ом
движении, благо повелитель заметил, что на нем почему-то осело  куда  больше
инея,  нежели  на  воинах  стражи,  ночевавших  поодаль  у  костра,  или  на
незаменимом Энареке. Дейвани поражал своего господина клокочущей энергией  и
работоспособностью, спал очень мало, от силы от полуночи до  окончания  часа
Волка, и не переставал трудиться.
   Энарек  обладал  бесценным  талантом  устраивать  любые  дела   наилучшим
образом. Когда эскорт правителя Саккарема выезжал из Дангары,  Энарек  лично
переговорил с наследником Абу-Бахром, собрал  лучших  гонцов,  обозначил  на
карте пустыни точки, куда надлежало  стремиться  посланникам,  усаженным  на
самых быстрых коней, дабы путешествующий в Меддаи шад постоянно находился  в
курсе всех дел, два раза в день получая донесения от войска  и  разрозненных
саккаремских отрядов, еще сопротивляющихся в Междуречье. Гонцов подбирали из
самых преданных людей - Энарек приказал им в случае угрозы пленения  принять
мгновенно действующий  яд  и  снабдил  склянками  с  отравой.  Никто,  кроме
союзников Даманхура, не должен узнать, куда и по  какому  пути  направляется
шад.  Разумеется,  охрану  правителя  Саккарема  составляли  лучшие   конные
гвардейцы и личные телохранители, но что произойдет, если  на  сотню  воинов
стражи навалится полный тумен степняков?
   Пока что предосторожности Энарека себя оправдывали.  Во-первых,  мергейты
еще не успели переправить значительную часть войск из Междуречья на закат, к
порубежью Халисуна, во-вторых, отряд, везший с собой изрядный запас  воды  и
пищи (пускай и  самой  скромной),  обходил  известные  оазисы,  передвигаясь
только от одного колодца к  другому,  -  проводники-джайды,  исходившие  всю
пустыню от края до края  и  ориентировавшиеся  в  ней  не  хуже,  чем  любой
придворный - во дворце  шада,  знали  источники,  в  местоположение  которых
посвящались лишь кочевники Альбакана. Пришедшие с далекого восхода  мергейты
за сотню лет не смогли  бы  обнаружить  скрытые  родники,  а  уж  тем  более
выследить отряд.
   - Энарек! - слабым голосом позвал шад и  откашлялся.  Несколько  холодных
ночей и постоянное напряжение дали о себе знать в виде тяжелой  простуды.  -
Энарек, ты где?
   - Господин? - Глава государственного совета, как всегда тихо, вынырнул из
сумеречного  полумрака.  Выглядел  он  более  чем  бодро.   -   Что   угодно
царственному?
   - Умоляю, не  называй  меня  этим  аррантским  словом!  Говори  проще.  -
Даманхур поморщился и снова закашлялся. - Как думаешь, что мы видели ночью?
   - Знамение? - пожал плечами Энарек. - Грозу? Необычное природное явление?
Можно долго предполагать, царств... извини, повелитель.
   -  А  вдобавок,  -  сварливо  заметил  шад,  -  сполохи  пожара,  хоть  и
небольшого, какие-то искры, кружащие над горизонтом... Мне это не нравится.
   - Меддаи неприступен, -  спокойно  и  участливо  заметил  дейвани.  -  Не
потому, что его обороняют стены или великая армия. Неприступна  божественная
сила Предвечного, обитающая в Священном городе.
   В том, что помянутая первейшим помощником шада божественная  сила  являла
себя вскоре после полуночи,  сомнений  не  оставалось:  небо  на  полуночном
восходе расцветилось лентами и кольцами зеленого  огня,  изредка  вспыхивали
изумрудные молнии... До Меддаи оставалось совсем немного -  от  силы  четыре
нардарские лиги, и  любому  становилось  ясно:  удивительное  представление,
развернувшееся  в  звездных   небесах,   происходит   именно   над   городом
Провозвестника. Но почему  тогда  многие  заметили  сполохи  обычного  огня,
отчего охранников шада (да и его самого отчасти) в самый глубокий  час  ночи
поразил неясный,  но  тревожащий  страх?  Почему  над  изрезанной  песчаными
волнами равниной Альбакана летел отдаленный волчий вой, причем не тоскливый,
а радостный?
   Даманхур уже собирался засыпать Энарека градом безответных  вопросов,  но
дейвани первым нарушил молчание:
   - Тебе не кажется. Повелитель, что, когда мы приедем в Меддаи,  мудрейший
аттали Касар эт-Убаийяд сам поведает обо всем? К чему  терзаться  горестными
мыслями и пустыми измышлениями? Уверен, Меддаи по-прежнему стоит на месте, а
над Золотым храмом возносятся благовонные курения,  встречающие  рассвет.  -
Энарек как бы невзначай посмотрел  влево,  туда,  где  разгорался  солнечный
костер, прогоняя в сторону океана черноту ночи.
   - Раз так, - Даманхур поискал в карманах халата шелковый платочек, но, не
обнаружив, шумно высморкался на песок, - поднимаемся и едем.  По-моему,  эта
ночь была самой холодной.
   - Я тоже так считаю, - согласился управитель государства. -  И  холод  бы
какой-то... необычный.
   Послышались резкие приказы десятников, установленные на ночь  шатры  были
свернуты,  несколько  разведчиков-джайдов  ускакали  вперед  -  смотреть  за
дорогой. Лошади вздрагивали и недовольно фыркали.  Телохранители  Даманхура,
как всегда молча, выстроили конный круг, защищая повелителя. Неподалеку ехал
с  непреходяще  мрачным  выражением  на  лице  Асверус   Лаур,   по-прежнему
сохранявший высокий  статус  посла  Нардарского  конисата  при  особе  шада.
Даманхур полагал, что нардарец до сих пор  не  может  прийти  в  себя  после
смерти брата, а саккаремцев сторонится потому, что они для него чужие,  хоть
и союзники.
   Однако шад  несколько  заблуждался.  Асверус  переживал  вовсе  не  из-за
военных поражений Саккарема, да и гибель старшего брата  Хенрика  постепенно
отходила в прошлое. К чему сожалеть о прошедшем? Следует думать о  настоящем
и будущем.
   Таковые являлись во всей неприглядной красе.  Даманхур  доверял  молодому
посланнику кониса Юстиния и делился с ним большинством новостей:  Междуречье
почти полностью захвачено степняками, обитавшие  в  предгорьях  Самоцветного
кряжа племена изменили шаду, присоединившись ныне к  войску  Гурцата,  война
неумолимо движется на закат, армия Цурсога Разрушителя приостановилась всего
в  нескольких  лигах  от  нардарской  границы  и  готовится  к  вторжению  в
княжество, а затем дальше - в Вольные конисаты  и  Империю  Нарлак.  Отвлечь
бесчисленные ту-мены мергейтов сможет только собранное в Дангаре войско.
   "Первым делом, - размышлял Асверус, отбрасывая левой рукой светлые волосы
со лба, - надо будет сказать отцу, чтобы увел все наше ополчение в  горы,  -
мергейты туда не сунутся, и  вдобавок  мы  владеем  множеством  неприступных
горных замков. Предстоит вывезти  все  продовольствие,  скот,  весь  урожай,
который успели собрать. И это  надо  проделать  быстро  -  не  пройдет  двух
седмиц, Цурсог двинется на Нардар, это ясно как день. Сейчас армия мергейтов
отдыхает и собирает подкрепления изменников  -  интересно,  чем  Гурцат  так
прельстил саккаремских горцев и пастухов? А потом... Великий  кениг  Нарлака
уверен в мощи своего  войска.  Если  убедить  его  вступить  в  войну,  дать
решительную битву... И обязательно совместить  наши  действия  с  действиями
наемной армии шада Даманхура. Тогда мы возьмем мергейтов в клещи с  полуночи
и полудня, загоним их через пустыню к закатному побережью океана и сбросим в
волны! Главное - не дать степнякам отступить обратно в коренной  Саккарем  и
Междуречье, в таком случае они будут терзать набегами Закат  и  Полночь  еще
долгие годы. Барсука невозможно вытащить из норы, а сам он будет  появляться
тогда, когда не ждут, и больно ранить, потому не давай ему уйти обратно".
   Но для исполнения сих грандиозных  замыслов  Асверусу  Лауру,  одному  из
младших  детей  кониса,  следовало  вначале  прибыть  в  Меддаи,   дождаться
результата переговоров Даманхура и правителя Белого  города  эт-Убаийяда,  у
которого шад хотел выпросить денег для дальнейшего ведения войны,  и  только
потом явиться в Нардар, в замок своего отца. Дальше - хуже. Если разожженный
Степью пожар перекинется на земли конисата, придется уговаривать заносчивого
и гордого нарлакского кенига, отсылать посольства  к  вельхам  и  галирадцам
(полуночные варвары являются варварами в чем угодно, но только не в  военном
деле, - войско у них отменное, хотя и  небольшое).  Грядет  всеобщая  война.
Именно всеобщая, потому что в ее  исходе  заинтересованы  арранты,  жаждущие
новых колоний, жрецы Толми  -  этим  хочется  распространить  новую  веру  в
Богов-Близнецов на все обитаемые земли, а война как нельзя более  подготовит
почву, на которой произрастут семена невиданной религии; может быть,  влезут
управители далеких и почти  незнаемых  государств  с  Закатного  материка...
Участие сегванов в будущей схватке можно не обсуждать:  этот  народ  воинов,
изгоняемый с полуночных островов наступающими ледяными  горами,  подыскивает
себе новые места обитания на материке. Сегванов мало, но, как говорят,  один
такой воитель может запросто противостоять полудесятку мергейтов.
   С другой стороны, завоевателям  прежде  всего  необходимы  плодородные  и
обширные равнины, мергейты вряд ли полезут в непроходимые леса  на  полуночи
Нарлака и за Замковые горы, отделяющие владения великого нарлакского  кенига
от обширных и таинственных  земель  сольвеннов.  Нынешний  кнес  Галирада  -
крупнейшего поселения сольвеннов на берегу океана - отлично знает,  что  его
земли защищены непроходимыми скалами, водой и глухими пущами. Он не  захочет
встревать в войну. А если и поможет, то немногим.
   ...Первые слабые лучи  солнца  коснулись  зеленых  тюрбанов  саккаремских
конников,  Даманхур  поприветствовал  явление  светила  улыбкой  и   краткой
благодарностью Атта-Хаджу, его неизменный немой  слуга-мономатанец  промычал
что-то радостное (чернокожий замерз ночью куда сильнее  всех  остальных,  но
пожаловаться не мог, да и не хотел). Верблюды с поклажей,  храня  на  мордах
обычное снисходительно-презрительное  выражение,  поднимали  ступнями  вихри
песчаной пыли. Идти до Меддаи оставалось совсем недолго - к полудню  караван
шада должен был миновать вход в город.
   * * *
   - Там человек! О величайший, там человек! Шад обернулся.  Кричал  молодой
посланник кониса Юстиния. Юноша иногда отъезжал на своем коне в  сторону  от
отряда, поднимался  на  вершины  барханов,  будто  что-то  высматривая...  И
наконец высмотрел. Асверусу позволялось обращаться к Даманхуру  напрямик,  в
отличие от благородных эмайров, сопровождавших повелителя в  путешествии,  -
знак уважения к сыну иноземного властителя. Эмайрам, пожелавшим  говорить  с
шадом, вначале надлежало испросить разрешения у дейвани Энарека.
   - Человек? - поднял бровь Даманхур. - Всадник?
   - Нет. - Асверус направил лошадь к владыке Саккарема и  поехал  рядом.  -
По-моему, мертвец.
   - Ну и оставь его стервятникам,  -  хмыкнул  глад,  щурясь  от  солнечных
бликов, отбрасываемых  доспехами  телохранителей.  -  Нам-то  что  за  дело,
почтенный Асверус?
   - Надо посмотреть, - стоял на  своем  нардарец.  -  Повелитель,  там  все
перекопано, будто дрались два дракона. И множество следов на песке.
   - Следов? Отпечатков копыт?
   - Нет, - горячо возразил Асверус и просительно глянул в глаза  Даманхура,
- я прежде не встречал ничего подобного.
   - Атт-Идриси! - Шад окликнул десятника своей  охраны,  решив,  что  проще
удовлетворить просьбу нардарца и продолжить  путь.  -  Возьми  еще  двоих  и
поезжай вместе с уважаемым послом, осмотритесь. Он что-то нашел.
   Четверо всадников оторвались от основного  отряда,  галопом  поскакали  к
ложбине меж двумя барханами и скрылись из глаз. Вскоре  один  из  гвардейцев
вернулся.
   - Солнцеликий, десятник говорит, что тебе  необходимо  глянуть  это.  Там
безопасно, но...
   - Что "но"? - нахмурился шад. - Говори яснее!
   - Не могу, - признался саккаремец. - Это нельзя описать словами.
   -..Даманхур остановил своего коня на дне красноватой песчаной  впадины  и
поморщился.
   Во-первых, неприятно пахло - солнце успело пригреть. Запах очень  слабый,
но мерзкий. Во-вторых, такого количества крови шад  еще  никогда  не  видел.
Будто  здесь   закололи   дюжину   баранов.   Песок   буквально   пропитался
темно-багровой жидкостью, корка с хрустом ломалась под  копытами  лошадей...
Кое-где песчаная россыпь  сплавилась,  превратившись  в  мутно-коричневое  с
прозеленью стекло, поверхность пустыни взрыхлена так, словно  тут  всю  ночь
металось  стадо  взбесившихся  верблюдов,  в  двух  местах  прямо  из  песка
вырываются струйки незаметного сине-желтого  огня...  И  следы.  Рассыпанные
повсюду  следы  гигантского  зверя.  Оттиски  когтистой  лапы,  напоминающей
волчью, только размером самое  меньшее  с  обеденное  блюдо.  Рядом  с  ними
угадывались следы поменьше, однако по форме почти такие же.
   Удивляло и поражало одно: посреди этого кровавого  месива,  расплавленных
осколков, колдовского огня, какой можно встретить только  на  болотах  возле
саккаремского  Кух-Бенана,  скорчившись,  лежал  человек.  Абсолютно  голый.
Даманхур отчетливо разглядел огромную рану на ребрах справа - такое чувство,
что незнакомца наотмашь полоснули ятаганом.
   - Лекаря, - коротко приказал шад. Ему показалось, что "мертвец" отнюдь не
настолько мертв, как привиделось Асверусу.
   Гвардейцы и личный целитель шада спустились вниз (не без опаски,  правда.
Место, судя по виду, было дурное), а вскоре Даманхур тоже решил спешиться  и
разглядеть все подробно. Пока лекарь возился с неизвестным,  осматривая  его
зрачки и щупая пальцами  шею,  шад  поднял  чуть  теплый  обломок  песчаного
стекла, чтобы убедиться - виденное существует наяву.
   Даманхур  знал  основы  кузнечного  дела  -  оно  считалось  в  Саккареме
благородным занятием, и многие эмайры специально  учились  у  кузнецов,  для
того чтобы самим узнать, как из невзрачной руды рождаются  чудесные  образцы
оружейного искусства. Каждому, кто хоть раз в жизни стоял У горна, известно:
песок сплавляется только на  самом  жарком  огне.  Попробуйте-ка  расплавить
камень! Но здесь... Что же за пламя бушевало над  пустыней  минувшей  ночью?
Именно минувшей: произойди это раньше, кровавые пятна не выглядели бы такими
свежими. Загадка...
   - Он жив, господин, но еле-еле. - Даманхура отвлек голос Асверуса.
   - Да? - Шад не без сожаления отбросил тяжелый осколок и подошел к лекарю,
хлопотавшему  над  странным  человеком.  Последний,  как  сумел  рассмотреть
Даманхур, был молод, но не юн - лет двадцать пять или двадцать семь,  хорошо
сложен, кожа светлая. Не саккаремец. Скорее, выходец откуда-то  с  полуночи.
Волосы длинные и почему-то у висков заплетены в косички.
   "Наверное, сегван, - предположил шад. - Хотя  нет,  торговцы  с  Островов
светловолосы и повыше ростом. А у этого  голова  темная.  И  в  кости  более
крепок".
   - Солнцеликий. - Лекарь обратился к шаду. - Нельзя оставлять человека без
помощи. Он очень сильно ранен, и дух его блуждает на грани света этого  мира
и божественного пламени мира загробного, но, как я  посмотрю,  тело  у  него
сильное...
   - Если твоего искусства хватит для исцеления, - подумав, решил  Даманхур,
- мы заберем его с собой. Когда очнется -  расспросим,  что  происходило  на
этом месте. Мне это было бы любопытно.
   - Волшебство, - прошептал  лекарь.  -  Меня  кое-чему  учили,  и  я  могу
распознавать тайны исчезнувшей магии.
   "Исчезнувшей? - задал сам себе вопрос шад.  -  Неправильно  ты  говоришь,
ученый человек. Чем дольше я размышляю, тем более прихожу  к  выводу:  магия
никуда не исчезала. Вот ты, целитель, пользовавший еще  моего  отца,  знаешь
какие-то  фокусы,  кое-кто  из  моих  телохранителей  пользуется   странными
амулетами, придающими человеку силу в бою... Весьма у многих, как я погляжу,
хранятся какие-то клочки, кусочки,  обломки  волшебства,  хотя  высокоученый
Гермед Аррантский долгими вечерами в Мельсине убеждал меня: любое волшебство
ныне  невозможно,  а  последние  остатки  его   тщательно   сохраняются   на
Великолепном Острове... Темнят арранты, ой темнят..."
   У  Даманхура  давно  появились  смутные  догадки  о  том,  что  искусство
волшебства, процветавшее во времена Золотого века, и не  думало  исчезать  в
небытие. Нельзя просто так выдернуть у природы какую-то часть  ее  силы.  Но
вездесущая Аррантиада, посланники басилевсов, просто путешествующие  мудрецы
с Острова убеждали всех и каждого: волшба  канула  в  прошлое,  людям  стоит
надеяться только на свои силы и помощь богов. Непонятно,  для  чего  им  это
нужно. И  почему  создавалась  отчетливое  впечатление,  что  Гермед  (между
прочим, один из самых  приближенных  к  басилевсу  Тиберису  людей)  знал  о
подоплеке войны, свалившейся на материк Длинной Земли, куда больше, чем  все
прочие?..
   Но подозрения оставались только подозрениями, и ничем больше.
   Пока Даманхур, хмурым  взглядом  уставившийся  на  язычок  невиданного  в
пустыне огня, выбивавшийся прямо из  песчаной  плоти  Альбакана,  размышлял,
лекарь и несколько гвардейцев соорудили из копий и попоны носилки.
   Шад вздрогнул,  услышав  чужой  голос  (Даманхур,  отличавшийся  завидной
памятью, мог по  интонациям  распознать  любого  из  своих  ближних  даже  в
кромешной тьме). Этого голоса он не знал.
   - Кто вы?  -  Слова  прозвучали  глуховато,  однако  разборчиво,  с  едва
заметным акцентом. Никто сразу и не сообразил, что это говорит  неизвестный,
уже переложенный на носилки, - Эй, кто-нибудь! - позвал он.
   Асверус отозвался первым. Сын кониса Юстиния присел на корточки  рядом  с
человеком и сказал по-саккаремски:
   - Свита блистательного владыки шаданата Саккарем  Даманхура  Первого.  Не
бойся, ты вне опасности, здесь есть очень хороший лекарь, и сам шад  о  тебе
позаботится...
   - Опять повезло, - с болезненной усмешкой ответил  человек,  настороженно
косясь по сторонам. - Вы все - свита, а ты кто?
   - Асверус, урожденный Лаур, эрл и тан владения Керново, что в Нар д  аре,
- представился посланник так,  будто  стоял  рядом  с  привычным  к  этикету
мельсинским придворным, а не с обнаженным  бродягой,  вымазанным  в  пыли  и
собственной крови.
   - Нарвался, - вздохнул раненый. - Шад, нардарский принц... Кто  тут  еще?
Ладно, меня обычно называют Кэрисом, сыном  Кавана,  из  Мак-Каллан-мора.  Я
вельх. Прошу вас об одном - если вы направляетесь в Меддай, а скорее  всего,
так оно и есть, немедленно передайте мудрейшему аттали Ка-сару  эт-Убаийяду,
что человек по прозвищу Дэв хочет побыстрее переговорить с ним...
   - Что? - шад шагнул вперед. - Что ты сказал?
   - Что слышал, - хмуро ответил вельх, и Даманхур едва  не  поперхнулся  от
такого непочтения. - Спасибо вам, конечно, за помощь, но... Сейчас я... Если
угодно - доверенное лицо аттали. Мне нужно в Меддай, я должен его увидеть...
   После этих слов Кэрис снова  забылся  в  присущем  броллайханам  полусне,
восстанавливающем их силы, черпаемые из всего окружающего - небесного света,
песка, облаков, людей.
   Караван Солнцеликого  шада  Даманхура  ("бывшего",  как  думалось  самому
Повелителю Саккарема)  подошел  к  стенам  Священного  города  незадолго  до
полудня. Разведчики-джайды успели донести Энареку, что в  городе  далеко  не
все в порядке и он наверняка подвергся штурму минувшей ночью. Однако дейвани
не поверил в их слова, будучи уверенным - Меддай под  защитой  Атта-Хаджа  и
город неприступен.
   Мельсина тоже считалась неприступной. До времени наступления шестой  луны
835 года от  Откровения  Провозвестника,  или  1320-го,  считая  от  падения
Небесной горы.
   * * *
   - И что случилось дальше? - хмуря брови, спросил эт-Убаийяд у Драйбена. -
Рассказывай, ничего не утаивая, потому что это видел только ты.
   - Демон... - Драйбен запнулся. - Нет, не демон. Духи существуют  сами  по
себе, имеют свое собственное сознание и бытие. Это  существо  являлось  лишь
частицей некоей другой силы. Скорее воплощенная мысль...
   - Я знаю, что такое воплощенная мысль, - терпеливо сказал эт-Убаийяд и  в
который раз тяжело вздохнул. - Меня  интересует,  что  именно  черная  тварь
делала в храме-крепости.
   - Самое смешное в том, что ничего. ...Едва рассвело  и  уж