Васильевну  Семенову  -  основателя
проекта и  консультанта,  Сергея  Владимировича  Казакова  -  за  постоянную
моральную поддержку  и  мастерскую  группу  историко-реконструкторской  игры
"Русь в огне" (Саратов, 1998)



   В тексте использованы стихи
   Ларисы Бочаровой (Екатеринбург)

   В скриптории холодно, палец у меня ноет. Оставляю эти  письмена,  уже  не
знаю кому, уже не знаю  о  чем.  Stat  rosa  pristina  nomine,  nomina  nuda
tenemus.
   Умберто Эко. "Имя розы"
   Предварение
   Письмо Эвриха Иллирия Вера, смотрителя анналов  Истории  Обитаемого  Мира
книжного хранилища при тетрархии  города  Лаваланга,  что  в  Аррантиаде,  к
божественному  басилевсу  аррантов,  Царю-Солнцу  Каттону  Аврелиаду,   ныне
благополучно царствующему
   Слава тебе, басилевс!
   Изыскивая по твоему, о царственный, приказу сохранившиеся до  наших  дней
сведения об эпохах, давно минувших, а особливо  помня  о  твоем  интересе  к
тайнам, сопряженным с  событиями  Последней  войны,  я  не  могу  остановить
внимания на удивительном событии,  происшедшем  со  мною  во  время  разбора
стариннейшей части библиотеки Лаваланги,  коя  вплоть  до  моего  назначения
смотрителем пребывала в запустении и небрежении.
   Теперь я старик, времена веселой юности давно канули в бесконечной череде
лет  и  ушли  за  грани  зримого  мира,  однако  я  сохраняю  в  себе  силы,
поспешествующие служению на благо и во славу  Аррантиады  и  ее  повелителя.
Посему,  когда  прокуратор  Лаваланги  Ариген  Благочестивый  вверил   моему
попечению старинную библиотеку, я вместе с помощниками немедленно  приступил
к трудам: здание было восстановлено и подновлено, построены новый скриптории
и хранилище, затем же  пришла  очередь  осмотреть  содержащиеся  на  древних
полках сокровища Знания и поместилища Истины. Найдены считавшиеся пропавшими
летописи  времен  басилевса   Аристокла,   рукопись   поэмы   Фивана   Герия
"Хрустальные слезы", коя ныне отправлена  тебе,  владыка,  в  Арр,  и  сотни
прочих драгоценных манускриптов. Признаться, я был бы склонен просить  моего
господина наказать прежнего  смотрителя  за  столь  варварское  обращение  с
вверенными его попечению документами, но сей маломудрый муж  ныне  пребывает
там, где гнев царственного уже не настигнет его...
   Пять седмиц назад, когда восстановление библиотеки было почти  закончено,
воля случая направила меня и присланных прокуратором Аригеном  каменщиков  к
замурованной  грубым  кирпичом  нише,  -  вероятно,   когда   здание   стало
разрушаться, недобросовестные  скрипторы  пытались  таким  образом  укрепить
стены. Едва кладка оказалась разбита, выяснилось, что ниша некогда  являлась
частью общего хранилища, и  средь  каменного  крошева  да  зломерзкой  грязи
рассмотрел я несколько сгнивших пергаментов, полдесятка  отдельных  листков,
на которых ничего разобрать теперь невозможно, да три  относительно  недурно
сохранившихся тома в прохудившихся переплетах. Клянусь богами Белой горы,  я
своими руками оторвал бы, голову болвану, до моего прихода  надзиравшему  за
библиотекой! Смею надеяться,  за  пределами  нашего  мира.  Незримые  отыщут
способ проучить нерадивца.
   Первоначально я решил, что найденные гримуары не подлежат  восстановлению
и, к счастью, не содержат в себе ничего интересного, - мельком  пробежавшись
по расплывшимся от сырости начальным строкам, я заметил нардарские  слова  и
буквицы. Увиденные мною страницы, были всего лишь отнюдь  не  занимательными
записками путешественника, много десятилетий назад  посещавшего  Аррантиаду.
Отдав рукопись молодому скриптору Геониду, я занялся более насущными делами,
совершенно позабыв о находке.
   Неизбежно подходя к восьмому  десятку  лет  жизни,  приходится  оказывать
должное уважение ночному отдыху.  Каково  же  было  мое  негодование,  когда
Геонид вскоре после полуночи, в одной легкой тунике и без сандалий, ворвался
в мою комнату  и  начал  трясти  за  плечо,  вскрикивая:  "Почтенный  Эврих,
проснись! Проснись же!"
   Отчитав со всею  строгостию  мальчишку  за  вероломство  и  непочтение  к
старости, я, однако, вопросил Геонида, чем же вызвано  столь  возмутительное
его поведение. В ответ он выложил передо мною один из найденных фолиантов.
   - Хроника Последней войны! - на едином дыхании выпалил скриптор.  -  И...
словом, тут написано про Самоцветный кряж! Про Небесную гору!
   Отдыха  я  был  лишен  надолго.  Вместе  с  Геонидом,  минувшим   вечером
догадавшимся  внимательно  просмотреть  рукопись  и  найти  в  ней  то,  что
ускользнуло от моего взора, мы просидели до рассвета, разбирая текст.  Стало
понятно, что манускрипт составлен не одним человеком, но несколькими, что он
изобилует рассказами людей, больше двух с половиной столетий назад самолично
участвовавших  во  всех  трагических  событиях,  связанных  с   пробуждением
Неназываемого, нашедшего свою гибель лишь совсем недавно...
   Полагаю, ты, о басилевс, помнишь наши беседы в Арре, когда я  рассказывал
тебе  о   путешествиях,   совершенных   в   молодости,   и   знакомствах   с
преинтереснейшими  людьми,  средь  которых  были  как  просвещенные  мудрецы
великих государств, так и варвары  дальних  и  малоизвестных  земель.  Особо
заинтересовала тебя, владыка, повесть о человеке, носившем имя  Волкодав,  с
коим судьба свела меня шестьдесят лет назад, в 1521 году по общему счету,  в
пределах  города   кнесов   Галирада.   Муж   сей,   исполненный   множества
похвальнейших добродетелей и бесконечно памятный моему сердцу, происходил из
народа венное, что обитают на полуночном закате материка, именуемого Длинной
Землей. Именно с Волкодавом у меня связано воспоминание о поразившем  сердце
Самоцветных гор бедствии, про которое ты, безусловно, наслышан. Уж не  ведаю
ныне, жив ли Волкодав, пронеся на плечах тяжесть  стольких  лет,  а  если  и
покинул смертную юдоль, то в каких кругах Вселенной  обитает...  Теперь  же,
обнаружив старую хронику, я получил нить, способную  бесповоротно  распутать
узел слухов, преданий и домыслов, связанных с начавшейся в древнейшие  эпохи
историей, окончательному завершению которой я  стал  свидетелем  во  времена
дружбы с помянутым сыном племени Серых Псов.
   Впрочем, я еще составлю для тебя  отдельную  повесть  про  сего  варвара,
продолжающую прежние, уже поведанные мною  за  время  наших  продолжительных
бесед в Арре. Сейчас следует перейти к самой сути моего нежданного  открытия
и обратить твои, о царственный, мысли к жестокой правде о Последней войне  и
породивших ее первопричинах, сколь удивительных, столь же и ужасных.
   Рукопись датирована 1320 годом, но, как стало заметно,  она  впоследствии
многократно дополнялась более поздними вставками  и  некоторыми  документами
той неспокойной  эпохи.  Главнейшим  ее  автором  является  некий  нардарец,
возродивший вслед за событиями Последней войны правящую династию конисата  -
Драйбен Лаур-Хелък из Кешта. Некоторые  части  были  впоследствии  написаны.
верховным Учителем Веры  из  священного  города  Меддаи,  знаменитым  аттали
Фарром атт-Кадиром. Есть приписки от имени некоего варвара из племени горных
вельхов по имени Кэрис и некоторых  других,  неизвестных  доселе  хронистов,
включая, к величайшему моему удивлению, дальнего родича  Волкодава,  жившего
за двести лет до рождения моего старинного друга. Имя сего венна - Зорко, из
рода Серых Псов.
   Во время прочтения манускрипта перед моими глазами прошла длинная  череда
лиц давно умерших людей, гремели отзвуки  бесцельных  и  жестоких  сражений,
веяло иномировым холодом, порожденным черными тайнами прошлого. Но для  того
чтобы, непосредственно ознакомить тебя,  господин,  с  рукописью,  я  обязан
напомнить о предшествовавших Последней войне достопамятных событиях.
   Старые, очень старые, невероятным чудом сохранившиеся хроники неизвестных
ученых мужей, живших в  древние  времена,  повествуют  о  великой  трагедии,
свершившейся почти шестнадцать сотен лет назад.
   В те годы мир был красив и зелен. Повсюду меж людьми  царило  согласие  и
благоговейное богопочитание, златоперые птицы сидели  на  деревьях,  издавая
дивные трели, золото  было  не  дороже  свинца,  а  хлеб  раздавали  каждому
голодному (да и голодных-то тогда наверняка не было...). Сын не  шел  войной
на отца, дочери вначале почитали матерей и лишь потом - отцов,  оружие  было
одной только забавой для доблестных мужчин и бесценным  украшением...  Цвела
Аррантиада  в  блеске  и  величии  своем,  величайшие   мудрецы   Шо-Ситайна
беседовали о незыблемости бытия и строении Вселенной, фрукты Мономатаны были
сладки и сочны,  сегваны  приходили  в  чужие  земли  лишь  для  торговли  и
знакомств с ближними племенами, неся на своих кораблях не  головы  драконов,
но клювы лебедей...
   И вот благостные века  окончились.  На  землю  пришла  беда  со  стороны,
вечного звездного неба. Вначале  луны  затмили  друг  друга,  уступив  место
черной луне, затем же над  западным  горизонтом  зажглась  багровая  звезда.
Начали сгущаться тучи, застилающие небеса, но все одно -  черные  облака  по
краям были подсвечены. красным ядом пришедшей извне напасти.
   Арранты первыми поняли, в чем  состоит  опасность.  Басилевс  Аррантиады,
выслушав предостерегающие речи звездочетов, отослал  своих  гонцов  ко  всем
государям мира, о которых ему было известно. Но...
   Ранним утром, при восходе солнца, тысячу  пятьсот  восемьдесят  два  года
назад свершилось то, что изменило облик мира.
   Померк небесный светоч, над всеми землями, лежащими что средь океана, что
на ледяных краях его, прокатился тяжкий гром, мелькнула в неизмеримой вышине
огненная тень, видом схожая с наконечником  копья  невероятных  размеров,  и
спустя несколько мгновений земли Западного  материка  оказались  сим  копьем
поражены.
   Дальние предки венное,  нарлаков,  саккаремцев  и  многих  других  племен
узрели в тот миг лишь вздымающийся  над  их  вотчинами  купол  белого  огня,
разорвавший небеса и окрасивший их  лазурный  цвет  в  краски  безжизненного
мрамора, после же сменившую огонь черную  тучу,  простершуюся  с  заката  на
восход, от края до края, увидели лесные пожары, пересохшие  реки,  бунтующий
океан и черную от пепла траву.
   Никто не знал, что произошло.  Поколение  свидетелей  катаклизма  вымерло
быстро, оставив после себя слабых и болезненных детей. Оставшиеся вопрошали:
"Упала Небесная гора. За что боги послали нам столь тяжкое испытание?"
   Столетие Черного неба пережили немногие.  Когда  воздух  очистился,  люди
принялись возрождать утраченное, однако Золотой Век никогда не вернулся. А в
наш мир пришла неведомая сила, изгнанная из Верхней Сферы, обители богов...
   И эта сила дремала под горами вплоть до 1320 года.
   Такова история, о царственный, и никто не в силах  ее  изменить.  Теперь,
когда опасность, исходящая от Повелителя Небесной  горы,  минула,  мы  стали
забывать уроки прошлого и пребываем в уверенности: чужое зло не вернется. Но
вдруг наша самоуспокоенность принесет  лишь  погибель  в  будущем?  Не  след
аррантам, извечным  хранителям  мудрости,  выбрасывать  из  памяти  трагедии
давних лет, полагая, что берега Благословенного острова  навсегда  останутся
неприкосновенными и благополучными...
   Итак, я переписал для тебя, басилевс, рукопись Драйбена из Кешта начисто,
сопроводив своими комментариями и некоторыми разъяснениями. Осмелюсь думать,
что столь важный документ эпохи  Последней  войны  не  пройдет  мимо  твоего
внимания и разъяснит многие загадки, на которые у нас поныне не было ответа.
   Вторую часть обновленного манускрипта я перешлю в столицу через несколько
седмиц, едва скрипторы закончат копировать текст на новый пергамент.
   Да хранят тебя боги. Великолепный!
   Подписал собственноручно Эврих Иллирий Вер.
   Лаваланга, 17 день месяца Льва 1582 года по счету от начала эпохи Черного
неба.
   Часть первая. Приближение
   Cecedit de coelo Stella magna...
   [И упала с неба большая звезда... (лат.)]
   Глава первая. Волк без стаи
   Великий хаган! Великий хаган?
   Гурцат медленно, даже преувеличенно медленно оглянулся.  Он  не  повернул
голову, не скосил глаза, а развернулся  всем  туловищем.  Повелитель  Вечной
Степи не забывал, что любое его движение  должно  быть  значительно,  должно
иметь некий смысл. И любую новость,  будь  она  хороша  или  дурна,  следует
принимать с развернутыми плечами, встречая ее грудью, будто копье или  саблю
врага.
   Владыка молчал. В  его  узких,  широко  поставленных  глазах  даже  самый
искушенный саккаремский придворный  не  сумел  бы  прочитать  ничего,  кроме
выражения безмятежности, а может быть, отчасти скуки.
   Гурцат ждал слов нукера, стоявшего в страже  этой  ночью.  Повелитель  не
произнес и звука, лишь почти незаметно для  глаза  шевельнул  пальцами.  Это
было разрешение. Скорее, приказ - "говори".
   Нукер не смел глядеть прямо  на  хагана  ("Как  же  его  имя?  -  немного
нахмурился Гурцат. - Я его видел, это точно. И чапан  на  нем  цветов  моего
охранного тумена... Неважно!") и сейчас, упав на колени, находился  рядом  с
опущенным пологом юрты. Дальше пройти было нельзя, особенно простому  воину.
Да что воину! Даже сотники и тысяцкие не осмеливались входить в жилище вождя
более чем на три шага. А ступать на белую кошму, разостланную возле подушек,
разрешалось только самой старшей и мудрой жене, шаману Саийгину - выходцу из
того же становища, что и Гурцат, - да немногим десятитысячникам.
   "Ну? - мелькнула мысль у Гурцата. - Если ко мне прибежал  простой  нукер,
значит, новости важные. А главное - его пропустила стража и сотник Ховэр  не
встал на его пути..."
   - Великий хаган. - Нукер говорил сдавленно, по-прежнему  глядя  в  ковер,
лежащий у порога юрты. - В  трех  полетах  стрелы  отсюда  замечены  знамена
Худук-хана, Борхойн-батора и...
   - А ты что здесь делаешь? - Гурцат мгновенно  понял,  о  чем  идет  речь,
однако решил напомнить обычному воину охранной тысячи, где тот находится и с
кем разговаривает. Не след нукеру врываться в  ханское  жилище.  Если  ты  -
великий хаган! - не будешь строг с  ничтожными,  тебя  перестанут  слушаться
туменчи. - Отчего не передал своему сотнику?
   Владыка вдруг вспомнил имя нукера - Менгу.
   Ховэр взял его в охранную тысячу совсем  недавно  -  дней  двадцать  пять
назад. Менгу был высок ростом, силен, а самое главное - приходился  великому
хагану  Гурцату  дальним   родственником   по   матери,   происходившей   из
становища-кюрийена Байшинт. Не то сын, не то племянник ее двоюродной сестры.
   Менгу, согласно законам, выдержал почтительную паузу и,  приложив  ладони
ко рту, сказал:
   - Если разрешит  Великий,  скажу,  что  увидел  гостей  первым.  -  Нукер
запнулся, произнося слово "гостей". - Был в дальнем  разъезде,  в  одиночку.
Если бы поскакал к сотнику - гости успели бы подойти к твоей юрте. Все  ханы
едут вместе. У каждого  пять  охранных  десятков.  Пять  с  половиной  сотен
всадников.
   "Ага, - хмыкнул про себя Гурцат. - Еще шестеро  не  приехали.  Значит,  у
меня будет шесть верных десятитысячников. И  каждый  получит  свой  улус  на
новых землях. А с этими одиннадцатью будет разговор..."
   - Что ты еще видел? -  вопросил  хаган  более  спокойно.  Он  решил,  что
наказывать Менгу не за что - нукер лишь  доказал  свою  преданность.  И  все
равно придется напомнить большому сотнику Ховэру, чтобы вначале расспрашивал
гонцов, а уж затем впускал в юрту.
   - Они без кибиток, - отрывисто говорил Менгу, не отнимая ладоней от лица.
- Без рабов.
   "Значит, подарков ханы не везут, - прикинул Гурцат. - Отлично!"
   -  Ховэр!  -  вполголоса  произнес  великий  хаган.  Казалось  бы,   речь
повелителя была тише шелеста ковыля в степи. Но его услышали.
   Легко  отстранив  полог  юрты,  в  маленьком  теплом   войлочном   жилище
повелителя, словно  ниоткуда,  появился  человек,  называемый  у  мер-гейтов
большим сотником. То есть командиром  личной  охраны  великого  хагана,  его
гвардии - тысячи лучших бойцов, лучников, наездников... Ховэр был очень  мал
ростом, даже на взгляд мергейтов -  древнего  и  великого  степного  племени
кочевников. Ховэр напоминал четырнадцатилетнего  ребенка  как  по  сложению,
ширине кости, так и по лицу, хотя  сотнику  было  не  меньше  тридцати  пяти
весен. Но в то же время именно  Ховэр  доставил  великому  хагану  несколько
малоприятных мгновений, победив его прошлым летом в потешном  состязании  на
саблях, а затем обставив в бою на ножах великого батора Техьела.
   Даже непонятливый, чужой для Степи человек не  мог  не  заметить  разницы
между Ховэром и Менгу. Пускай последний  был  куда  шире  в  плечах  и  выше
большого сотника почти на две головы, на в то же время... Ховэр  смотрел  на
Гурцата прямо, не склоняя головы. В его глазах ни в  коем  случае  не  могло
читаться вызова или надменности - одна покорность. Но покорность гордая, как
у безгранично чтящей хозяина и столь же безгранично ненавидящей  его  врагов
злой собаки.
   - Ховэр, - столь же тихо сказал  Гурцат,  -  поднимай  полутысячу.  Пусть
окружат мою юрту, дома жен и ближних. Кроме вождей племен, никого ко мне  не
пускать. Гостей принимаем в большой белой юрте, возле священного столба бога
войны. Пусть приведут белого коня и привяжут его там.
   Великий  хаган  перевел  свой  безразличный  взгляд  на  Менгу,   который
по-прежнему стоял на  коленях,  положив  руки  ладонями  вниз  на  ковер,  и
добавил:
   - Этому - десять плетей. Чтобы впредь не забывал свое  место.  За  каждую
плеть даешь ему в подчинение человека из охранной  тысячи.  После  наказания
этот человек будет десятником. Его десяток  встанет  на  охране  белой  юрты
перед рассветом. Сам Менгу должен будет прийти ко мне.
   - Сделаю, - чуть поклонился Ховэр. - Слово хагана - слово Отца Неба.
   Большой сотник, пятясь, мелкими шажками покинул юрту. Но прежде него,  не
желая оскорблять взгляд владыки, ушел Менгу. Он успел пробормотать только:
   - Благодарю хагана... Это великая честь.
   Гурцат услышал его слова.  И  сумел  перехватить  короткий  и  осторожный
взгляд Менгу. В черных зрачках нукера светилось искреннее счастье.
   Все ханы (или, как их называли иноплеменники, нанги) Вечной Степи - главы
кочевых племен - знали, что в  священную  ночь  весеннего  полнолуния  хаган
Гурцат будет разговаривать с богами. Боги скажут, следует ли мергейтам  идти
дальше,  в  земли  Заката  и  Полудня,   или   восстанавливать   разрушенные
пришельцами с Вечного океана кюрийены, возрождая древний уклад.
   Никто не смел помешать хагану разговаривать с Небом-Отцом, Землей-Матерью
и их бесчисленными сыновьями-духами.  Ни  один  кочевник,  принесший  клятву
повелителю, не имел права войти этой ночью  в  пределы  его  лагеря.  Нельзя
мешать человеку, приближенному к незнаемым силам, общаться с богами.
   Но Гурцат всего седмицу тому разослал гонцов по Степи. Посланники от  его
имени говорили так:
   - Хаган племен мергейтов  решил,  что  каждый  из  ханов  может  войти  в
священный круг, встретиться с предками и покровителями наших  равнин.  Тогда
на общем совете и решится судьба народа. Хаган ждет  гостей  в  ночь  полной
луны, после заката дневного светила.
   Только ближайшие родичи Гурцата и вдобавок самые  верные  его  тысячники,
прошедшие через войну с меорэ, полуночными лесовиками и непобедимой конницей
солнцеликого шада Саккарема, ответили:
   - Пусть хаган решает без нас. Мы - лишь  верные  его  слуги.  Что  скажет
Гурцат после священной ночи - будет законом не  только  человеческим,  но  и
законом богов.
   С другими было иначе. Худук-хан, глава рода шайбани, услышав речи гонцов,
не стал покорно склонять голову перед знаком повелителя Степи.
   Он ответил так:
   - Хаган разослал слово по Степи. Видать, Гурцат полагает, что  стоит  ему
чихнуть, и в других кюрийенах все  начнут  кашлять.  А  его  советник,  этот
проклятый чужеземец с волосами белыми, как крылья моли, начал с