а  "германским  рыцарем  и  бароном".  Нагнав,
пристроился рядышком, пытаясь попасть в ногу. Молчал  долго,  сосредоточенно
сопя, покуда не вышли к границе леса, темной стеной вставшего  на  пути,  по
обе стороны Алансонского тракта. Тут только сэр  Мишель  дернул  Гунтера  за
рукав и хмуро выговорил:
   - Ладно, оставайся. Не буду тебя из оруженосцев  гнать.  А  ведь  шлем  в
сарае остался... Жалко, хороший был, пускай и без забрала.
   Прежде Гунтер был уверен - климат Нормандии, да и вообще северной Франции
исключительно мягок. Летом здесь  должно  быть  тепло.  Даже  ночью.  Теория
теорией, но истинное положение  вещей  оказалось  прямой  противоположностью
старым домыслам. Августовская  ночь  оказалась  прохладной,  точнее,  просто
холодной, легкий, почти незаметный ветерок пробирал, однако,  до  костей,  а
комары (совершенно такие же мерзкие, как и семь столетий  спустя)  спать  не
давали напрочь. Промучившись  до  времени,  когда  небо  на  востоке  начало
светлеть и в лесу стало возможно ходить без риска выколоть себе глаз  веткой
или свалиться в яму. Гунтер поднялся, дрожа от холода,  набрал  влажного  от
росы  хвороста,  утоптал  место  для  костра   и,   воспользовавшись   своей
зажигалкой, разжег сильно дымящий, но  согревший  его  костер.  Привычный  к
ночевкам под открытым небом сэр Мишель спал беспробудным сном, забившись под
корни вывороченного бурей большого дерева. Гунтер согревался то  от  костра,
то ломая новые порции  топлива.  Наконец,  натаскав  достаточное  количество
веток, способных поддерживать  огонь  не  менее  получаса,  германец  уселся
поразмыслить. Благо было о чем.
   "Значит, так, разложим все по полочкам. Денек был  насыщенный,  памятный.
Сутки с вылета с аэродрома под Бланжи-Сюр-Брель прошли - сейчас уже половина
пятого утра на часах. Бог-то с ним,  с  перемещением  в  прошлое  -  привык,
притерпелся и почти приспособился. И, что характерно, не воспринимаю  теперь
случившееся как свою болезнь  или  заблуждение:  вокруг  в  действительности
эпоха крестовых походов и до ближайшего телефона на  самом  деле  добираться
лет семьсот. Не проживу столько. Сомнений,  однако,  хоть  пруд  пруди:  всю
жизнь пребывал в уверенности, что силы потусторонние если  даже  существуют,
то находятся очень далеко да в дела людские предпочитают не влезать. А тут -
на тебе! - является лично Князь Тьмы, (его  не  бывает...)  причем  является
тотчас, едва ты успел появиться в этом мире. Мире? Времени?
   Как же так? Без сомнения, данный исторический период нашей  Земли  вполне
соответствует (по большей части. Или не соответствует) моим представлениям о
раннем средневековье. Рыцари в наличии, баронства,  трактиры  всякие,  мечи,
кольчугу и вешают кого-то едва не на вратах  храма...  Забавно...  Однако  в
голове совершенно не укладывается откровенная чертовщина, творящаяся вокруг.
Здесь. Несомненно,  кто-то  из  философов  указывал,  будто  нелицемерная  и
искренняя  вера  способна  не  только  чудеса  творить,  но  и  воплощать  в
реальность  объект   веры...   Может,   оттого   и   припожаловал   ко   мне
вежливо-язвительный пожилой господин, назвавшийся Лордом? А  в  наше  время,
насквозь пронизанное духом материализма, в эпоху потери веры и в  Бога  и  в
черта, бедный Лорд попросту потерял возможность  обретать  видимую  форму  и
говорить со смертными? Или вообще перестал существовать? Погодите, погодите,
вроде было сказано, будто для его сущности  все  времена  нашего  мира  лишь
мгновение, но мгновения реальные, бесконечно повторяющиеся...  Вот  и  думай
теперь.
   Итак, если Лорд не врал, я очутился в  прошлом  по  прямой  воле  Господа
Бога. Но зачем? Творец желал спасти кого-то от предрешенной  гибели  там,  в
Британии двадцатого века, и вышвырнул самолет куда  ни  пришлось?  По-моему,
проще было угробить меня прямо там, направив -пули англичанина не в Курта, а
мне в голову. И вообще, если  Высшей  Силе  приходится  утраивать  настолько
сложные... перестановки, изменения, вместо того чтобы одним  движением  воли
(Разума? Духа?) испепелить носителя угрозы для некоего человека, нужного ему
там, то встает закономерный вопрос: кто  же  на  самом  деле  властвует  над
миром? А не значит ли  это,  что  великое  творение  вышло  из-под  контроля
Творца? Ожившая Галатея... Если  судить  по  последним  событиям  сорокового
года, то начинает складываться впечатление, что Мир, вырвавшись на  свободу,
потеряв управление, катится в бездну хаоса...
   Все начало  ломаться  с  Великой  французской  революцией.  Именно  тогда
впервые появилось красное  знамя  -  цвет  свободы.  Свободы  не  только  от
авторитарной власти. человеческой,  но  и  от  неземной  -  и  Господней,  и
сатанинской. Вся страна была охвачена бесцельной борьбой,  освобождением  от
несуществующих  оков.  Летели  головы  невинных,  все  преступление  которых
состояло в "голубой крови", опьяненная и ослепленная безнаказанностью  толпа
вершила суд. И не последовало возмездия... Потом весь мир  внезапно  охватил
красный огонь. Гражданские войны в Америке, Германии, России... Брат убивает
брата, отец - сына, любимая - возлюбленного, и  поводом  служат  не  дела  и
поступки, как было во все времена, а пустые слова, эфемерные  идеи,  нелепые
суждения... А теперь (тогда...)  красные  знамена  полощутся  над  половиной
мира, причем лучшей, и вся разница  меж  ними  лишь  в  партийных  символах,
вышитых на ткани.
   На престолы восходят  не  помазанники  Божьи,  великодушием  и  мудростью
приближающиеся  ко  Всевышнему,  а  жалкие  отпрыски   рода   человеческого,
малодушные неудачники,  мучающиеся  комплексом  неполноценности,  параноики,
единственная цель которых, - реванш за страдания молодости и  избавление  от
страха преследования путем уничтожения "врагов" без суда и следствия, просто
слепо повинуясь малейшему подозрению. Кроме того, они умеют красиво говорить
и объяснять свои капризы высокими побуждениями, а преступления -  стараниями
на благо народа. И самое страшное - люди верят... Овечье стадо взбунтовалось
и перестало слушаться Пастыря, а поскольку неискоренимая привычка подчинятся
и следовать за "перстом указующим" взяла верх над разумом, овцы, испугавшись
свободы, за которую так отчаянно боролись, побежали за первым  встретившимся
на пути волком. И шли за ним, восторженно блея, радостно погибая  в  волчьих
клыках, покорно принимая волчьи законы...
   Ты  возжелал  изменить  свое  тогдашнее  "настоящее"?  Вот  и   привелась
возможность. Лорд, похоже, сам  того  не  желая,  подсказал  путь.  Остается
отыскать прадедушек да прабабушек (ни в чем не виноватых) помянутых "волков"
да прирезать... Или как? Зачем я здесь, именно в  этом  году,  в  этом  дне,
именно в Нормандии, а не в Британии, Италии или Египте? Если уж  сам  сатана
не сумел ответить, то кто сумеет?.."
   Костер догорал, и Гунтер подбросил в огонь последние ветки. Уже рассвело,
серебристое небо на востоке  приобрело  золотисто-розовый  оттенок  -  скоро
из-за холмов появится солнце, рассеивая теплыми  лучами  утреннюю  прохладу.
Гунтер посмотрел на мирно посапывающего рыцаря. Надо бы разбудить его, а  то
скучно и мысли невеселые одолевают. Подойдя к вывороченному дереву, германец
взялся за толстый торчащий вверх корень и с силой рванул к земле.
   Сэр Мишель, разбуженный громким треском ломающейся древесины,  недовольно
заворчал, просыпаясь, некоторое время  поворочался,  видимо,  пытаясь  снова
задремать, а затем сел, потянувшись, и осоловело уставился на Гунтера.
   - Зачем огонь, когда еды нет?
   - Холодно... - ответил германец, переламывая ногой особо  прочную  ветку.
Пока Гунтер бродил по окрестностям, у  него  зрела  одна  мысль,  претворить
которую в реальность было  возможно,  лишь  имея  источник  тепла.  Шагах  в
двадцати от импровизированной стоянки Гунтер обнаружил небольшой заполненный
прозрачной водой овражек с чистым дном,  устланным  прошлогодними  листьями.
Сэра Мишеля было просто необходимо искупать. А без костра рыцарь  непременно
замерз бы, а потом и вовсе заболел.
   "Заболел? Вот уж не думаю, - усмехнулся про себя Гунтер.  -  Это  ты,  не
спав почти двое суток, едва держишься на ногах, а наш сэр, наплевав  на  все
события, начиная от явления Люфтваффе  и  заканчивая  аутодафе,  которое  по
нашей милости устроил сараю милейший Лорд, дрых  как  ребенок.  И,  кажется,
совершенно не замерз. Все правда, другие они..."
   - Эй, сэр! - начал было германец, но сэр Мишель недовольно перебил:
   - Не зови меня так - "эй"! Сэр рыцарь - можно, сэр Мишель - тоже,  просто
"Мишель", наконец. А у тебя непочтительно получается.
   Гунтер поморщился, но тут же сказал себе, что в этой "пьесе"  и  в  самом
деле следует  подавать  реплики  согласно  сценарию.  Ведь  не  назовешь  же
командира дивизии ВВС "ваша милость"?
   - Ладно, потом обсудим... наименования (аналога  слову  "субординация"  в
норманно-французском  германец  не  нашел).  Тебе  не  кажется,  что   ты...
испачкался?
   - Кажется, - согласился сэр Мишель, -  А  что  делать,  если  собственный
оруженосец купает тебя в помоях?
   - Помыться! - твердо заявил Гунтер. - Я и местечко присмотрел. Тут рядом.
Только прежде, чем полезешь в воду, напейся, а то потом вода грязной  будет.
Пойдем со мной.
   Рыцарь нерешительно встал, критически  осмотрел  свои  скверные  одеяния,
прекрасно понимая, что  благородному  сэру  так  выглядеть  не  пристало,  и
осторожно двинулся за Джонни.
   Ямина была неглубокой, так что плохо  плававший  сэр  Мишель  утонуть  не
боялся. Единственно, не хотелось мокнуть заново, да еще в  холоднющей  воде.
Утро-то свежее...
   - Давай раздевайся, полезай в воду, -  скомандовал  Гунтер,  наблюдая  за
нерешительно мявшимся у берега овражка рыцарем.
   Сэр Мишель хотел ответить, потом подумал, что благородному сэру  не  след
спорить с нерадивым слугой, расстегнул свой широкий кожаный пояс  с  пустыми
ножнами, поднял руки и приказал:
   - Помоги мне снять кольчугу!
   - С удовольствием!  -  Джонни  потянул  кольчугу  за  воротник.  -  Тьфу,
пропасть! Ты что, вовсе никогда не мылся?!
   Гунтер отбросил кольчугу и отошел на  пару  шагов.  Он  и  раньше  ощущал
исходящий от благородного рыцаря запашок, но постепенно принюхался, а теперь
в ноздри ему ударила волна густого запаха давно немытого  тела,  застарелого
пота и подгнившей ткани. Даже вонь от  свиных  помоев  заглушалась  крепкими
естественными ароматами. Гунтер невольно  помахал  рукой,  пытаясь  развеять
амбре. Под кольчатой броней  на  благородном  отпрыске  славного  рода  была
напялена войлочная безрукавка, состоявшая большей частью из дыр и  прорезей.
Кое-где на ней  виднелись  темные  пятна,  похожие  на  запекшуюся  кровь  с
давнишних ран, и кроме того, были  совершенно  явственно  различимы  крупные
платяные вши, намертво вцепившиеся в войлок. Обратив внимание на  брезгливый
взгляд Джонни, сэр Мишель оглядел себя и одернул фуфайку, при этом несколько
насекомых оторвались от ворса и упали в траву.
   - Тебе что-то не нравится? -  спросил  рыцарь,  казавшийся  без  кольчуги
голым, хотя помимо подкольчужника на него было намотано изрядно всевозможных
тряпок, причем одна из них явно претендовала на роль белой шелковой  рубашки
с кружевным воротником. - Ну, упал я год-полтора назад тоже в лужу  -  озеро
отбросов в каком-то городишке, пришлось потом еще и в реку лезть...  Мыться!
Как-никак я к даме шел...
   - Бедная дама... - задумчиво пробормотал себе под нос Гунтер,  -  хотя  и
она, наверно, благоухала под стать кавалеру. Да все они здесь такие...
   - Что ж, все приходиться  делать  самому!  -  воскликнул  сэр  Мишель,  с
воинственным видом твердой походкой  вошел  в  воду,  но  тут  же,  с  шумом
вдохнув, выскочил обратно. - Холодная...  прямо  лед!  -  жалобно  посетовал
рыцарь, зябко передернув плечами.
   - Марш в воду! - не выдержал Гунтер и, зажав двумя пальцами нос, затолкал
свободной рукой сэра Мишеля в воду.
   Растопырив руки и ноги, рыцарь влетел в овражек, скрылся  с  головой,  но
моментально вынырнул, фыркая и отдуваясь.
   - Ну, как водичка? - съехидничал Гунтер.
   - Мокрая, - брезгливо выдохнул сэр Мишель. Содрав с себя одежду, он кинул
ее к  ногам  Гунтера  и  принялся  ожесточенно  тереть  руки,  плечи,  бока,
подмышки, шею, окунаясь с головой.
   - Ты одежку мою пока... в порядок приведи, - бросил он Гунтеру как  нечто
само собой разумеющееся. Гунтер хотел было возмутиться, но вовремя  вспомнил
о тяжкой работе оруженосцев, которую ему волей-неволей  придется  осваивать.
Выругавшись вполголоса,  он  стащил  в  воду  бесформенный  комок  тряпья  и
принялся полоскать его.
   Намывшись, сэр Мишель выпрыгнул из  воды  и,  подбежав  к  костру,  начал
скакать вокруг него, приседать, махать руками, согреваясь. Гунтер  посмотрел
в его сторону, и на краткий миг его  взяли  сомнения  относительно  века,  в
котором он очутился. Ни дать ни взять пляшет вокруг костра косматый пещерный
дикарь, чудом догадавшийся нацепить  драную  набедренную  повязку...  Гунтер
встряхнул головой, прогоняя наваждение, и отжал одежку сэра Мишеля.
   Развешивая вокруг костра лохмотья, в  которые  был  облачен  сэр  Мишель,
Гунтер подивился их разнообразию: тут была и совсем новая шелковая  рубашка,
правда, разорванная пополам  на  спине,  и  войлочная  безрукавка,  подшитая
кусочками разнообразного меха - основной рассадник платяных  вшей,  которые,
по счастью, почти все исчезли после  стирки...  Впрочем,  пара-тройка  самых
живучих тварей спряталась в складках расползающейся в руках ткани.  Наиболее
прилично выглядели штаны - отлично выделанная кожа стоически переносила  все
испытания, коим подвергало ее благородное рыцарское  седалище.  Видно  было,
что сэр Мишель любил и берег  свои  штаны  пуще  пропитого  меча:  порванные
места, похоже, были аккуратно залатаны самим рыцарем, а потертости  говорили
о том, что ходил сэр Мишель в них уже несколько месяцев не снимая.
   - У тебя разве на нормальную одежду совсем денег нет?
   - Да зачем? -  пожал  плечами  сэр  Мишель.  -  Когда  домой  к  папеньке
возвращаюсь, беру другую. Эй, ты их зачем вешаешь?
   - Сушить буду! - отозвался Гунтер.
   - На мне высохнут. - Рыцарь облачился  в  свои  лохмотья  и  устроился  у
костра сохнуть. - А кольчугу ты вымыл? - поинтересовался  он,  заметив,  что
оруженосец, явно страдая  от  безделья,  присел  рядом,  протянув  к  костру
промерзшие в ледяной воде руки.  -  Кольчуга-то  самое  главное  -  сверкать
должна, как солнышко.
   Скрипнув зубами, Гунтер сгреб в охапку кольчугу, вернулся к яме с водой и
несколькими  энергичными  движениями  прополоскал  броню.   Сверкать,   "как
солнышко", она,  конечно,  не  стала,  но  сквозь  черно-серый  налет  грязи
мелькнул серебристый металл. Конечно, в идеале броню следовало  бы  отодрать
песком да отшлифовать зубным порошком в нашатыре, но чего нет, того нет. Чем
же они зубы-то чистят? Скорее всего вообще не  чистят.  Зубы  у  них  и  так
здоровые.
   Гунтер вздохнул, припомнив  мучительные  походы  к  дантисту  в  детстве:
приходилось ездить к зубному доктору  Хасфурту  в  Кобленц  -  ближайший  от
поместья Райхерт крупный город. По дороге к приемной они с матерью  заходили
в игрушечный магазин герра Шифмана, невысокого худощавого еврея с  аккуратно
подстриженной седой бородкой и снежно-белыми волосами. Он  знал  всех  своих
маленьких клиентов по имени, и его любимая фраза была:
   "Ну,  молодой  человек  (или  милая  дама),  какую  мечту  мы  осуществим
сегодня?" Постоянной, но, увы, несбыточной мечтой пяти-шестилетнего  Гунтера
была железная дорога с заводным локомотивом и семью вагонами. По утверждению
герра Шифмана, рельсами можно было опоясать  весь  его  магазин,  филигранно
выполненный паровоз страшно было взять в руки - казалось, тончайшие детальки
развалятся в неловких детских ладошках. К железной дороге  прилагался  макет
тоннеля, несколько миленьких деревенских домишек  и  пакетик  с  каучуковыми
деревцами. Но стоила она настолько дорого,  что  Гунтер  и  не  надеялся  ее
заполучить. Отец в  своем  университете  зарабатывал  очень  мало,  поместье
дохода не давало напрочь,  а  все  сбережения  семьи  сгорели  в  результате
чудовищной инфляции двадцатых годов.
   Видно, никому из родителей  "молодых  людей  и  милых  дам"  не  хотелось
тратить столь  внушительную  сумму  на  детскую  забаву,  потому  что  горка
рельсов, восхитительный паровоз и домики стояли на витрине всякий раз, когда
Гунтер посещал  магазин  герра  Шифмана.  Повздыхав  украдкой  над  железной
дорогой. Гунтер обычно подходил к застекленному шкафу, на  покрытых  зеленым
сукном  полках  которого  стояли  всевозможные  оловянные  солдатики.   Едва
взглянув на полку с табличкой  "Средние  века",  Гунтер  забывал  обо  всем.
Раскрашенные яркими масляными красками фигурки  пеших  и  конных  рыцарей  с
алыми крестами тамплиеров на щитах, малюсенькими мечами  и  глухими  шлемами
поглощали его внимание настолько, что матери приходилось силой уводить  его.
Гунтер не сопротивлялся - у  них  был  уговор:  все  игрушки  покупались  на
обратном пути от  доктора  Хасфурта.  Только  это  и  могло  утешить  стойко
сдерживающего слезы боли мальчика, когда приходилось выдирать зуб  или  того
хуже - сверлить дырки и ставить пломбы.
   Герр Шифман уделял каждому ребенку столько  времени,  сколько  тому  было
необходимо, разговаривал серьезно, обстоятельно, как со взрослыми, и  всегда
очень любезно прощался, даже если родители ничего не  покупали:  время  было
тяжелое, и многие приходили, уступая настойчивым просьбам своих чад  "просто
посмотреть".
   И вот вдвоем с хозяином магазина Гунтер долго изучал рыцарей, внимательно
слушал все, что герр Шифман терпеливо рассказывал  в  ответ  на  бесконечные
"почему" и "зачем", и ему казалось, что этот человек знает все на свете, нет
такого, чего бы он не знал или не помнил. Наконец  Гунтер  выбирал  одну-две
фигурки, мать расплачивалась, некоторое время они беседовали  с  хозяином  о
чем-то своем, взрослом, и  оба  при  этом  почему-то  все  время  сокрушенно
покачивали головами, а Гунтер заново обращался к своей вожделенной  железной
дороге.
   М-да... Оловянные крестоносцы... Кто бы мог подумать,  черт  возьми,  что
ему придется увидеть таковых живьем.
   Где-то теперь обретается герр Шифман? Кажется, он  успел  эмигрировать  в
Голландию,  а  потом  в  Америку  и  тем  избежал  печальной  участи  прочих
германских евреев в тридцатые годы, когда к власти пришел "новый император".
Хе,  а  ведь  неплохая  идея  -  вызвать  "фюрера  германского  народа"   на
поединок...
   Сэр  Мишель  тоже  погрузился  в  воспоминания  о  детстве.  Скорчившись,
обхватив  руками  плечи,  он  придвинулся  как  мог  близко   к   костру   и
поворачивался к огню то одним, то другим боком, пытаясь  согреться.  Как  ни
странно, его воспоминания тоже касались зубов - благо таковые стучали сейчас
от холода преизрядно. Зубы у сэра Мишеля были совершенно здоровые и крепкие,
но левого нижнего клыка недоставало. И вот почему.  Семь  лет  назад,  когда
сэру  Мишелю  едва  исполнился  десяток,  папенька,  барон  Александр,  взял
старшего  сына  с  собой  в  Руан,  на  турнир,   проводимый   к   празднику
Пятидесятницы. Барон Александр вместе с  супругой  восторженно  смотрели  на
ристалище, а юный Мишель, каковой и пяти минут  не  мог  усидеть  на  месте,
несмотря на интереснейшие бои между самыми  знаменитыми  рыцарями  Англии  и
Франции, отправился рассматривать шатры гостей и участников турнира.
   Шастая между роскошными палатками,  разодетыми  оруженосцами  и  слугами,
великолепными породистыми лошадьми, нетерпеливо грызущими  удила,  он  вдруг
услышал отчаянный кошачий визг. Побежав на  звук,  он  увидел  возле  синего
шатра,  расшитого  золотыми  лилиями,  мальчишку  примерно   его   возраста,
разряженного в бархат и парчу. Маленький  пижон  с  любопытно-злорадствующим
выражение