гу-мономатанца, приказал принести еще вина.
   -  Энарек,  ты  где?  Сиятельный  эрл,  это   дерьмо   помоечной   кошки,
забеременевшей от дэва, соизволил отбыть. Энарек?
   Из-за плотной темно-зеленой ширмы с вышитыми  на  ней  дикими  птицами  и
яркими водными цветами неслышно выбрался худощавый и скромно одетый человек.
Он огладил ладонью клиновидную редкую бородку,  зачем-то  оглянулся  и  тихо
сказал:
   - Господин, твое огорченное сердце слишком часто прибегает за утешением к
соку виноградной лозы. Не стоит так  много  пить.  И  уж  вовсе  не  следует
употреблять слова, недостойные наместника Атта-Хаджа и его Провозвестника.
   Даманхур в  самом  деле  выглядел  усталым.  У  сравнительно  молодого  и
сильного  человека,  безраздельно  владевшего  самым  огромным  государством
материка, появились коричневатые круги под глазами, борода не была причесана
и умащена благовониями, и даже крупный зеленый  камень  на  богатом  тюрбане
смотрелся как-то тускло. Шад чувствовал себя дурно, ему  постоянно  хотелось
пить,  последний  раз  он  плотно  покушал  целых  четыре  дня  назад,  а  в
последующие дни  забивал  чувство  голода  вином  и  удивительным  напитком,
специально приобретаемым для  государя  смотрителем  дворцовой  кухни  у  не
желающих покидать Мельсину  сегванских  торговцев.  Беловолосые  бородачи  с
полуночи именовали сие мерзкое (по мнению  испробовавшего  напиток  главного
кухаря) пойло жидким хлебом и варили его из ячменя да солода.
   - Возможно, - согласился Даманхур. - Что еще  остается  делать?  Я  вчера
посетил главный храм Богини, приносил жертвы Атта-Хаджу,  добиваясь  ответа:
неужели предреченный в Книге конец мира пришел именно в мое правление?
   - Если это так, - вкрадчиво начал глава  Государственного  совета,  -  то
шаду  следует  вести  себя  достойно  пред  ликом  Предвечного...  и   своих
подданных. А если нет - то и оснований для беспокойства не  существует.  Это
всего лишь еще  одна  война.  Большая,  тяжелая  и  кровопролитная.  Слишком
кровопролитная.
   -  Твоя  правда,  Энарек.  -  Шад,  однако,  вытянул  руку  и,  забрав  с
принесенного мономатанцем блюда кубок с вином, сделал жадный глоток. -  Кого
сейчас мне следует принять и выслушать очередную порцию пустых обещаний?
   - Светлейшего центуриона Гермеда, посла царя  аррантов.  У  него  хорошие
новости, господин. Будь с ним приветлив.
   Энарек снова отошел в дальний конец зала и исчез за ширмой,  притаившись.
Приказ шада обязывал его негласно присутствовать во время каждого  разговора
своего повелителя с иноземными посланниками.
   Даманхур грозно сверкнул глазами на вечно молчаливого чернокожего, и тот,
уяснив, что от него требуется, дважды ударил в  гонг,  стоявший  поодаль  от
укрытого меховым покрывалом кресла шада. Тяжелый гудящий  звук  был  услышан
стражей,    окованные    золотом    двери    бесшумно    растворились,     и
безразлично-торжественный голос десятника личной охраны провозгласил:
   - Благородный Гермед Аррантский к солнцеликому и  величайшему  повелителю
шаданата Саккарем!
   Упомянутый "повелитель" недовольно поморщился и потер ладонью  тревожащий
болью правый висок. Даже в столь тяжелые времена прислуга  дворца  не  могла
отказаться от  условностей,  громких  воплей  и  велеречивых  фраз,  скромно
именуемых этикетом. Даманхур пару дней назад  вообще  намеревался  запретить
съедающую драгоценное время и его силы излишнюю торжественность, но не  смог
обороть силу традиций. Древние уложения и  правила  иногда  становятся  куда
могущественнее самого великого государя.
   - Приветствую тебя, царственный!
   За что шаду нравился Гермед,  так  это  за  деловитость.  Образованный  и
высокоученый  аррант  неплохо  разбирался  в  людях,  умел  чувствовать   их
настроение, а потому всегда знал, как следует говорить с Даманхуром.  Сейчас
Гермед произнес обычные вежливые слова быстро и негромко, а  вместо  поклона
приветствовал шада по-аррантски, вытянутой вверх и  чуть  в  сторону  правой
рукой. Взгляд посланника, перехваченный Даманхуром, был вопросительным.
   - Говори, - без  предисловий  проворчал  шад.  Действительно,  Гермед,  в
отличие от напыщенного гуся из Нарлака, выглядел неплохо. Обычную белую тогу
с красной оторочкой сенатора он сменил на едва  закрывающую  колени  тунику,
поверх которой  сиял  красивый  и  легкий  доспех:  повторяющий  форму  тела
металлический панцирь с золотой и серебряной гравировкой  да  еще  пурпурный
плащ. Короткий прямой меч, согласно распоряжению Энарека, стража  у  Гермеда
не отобрала. Аррант был  редким  чужеземцем  при  дворе  Мельсины,  которому
доверяли почти полностью.
   - Десять триер, вызванных из Аланиола и Лаваланги, как мне известно, ныне
обогнули Дангарский полуостров, государь, -  доложил  посланник,  безмятежно
глядя в глаза Даманхуру. - Корабли везут пять панцирных центурий, баллисты и
горшки с аррантским огнем. По моим расчетам, они прибудут в Мельсинский порт
завтра утром. Я сожалею, но  перебросить  через  пролив  между  материком  и
Аррантиадой два легиона, как ты просил, о царственный, мы сможем лишь спустя
седмицу. Для сбора столь крупного экспедиционного корпуса требуется время.
   - Я понимаю, - удовлетворенно кивнул Даманхур. - Сколько? Я имею в  виду,
как много золота должна выделить казна шаданата  на  содержание  прибывающих
войск и оплату... ваших трудов?
   - Голубиная  почта,  -  кашлянул  Гермед,  -  принесла  мне  известия  от
басилевса и Сената. Аррантиада предпочитает  не  золото.  В  обмен  на  нашу
военную помощь мы просим разрешения на колонизацию побережья Вечной Степи  и
передачу под наше управление двух портов  в  Халисуне.  Также  Сенат  просит
тебя, царственный, вернуть  некоторые  привилегии  аррантским  купцам  и  по
окончании войны навечно снизить налог с продаж на четверть десятины...
   Даманхур некоторое время  не  отвечал.  Он  признался  себе,  что  ожидал
гораздо большего: аррантский басилевс и заправляющий в островном государстве
Сенат из выборных аристократов вполне  могли  потребовать  возвращения  всех
бывших колоний на территории Саккарема или столь гигантскую сумму в  золоте,
что на нее можно было бы скупить с потрохами всю Мономатану  и  Шо-Ситайн  в
придачу. Поскромничали Великолепные.
   Разумеется, шад готов был  согласиться  немедленно.  Однако,  если  сразу
скажешь "да", потеряешь уважение, и Гермеду в тот  же  момент  станет  ясно:
Саккарем в отчаянном положении.
   - Один порт в Халисуне, - хрипло  проговорил  Даманхур.  -  Только  один.
Ставить свои поселки на степном побережье вы сможете  лишь  в  ста  лигах  к
полуночи от рубежей Саккарема, а там дальше хоть до Лисьего полуострова  или
земель морских вельхов. С налогами поступим так:
   я  согласен  на  четверть  отступного,  но,  скажем...  до  конца   моего
царствования.
   - Это  значит  навсегда?  -  улыбнулся  Гермед.  -  Каждому  в  Саккареме
известно, что шад будет жить вечно...
   - Хорошо, на двадцать лет, - выдавил  Даман-хур,  изредка  поглядывая  на
широкую зеленоватую  ширму.  Из-за  нее  не  поднималось  незаметного  дымка
благовонных палочек, условного знака Энарека, - едва появится  дым,  значит,
предложение следует отвергнуть. - Ты слышал, что я сказал.
   - Центурии перейдут в твое распоряжение уже завтра.
   Эти слова Гермеда означали согласие. Шад едва не потянулся снова к сосуду
с вином, но вовремя одумался: пить вино при посланнике означало уронить свое
достоинство.  Помощь  непобедимой  и  могучей  Аррантиады  была  выторгована
буквально за истертый медный сиккил. Без сомнения, хитрые островитяне скрыли
где-то в договоре тайный подвох, ибо помогать задешево - не в их  традициях,
но сейчас, прямо сегодня, поддержка необоримой пехоты  аррантов  требовалась
Мельсине, как никогда.
   Со стороны суши, с заката, восхода и полуночи, столицу Саккарема обложило
неисчислимое  воинство  мергейтов.  Ученые  мужи,  наблюдавшие  по   приказу
Даманхура со стен города за противником, сочли, будто  степняков  не  меньше
пятидесяти  тысяч.  Самая   огромная   армия,   когда-либо   противостоявшая
Саккарему. Вернее, только ее часть. Остальные мергейты  продолжали  разорять
Табесин, шли к перевалам, ведущим на Дангару, и собирали силы  на  восходной
границе Междуречья.
   Это было не просто великое воинство. В Мельсине  армию  Гурцата  называли
тьмой. То есть числом, неподвластным человеческому разуму.
   Но разве спасут некогда блистательный Саккарем несколько сотен аррантских
панцирников? Возможно, с их помощью удастся отстоять  Мельсину,  но  изгнать
степную тьму обратно, на породившие ее дальние и чужие равнины?..  Наверное,
нет.
   * * *
   По считающемуся весьма авторитетным мнению аррантских военных историков и
многоученых градостроителей, навещавших  Саккарем  прежде,  столица  империи
шадов являлась крепостью, неприступной с суши и с  моря.  Стены,  окружавшие
девять  холмов  Мельсины,  высотой  своей  превосходили  любые   укрепления,
возведенные в цивилизованных странах Восходного материка, хотя, конечно,  не
могли  соперничать  по  протяженности   и   красоте   отделки   с   городами
Благословенного Острова. Но если арранты  защищали  свои  города  крепостным
валом, более отдавая дань традициям, нежели по насущной необходимости (врага
на своей земле островитяне не видели уже много сотен лет, а  редкие  и  чаще
всего  неудачные  набеги  сегванских  дружин  за  серьезные   нападения   не
считались), то белая стена Мельсины служила своему прямому предназначению. В
ученых  коллегиумах   Нарлака,   Аррантиады   или   отдаленной   Аша-Вахишты
поговаривали, будто Мельсина - сильнейшая крепость мира.
   Вероятно,  это  утверждение  было  вполне  правомерным.  С   моря   город
прикрывали несколько фортов, выстроенных на островах Залива Богини, один  из
предков шада  Даманхура  приказал  пригнать  к  морским  подступам  Мельсины
несколько кораблей с песком и камнями,  а  потом  затопить  по  сторонам  от
фарватера да еще намыть песчаные дюны. Фарватер, ведущий к порту, был широк,
однако  извилист,  и  тонкости  кораблевождения  по  нему  знали  одни  лишь
специально назначаемые и преданные шаду лоцманы. Вздумай нахальные  сегваны,
арранты или другие морские воители подойти к берегам  саккаремской  столицы,
их корабли непременно сели бы на мель, а  затем  установленные  в  островных
фортах баллисты забросали бы  противника  камнями  или  горшками  с  горящей
смолой. Хотя сегванским ладьям никакие мели препятствием не станут...
   Долгую осаду с суши Мельсина выдержала бы без особых трудностей. В городе
имелось множество складов продовольствия, столица  шаданата,  в  отличие  от
многих других городов, стояла не на реке или в ее устье, и пресную воду  для
жителей  добывали  из  многочисленных  родников  на   холмах   и   колодцах,
встречавшихся едва не на каждой улице.
   Так как город располагался на возвышенности, атакующие находились в более
невыгодном положении - им приходилось двигаться по склону  снизу  вверх  под
постоянным градом камней, летящих со  стен,  под  ливнем  стрел  и  потоками
горящей смолы. Двенадцать ворот  Мельсины,  каждые  из  которых  имели  свое
название,  посвященное  либо   сторонам   света,   либо   же   архитектурным
особенностям,  великолепно  защищались  могучими   надвратными   башнями   и
выступавшими обок бастионами, нависавшими над ведущей в город дорогой.
   Мельсина неприступна! Любой, осмелившийся явиться к белым стенам  столицы
Золотого Трона, неминуемо погибнет. Давно минувшие войны  со  всей  ясностью
доказали эту непреложную истину.
   ...Солнцеликий  шад  Саккарема  Даманхур,  восьмой  сын  шада  Бирдженда,
восседал в принесенном из комнаты командира воинов стражи кресле и с  тоской
поглядывал на  простершуюся  под  Синей  башней  равнину.  Даманхур,  следуя
настоятельным рекомендациям дейвани Энарека, впервые за много  дней  покинул
дворец и  лично  осмотрел  укрепления  столицы.  Приунывшие  было  защитники
города, что простые воины, что офицеры стражи  и  куда  более  старшие  чины
вдохновились, узрев возлюбленного владыку, - шад прибыл одетым в  доспех,  с
саблей на поясе и в  сопровождении  только  одного  десятка  личной  охраны.
Выглядел Даманхур не  слишком  хорошо,  но  его  несколько  изможденный  вид
списали на неотложные государственные заботы, коими  государь  был  отягощен
день и ночь, да на слухи про  неожиданную  хворь,  не  иначе  как  насланную
нечестивыми шаманами степняков.
   У подножия Синей  башни  Даманхура  встречал  его  любимый  младший  брат
Хадибу, уже вошедший в  песни  и  легенды  герой  войны  с  меорэ,  наголову
разгромивший незваных пришельцев в Степи и на восходном побережье Саккарема.
Теперь по распоряжению шада молодой Хадибу командовал обороной Мельсины.
   - Рад приветствовать богоподобного  владыку!  -  Хадибу  склонился  перед
сошедшим с седла белого жеребца шадом.  Даманхур,  не  обращая  внимания  на
свиту брата, только кивнул, ухватил Хадибу за локоть и потянул  за  собой  к
лестнице, ведущей на башню. В другие времена настолько  явное  неуважение  к
этикету  могло  бы  обидеть  саккаремского  принца  и   сопровождавших   его
тысячников, однако сейчас мало кто обратил внимание на небрежение шада.
   - Все мне покажешь, - сказал Даманхур брату - Слышал последние новости? Я
отсылал к тебе гонца.
   - Да, господин.
   По меркам Саккарема Хадибу был совсем молод - всего двадцать пять лет. Но
принц, который до рождения сына Даманхура сам являлся  наследником  Золотого
Трона, уже успел себя прославить. Даже завистники и недоброжелатели из числа
ближайших   родственников,   придворных   или   армейских   десятитысячников
вынужденно признавали: у Хадибу, бесспорно, наличествует  выдающийся  талант
полководца, а сам принц до неприличия скромен и необидчив. Его  молниеносная
конная атака на почти бесчисленную армию меорэ три  года  назад  справедливо
считалась одной из вершин военного искусства, а экспедиция  в  Степь,  когда
объединившиеся  на  короткое  время  армия  Саккарема  и  конница  мергейтов
сбросили большинство незваных гостей из-за моря обратно  в  волны  океана  и
загнали на пустынный Лисий полуостров, принесла Хадибу известность  на  всем
материке и бесконечные милости шада.
   При всем том Хадибу, в отличие от других братьев  Даманхура,  никогда  не
рвался  к  власти  и  Золотому  Трону,   вполне   довольствуясь   должностью
командующего непобедимой кавалерией Саккарема и подаренными шадом землями на
полудне  Междуречья.  Злые   языки   заглазно   именовали   Хадибу   Ходячей
Добродетелью и не переставали твердить, что в тихом омуте дэвы водятся.  Так
оно, наверное, и было, ибо слухи о распутности брата шада иногда приобретали
устрашающие размеры, но никогда не имели под собой  реальных  подтверждений.
Каждый во дворце знал, что  Хадибу  увлечен  дочерью  какого-то  аррантского
сенатора, отсылает сей девице в Лавалангу безумно дорогие подарки  и  плохие
стихи собственного сочинения, а сама гордая аррантка даже видеть  не  желает
"варвара из Саккарема". Хотя подарки обратно возвращать не изволит.
   - Сейчас их пятьдесят тысяч,  -  тихо  говорил  Хадибу  шаду,  когда  они
двигались вверх по винтовой каменной лестнице, проложенной внутри  башни.  -
Предполагаю, что через несколько дней подойдет еще  тумен  или  два.  Такими
силами Мельсину не взять.
   - Да? - Даманхур остро взглянул на брата и тут же  опустил  взгляд.  -  У
меня плохое предчувствие, Хадибу. Твоя слава несколько померкла после  битвы
при Эль-Магаре...
   Хадибу замолчал. Неслыханное  поражение,  нанесенное  мергейтами  полторы
седмицы назад его кавалерийскому корпусу, вызвало  множество  кривотолков  и
едва не послужило причиной паники в столице. Лучшие десять  тысяч  конников,
составлявших Золотую кавалерию шада и набранных  из  младших  сыновей  самых
знатных родов Саккарема, были полностью  уничтожены  неподалеку  от  городка
Эль-Магар, что стоял в двух переходах от перевалов кряжа Кух-Бенан. Мергейты
заманили Хадибу и его командиров в  ловушку,  ударили  одновременно  с  трех
сторон и, прежде чем солнце успело исчезнуть за  горизонтом,  "сотня  сотен"
преданных Даманхуру,  как  псы,  кавалеристов  перестала  существовать.  Сам
Хадибу спасся лишь чудом, дарованным Атта-Хаджем, и привез в  готовящуюся  к
осаде Мельсину безрадостные вести.
   - Я просил тебя, солнцеликий, после поражения о  самой  суровой  каре.  -
Брат шада смотрел себе под ноги и говорил медленно, будто нехотя. - И  готов
принять ее по одному лишь твоему слову.
   - Тебе, конечно, можно отрубить голову, -  хищно  ухмыльнулся  углом  рта
Даманхур. - Но кто станет воевать?
   - Ты спрашивал о новостях, о шад? - Хадибу благоразумно предпочел сменить
тему разговора. - Я не могу сказать, что  меня  утешил  гонец,  которого  ты
прислал. Все очень плохо. И, на мой взгляд, скоро станет еще хуже.
   Даманхур и сам прекрасно знал об этом. Весь центральный Саккарем захвачен
мергейтами, степная зараза распространяется дальше на закат, более  двадцати
крепостей сдались или сожжены огненными стрелами  завоевателей.  К  счастью,
Удалось спасти большую часть армии - конница под прикрытием не особо сильной
саккаремской пехоты и  корпуса  наемников  ушла  на  Дангарский  полуостров.
Последние полегли практически все, но в Дангаре сын шада и  наследник  трона
Абу-Бахр продолжает собирать огромную армию наемников из самых разных частей
света.
   Теперь, как сообщалось в донесениях голубиной почты или гонцов,  кружными
путями добиравшихся в Мельсину, несколько степных туменов встали лагерем  на
левом берегу Дийялы и, видимо, ждут приказа хагана о вторжении в Междуречье,
готовя плоты  и  захватывая  в  приречных  городках  любые  суда.  Правитель
Междуречья, светлейший эмайр Абд-эль-Каззас,  вывозит  ценности  и  людей  с
берегов  реки  в  сторону  границ  Дангарского  эмайрата.  Тысячи  беженцев.
Возможно, десятки тысяч. Катастрофа.
   Шад,  неотступно  сопровождаемый  братом   и   неслышными,   но   чуткими
телохранителями, ступил  на  верхнюю  площадку  Синей  башни,  на  несколько
мгновений  прикрыл  глаза  ладонью  от  яркого  солнечного  света,  а  затем
осмотрелся. За  его  спиной  лежала  благословенная  Мельсина,  расцвеченная
синими и изумрудными куполами храмов, золотыми  и  пурпурными  пятнами  крыш
бесчисленных дворцов и  кудрявой  садовой  зеленью.  За  городом  к  полудню
наливался лазурью океан. Столица, как  всегда,  представала  во  всем  своем
великолепии.
   А впереди стлался под злым полуденным солнцем по равнине  серовато-черный
дым, полыхали оранжевым язычки пламени - мергейты жгли предместья столицы  -
и бурой мглой  ползли  по  земле  Саккарема  конные  сотни.  Главный  лагерь
степняки разбили немного правее, точно напротив  Полуденных  ворот  столицы.
Там виднелись грязно-белые шатры, множество костров и чувствовался доносимый
ветром  мерзкий  запах.  Этакая  помесь   вони   гниющих   трупов,   немытых
человеческих тел  и  прокопченной  баранины.  Куда  ни  кинь  взгляд,  земля
заполнена, захвачена, испоганена дикарями, явившимися с равнин Вечной Степи.
   - Завтра или сегодня  ночью  прибудут  корабли  аррантов,  -  сказал,  не
оборачиваясь, Даманхур. Шад знал, что Хадибу его слышит. - Сделаем  вылазку.
Аррантские пешие центурии  щитоносцев  под  прикрытием  наших  конных  сотен
сметут этот лагерь,  будто  пушинку.  Потом  отступим  в  город.  Главное  -
причинить степнякам возможно  больший  урон.  Хадибу,  почему  твои  лучники
бездействуют?
   - Слишком большое расстояние, - тихо ответил брат шада. -  Они  вовсе  не
дураки,  эти  мергейты.  Знают,  что  стрелы  не  долетят  больше   чем   на
пятьсот-шестьсот шагов. Баллисты бьют всего на тысячу шагов, смею напомнить.
   - Принесите кресло, - приказал Даманхур. - Я хочу отдохнуть.
   Впервые за  полтора  десятка  лет  своего  правления  шад  не  знал,  что
предпринять. Безусловно, Мельсина выдержит