший от холода,  сырости  и  боли  в
незажившей ране, решил, что  препирательства  между  благородными  господами
следует немедленно прервать, а  то  таковые  могут  продолжиться  до  самого
рассвета. Он чуть подал коня назад, выдернул из руки Уильяма Маршалла  копье
и направил острие в грудь задиристого принца.
   - Сэр, я предлагаю решить дело поединком, - сипло  проговорил  Мишель.  -
Берите в руки оружие и извольте сражаться со мной. Только после того, как  я
умру, вы проедете дальше.
   - И после того, как я, - вставил сэр Уильям, сдвигая брови.
   Ричард откровенно растерялся. Тем более что  этот  наглый  мальчишка  уже
занес копье для удара. Хваленая смелость принца вдруг куда-то улетучилась, к
тому же он видел - молодой норманн не шутит.
   - Я отказываюсь от поединка, - быстро сказал  Ричард.  -  Вы  облачены  в
броню, а у меня нет даже шлема. Неравные условия, сэр...
   - Тьфу, - злобно сплюнул Мишель. - Тоже мне принц. Сердце у него львиное,
понимаешь...
   И в сердцах вонзил наконечник в плечо Ричардова жеребца, который  жалобно
заржал, привстал на дыбы и  попятился,  мотая  головой  от  боли  и  сверкая
белками глаз. Принц, грубо осадив несчастное  животное,  ругнулся  под  нос,
развернулся и демонстративно медленно поехал туда, откуда явился.
   Некоторое время царило изумленное молчание, лишь  Мишель  сердито  сопел,
глядя вслед прихрамывающей лошади принца. Наконец сэр Уильям подъехал к нему
и забрал свое копье.
   - Вы  заставили  отступить  самого  Ричарда  Львиное  Сердце,  -  как  бы
невзначай заметил Годфри. - Ладно, сударь, я запомню этот  ваш  поступок,  а
память у потомков короля Вильгельма Нормандского крепкая.
   Сын короля развернул лошадь, погнав ее рысью вслед уехавшим далеко вперед
Генриху и свите. Сэр Уильям и Мишель последовали за ним.
   Между тем уже почти рассвело, стало лучше видно раскисшую дорогу, и дождь
немного поутих, сменившись легкой колючей моросью.
   Трое всадников скоро нагнали едущий быстрым шагом кортеж короля, который,
совсем обессилев, полулежал на шее  лошади,  поддерживаемый  с  двух  сторон
рыцарями. Было просто удивительно, как старик еще  не  потерял  сознание.  К
счастью, один из рыцарей свиты вспомнил о расположенной недалеко от  дороги,
за перелеском, деревеньке, и  маленький  отряд  оставшихся  верными  Генриху
дворян свернул с дороги в  ту  сторону.  Мишель,  окончательно  решивший  не
бросать короля, отправился с ними, к тому же ехать дальше  у  него  тоже  не
было сил. И кроме того, Годфри попросил остаться.
   В последующие дни Мишель де Фармер, сам того не  желая,  стал  свидетелем
отвратительных, по его мнению, интриг членов королевских семейств  Англии  и
Франции.
   Короля  уложили  в  крестьянском  доме,  с  ним   остались   сын,   самые
приближенные рыцари да напросившийся Мишель. Бедный Генрих, мучимый  тяжелым
воспалением легких, седой, осунувшийся старик, еще пытался спасти свой  трон
и  земли  государства,  но  король  Филипп,  быстро  выяснивший,  где  нашел
пристанище соперник и в каком он  находится  состоянии,  вместе  с  Ричардом
навестил неприметную северо-нормандскую деревушку,  выставив  условия  мира.
Буйный  принц,  кстати,  желая  остановить  войну  в  собственных  землях  и
побыстрее отправиться в планируемый крестовый поход,  отказался  от  решения
предать отца суду, да надобность в этом уже миновала - вскоре Генрих  должен
был предстать перед судом, рядом с которым все земные тяжбы теряли смысл...
   Когда Филипп и Ричард приехали, Генрих, не желавший выглядеть в их глазах
немощным стариком, сел, вопреки  протестам  Годфри,  в  седло  и  выехал  им
навстречу. Сопровождали его сэр Маршалл, сын и  Мишель,  который  теперь  не
отходил от канцлера ни на шаг. Одного взгляда  на  короля  было  достаточно,
чтобы понять - он скоро умрет, но ни француза, ни принца это  совершенно  не
тронуло. Между прочим, Генрих отказался сойти с коня, не надеясь, что сможет
вновь забраться в седло.
   Он отрешенно выслушал унизительные условия мира, предусматривавшие  отказ
от многих ленов на  континенте,  выплаты  колоссальных  контрибуций  и  даже
требование расстаться со своей последней любовью  -  французской  принцессой
Алисой, находившейся сейчас неподалеку, в Руане.
   Явно  желая  окончательно  добить  отца,  Ричард  предъявил  ему   список
вассалов, оказавшихся неверными королю. Первым в том манускрипте стояло  имя
принца Джона, последнего сына, единственной  надежды  Генриха.  И  он  успел
изменить отцу.
   Мишель слушал этих напыщенных, разодетых  в  пух  и  прах  селезней  и  с
горечью  вспоминал  слова  старого  конюха  из  Фармера.  Да,  прошла  эпоха
норманнов, тех норманнов, которые жили  лишь  своим  родом  и  споры  решали
только мечом. А сейчас они обращаются со словами лучше,  чем  со  сталью,  и
раны, наносимые ими, куда больнее. Кривясь от отвращения, Мишель  проследил,
как Генрих подписал  постыдный  договор,  и  краем  глаза  уловил  тоскливую
досаду, отразившуюся на лице Ричарда. Впрочем, тому было не жаль  отца,  все
оказалось прозаичнее -  когда  Генрих  умрет,  ему,  Ричарду,  волей-неволей
придется соблюдать условия этого странного мира.
   Посольство отбыло, а старый король вернулся в сельский дом на свое ложе и
никогда больше не встал с него.
   Умирал Генрих семеро суток, и все это  время  возле  его  смертного  одра
находились двое рыцарей и непосвященный в этот сан  баронет  Фармер.  Король
тихо угасал день за днем, мучимый  изнурительной  лихорадкой  и  кашлем,  не
приносящим облегчения. Ближе к концу сознание Генриха помутилось, в сельском
священнике, который навещал умирающего  монарха  каждый  день,  ему  виделся
Томас Бекет, проклятие которого тяготело над Генрихом II уже  много  лет.  В
бреду он клялся в своей невиновности  перед  святым,  умолял  простить  его,
взывал к христианскому милосердию... Король Генрих II  Плантагенет  испустил
дух на рассвете седьмого дня, миновавшего после подписания мира с  Францией.
Последние слова, которые он произнес  в  предсмертную  минуту  просветления,
были обращены к Годфри:
   - Ты мой единственный сын...
   В тот же вечер обезумевший от горя Годфри напился в  компании  Мишеля  де
Фармера и Уильяма Маршалла. Вино обратило тоску в ярость, и канцлер, шатаясь
и пиная низенькие скамейки, расшагивал по дому, выкрикивая бессвязные  слова
о  том,  сколько  хорошего  сделал  отец  для  Англии,   бормоча   в   адрес
предателей-братьев проклятия, перемежаемые страстными молитвами.
   Мишель,  впавший  в  пьяное  уныние,  слушал  не   перебивая,   и   вдруг
исступленно-гневный взгляд Годфри остановился на нем.
   - Мишель, ты оруженосец?.. Почему  ты  посейчас  не  рыцарь,  если  верно
служил своему королю до последнего дня?
   - Вышло так, - угрюмо сказал Мишель. - Все как с  ума  посходили  с  этой
дурацкой войной.
   Годфри неверной походкой подошел к столу, на  котором  лежало  оружие,  и
вынул из ножен свой меч.
   - Колено... преклони, - очень  отчетливо,  чуть  ли  не  по  слогам,  как
говорят только сильно выпившие люди, вымолвил он. - Посвящаю тебя не я - он.
   И сын Розамунды Клиффорд кивнул в  сторону  покоя,  где  находилось  тело
почившего короля.
   - Я лишь исполняю его волю, - добавил канцлер.  Меч  опустился  на  плечо
Мишеля, он сдавленно пробормотал слова обета, а  Годфри,  отшвырнув  клинок,
расстегнул собственный пояс и своими руками  опоясал  новоявленного  рыцаря.
Потом снял шпоры и передал Мишелю, теперь уже "сэру". Маршалл утирал слезы.
   - Теперь иди, - сказал Годфри. - В Англии  у  тебя  есть  друзья.  Завтра
приедет этот ублюдок Ричард, да гореть ему вечно в аду, забирать тело  отца.
Уезжай прямо сейчас. Не хочу, чтобы ты попал под Ричардову руку - похоже, он
тебя запомнил. Помнишь, я говорил, будто у Плантагенетов хорошая память?
   Сэр  Мишель   молча   встал,   поклонился   канцлеру,   растолкал   Жака,
пристроившегося в  сенях,  и,  приказав  собрать  веши,  отправился  седлать
лошадей, ничуть не думая о том, что отбывает на ночь глядя.
   Уезжал он не потому, что боялся  Ричарда.  Сэр  Мишель  просто  не  хотел
лишний раз огорчать Годфри. Да, в общем, и  делать  ему  здесь  было  больше
нечего - короля он не спас, главной цели своей достиг, а  рана  благополучно
заживала. Скоро,  очень  скоро  подберется,  подползет  тихой  змеей  скука,
заставляя двигаться вперед в поисках новых впечатлений.
   Вот так сэр Мишель и стал рыцарем.
   Дальнейшая  судьба  участников  этих  событий  сложилась  по-разному.  На
следующий день после смерти Генриха новый король,  Ричард  I,  послал  своих
представителей в Лондон с приказом констеблю города:  вдовствующая  королева
Элеонора должна быть немедленно освобождена из замка Винчестер и  перевезена
в Виндзор. Пока король не вернется в столицу, править страной будет Элеонора
Аквитанская. Помогать ей будут принц Джон и мэтр де Лоншан.
   Королеве тогда исполнилось  семьдесят  лет.  Выглядела  она,  даже  после
шестнадцати лет заточения,  на  неполные  пятьдесят,  а  ее  энергии  и  ума
наверняка хватило бы на завоевание всего Востока вплоть до Багдада.
   Годфри был лишен должности канцлера и отправлен в ссылку. Ричард не забыл
его верности отцу.
   А сэр  Мишель,  передохнув  в  отцовском  замке  и  похваставшись  барону
Александру дарованным самим канцлером Англии  рыцарским  поясом,  отправился
путешествовать дальше. Теперь уже в качестве странствующего рыцаря.
   Дороги привели его  в  бенедиктинский  монастырь  Святой  Троицы,  откуда
благородного рыцаря Фармера-младшего и выставили со скандалом  ранним  утром
13 августа 1189 года. И неизвестно, как бы сложилась его дальнейшая  судьба.
Дракон Люфтваффе, которому было вовсе нечего делать в Нормандии двенадцатого
века, изменил все.
   - Здорово, - пробормотал Гунтер, когда сэр Мишель закончил свой длинный и
несколько сбивчивый рассказ. - Весело вы тут живете...  Вот  никогда  бы  не
подумал, что такой раздолбай,  как  ты,  может  быть  знакомым  с  королями,
принцами и канцлерами. Меня, например, к нашему  канцлеру  и  близко  бы  не
подпустили.
   - У вас в будущем тоже есть канцлер? -  поднял  бровь  Фармер,  пропустив
"раздолбая" мимо ушей. - А кто он? Родственник вашего императора?
   Перед  Гунтером  на  мгновение   мелькнуло   худощавое   лицо   с   вечно
настороженными  небольшими  глазками,  смешными  усиками  и  темной  челкой,
падающей на лоб. Германец решительно отогнал явившееся так некстати  видение
и буркнул в ответ:
   - Он у нас и канцлер, и император, и принц, и  все,  что  угодно,  вместе
взятое. Не будем о нем. Помяни беса к ночи...
   По обе стороны дороги  тянулись  убранные  поля  с  возвышавшимися  через
каждые пятьдесят шагов стожками соломы, левее,  на  зеленом  холме,  паслось
стадо рыжих коров, над  которым  кружили  темные  пятнышки  птиц.  Грунтовая
утоптанная дорога шла прямо на восток, к Руану...
   Почему-то сэру Мишелю взбрело в  голову  начать  расспросы,  для  которых
прежде времени или желания не находилось. Безусловно, гордый норманн никогда
не стал бы связываться с "быдлом", но все одно  -  происхождение  оруженосца
сэра Мишеля интересовало до крайности. Конечно, можно поверить и на слово, и
Джонни никоим образом не мог  обмануть,  говоря,  будто  он  родич  герцогов
Валуа, но он что-то еще говорил о германских  маркграфах,  имевшихся  в  его
древе родословия...
   Между прочим, сам сэр Мишель и весь его род происходили от Ивара-конунга,
по прозвищу Широкие Объятия, владевшего Данией, Швецией и  восточной  частью
страны саксов, а сам Ивар, говорят, возводил свой род к Инглингам,  потомкам
самого Одина. Хотя гордиться  таким  происхождением  вовсе  не  следовало  -
пристало ли христианскому рыцарю вести род  не  от  Адама,  а  от  какого-то
языческого божка, вдобавок еще и одноглазого?!
   - Слушай, Джонни, - начал рыцарь. - Вот смотри: я, и мой папенька, и  мои
предки до прадедушки в родстве  со  многими  благородными  семьями  Франции,
Англии и Дании. Дедушка еще папеньке рассказывал, будто  линия,  из  которой
происходит моя мать, идет от принца датского Амелета из замка  Хельсингер...
Может, знаешь того принца, который прикидывался сумасшедшим, чтобы отомстить
потом за отца?
   Гунтер фыркнул, едва подавив громкий  хохот.  Ничего  себе!  Оказывается,
шевалье де Фармер - прямой потомок  шекспировского  героя!  Во  дает!  Хотя,
собственно, к чему это он клонит?
   Сэр Мишель продолжал:
   - Даже если между моим и твоим рождением прошло семь с лишним столетий  и
множество поколений, ты должен помнить своих предков. Как дворянин...
   - Ну-у... - скривился Гунтер. - Понимаешь ли... Просто у нас  дворяне  не
являются  -  вернее,  не  являлись,  -  такой  силой  и  не  блистали  таким
положением, как у вас. Вот в России, например...
   - Где? - не понял сэр Мишель. - В чем? Это страна такая?
   - Ну да, далеко на востоке. За Германией и Польшей. Разве  не  знаешь?  А
вообще-то да, здесь о России мало слышали.
   - За Германией и Польшей... - размышляя, пробормотал сэр Мишель  и  вдруг
радостно улыбнулся, видимо, вспомнив. - Лет сто назад принцесса именем Анна,
дочь короля Ярицлейва из города Киева, вышла замуж  за  французского  короля
Генриха Капетинга. Киев - это и есть Россия?
   - Это такая... - Гунтер запнулся, - крепость. И город тоже. Но, в  общем,
ты прав. Так вот, про тамошних дворян. Однажды, лет двадцать пять  назад  по
счету  моего  времени,  там  случился   бунт.   Власть   забрали   всяческие
холопы-крестьяне и ремесленники, если по-здешнему выражаться.
   - Холопы? - изумленно переспросил сэр Мишель. - Да разве так может быть?
   Гунтер кивнул:
   - Конечно. А всех дворян  выгнали  или  перебили.  Те,  которые  уцелели,
успели убежать...
   - Убежать? - возмутился рыцарь. - От холопов? Что, и рыцарского ополчения
не собрали?
   - Не перебивай! Ополчение, конечно, было,  но  его  разбили.  А  те,  кто
переселился в другие страны, стали работать, как все  остальные.  Водителями
такси, кучерами то есть, прислужниками в трактирах, ну и так далее...
   - Сказки! - уверенно заявил сэр Мишель. - Чтобы дворянин, благородный,  с
родословной, восходящей к римским цезарям... Бегать  с  кружками  в  вонючем
трактире? Нет, такого не может быть никогда! Дальше я и слушать не хочу, тем
более мы сейчас не про этих дворян говорим, а про тебя. Ты-то  от  кого  род
ведешь?
   - От маменьки с папенькой, - рассмеялся германец. - Чего ты пристал?
   - Видишь ли, - серьезно начал сэр Мишель. - Если ты действительно  хочешь
стать рыцарем, то хорошее родство обычно дает больше прав на шпоры  и  пояс.
Можешь сходить к кому-нибудь из родственников, например...
   "Великолепно! -  усмехнулся  про  себя  германец.  -  Значит,  это  будет
выглядеть так: прихожу это я к каким-нибудь  "родственникам",  если  таковые
здесь найдутся, и заявляю - я ваш дальний потомок, появлюсь  на  свет  через
семьсот пятьдесят лет, а сейчас я здесь проездом; мимо  шел  -  дай,  думаю,
зайду... Да кстати, не окажете ли  протекцию  для  поступления  и  рыцари?..
Интересно, сумасшедшие дома здесь есть?"
   - Знаешь, - начал Гунтер, - все мои предки, имеющие  хоть  какой-то  вес,
еще пока не родились. Смешно звучит, правда? Если вспоминать  самых  далеких
пращуров, то считается, будто наша семья происходит от одного из норманнских
ярлов, саксонца или аллемана по происхождению.  Звали  его,  кстати  говоря,
тоже Гунтером. Он служил у какого-то  норвежского  конунга  по  имени  Торин
Путешественник, а потом сам завел  себе  дружину  и  взял  в  лен  у  короля
германского земли, на которых выстроили наше  семейное  поместье.  По-моему,
это случилось ближе к концу девятого века.
   Сэр Мишель, счастливо улыбнувшись, хлопнул германца по плечу:
   - Ого! А говоришь, родственников нету! Можно будет съездить  и  навестить
их!
   "Действительно, - подумал Гунтер. - Райхерт уже наверняка существует, так
почему бы однажды не  проведать  собственное  поместье?  Было  бы  любопытно
посмотреть..."
   - Ладно, съездим туда потом, - сказал он сэру Мишелю.  -  Сейчас  времени
нет и другие дела, правильно?  Кстати,  посмотри,  с  этого  пригорка  очень
хорошо видна река. Это Сена?
   Дорога проходила через гряду невысоких пригорков,  поросших  вереском,  а
далее спускалась напрямик к видневшейся (по  оценке  Гунтера,  километрах  в
восьми) голубой полоске реки. Таким образом, до Руана оставалось ехать всего
ничего.
   Два всадника, миновав стоявший у подножия холма большой деревянный крест,
поставленный,  как  следовало  из  надписи,  в  честь  освобождения   города
Иерусалима от магометанских язычников в 1099  году,  направились  в  сторону
реки.
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. КАК СТАТЬ АРХИЕПИСКОПОМ
   - Послушай, неужели так  необходимо  с  ними  знакомиться?  -  недовольно
проворчал Гунтер, с подозрением  оглядывая  десяток  всадников,  поднимавших
пыль в двух сотнях шагов впереди. Шедшие быстрой  рысью  лошади  германца  и
сэра Мишеля понемногу нагоняли небольшую кавалькаду.  -  Опять  нарвемся  на
неприятности...
   - Если эти рыцари  ехали  по  дороге,  наверняка  они  могли  повстречать
Понтия, - рассудительно заметил сэр Мишель. -  И  вообще,  каких  бед  можно
ожидать от таких же дворян,  как  и  мы,  тем  более  под  самыми  руанскими
стенами?
   Гунтер промолчал, хоть и желал сказать что-нибудь наподобие: "Понтий твой
- дворянин, а такая скотина..." В одном Мишель  был  прав  -  тракт  шел  по
левому берегу Сены, впереди за рекой виднелись башни Руана,  а  путников  на
дороге было предостаточно. Сейчас напасть на двоих  мирных  путешественников
никто бы не осмелился. Но благородные господа всегда найдут повод  сцепиться
- это Гунтер за последние дни уразумел как нельзя лучше. И никакая стража да
бумаги от бейлифа не помогут, тем более что Руан  не  относится  к  графству
Аржантан и в городе должен быть свой королевский наместник, которому  скорее
всего начхать на приказы своего коллеги из захолустного Аржантана.
   Еще хорошо, что большинство воинственных и нахрапистых рыцарей уже  давно
отправились на юг, к Ричарду, и  потому  ежедневные  поединки  из-за  косого
взгляда или случайного толчка локтем отменяются. Как ни странно, сэру Мишелю
пока и единого разу не пришлось даже в шутку обнажать клинок.
   Вот  и  теперь,  по  мнению  Гунтера,  его  рыцарь  откровенно  стремился
нарваться на неприятности. "Бьюсь об заклад, догоним тех дворян, сэр  Мишель
полезет спрашивать, его попытаются вежливо отшить, он истолкует неправильно,
схватится за оружие... И готово дело. А мне потом волочь  обратно  в  Фармер
бездыханный труп..."
   На всякий случай Гунтер проверил, на месте ли кобура  с  "вальтером