тва...  Значительная  часть  хищников  собралась
внизу,  в  четырех  локтях  от  стоящих  на  возвышении  Фарра   и   верного
телохранителя аттали. Еще немного - и они бросятся в атаку.
   ...Аттали эт-Убаийяд  по-прежнему  наблюдал  за  происходящим  с  вершины
минтариса Золотого храма, единственный проход наверх перегораживала  тяжелая
дверь, а рядом с правым плечом стоял халитт, недавно принесший  безрадостное
донесение с окраин  города:  "Священная  стража  отступает".  Он  и  остался
последним телохранителем Предстоятеля Веры.
   Эт-Убаийяд боялся.  Причем  боялся  так,  как  никогда  в  жизни.  Аттали
рассмотрел,  как  через  улицу   Полудня,   посвященную   немеркнущей   силе
Атта-Хаджа, входящей в зенит вместе со светилом, обозревающим мир из  высшей
точки,  его  город  посетило  Нечто.  Гигантский  черный  волк,  отнюдь   не
порождение сил природы, однако  и  не  демон;  дар  таинственного  и  чужого
волшебства. Огромный зверь, чья голова равнялась с крышами домов, как хозяин
шествовал к Золотой площади и далее к храму-крепости. К Камням Атта-Хаджа.
   * * *
   Гон закончился так  же  внезапно,  как  и  начался.  Уставшие  и  изрядно
напуганные всем происходящим  халитты  довольно  вяло  оборонялись,  устроив
завалы на окраинных улицах города, большинство жителей прятались в  подвалах
домов, снедаемые ужасом, те, кто не успел  укрыться  в  храмах,  становились
жертвами почуявших вкус человеческой крови  диких  зверей...  Ржали  чуявшие
близкую и неотвратимую опасность лошади, взревывали принадлежавшие  беженцам
волы, где-то неподалеку от конюшен выпущенные Священной стражей псы насмерть
дрались с волками, слышались крики людей, как яростные, так и  предсмертные,
на минтарисах  большинства  храмов  били  гонги,  внося  в  общую  какофонию
дополнительные мрачные нотки... Холодно мерцала на очистившемся  от  облаков
небе луна, приобретавшая неприятный красноватый оттенок тем более, чем  ниже
склонялась она к краю неба.  Звезды  светили  тускло  и  недовольно.  Восход
постепенно беременел рассветом, раскрывая пока что слабые и бессильные перья
солнечных лучей. Сильно пахло дымом - ветер сменился и  доносил  со  стороны
Междуречья запах тлеющих останков саккаремских крепостей и деревень...
   Драйбен счел, что минувшая ночь была худшей в его  жизни.  За  много  лет
путешествий бывший эрл Кешта повидал всякое: удивительных чудовищ, волшебных
существ, войны, нападения разбойников,  что  морских,  что  сухопутных.  Ему
всегда удавалось вывернуться - счастье не покидало нардарца. Вплоть до  того
самого дня, когда его  собственная  гордыня  расстелила  перед  ним  путь  в
Пещеру. Минувшая ночь - лишь следствие необдуманности.
   Некогда Драйбен вычитал в книге нарлакского мудреца следующие слова: "Зло
- не вожделение плоти, а ярость разума". Что ж, именно такая "ярость разума"
и позволила Драйбену возжелать  давно  исчезнувшего  таланта  -  волшебства.
Только для себя одного. Смешно, но Кэрис за время пути почти убедил нардарца
в том, что волшебник из него не получится. И способности вроде бы имеются, и
желание, и самые простые фокусы он умеет делать (как известно,  все  великое
начинается с простого), но... Человеку, способному произнести не столь уж  и
простенькое заклинание, изменяющее суть материи, а именно превращающее  медь
в золото, недоступно другое, не менее  важное  искусство:  своей  колдовской
силой противостоять другой магии. И сейчас, видя перед  собой  невообразимое
чудовище, спокойно шагающее  по  улица  Священного  города,  Драйбен  тщетно
призывал  все  свои  умения  для  того,  чтобы  хоть  ненадолго   остановить
призрачного волка.
   "Какого еще призрачного? - Драйбен спиной  прижался  к  выбеленной  стене
одного из домов. Он уже  приказал  оставшимся  в  его  подчинении  ха-литтам
спрятаться на крышах  или  в  узких  переулках  и,  по  возможности  бережно
расходуя стрелы, палить из  луков  и  арбалетов  в  монстра,  превосходящего
ростом самого крупного быка. - Я отчетливо вижу: черный волк живой, хотя под
этой странной "жизнью" скрывается совсем другая сущность! Так просто его  не
победить... Куда, интересно, делся Кэрис?"
   Нардарец, обученный вельхом, умел отсылать свою мысль  к  мыслям  Кэриса,
если это требовалось. Броллайхан мог ответить ему когда  угодно  -  во  сне,
будучи  предельно  занятым  в  библиотеке  или,   например,   любезничая   с
какой-нибудь  прекрасной  саккаремкой  (броллайхан  не  чуждался   маленьких
человеческих слабостей и зачастую находил время на охмурение женщин). Однако
сейчас Драйбен  не  мог  отыскать  даже  промелька  того  фиолетово-лилового
огонька, которым светилась душа  его  приятеля.  Используя  все  накопленные
знания, Драйбен обшаривал город, окружавшую его пустыню, дороги, ведущие  на
полдень и восход... Кэрис пропал.
   "Он что, умер?! - смятенно подумал нардарец. - Великие боги, вельх всегда
твердил, что убить его почти невозможно! "Почти" - коварное словечко... Если
он сцепился с этим... этой... в общем, с этим чучелом... Что мы теперь будем
делать без него?"
   Волк вышагивал по мрамору мостовых, бесшумно касаясь мягкими  подушечками
лап камня. Людей он словно не замечал - в его холке и боках торчали  десятки
стрел, две или три, засевшие в веках, раскачивались в такт движениям,  одна,
особенно удачливая, пробила верхнюю  губу.  Вожак  Дикого  Гона  не  обращал
внимания на боль, если вообще был способен ее чувствовать. И он точно  знал,
куда шел.
   "Где же Кэрис? - Драйбен, опустив глаза, отчетливо увидел, как дрожат его
пальцы. Скрыться негде  -  до  ближайшего  переулка  шагов  пятьдесят,  если
побежишь, волк может и прыгнуть, - кто знает, что кроется в его голове? -  А
это что еще?"
   Нардарец замер, глядя на  свои  руки.  Он  уже  привык  к  новому  облику
"сотника Джасура", но сейчас смуглая саккаремская кожа  посветлела,  Драйбен
увидел старый шрам на  запястье,  полученный  еще  в  детстве  при  обучении
владению  клинком...  Значит,  и  волосы  из  вороново-черных  вновь   стали
по-нардарски  светлыми,  исчезла  полнота,  присущая  уважаемому  халитту...
Человек с подобной внешностью не  может  носить  одеяния  Священной  стражи:
войско халиттов набиралось только из жителей полуденных  областей  материка.
Светлокожие  и  белобрысые  нардарцы  и  нарлаки  относились  к  неверным  и
правители Священного города никогда не удостаивали их чести служить в  своей
гвардии.
   "Что же  получается?  -  У  Драйбена  дернулась  щека.  -  Если  заклятье
рассеялось, значит, его создатель... Я же предупреждал его: сиди  в  городе!
Как мне теперь выкручиваться? Бурнусы и обязанности халиттов священны.  Меня
изловят мои же десятники, которыми я командовал этой ночью, и  прикончат  не
задумываясь - ведь ладонью неверного я осквернил клинки Священной стражи".
   Драйбену повезло - сейчас на него никто не смотрел. Все защитники Мед дай
наблюдали  за  двигавшимся  к  центру   города   черным   волком.   Заклятье
возвращаться не  собиралось,  это  нардарец  уже  понял,  благо  был  научен
распознавать направленную на него самого магию. Выходит, Кэрис погиб...
   Пояс никак не желал развязываться, а потому нардарский эрл кромсал полосы
зеленой материи кинжалом -  изумрудным  шелком  подпоясывали  халаты  только
сотники. Потом с плеч полетел на землю тяжелый бурнус, тюрбан с  перышком...
Драйбен остался только в нижней рубахе,  заправленной  в  шаровары.  В  полу
десятке шагов прямо посреди  улицы  лежал  мертвый  джайд  -  сдирать  халат
затруднительно и времени нет, зато подбитый овечьим мехом  плащ  подойдет  в
самый раз... Прекрасно, у мертвеца  есть  еще  и  сабля!  Не  такая,  как  у
халиттов, попроще, но, судя по клейму, выкованная в Шоне, знаменитом  городе
кузнецов,  что  стоит  на  границе  Саккарема  и  Хали-суна,  на  побережье,
двадцатью лигами полуденное Акко.
   - Глупейшая маскировка. - Драйбен не без  отвращения  набросил  на  плечи
окровавленный плащ. Если судить по ранам на теле джайда, кочевник  попал  на
ужин небольшой стае шакалов, промышлявших в  городе.  -  Шаровары  Священной
стражи, рубаха и лицо нардарские, накидка от джайдов... Кто я такой, а?"
   Надо было пробираться к центру, к Золотой площади.  Обычные  дикие  звери
разбежались, видя, что идет вожак Гона, - как видно,  пришедшие  из  пустыни
стаи сами преизрядно его побивались. Если следовать в тридцати-сорока  шагах
за спиной черного волка, будешь в относительной безопасности. Драйбен видел,
что создавшее это умопомрачительное  существо  магия  с  рассветом  слабеет.
Возможно, когда появятся прямые солнечные лучи, тварь исчезнет. Тогда  сразу
разбегутся по своим барханам звериные полчища.
   "Первым делом -  разыскать  аттали  эт-Убаийяда,  -  раздумывал  Драйбен,
пробираясь в предутренних сумерках  вдоль  стен.  -  У  мудрейшего  отличная
охрана, он и Фарр (если этот мальчишка не вытворил очередную глупость  и  не
пожелал умереть героем!) наверняка уцелели - спрятались на минтарисах или  в
храме-крепости, куда никакому врагу пробиться невозможно. Все рассказать.  А
что потом? Кэриса мы потеряли, а значит, разъяснять все, что связано с чужим
колдовством, нам никто не будет. Жалко парня... Фарра и Фейран я пристрою  в
Меддаи - аттали не откажется им помочь.  Самому  придется  ехать  в  Нардар,
предупредить кониса. Потом  в  Аррантиаду  -  великолепные,  уверен,  смогут
помочь отыскать первопричину пробуждения Самоцветных гор. Аттали  со  своими
помощниками пусть начнут поиски третьего Камня Атта-Хаджа - кто знает, вдруг
он действительно существует? Камни -  это  оружие.  Мы  не  знаем,  как  оно
действует, как его употребить, но нужно постараться выяснить  это,  хотя  бы
для того, чтобы наш материк не  превратился  в  пустыню,  где  будут  только
обугленные остовы домов, непогребенные трупы и волчий вой..."
   В  утренней  мгле  внезапно  вырисовалась   Золотая   площадь.   Стройная
аррантская  колоннада  библиотеки,  зеленые  и  золотые  лезвия  минтарисов,
вспарывающие   небо,   громада   Золотого   храма    и    тусклая    коробка
храма-крепости... Трупы, запах крови и вывороченных кишок, жмущиеся к стенам
гиены и шакалы, напуганные явлением вожака.
   И черный гигант, пересекающий усеянное телами пространство площади.  Волк
неспешно миновал открытое место, направляясь  к  седым  стенам  возведенного
руками Провозвестника храма.
   Драйбен буквально раскрыл рот, увидев, как вожак, не  встретив  на  своем
пути никаких препон, растворился в стене храма-крепости,  войдя  в  обитель,
доступную далеко не всякому человеку.
   "Волк - не  животное,  это  воплощенная  мысль,  -  неожиданно  для  себя
сообразил нардарец. - Мысль проникает всюду. Но кто мне ответит, почему  Оно
направило свои мысли именно сюда, в сердце Меддаи?"
   Ответить было некому. Драйбен остался  единственным  живым  человеком  на
площади...
   Интермедия. Где божественный  басилевс  Аррантиады,  Царь-Солнце  Тиберис
Аврелиад, принимает сенатора Луция Вителия
   Мрамор резиденции кесаря в лунном свете казался не белым, но  голубым,  с
искринками  серебра.  Царственный  Тиберис  несколько  лет  назад   запретил
украшать факелами морской  фасад  дворцового  комплекса,  раскинувшего  свои
бесчисленные здания,  храмы  и  пристройки  над  падающим  к  волнам  океана
скалистым обрывом, более всего напоминавшим чуть скошенный  нос  гигантского
корабля, бороздящего изумрудные  просторы  Великого  моря.  От  факелов,  по
мнению Божественного, нет никакой пользы -  только  вонь,  копоть,  масляные
следы на камне, да и сам дворец со стороны моря выглядит (особенно в  ночные
часы) гораздо загадочнее и удивительнее,  когда  желтоватые  проблески  огня
изливаются лишь из окон или неугасимых бронзовых чаш, что громоздятся  перед
святилищами,  а  благородная  твердь  камня  отражает   естественный   огонь
природных светил.
   Любому корабельщику, проводящему свое судно  мимо  загородной  резиденции
басилевса, должно было казаться, что  тяжелая,  мрачная  скала  увенчивается
слитком чистейшего и таинственного света,  амфитеатром  грандиозных  зданий,
возведенных ради вящей славы Аррантиады на широком и длинном  мысе,  имеющем
на мореходных картах название Хрустальный. Днем же белоснежный  и  розоватый
мрамор построек обращал  жилище  басилевса  в  рукотворный  каменный  венец,
достойно украшавший чело Острова Великолепных.
   Благородному Луцию, первому Всаднику Сената и эпарху  Аррской  провинции,
мужу любимой старшей дочери басилевса, прихоть  Тибериса  была  малопонятна:
если ты прибыл вечером на лодке к мысу, то почему приходится подниматься  по
узкой и крутой лестнице, ведущей по телу скалы  наверх,  в  полнейшей  тьме,
разрываемой лишь скупыми  отблесками  звезд  и  лучами  нарождающейся  луны?
Лампа, несомая ликтором из охраны Царственного, не столько помогала, сколько
отвлекала внимание и слепила благороднейшего сенатора. Луций получил сегодня
строжайшее предписание басилевса: не медля ни мгновения прибыть с Паллатия -
сенатского холма столицы где размещался высший совет Острова -  и  предстать
перед немеркнущими очами владыки Аррантиады и колоний в  его  резиденции  на
Хрустальном мысе.
   Что за спешка? Или басилевс недоволен Сенатом? А может, что  хуже,  своим
наместником и правителем Арра? Впрочем, особых поводов к  этому  не  было  -
Луций не боялся приема у Царя-Солнце хотя бы потому, что дела в  государстве
шли относительно благополучно. Плебс  после  недавних  волнений  успокоился,
видя, что власти опять начали выдавать бесплатный хлеб  из  запасов  Сената,
далекая война на материке Длинной Земли  способствовала  приобретению  новых
земель, аррантская торговля процветала, вести из  колоний  приходили  вполне
утешительные, а тетрархам провинций удалось изгнать безумных проповедников с
острова Толми, со дня на день ждавших Конца времен и смущавших  умы.  Отчего
сенатор Луций Вителий  столь  внезапно  потребовался  басилевсу,  оставалось
только гадать.
   - Пройдите, господин, - шепнул ликтор, взглядом указывая  на  приоткрытую
створку тяжелой позолоченной двери, ведущей в личные покои  Царственного.  -
Басилевс ждет...
   Величие Острова следует доказывать наглядно. Прежде не  бывавший  в  этой
части дворца, Луций только усмехнулся, разглядывая залу, где его должен  был
встретить кесарь: как все огромно, строго и в то же время прекрасно!  Черные
колонны уходят в полутьму, многоцветные мозаики, барельефы, скульптуры богов
и героев, чаши-светильники, - наверное, варварские послы, изредка посещавшие
дом басилевса,  безоговорочно  признавали  божественную  сущность  владельца
всего этого холодного великолепия. Человек, являвшийся на  Хрустальный  мыс,
терялся на фоне помпезного каменного  леса,  где  колоннады  исполняли  роль
древесных стволов, цветы превращались в вычурные вазы, пахло  не  медом,  но
бесценными благовониями, а солнце заменял сам государь Тиберис...
   - Мой дорогой Луций! - Сенатор непроизвольно вздрогнул. Настолько громким
показался ему отраженный куполом залы знакомый голос. - Прости,  что  отвлек
тебя от забот на Паллатии.
   - Никакие мои  труды,  недостойные  и  жалкие,  не  сравнятся  с  заботой
божественного о вечном благе Аррантиады, - не  без  скрытой  иронии  ответил
Луций. Перед ним стоял человек  в  пурпурно-фиолетовой  тоге  с  серебристой
оторочкой.  Видимо,  кесарь  незаметно  вышел   из-за   постамента   статуи,
изображавшей аллегорию Победы. Ба-силевсу Тиберису было  всего  сорок  шесть
лет, но чрезмерные излишества, непрестанно вкушаемые Божественным, состарили
его на удивление рано: седоватые редкие волосы, тройной подбородок, залысины
на лбу. Однако взгляд по-прежнему цепкий и жесткий. - Что было угодно  моему
владыке?
   Тиберис взял гостя под локоть и медленно повел к балкону,  выходящему  на
ночной океан.
   - Как дела на материке? - был первый вопрос.
   - Война, - кратко ответил  сенатор.  -  Саккарем  истощен  и  разгромлен,
варвары собираются сделать ход  на  полночь,  к  пределам  Нарлака.  Войско,
собранное шадом Даманхуром, велико, но решающего перелома в  ход  борьбы  не
внесет, - благородный  Гермед  получил  соответствующие  указания,  и  я  не
сомневаюсь в преданности легата своему владыке  и  в  его  исполнительности.
Полагаю, к зиме все будет кончено.
   - Хотелось бы... -  преувеличенно  тяжело  вздохнул  Тиберис.  -  Заботы,
связанные с этой войной, так отвлекают... Ты уверен, что к  следующей  весне
мы сможем начать строительство на нарлакском побережье?
   -  Без  сомнения,  о  Царственный.  Флот   готов,   списки   переселенцев
составляются поместными эпархами. Как только армия Гурцата  возьмет  столицу
Империи Нарлак, можно будет начинать действовать.
   - Вот как? - Басилевс внезапно развернулся лицом к Луцию. -  Действовать?
Не обезопасив себя и своих подданных от... Ты понял, что я имею в виду?
   Далеко внизу, за перилами обводящей зал наружной галереи, рокотал прибой,
накатывая черные волны на скалу.
   - Все подготовлено, - спокойно произнес сенатор  Вителий.  -  Как  только
нужда в помощи сил сверхъестественных отпадет,  в  Пещеру  отправятся  люди,
обладающие требуемыми знаниями. А выгнать затем Гурцата в Степь - дело наших
прославленных легионов. К  следующему  лету  никто  не  увидит  на  материке
вооруженного мергейта, а Аррантиада принесет избавление от бед,  спокойствие
и законность обитателям Длинной Земли. - И после паузы добавил двусмысленно:
- Разумеется, не всем.
   - Ты уверен, что все получится? - Тиберис сжал в кулаке  льняные  складки
тоги на груди Луция. - Что не будет ошибки? Просчета? Пойми,  мне  очень  не
хотелось бы однажды узнать, что твой план провалился и...
   - Ничего  подобного  не  произойдет,  -  твердо  и  непреклонно  вымолвил
сенатор. - Некогда мы справились с угрозой, обуздаем ее и  теперь.  Я  знаю,
что  ты,  о  кесарь,  обеспокоен  усилением  нашего  э-э...  неожиданного  и
временного союзника, во спешу тебя заверить: арранты полностью  контролируют
все события. Нет причин для сомнений в нашей силе и мудрости.
   - Иди, - бросил Тиберис и разомкнул  ладонь.  -  Это  все,  что  я  хотел
узнать.
   Спустя  менее  квадранса  длинная  гребная  лодка  отошла   от   пристани
Хрустального мыса и взяла курс на огонек маяка аррантской  столицы.  Сенатор
Луций Вителий стоял на корме и, прищурившись, глядел в сторону восхода.
   - Все получится, - тихо сказал он, будто убеждая в чем-то самого себя.  -
Все получится, басилевс...
   Глава четвертая. Истинность снов и яви
   Наступившим днем шаду скучать не  пришлось.  Тоскливое  настроение  будто
ураганом развеяло. Однако обо всем по порядку.
   Ночью  в  пустыне  прохладно,  а  полуденные   области   Альбакана,   кои
расположены ближе к Нардару и степному Халисуну, вообще  славятся  изрядными
морозами. Если днем не продохнуть, то прямо перед рассветом на попону  твоей
лошади, на одежду и оружие высыпает мелкий колючий иней. Кочевники-джайды  и
родственные им племена давно приспособились к изменениям от невыносимой жары
днем до леденящего ночного холода: их белые и светло-желтые войлочные халаты
отлично держали тепло, а после восхода солнца  защищали  хозяев  от  палящих
лучей. Но шад Даманхур родился отнюдь не джайдом, а коренным саккаремцем  по
отцу  и  нарлаком  по  матери,  вдобавок  пустыню  не   любил,   предпочитая
безжизненным пескам зелень садов и  влажные  степи,  где  некогда  проходили
знаменитые охоты на джейранов, и удобства  прохладных  мельсинских  дворцов.
Конечно, за последние несколько  седмиц  блистательный  правитель  Саккарема
попривык к походной жизни и научился спать даже не в шатре, а  в  специально
купленном у встретившихся по дороге из Дангары в Меддаи джайдов теплом мешке
из верблюжьей шерсти, однако холода по-прежнему не выносил.
   А сейчас, когда  до  рассвета  оставалось  менее  полуоборота  клепсидры,
Даманхур был зол, из носа  у  него  капало,  халат  похрустывал  при  кажд