гда не доведется воочию узреть  его  героев  или  хотя  бы  их
потомков... Мессиры, я вынуждена покинуть ваше приятное  общество  до  утра.
Если вы не хотите завтра  клевать  носами  и  зевать,  вы  последуете  моему
примеру. Кстати, вино у вас опять кончилось.
   Не поверивший столь  печальной  новости  Мак-Лауд  наклонил  бочонок  над
пустой кружкой, но получил только несколько медленно вытекших капель. Фитиль
прогоревшей до донышка лампы выбросил прощальный  язычок  пламени  и  погас,
оставив компанию  посреди  шелестящих  виноградных  листьев  навеса,  синего
бархатного простора ночи и непривычно ярких звезд провинции Лангедок.
   Утро следующего  дня  выдалось  на  редкость  суматошным:  казалось,  все
обитатели "Берега  реки"  решили  одновременно  тронуться  в  путь.  Кое-кто
направлялся в сторону гор, но большая часть постояльцев уходила  по  старой,
проложенной еще  римлянами  дороге  вдоль  Гаронны,  намереваясь  поспеть  к
празднику  в  Тулузе.  На  конюшне   постоялого   двора   царило   форменное
столпотворение  из  людей,  лошадей,  мулов  и  ослов;  обычно   покладистые
животные,  заразившись  царящим  вокруг  настроением,   всячески   усложняли
хозяевам жизнь, кому-то в суете уже успели  наступить  копытом  на  ногу,  а
кого-то визгливо обвиняли в попытке стянуть чужую уздечку.
   Единственный островок спокойствия в  этом  бурном  море  сидел  на  срезе
большой каменной поилки для лошадей, и издалека Гай принял его за  Франческо
- из-за виолы в руках и  слегка  отсутствующего  вида.  Однако  сэр  Гисборн
вспомнил, что принадлежащий их попутчику инструмент давно  убран  в  кожаный
футляр и вряд ли Франческо позволил бы себе столь откровенно бездельничать.
   Неизвестный  пошевелился,  окончательно  развеяв  сомнения  Гая.   Мессир
Бернардоне-младший точно не мог похвастаться соломенными, добела выгоревшими
на солнце патлами. Устроившийся на краю поилки человек не замечал окружающей
суеты, равнодушно  взирая  поверх  проходивших  мимо  людей  и  меланхолично
перебирая струны.
   Он выглядел так, будто служил живым украшением серого каменного корыта, и
сэр Гисборн в  очередной  раз  подивился  странностям  местных  порядков:  в
Лондоне подобного типа уже давно бы попросили не  мешать  прочим  горожанам.
Здешний же народ, похоже, давно привык  к  необычным  выходкам  приезжих.  А
может, у этого человека  имеется  какое-то  право  сидеть  на  избранном  им
месте?
   Так ничего и не решив, Гай прислушался к  еле  различимой  в  общем  гаме
рваной тревожной мелодии, разобрав совершенно непонятные слова:

   Кровит на лбу материка истерзанный Прованс,
   И небо - лик Предтечи, где сентябрь на пробор
   Расчесывает облака, ненастен и гриваст...
   Он распахнул свои крыла от Арль до Иль-де-Франс.
   Но брызжет гной
   Земли родной
   Из почернелых пор.
   Excusez-moi, вы мерзость, монсеньер...
   Но в чем, mon Deux, мой черный бог, моих лесов вина?
   Где Лапгсдоль и дерзкий
   Юг ведут с рожденья спор,
   Где символ веры - дага в бок, где вера есть война?
   И кровью просочился луг, и гладь озер и гор,
   Где все мечты -
   Кость на кости,
   В горсти альбниских юр.
   О будь же, будь ты проклят, монсеньер...

   Окончательно впавший в  тягостное  недоумение  сэр  Гисборн  огляделся  в
поисках кого-нибудь, способного разъяснить ему смысл увиденного, и остановил
пробегавшего мимо молодого парня, прислуживавшего в трактире.
   - Любезный, кто это у вас торчит посреди двора, словно пугало в огороде?
   Работник  папаши  Тардье  глянул  в  указанном  направлении  и  досадливо
скривился:
   - Опять притащился... Вы, мессир, не обращайте на него  внимания,  я  его
сейчас выставлю. Это  Лоррейн,  он  из  Прованса  и  слегка  того  -  Парень
выразительно постучал себя согнутым пальнем по голове. -  Вообще  он  тихий,
шляется туда-сюда, никому не мешает, иногда его в замки пускают  -  поет  он
здорово. Только случается, на него как  накатит  -  спасайся,  кто  может...
Лоррейн, матушку твою вдоль и поперек!  -  Беловолосый  незнакомец  с  явной
неохотой повернулся на крик, - Проваливай  отсюда,  не  то  хозяина  позову!
Давай, давай, шевелись!
   - Che casa? -  На  ступеньках  крыльца  появились  Франческо  и  мистрисс
Изабель, нагруженные мешками и парой вместительных  кожаных  кофров.  -  Что
случилось
   - По-моему, явился местный юродивый, - пояснил Гаи. - Во-он сидит.
   - Для юродивого и бродяги он чересчур хорошо выглядит, -  высказала  свое
мнение девушка, предусмотрительно встав позади  сэра  Гисборна.  -  Что  ему
здесь нужно?
   - Понятия не имею, но его сейчас прогонят, - успокоил ее Гай,  с  детства
питавший непреодолимое отвращение ко всякого рода нишим и попрошайкам, якобы
увечным и калечным. Конечно, среди них попадались люди,  изгнанные  из  дома
сложившимися  обстоятельствами  -  войной,  неурожаем  или   болезнями,   но
большинство этих христарадников, по глубокому убеждению  Гая,  относились  к
древнему и неистребимому племени мошенников, пользующихся чужой добротой.
   - Прогонят? - недоуменно переспросил Франческо.  -  Почему?  Он  ведь  не
сделал ничего плохого...
   - Феличите, не начинай все сначала,  -  раздраженно  бросила  Изабель  и,
повернувшись к сэру Гисборну, вполголоса пояснила: - Видите ли, мессир  Гай,
мой хороший  приятель  Франческо  вбил  себе  в  голову,  что  ему  надлежит
облагодетельствовать мир, но понимает  это  непосильное  ему  деяние  весьма
своеобразно.
   - Между прочим, сказано в Писании: "Просящему у тебя - дай", -  тихо,  но
упрямо проговорил Франческо.
   - Ага, и еще сказано: "Раздай имение свое бедным". -  отозвалась  девушка
и, не в силах  остановиться,  сердито  продолжила:  -  Только  я  что-то  не
припоминаю ничего насчет: "Раздай  имение  свое  бездельникам,  дабы  они  с
чистой совестью продолжали бездельничать". Кроме того, собственного имения у
тебя пока еще нет, а раздавать чужое я тебе не позволю. Мне  вполне  хватило
твоих подвигов весной в Руане. Я молчу, когда ты проигрываешься  в  зернь  и
клянчишь у меня  серебро  на  свои  долги,  но  перепутать  чужой  карман  с
собственным и раскидывать монеты на площади - не находишь,  что  это  слегка
чересчур? Ведь это мне, а не тебе пришлось извиняться перед теми, у кого  ты
так легко позаимствовал их собственность!
   - Френсис, не слушай эту женщину, - из дверей, как обычно, не  вышел,  но
вывалился Мак-Лауд, - и  всегда  помни,  что  Господь  создал  ирландцев,  а
ирландцы  придумали  скаредность,  чтобы   поменьше   платить   и   побольше
получать... Кто-нибудь из вас знает иной путь, чем пылить вслед за всей этой
толпой9
   -  Я  знаю,  -  мрачно  сказала  мистрисс  Уэстмор.  -  Через  холмы,  по
виноградникам. К вашему сведению, мне не жаль денег, и я считаю, что  помощь
неимущим всегда достойна похвалы. Однако помощь в первую очередь разумная  и
зависящая от собственных средств. Вы можете об этом не задумываться, но  мы,
люди кошелька, обязаны никогда не забывать.
   Пристыженный Франческо лишь молча кивнул и уставился себе под  ноги.  Гай
понятия не имел, что произошло между этой парочкой весной в Руане, но решил,
что  мистрисс  Изабель  порой  чрезмерно  жестока  в  словах,  хотя  говорит
совершенно правильные вещи.
   Предмет краткого  спора  тем  временем  спрыгнул  со  своего  насеста,  в
несколько стремительных шагов пересек двор - постояльцы шарахались от  него,
как от ходячей напасти, - и замер неподалеку от крыльца и четверки путников.
Мистрисс Изабель сдавленно пискнула и предпочла подняться  по  ступенькам  к
спасительной двери.
   Странный  тип  по  имени  Лоррейн   уставился   на   притихшую   компанию
бесстрастными серыми глазами, больше  напоминавшими  пару  тусклых  галечных
камешков, и какое-то время  молча  изучал  их,  так  что  Гай  ощутил  некое
беспокойство. Он уже собирался прикрикнуть на этого непонятного и  пугающего
человека, когда в дворовом гвалте отчетливо прозвучал хрипловатый голос:
   - Псам, что охраняют вход в башню, брось кость и скажи: lapis exillis.
   - Чего? -  глуповато  переспросил  сэр  Гисборн,  но  Лоррейн  уже  успел
метнуться в сторону, ловко юркнул под брюхо проходившей мимо лошади и  бегом
устремился к распахнутым настежь воротам, толкнув  кого-то  по  дорою  и  не
слушая несущихся вслед возмущенных криков. - Что он сказал?
   - Вот с ним всегда так: брякнет какую-нибудь ерунду и смоется, -  сообщил
бессовестно подслушивавший служка, - Или начнет разглагольствовать что  твой
пророк. Попадется он когда-нибудь монахам, и упрячут его за решетку помяните
мое слово.
   - Папаша Тардье идет, - как бы невзначай  проронила  Изабель,  пристально
вглядываясь в дальний конец двора.
   Парень немедленно вспомнил о порученном ему неотложном деле  и  торопливо
потрусил к дверям кухни.
   - Какая башня, какие псы? - с легким удивлением  спросил  Мак-Лауд.  -  И
сделайте милость, переведите эту латинскую заумь на человеческий язык!
   - Lapis exillis означает "камень, упавший с неба",  -  растерянно  сказал
Франческо.  -  Или  "камень,  привезенный  из  изгнания",  либо  же  "камень
изгнанников". Но в таком случае больше подходит слово "скрижаль" - "Скрижаль
изгнанников". Монна Изабелла, что все это означает?
   - Ровным счетом ничего. - Девушка пренебрежительно дернула плечом. - Этот
несчастный, как я поняла, не в ладах  с  собственным  разумом.  Какой  Смысл
искать толк в словах безумца?
   Она спустилась с  крыльца  и  пошла  через  вытоптанный  пыльный  двор  к
конюшне, слегка склонившись набок под тяжестью мешка, но высоко держа голову
и полностью сознавая свою правоту. Трем ее спутникам ничего  не  оставалось,
как последовать за ней, самостоятельно размышляя над загадочными словами.
   Глава седьмая. Праздник на чужой улице
   1-2 октября 1189 года
   Тулуза, столица провинции Лангедок

   Святой Ремигий, коего во Французском королевстве  именуют  Сен-Реми,  как
ведомо всякому, дающему себе труд повнимательнее прислушаться  к  ежедневным
чтениям житий святых, прославлен тем, что почти семьсот лет назад обратил  в
христианскую  веру  короля  франкского  племени  сикамбров  Хлодвига  и  его
дружину. Хотя доселе неизвестно, кому в этом обращении  принадлежит  большая
заслуга - собственно святому или жене короля Хродехильде Бургундке, истинной
и  верной  христианке.  Ибо  именно  Хродехильда   (которую   еще   называл?
Клотильдой)  заставила  своего  мужа,  более  занятого  войной  с  соседними
племенами  и  расширением  собственных  владений,  прислушаться   к   словам
посланника Рима и убедила, что союз с Церковью намного выгоднее войны и  еще
один друг намного лучше еще  одного  врага.  Хлодвиг  не  выдержал  двойного
натиска со стороны жены и ее исповедника,  но,  дабы  сохранить  лицо  и  не
заводить лишней ссоры со жрецами своих богов, заявил, что уверует, когда ему
будет представлено неоспоримое доказательство могущества  Бога  Хродехильды.
Например, если в ближайшем сражении бог Рима дарует ему победу.
   "Наверно, в прежние времена Господь внимательнее прислушивался к просьбам
смертных, - мрачно  размышлял  Гай.  -  Теперь  мы  стали  Ему  неинтересны.
Впрочем, кто я такой, чтобы рассуждать, что интересно Господу, а что нет?"
   Сам сэр Гисборн, как ни  старался,  не  мог  найти  в  себе  ни  капельки
любопытства к творившемуся перед его глазами действу, на  которое  вместе  с
ним глазела добрая треть населения Тулузы вкупе с гостями столицы Лангедока,
паломниками, солдатами гарнизона, семействами окрестных баронов, съехавшихся
на  праздник,  и  бог  еще  знает  кого.  На  огромном  помосте,  завешанном
трепыхающимися на ветру коврами и цветочными гирляндами,  успевшими  с  утра
слегка подвять,  разыгрывалась  завершающая  часть  древней  истории  короля
Хлодвига, его неугомонной  супруги  и  святого  подвижника  Ремигия.  Король
собирался в поход на варваров, ослепительно блестели на ярком осеннем солнце
надраенные кольчуги, мерно колыхалось  окружающее  помост  шумливое  пестрое
море людских голов, ловя каждое слово, а мессир Гай  из  Ноттингама,  что  в
королевстве Английском,  пребывал  в  крайне  раздраженном  состоянии  духа.
Повинная в сем троица - Дугал, Франческо и присоединившаяся к  ним  мистрисс
Изабель - наверняка совершенно не испытывала мук  совести  и  в  данный  миг
наслаждалась где-то хорошим днем,  праздником  и  всеми  грешными  радостями
жизни.
   Началось  все  с  утра,  на  постоялом  дворе  "Конь  и  подкова",  когда
развеселившаяся парочка в лице Мак-Лауда и Франческо, пытаясь разбудить сэра
Гисборна, не нашла лучшего способа, как перевернуть топчан, на котором  спал
помянутый сэр, затем опрокинуть на него таз с предназначенной  для  умывания
водой и сбежать из комнаты прежде, чем Гай успел высказать все,  что  о  них
думает. Однако если они ожидали возмущенных  криков  на  всю  гостиницу,  то
просчитались.  Сэр  Гисборн  успел  вовремя  напомнить  себе,  что   сегодня
праздник, который не годится портить руганью и шумным выяснением  отношений,
а кроме того  -  таковы  уж  его  попутчики.  Он  не  сомневался,  что  идея
принадлежала шотландцу, но... А, пусть его! В конце концов, это  всего  лишь
вода.
   Праздники в  Тулузе,  как  уже  успел  понять  Гай,  отличались  заметным
своеобразием: их начинали отмечать как можно  раньше.  Вот  и  сейчас  снизу
доносились   оживленные   перекликающиеся   голоса,   внезапно   заглушенные
разухабистой танцевальной мелодией.
   Пока Гай собирался, мелодия  успела  несколько  раз  смениться,  хотя  ее
характер оставался прежним, а невнятный шум переместился из нижнего  зала  в
обширный внутренний двор гостиницы, и  к  нему  добавились  частый  топот  и
ритмичные хлопки в ладоши.  Недовольство  утренней  выходкой  спутников  уже
успело куда-то испариться, сменившись возбуждением и нетерпеливым  ожиданием
чего-то  захватывающего  и  прекрасного,  потому  Гаи   решил   пожертвовать
завтраком  и,  прогрохотав  по  хлипкой  лестнице,  по   здешним   традициям
лепившейся к галерее, соединявшей выходившие во  двор  комнаты  постояльцев,
очутился на краю яркого людского сбориша.
   Обитавшая в гостинице  молодежь  (как  позабывшая  о  своих  обязанностях
прислуга,  так  и  жильцы)  решила,  что  лучший  способ   отметить   начало
праздничного дня - устроить танцы прямо во дворе За музыкой далеко ходить не
потребовалось: кроме Франческо, нашлись еще несколько  умельцев  дергать  за
струны, и по вытершимся каменным плитам понеслись два смеющихся кольца -  из
молодых, людей и девушек.
   Почти сразу вокруг них образовалось третье, из зрителей постарше, азартно
хлопавших  и  выкрикивающих  что-то  подбадривающее.  Шумливые  хороводы  то
разбивались на кружащиеся парочки, то вытягивались  и  бегущую  цепочку,  то
создавали чинно выступающие шеренги. Гай запоздало  сообразил,  что  девица,
выступающая под руку с распоряжающимся  сменой  танцевальных  фигур  молодым
человеком, - не кто иная. как мистрисс  Изабель.  Она  то  ли  успела  вчера
вечером навестить лавку готовой одежды, то ли захватила  с  собой  и  теперь
извлекла из баула на свет новое платье -  ярко  синее  с  розовой  отделкой,
соорудила замысловатую прическу и, похоже, веселилась от души, способности к
чему сэр Гисборн за ней раньше не замечал. Ноттингамец еще  успел  подумать,
что смотреть на принарядившуюся  мистрисс  Уэстмор  довольно  приятно,  хотя
благовоспитанной девице не пристало с  самого  раннего  утра  отплясывать  в
гостиничном дворе неизвестно с кем.
   - Гай! - обрадованно заорали неподалеку. - Эй, Гисборн, вот ты где! Иди к
нам!
   Вопил, разумеется, Мак-Лауд, и Гай, раздвигая успевшую собраться изрядную
толпу, направился к компаньону, стоявшему  возле  дверей  конюшни.  Впрочем,
Дугала было трудновато не заметить  в  любом  сборище  -  как  из-за  манеры
одеваться, так и из-за врожденной способности привлекать всеобщее  внимание.
Однако  сегодня  шотландец  наконец-то   уделил   время   своей   внешности,
потрудившись не только вымыться  и  переодеться,  но  даже  расчесать  вечно
спутанную шевелюру. Массивная серебряная фибула, которой Мак-Лауд  закалывал
на плече черно-желтый плед -  переплетение  диковинных  растений  и  зверей,
украшенное  шлифованными  аметистами,  -  вспыхивала   в   солнечных   лучах
множеством сверкающих искорок.
   Почти добравшись до цели, сэр Гисборн с легким изумлением узрел, что  его
спутник отнюдь не пребывает в гордом одиночестве. Рядом с ним стояла молодая
женщина  -  высокая,  темноволосая,  в  красно-зеленом   платье,   несколько
откровенно облегавшем пышную фигуру. Шотландец что-то сказал ей  на  ухо,  и
девушка беспечно рассмеялась, запрокидывая голову и блестя зубами.
   "Начинается, - обреченно подумал Гай. За время пути он уже привык к тому,
что почти в любом городе  и  даже  в  самой  крохотной  деревушке,  где  они
останавливались переночевать, Мак-Лауд незамедлительно находил такую вот,  с
позволения сказать, подругу из числа легкомысленных  девиц,  всегда  готовых
согрешить с заезжим рыцарем, или торговцем, или все равно кем  при  условии,
что потом им подарят какую-нибудь дорогую безделушку  или  просто  заплатят.
Все попытки сэра Гисборна заставить компаньона образумиться натыкались  либо
на искренне недоумевающий взгляд, либо на утверждение, что никто  никого  не
принуждал и все происходило по обоюдному согласию. Надо отдать ему  должное,
Дугал умудрялся  обстряпывать  свои  делишки,  не  попадаясь  на  глаза  как
попутчикам, так  и  разъяренной  родне  своих  мимолетных  приятельниц.  Гай
надеялся, что Мак-Лауд хотя бы ради праздника станет вести  себя  приличнее,
но его помыслы, как выяснилось,  не  оправдались.  -  Ему  что,  не  прожить
спокойно хотя бы дня?"
   - Это Розалин, - невозмутимо сообщил Дугал,  а  девица  скромно  потупила
глазки и присела в поклоне. - Она здешняя, из Тулузы.  Розалин,  это  мессир
Гисборн.
   -  Очень  приятно,  -  мрачно  буркнул  Гай,  мысленно  выругав   сначала
компаньона, а затем себя:  собственно,  чего  он  придирается?  Пройтись  по
людной улице с девушкой - не грех и не преступление.
   - Сейчас заберем Френсиса и отправимся, - продолжил шотландец. - Розалин,
как у вас тут обычно празднуют?..
   - Сначала все сходятся на Рыночную площадь, к собору Нотр Дам де  Тор  на
общую мессу, - неторопливо проворковала девушка.  -  Если  мы  поспешим,  то
сможем занять места поближе. Потом начнется торжественный ход по  улицам,  и
еще в этом году обещали дать представление о житии Сен-Реми. После  девятого
часа начинаются развлечения, танцы и угощение для всех  желающих  от  нашего
графа.
   Умиротворяющая речь Розалин сделала свое дело: сэр Гисборн смирился с  ее
присутствием. В конце концов, она наверняка совершеннолетняя и понимает, что
делает и с кем связывается. Не прогонять же ее в самом деле?
   Танец наконец завершился,  пары  замерли  в  финальном  поклоне,  не  без
признательности слушая благодарственные  выкрики.  Восседавший  на  огромной
бочке Франческо убрал свою виолу в чехол, огляделся, разыскивая  попутчиков,
и обрадованно замахал рукой, показывая, что вот-вот придет.
   Он действительно не заставил себя  ждать,  но,  к  тихому  отчаянию  Гая,
явился в сопровождении сразу двух особ  женского  пола:  Изабель  и  некоего
хрупкого глазастого создания  с  копной  золотистых  кудряшек.  Сэр  Гисборн
заподозрил, что создание рождено в  тех  же  краях,  что  и  Франческо,  что
подтвердилось миг спустя, когда незнакомая девица прощебетала, называясь:
   - Кателла деи Маччо.
   - Ее отец занимает соседние с нами комнаты, - объяснила  Изабель,  уловив
недоумевающие взгляды господ рыцарей. - Мы с ним отчасти знакомы, по прежним
торговым делам. Он отправляется на праздник  со  своими  друзьями  и  потому
доверил мне и мессиру Бернардоне присмотреть за его дочерью.
   - Да-да, идемте, идемте скорее!  -  От  нетерпения  Кателла  чуть  ли  не
подпрыгивала на