первый взгляд изогнутый змеей и напоминающий саккаремскую альфангу меч
произвели умельцы Мельсины... если бы не  невиданный  полупрозрачный  металл
лезвия.
   Два других клинка, скорее  всего,  породила  Аррантиада.  Они  отличались
необычностью форм и столь же загадочным материалом, очень похожим на бронзу,
но никак ею не являвшимся.
   Четвертый  явно  выковали  далеко  на  полуночи,  в  землях  воинственных
сегванов  или  лесовиков-веннов,  о   которых   ходило   великое   множество
удивительных сказок. Длинный  клинок  прямого  меча  покрывал  узор  в  виде
буро-серебряных линий, изящно свитых и многократно повторяющихся. Смотрители
оружейной комнаты (что прежний,  что  его  сын,  нынче  служащий  Даманхуру)
потчевали легковерных придворных сказками  о  том,  будто  по  ночам  четыре
клинка разговаривают между собой. Разумеется, им никто не верил, но о словах
мардиба из храма Богини помнили все.
   Шад Даманхур, что было необычно, пришел в  оружейную  комнату  один,  без
свиты. И одет был скромно - изумрудно-зеленый халат с белым  поясом,  такого
же цвета тюрбан и несколько драгоценностей из бирюзы да яшмы в серебре. Если
бы не осанка и особый взгляд, присущий  лишь  великим  государям,  Даманхура
можно было бы принять  за  небогатого  придворного,  славного  только  своим
именем и знаменитыми предками. Вслед за шадом размашисто шагал всесильный  и
мудрый дейвани Энарек, вовсе напоминавший купца на отдыхе -  слегка  помятый
темно-желтый халат, маленькая шапочка  на  голове,  украшенная  единственным
топазом, забранным в неприметную позолоченную оправу.
   Даманхур  прошел  мимо  склонившихся  в  почтительном  поклоне,  роскошно
выряженных военачальников, мимо послов в странных одеждах и,  слегка  кивнув
собравшимся, устроился на низеньком  каменном  кресле,  застланном  пушистым
сероватым ковром из шерсти горных баранов.
   Первым надлежало говорить дейвани. По дворцовому этикету  считалось,  что
шад высказывает свое мнение лишь по окончании приема, тем самым  подтверждая
либо опровергая решение собравшихся.  Однако  сегодня  традиция  была  грубо
нарушена, и это вызвало великое удивление у военных  да  послов  из  дальних
земель.
   Даманхур обозрел созванных на особый прием людей взглядом  необычных  для
саккаремца темно-серых глаз, унаследованных от матери, происходившей родом с
полуночного заката, из Нарла-ка. Красавцы  десятитысячники,  люди  в  основе
своей не старые - шад предпочитал одаривать властью не  седобородых  старцев
или безусых юношей, но мужей зрелых и предприимчивых. Послы:  впереди  всех,
сжимая в руке золотой жезл центуриона, возвышается завернутый в  белоснежную
с красной оторочкой тогу представитель великолепной Аррантиады - стройный  и
очень широкоплечий Гермед. По правую руку от него -  хмурые  нардарцы.  Двое
братьев, младших сыновей нынешнего  кониса  Юстиния  Лаура,  отправленных  в
Саккарем  набираться  политической  мудрости.   Высокорослый   седой   Трайс
Глоговец,  владетельный  эрл  империи  Нарлак,   государственный   посол   и
двоюродный  брат  самого  нарлакского  кенига,   даже   сейчас   облачен   в
серебристую,  безумно  дорогую  кольчугу  и  блестящие  латы.   Смотрит   на
окружающих  свысока  -  гордость  и  надменность  нарлаков  давно  вошли   в
поговорку.
   На мономатанских посланников шад вовсе  не  глянул  -  эти  темнокожие  и
толстогубые обезьяны  в  длинных  цветастых  одеждах  ничего  не  решат,  их
присутствие - всего лишь дань  традициям.  Царьки  Мономатаны  слабы,  а  их
континент  слишком  отдален.  Они  могут  рассуждать  только  о  торговле  и
женщинах, тайны политики для моно-матанцев недоступны...
   Рядом с черномазыми спокойно и  невозмутимо  расположились  представители
еще одной силы: далекой  полуночной  земли  сольвеннов,  посланцы  стольного
Галирада. Красивые кафтаны с  вышивкой,  отороченные  мехом  круглые  шапки,
высокие сапоги... Саккаремпы считали людей с полуночи некрасивыми -  лица  у
них будто лошадиные морды, рыбьи водянистые глаза,  светлые,  словно  крылья
моли, волосы. Сегваны с островов, впрочем,  не  лучше  и  ничуть  не  краше.
Обликом на сольвеннов похожи  неимоверно,  только  характер  повоинственнее.
Вот,  пожалуйста,  стоит  сегван,  достопочтенный  Эйвинд,  сын  Эгмунда,  -
длиннобородый крепкий старик в узорчатом кожушке и широких полосатых штанах.
Причем Эйвинд не столько посол, сколько глава сегван-ской торговой  фактории
в Мельсине. Он защищает интересы полуночных купцов перед властями Саккарема,
иногда заключает сделки с местными торговцами... Непонятно, для чего  Энарек
пригласил на высокий совет к шаду этого варвара?
   Дейвани, приметив, куда направляется взгляд повелителя,  и  мигом  поняв,
какие мысли посещают разум правителя, шепнул на ухо Даманхуру:
   - Господин, помни: флот сегванов непобедим на море. Четыре года назад они
изгнали самих аррантов, пытавшихся устроить колонии на островах, и  потопили
несколько кораблей. Кроме того, сегваны весьма богаты...
   Шад  кивнул.  Действительно,  если  получится  заинтересовать   бородатых
мореплавателей  и  привлечь  их  военную  силу...  Многие   сегваны   сейчас
переселяются на континент, потому что на их  острова  наползают  ледники  из
промозглых областей Полуночного океана, где царит вечная  ночь.  Если  война
окажется тяжелой, сегваны наверняка позарятся на  обещание  новых  земель  и
приведут на помощь  Саккарему  свои  бешеные  дружины,  которых  побаиваются
легионы самих аррантов!
   - На земли, принадлежащие нам, как прежде  принадлежали  отцам  нашим,  -
хриплый голос Даманхура разнесся по  оружейному  залу,  отдаваясь  эхом  под
хрустальным куполом, - пришла война. Все вы  это  знаете.  Несколько  седмиц
тому назад войско  объединившихся  кочевников  из  Великой  Степи  пересекло
полуночные  границы  ша-даната  Саккарем,  углубилось  в  долину  Табесин  и
атаковало крепости на перевале Кух-Бенан. Нам ведомо,  что  несколько  тысяч
степняков разбили лагерь на левом берегу Дийялы, намереваясь  вторгнуться  в
Междуречье. Войско Саккарема после первого натиска мергейтов и...  некоторых
неудач отошло в глубь страны. Мы были уверены, что столкнулись  с  очередным
крупным набегом, однако теперь стало  ясно  -  повелитель  степняков,  некий
Гурцат из племени эргелов, стремится пройти как можно дальше на  полдень,  к
побережью вверенной нам Предвечным Атта-Хаджем державы. Почтеннейший  Энарек
объяснит остальное.
   И послы, и военачальники  ничуть  не  изменились  в  лицах.  О  войне  на
полуночи было известно любому жителю  Мельсины,  но  большинство  не  видело
причин для беспокойства. Вернейший указатель тревог и неурядиц государства -
цены на барах - не изменялся  вот  уже  несколько  месяцев.  Правда,  слегка
вздорожала овечья шерсть, ибо лучшие  отары  паслись  в  захваченной  долине
между Самоцветными горами и Кух-Бенаном  и  наверняка  достались  мергейтам.
Истинное положение дел в стране знали лишь несколько  десятитысячников,  уже
столкнувшихся в  открытых  боях  со  степняками,  да  немногие  приближенные
царственного шада. А  таковое  недвусмысленно  свидетельствовало:  настолько
крупного  и  опасного  военного  вторжения  полуденные   земли   доселе   не
испытывали.
   - О сиятельные князья, эмайры, прославленные воины  и  умудренные  опытом
государственные мужи... - Когда  заговорил  глава  совета,  зоркий  Даманхур
углядел, как ошеломленно поднялись брови  эрла  Трайса  из  Нарлака.  Посол,
живший в Мельсине уже  добрый  десяток  лет,  не  припоминал  случая,  чтобы
знающий свое дело и всегда серьезный  дейвани  Энарек  изъяснялся  настолько
витиевато  -  он  отличался  в  лучшую  сторону  от  большинства  придворных
мельсинского дворца. Значит, Энарек смущен... Или напуган?
   Дейвани продолжал:
   - По повелению солнцеликого владыки нашей  державы,  да  будет  здрав  он
вечно, я собрал вас здесь, дабы омрачить ваши сердца черной смолой печали...
   Шад с некоторым раздражением покосился на  своего  приближенного  и  едва
слышно кашлянул. Это привело Энарека в чувство. Дейвани выпрямил  спину,  по
привычке огладил бородку, сделал небольшую паузу и, глубоко вздохнув, громко
произнес:
   - Мудрейшим решением повелителя,  поддержанного  Государственным  советом
Саккарема, я объявляю,  что  Саккаремский  шаданат  отныне  считает  себя  в
состоянии войны с Вечной Степью.
   После выхода  указа,  каковой  сегодняшним  утром  был  скреплен  золотой
печатью шада, вступают в действие все военные договоры  с  иными  державами,
заключенные как в царствование их величества Даманхура,  так  и  во  времена
правлений его божественных предков...
   Нардарцы - Асверус и Хенрик, молодые посланники Лаура, - только  согласно
кивнули, а вот опытный в большой политике эрл Трайс вообще  не  шевельнулся,
что означало - нарлакский посол  огорчен.  Еще  лет  двести  назад  государь
Нарлака  подписал  рескрипт  о  помощи  Саккарему  -  тогда  шла   война   с
Аррантиадой,   вожди   которой   стремились   превратить   свой   остров   в
могущественную империю,  обладающую  колониями  на  всех  континентах,  что,
разумеется, никак не могло понравиться владыкам стран материка. Договор  был
бессрочный, о нем давно забыли, да и Саккарем с тех  пор  не  раз  воевал  с
Нарлаком. Однако соглашение  не  расторгали:  почтенный  Трайс,  досконально
изучивший  за  время  своего  посольства  все   государственные   рескрипты,
связывавшие между собой шаданат и его страну,  точно  знал,  что  соглашение
по-прежнему действительно. Значит, придется помогать.  Для  нарлаков  данное
слово священно, пусть и было дано двадцать десятилетий назад.
   - С завтрашнего дня, - Энарек говорил  спокойно,  но  голос  его  изредка
срывался, - по повелению шада  будут  взиматься  дополнительные  налоги.  Мы
начнем собирать резервное ополчение и объявим наем чужеземных воинов в армию
Саккарема... Каждый из вас,  уважаемые,  получит  списки  указа,  заверенные
малой печатью.
   Энарек  смолк.  Даманхур  тоже  не  произносил  ни  слова.  В   традициях
мельсинских приемов столь  долгая  пауза  означала:  пришло  время  задавать
вопросы. Но не саккаремцам, а послам, желающим прояснить для себя  состояние
дел.
   Первым, разумеется, вперед выступил сегван - люди с  островов  бесстрашны
даже перед ликом грозного саккаремского шада. Даманхур чуть заметно  кивнул,
позволяя варвару сказать свое слово, и подумал про себя: "Странный  человек.
Даже во дворец заявился в своей обычной одежде. Какой  интересный  обычай  -
завязывать бороду в косичку. Смотрится дико..."
   - Великий куне, да одарят тебя благословением все  боги  мира  и  воитель
Храмн!
   -  Рокочущему  голосу  старого  сегвана  мог  бы  позавидовать  любой  из
глашатаев Мельсины. - Я что хочу сказать... Купцов,  значит,  тоже  поборами
обложат? Сегванские фарманы, торгующие в Мельсине, и так  отдают  с  каждого
золотого щади две гепты в казну! Мы не жалуемся, раз  таков  закон.  Сегваны
чтят закон. Мы, конечно...
   - Я понял твои речи, - поднял  руку  Энарек,  прекрасно  зная,  что  если
сегван заведет разговор о деньгах, налогах или товарах, то не остановится до
захода солнца. - Налоги для содержания войска обязаны платить все. Иноземные
купцы в том числе. Это обеспечит  вашу  неприкосновенность  в  Саккареме.  Я
ответил на твой вопрос?
   - Разорение, - буркнул  в  седые  усы  Эйвинд-фарман  и  отступил  назад,
добавив едва слышно: - Они, значит, год или два воевать будут, а мы  за  это
плати?
   Тотчас раздался резкий скрипучий голос сиятельного  эрла  Трайса.  Он,  в
отличие от Эйвинда, не прорывался вперед, расталкивая локтями соседей. Посол
даже на шада не смотрел, рассеянно уставившись себе под ноги.
   - Приветствую солнцеликого  от  имени  кенига  Нарлака...  Насколько  мне
ведомо, мергейты бьются с Саккаремом уже не менее трех  седмиц.  Могу  ли  я
смиренно просить объяснений - отчего указ об объявлении войны  вышел  только
сегодня? Неужели положение настолько осложнилось, что Золотой Трон  Мельсины
опасается отдать степнякам коренные земли  государства  и  не  справиться  с
нашествием собственными силами? Однако я подтверждаю: мой кениг исполнит все
обязательства перед шаданатом, принятые нашими предками.
   Трайс мог сколько  угодно  раздавать  громкие  обещания  и  ссылаться  на
предков. Нарлак слишком далеко, пока вести дойдут  до  столицы,  пока  кениг
соберет эрлов, танов и ополчение рыцарей, пока оно доберется  через  пустыни
Халисуна к саккаремским рубежам... Уже и война, наверное, закончится.
   - Шад с благодарностью относится к твоим словам, - не  замедлил  ответить
Энарек, пытаясь не обращать внимания на откровенно  заскучавшего  Даманхура,
который, как и сам эрл Трайс, понимал, что союз с Нарлаком - пустой звук.  -
И ты во многом прав, владетельный  господин  Трайс.  Угроза  перестала  быть
отдаленной. Два дня  назад  мергейты  тремя  крупными  армиями  вторглись  в
коренной Саккарем, преодолев горы Кух-Бенан, и... -  Энарек  запнулся,  -  и
уничтожили  корпус  десятитысячника  Эль-Калиба.  Сам  светлейший  Эль-Калиб
пленен, а затем казнен дикарями с полуночи. Кроме того,  нам  известно,  что
два  туме-на  мергейтов  готовятся  к  переправе   через   Дийялу   в   Тадж
аль-Саккарем.
   - Как?! - забыв, что дейвани еще не закончил разговор с послом нарлакской
державы, не сдержался молодой нардарец Хенрик Лаур.  -  Междуречье?  Там  же
всего двадцать семь лиг до границы Нардара! Три конных перехода! Почему  нам
никто ничего не сказал?!
   - Уверяю, в нашем молчании не крылось злого умысла, -  грустно  улыбнулся
Энарек, видя горячность юного представителя нардарской правящей династии.  -
Лишь сегодня гонец принес нам вести об ужасах, происходящих  к  полуночи  от
Мельсины. Такой войны еще не было...
   - Что кроется за твоими последними словами? - без предисловий  вступил  в
беседу  величественный  посол  Аррантиады.  Складки  его  тоги  колыхнулись,
заиграла  на  свету  красно-золотая,  с  волнообразным   рисунком   оторочка
просторного одеяния. - Война всегда война,  бранное  ремесло  сопровождается
великими бедствиями как для простого народа, так и для правителей.  Чего  же
необычного на сей раз?
   - Необычного? - тихо переспросил Энарек. - Вы  спрашиваете  о  необычном,
благородный Гермед? Никогда, со времен падения Небесной горы и  Темных  Лет,
земли нашего мира не видели подобных ужасов! Мергейты, которые по сути своей
народ отнюдь не злобный, творят на захваченных землях невероятное...  Мы  не
знаем, что послужило причиной их необузданной ярости. Боюсь, сей народ  ныне
обуян...  обуян...  я  не  знаю!  Это  бешенство,   сумасшествие,   кровавое
помешательство!
   Аррант округлил глаза и осторожно поинтересовался:
   - Так что именно случилось?
   * * *
   За четыре дня, предшествовавших совету во дворце саккаремского шада, одна
из крепостей на Кух-Бенане, оборонявшая  проходы  через  перевал  в  глубину
страны, сдалась на милость степняков.  Тысячник,  командовавший  укреплением
Гуджехар,  решил,  что  бесполезно  сопротивляться  столь  гигантской  армии
мергейтов. Гарнизон Гуджехара сложил оружие и впустил врага в крепость.  Все
саккаремские воины были  тотчас  вырезаны,  остальное  население  согнали  в
главную башню, которую затем подожгли.
   Вдоль дороги, ведущей через плодородную долину Табесин  к  переправам  на
реке  Дийяле,  степной  десятитысячник-туменчи   Цурсог   выставил   пятьсот
шестьдесят три кола, на которых казнили не  только  землевладельцев,  воинов
или чиновников шада, но и  женщин  с  детьми.  Мергейты  хватали  всех,  кто
попадался на глаза.
   В своем лагере, разбитом уже за Кух-Бенаном, хаган Гурцат, сидя на  белой
кошме, бесстрастно взирал, как подчиненные ему нукеры из тысячи  Непобедимых
приносят добычу своему владыке. Перед  шелковым  шатром  хагана  поднимались
кучки золота, цветных камней, изысканных украшений, дорогих тканей... Гурцат
приказал выбросить сокровища в реку, дабы не обременять себя и  свое  войско
лишней тяжестью. Когда лагерь был снят и  тумены  ушли  дальше  на  полдень,
возле места, где стоял шатер хагана,  осталась  лишь  огромная  пирамида  из
человеческих голов - памятник победы мергейтов.
   На следующий день Гурцат повелел своим туменчи донести  до  войска  слова
хагана:
   - Каждый нукер, десятник, сотник или  тысячник  не  должен  брать  лишнюю
добычу, обременяющую коня и всадника, оставляя ее на месте.  Для  нас  ценна
лишь чистая земля, а посему мергейты очистят ее от дурного племени и  всего,
что ненавистно Заоблачным, -  поселения  сжигать,  мужчин  убивать  всех  до
единого, равно как  и  детей  мужского  пола,  женщин  старше  двадцати  лет
убивать, старцев убивать! В том воля Заоблачных, открытая мне.
   Когда Гурцат, как обычно, медленно и невозмутимо говорил это,  по  правую
руку от него сидел странный человек, отнюдь не мергейт  по  облику.  У  него
были  соломенные  волосы,  настороженные  большие  серые  глаза  и  сильные,
покрытые светлыми волосками руки. Человек поигрывал  завернутым  в  шелковую
ткань самоцветом и еле заметно грустно улыбался.
   После взятия перевалов мергейты за два дня  сожгли  на  землях  Саккарема
сорок восемь деревень, четыре города, множество пшеничных и хлопковых полей.
Еще восемь городов степняки держали в осаде, так как поджечь их не  удалось,
а мастера-халисунцы еще не справились с постройкой осадных машин.
   ...В летописях Последней Войны говорилось, что за время похода Гурцата (и
это не считая завоеваний вторгнувшегося в Междуречье корпуса Цурсога) от гор
Кух-Бенан к Мельсине погибло не меньше  пятисот  тысяч  саккаремцев,  убитых
бессмысленно и жестоко.  Повести  доносят  до  нас  такие  слова:  "Безумие,
охватившее войско Гурцата Великого, шло не от жажды золота,  овец  или  иной
добычи. Его источник крылся не в пределах обитаемого мира, а на его границе.
Там, где скалы подпирают небеса, а недра таят в себе  неведомое,  враждебное
людям волшебство".
   ...За день до совета у шада десяток степняков ворвался в  храмовую  школу
небольшого  поселка  Джуймент,  стоявшего  у  дороги  на  Мельсину.  Вначале
мергейты пригвоздили стрелами к деревянной стене  пожилого  учителя-мардиба,
затем кинжалами вспороли животы пятнадцати  малолетним  ученикам,  осквернив
кровью маленький храм Атта-Хаджа, и столь же быстро умчались вдогонку  своей
сотне, движущейся к полудню. Никто из степняков  даже  не  подумал  смыть  с
ладоней кровь в ближайшем ручье.
   Черная  туча  конников  застилала  зеленые  равнины,  оставляя  за  собой
угольно-коричневую землю и скрывавшие небо клубы пыли. То, что  не  успевали
уничтожить люди, доставалось лошадям. Послушные степные  кони  с  одинаковой
жадностью поедали зерна свежей пшеницы, виноградные листья и просто траву  с
заливных лугов.
   Степняки вторглись в древние земли Саккарема сразу  с  трех  направлений:
вдоль побережья океана и через два перевала невысоких холмистых гор.  Тысячи
под командованием Цурсога пока еще стояли на берегах Дийялы, строя  плоты  и
дожидаясь  приказа  от  великого  хагана.   Междуречье,   Венец   Саккарема,
готовилось к обороне и взывало к милосердию Атта-Хаджа, обрушившего на земли
своих верных детей столь чудовищное бедствие.
   Старший и любимый сын Даманхура Абу-Бахр, управитель Дангарской области -
огромного полуострова, вдававшегося в Полуденный океан, -  тратил  безмерное
количество золота, по приказу отца торопливо  создавая  армию  наемников.  В
городской гавани Дангары покачивались длинные  ,ладьи  сегванов,  аррантские
галеры, снекки воинственных, закованных в тяжелые доспехи нарла-ков. Весть о
великой войне на Длинной земле, как иногда именовали Восходный континент,  с
быстротой  молнии  пронеслась  по  окружающему  миру,  и   каждый,   умевший
зарабатывать золото своей силой и мечом, спешил испытать счастья.
   Авангард конного степного войска вышел к холмам, на  которых  возвышалась
гордая