ший
епископ  отлучил  Шатильона  от  церкви,  Балдуин,   король   Иерусалимский,
попытался арестовать безобразника, однако не преуспел.  А  далее,  используя
средства жены, Райнольд начал долгую эпопею авантюр, бесчинств и откровенных
разбоев.
   ...По наущению византийцев Шатильон со своим отрядом напал на Киликийскую
Армению - верную союзницу крестоносцев,  а  когда  кесарь  Мануил  отказался
расплатиться с его небольшой, но вымуштрованной армией, отомстил - высадился
на принадлежащий Византии Кипр,  учинив  грабеж  с  поджогами  и  насилиями.
Затем, обосновавшись в выстроенном посреди пустыни неприступном  замке  Крак
де Шевалье, Райнольд начал грабить всех подряд: караваны арабов, паломников,
своих собратьев-крестоносцев, византийцев, армян и вообще  любого,  до  кого
могли дотянуться его цепкие руки. Причем проделывал он это  больше  не  ради
богатства, а из любви к острым ощущениям и чувству опасности.
   В 1160 году Шатильону не повезло - он попал в плен  к  сарацинам  и,  как
было известно абсолютному большинству европейцев, шестнадцать лет  провел  в
тюрьме в Гамбе. Ни его многочисленные друзья и сообщники, ни жена Констанца,
ни епископ Антиохии, ни король Балдуин,  ни  магистры  рыцарских  орденов  -
никто не пошевелил пальцем, чтобы облегчить участь Рено.  Никто  не  начинал
переговоров с арабами о выкупе франкского вельможи, никто не собирал отряда,
дабы разыскать его и попытаться спасти. Наоборот, над Святой землей пролетел
заметный вздох облегчения.
   В 1176 году получивший свободу Райнольд вернулся в  Крак  -  постаревший,
умудренный опытом, но такой же озлобленный и находящийся в  состоянии  войны
со всем миром. Однако теперь он вел  себя  чуточку  потише,  совершая  всего
один-два набега в год, и то избирательно. Впрочем, его по-прежнему не любили
все до единого крестоносцы, граф Раймунд Триполийский однажды  даже  пытался
осадить Кракде Шевалье, но быстро понял, что крепость  неприступна,  и  увел
свое войско обратно. А когда в 1187 году Райнольд, нарушив перемирие,  напал
на  караван,  с  которым  ехала   любимая   сестра   Салах-ад-Дина,   султан
воспользовался поводом объявить Джихад8 и  во  всеуслышание  поклялся  убить
Шатильона собственными руками.
   Четвертого июля 1187 года вторгшаяся в  Иерусалимское  королевство  армия
Салах-ад-Дина дала крестоносным рыцарям сражение при Тивериаде, где сарацины
наголову разгромили европейцев, уничтожили войска тамплиеров и  иоаннитов  и
взяли  в  плен  большинство  знатнейших  особ  Иерусалима,  включая  короля,
магистра Ордена Храма, коннетабля, госпитальерских командоров  и  крупнейших
баронов. На глазах иерусалимского дворянства султан выполнил клятву и ударил
плененного Рено де Шатильона саблей по шее. Тот упал, а  подбежавшие  стражи
выволокли тело из шатра. Король Иерусалимский Гвидо,  позже  выкупленный  из
плена, утверждал, что Райнольду отрубили голову и украсили ею пику  султана.
Еще рассказывали, будто голову Рено возили по городам  султаната,  показывая
толпе.
   Много удивительного и мрачного тогда произошло под Тивериадой.  Бесследно
исчезла  величайшая  реликвия   христианства   -   Древо   Святого   Креста,
находившееся при войске, погибли все епископы, его охранявшие,  все  пленные
тамплиеры были незамедлительно казнены, пропали важнейшие документы... Затем
мир крестоносцев начал рушиться. Салах-ад-Дин под зеленым  знаменем  Джихада
взял множество портовых городов, а затем получил и  главнейшее  сокровище  -
Иерусалим.
   Так выглядела  для  всех  непосвященных  общеизвестная  история  паршивой
франкской  овцы  Рено  де  Шатильона  и  побед   египетского   султана.   Но
внимательный  человек  обязательно  заметил  бы   некоторые   наводящие   на
размышления странности...
   "Убей Бог, не пойму, как дело не  раскрылось  прямо  тогда,  -  размышлял
Конрад Монферратский, наблюдая из узкого окна башни за закатом. -  Насколько
невнимательны мои  соотечественники!  И  какая  удача,  что  они  ничего  не
увидели, ничего не поняли и по глупости сочли меня  спасителем  христианской
Палестины! Ее спасителем я тогда отнюдь не был, а если и завоюю  сей  титул,
то лишь спустя два или три месяца, в следующем году... Прости, Господи,  мою
гордыню... И все-таки, почему никто не обратил внимания на несомненное?"
   Да, вопросов Монферрату можно было бы задать превеликое множество. Почему
в 1187 году Салах-ад-Дин после вялого штурма отвел войска от Тира и Триполи,
оставив в  своем  тылу  эти  города,  морские  ключи  Святой  земли?  Почему
Иерусалим быстро, бескровно и даже отчасти торжественно был сдан  сарацинам?
Отчего спустя несколько месяцев  после  падения  Вечного  города  при  дворе
Конрада стал частенько появляться человек со  шрамом  на  шее,  который,  по
общему мнению, был невозможно  похож  на  убитого  Салах-ад-Дином  Райнольда
Шатильонского? Почему рыцарь Ибелин, коронованный во время осады  Иерусалима
патриархом Ираклием, вторым князем Церкви  после  Папы  Римского,  постоянно
отирается в Тире, при дворе маркграфа?
   Почему султан под Тивериадой уничтожил всех тамплиеров, хотя мог получить
за рыцарей-храмовников огромный выкуп, что  доселе  обычно  и  проделывалось
(сам  Салах-ад-Дин  утверждал,  будто  приказал   казнить   двести   пленных
тамплиеров потому, что они  "столь  же  ужасны,  как  ассассины",  однако  в
отличие от приверженцев Старца Горы являются "убийцами без чести". Но почему
пленным храмовникам раньше оставляли жизнь и их постоянно  выкупал  орден?)?
Между прочим, новоизбранного Великого Магистра тамплиеров, мессира Жерара де
Рид-фора, султан беспрепятственно выпустил из сдавшегося Иерусалима,  а  сам
де Ридфор ("ужасный убийца,  хуже  любого  ассассина")  на  средства  Ордена
выкупил семь тысяч человек... Куда, наконец, подевалось Древо Святого Креста
- ведь не могла же великая реликвия просто испариться? Истинный Крест искали
два года, но даже сами участники сражения не помнили, что с ним случилось.
   Странностей  прибавлялось,  они  нарастали,  как  барханы  в   Аравийской
пустыне.  Родной  брат  Салах-ад-Дина  попросил  в  подарок  тысячу  пленных
христиан. Тот удивительно  легко  согласился.  Брат  именем  милосерднейшего
Аллаха освободил всех. Еще тысячу триста человек  султан  подарил  патриарху
Иерусалима Ираклию и королю  без  королевства  -  барону  Ибелину,  а  затем
выпустил без выкупа стариков и (что  было,  по  мнению  большинства,  крайне
неосмотрительно)  всех  воинов,  оборонявших  прежде  Иерусалим.   Последние
почему-то направились прямиком в Тир,  к  Конраду,  значительно  усилив  его
армию.
   Вовсе невероятный случай произошел в  Александрии  Египетской:  множество
беженцев из Святого  града  хотели  вернуться  в  Европу,  но  генуэзские  и
венецианские купцы  требовали  оплатить  проезд,  запрашивая  фантастическую
сумму. Около полутора тысяч бедняков, разумеется, не  могли  внести  деньги.
Тогда  наместник  султана  заплатил  итальянским  корабельщикам  из   казны,
доставил на купеческие суда воду и пропитание, потом же пригрозил торговцам,
что, ежели они посмеют высадить или выбросить единоверцев за  борт,  никакой
торговли в Египетском султанате Генуя и Венеция более не  будут  держать  до
скончания мира, а если не  возьмут  на  борт  всех  до  единого  беженцев  -
наместник реквизирует у кораблей паруса.
   Это мало напоминало настоящую войну и истинный Джихад.  Сарацины,  следуя
приказам  Салах-ад-Дина,  сражались,  только  когда  на  них  нападали   или
следовало захватить  заупрямившийся  город,  правители  которого  не  желали
сдавать стены мусульманам.
   Главное крылось в другом. Султан отлично понимал, что  своими  действиями
он спровоцирует новый Крестовый поход. И знал, каковы возможности у монархов
Европы - император Фридрих, короли Ричард  и  Филипп  приведут  в  Палестину
гигантскую армию. Но  все  равно  упрямо  продолжал  завоевывать  Ханаанские
земли, проявляя необычные для сарацин милосердие, терпимость к чужой вере  и
редкостное благородство.
   Тир  в  это  время   укреплялся,   заключив   неожиданное   перемирие   с
Салах-ад-Дином. Почему? Какой может быть мир с неверными в такие  сложные  и
тяжелые для христианства времена?
   Множество вопросов, десятки, сотни... И почти на каждый из  них  маркграф
Конрад Монферратский знал точный ответ.
   - Ты действительно уверен, что Райнольд останется на нашей стороне  и  не
начнет свою игру?
   - Ты столь часто поминаешь его имя,  что  я  начинаю  беспокоиться...  Ты
знаешь что-то, не известное мне? Подозреваешь? Или имеешь точные донесения о
его измене?
   - Нет... Просто предчувствие. Райнольд остался непредсказуемым и  опасным
тигром, который никогда никому не служил, кроме самого себя.
   - Оставь, друг мой. Я знаю его с молодости, почти тридцать лет. Он  верен
мне.
   - Но твою религию все-таки не принял.
   - Откуда ты знаешь?.. Впрочем, ты верно догадался. Райнольд  беседовал  с
нашими муллами, и они действовали по словам пророка Мухаммеда, записанным  в
Коране: "Призывай на путь Аллаха,  Господа  твоего,  с  мудростью  и  добрым
увещеванием". Ничего не вышло... Рено не верит в Аллаха, так же как не верит
в вашего Ису. У него своя, особенная вера, о которой никто ничего не  знает.
И именно поэтому наш  старинный  приятель  может  обвести  вокруг  пальца  и
правоверного, и христианина. Вот, да простит меня Аллах - слава имени Его! -
и я начал подтверждать твои опасения. Но  я  и  мой  предшественник  атабек9
Нур-ад-Дин сумели завоевать преданность Рено.
   Салах-ад-Дин  отпил  шербета  и  замолчал.  Подозрения  Конрада  наводили
султана на недобрые  мысли.  Если  осторожный  эмир  франков  сомневается  -
значит, на то есть веские причины. Конрад никогда ничего не  говорит  просто
так.
   - Особенная вера... - хмуро проронил маркграф, устроившийся  на  подушках
напротив египетского султана. - Юсуф,  пойми,  именно  "особенности"  делают
человека опасным. Тайные убеждения. Я -  католик,  ты  -  мусульманин.  Наши
мысли  и  действия  подчинены  определенным  законам  Евангелия  и   Корана,
уложениям, затверженным с младенчества. Этого ничто и никогда не изменит. Мы
действуем в соответствии с велением Бога, как его ни называй -  Аллахом  или
Исой. У Райнольда другие боги или бог. Нет, не золото,  не  желание  власти,
богатства или  женщин.  Шатильон  всегда  интересовался  только  причинением
неудобств и неприятностей ближним своим. Вспомни историю с твоей сестрой.
   - Ты не хуже меня знаешь, что тот караван был захвачен Рено по  нашему  с
тобой приказу, -  ответил  Салах-ад-Дин,  искоса  посматривая  на  гостя.  -
Требовался повод к войне.
   - А потом? - хмыкнул Конрад. -  Этот  сумасшедший  без  зазрения  совести
продал госпожу Гюльбийяз в наложницы эмиру Басры, и  хвала  Иисусу,  что  мы
вовремя выкупили твою красавицу. Райнольд все  оправдал  тем,  что  подобное
действо в глазах европейцев выглядело бы вполне естественно. Шатильон всегда
находит способ жестоко пошутить над людьми, кем бы они ни  были  -  врагами,
покровителями  или  союзниками.  Он  странно   ведет   себя,   смеется   над
неприкосновенными истинами, верит только  самому  себе,  у  Рено  интересные
друзья - помнишь, он знакомил с тобой некоего мессира де Гон-тара? Год назад
в Дамаске?
   - Да, я  запомнил  этого  господина,  -  подтвердил  султан  и  почему-то
скривился. - Пожилой вежливый мужчина из франков. Очень умный. Но мне он  не
понравился. Гордец.
   - Я выяснил, справляясь по нашим гербовникам, -  проговорил  маркграф,  -
что семьи де Гонтар в природе не существует. Нет замка, поместья, города или
деревни с таким названием. Вообще! Ни в Европе, ни в Палестине или Византии!
И слова такого нет, я спрашивал у ученых монахов, думая, что  это  старинное
понятие из наречий варваров, греков или иудеев...
   - Человек назвался вымышленным именем, - развел  руками  Салах-ад-Дин.  -
Это часто случается. Вот ты величаешь меня  Юсуфом,  хотя  все  другие  люди
привыкли к моему прозвищу.
   Султан  говорил  истинную  правду.  Знаменитое  на  весь   арабский   мир
"Салах-ад-Дин" переводилось как "Защитник веры".  Правитель  Египта  получил
это торжественное прозвание больше двадцати пяти лет назад, когда командовал
одним из отрядов визиря Ширкуха, воевавшего с крестоносцами на берегах Нила.
Настоящее  имя  султана  было  Юсуф   ибн   Айюб,   а   происходил   он   из
немногочисленного курдского племени, обитавшего неподалеку от  юго-восточных
границ Византийской империи.
   - Я еще несколько раз видел мессира  де  Гонтара  в  Тире  и  Триполи.  -
Европеец, говоря, хмурился. - Он приезжал в гости  к  Райнольду.  Кстати,  я
никогда не слышал его имени. Ты ведь знаешь,  как  у  нас  принято?  Сначала
ребенку дается имя святого покровителя или нескольких святых, потом  следует
прозвание рода. Вот я, например, Конрад-Отгон ди Монферрато... А тот  всегда
именовался только фамилией, и то придуманной. Де Гонтар. Будто  нет  у  него
никакого покровителя на небесах. Впрочем, это не важно, я  так,  к  слову...
Никто из моих соотечественников с  господином  де  Гонтаром  не  знаком.  Он
никогда  не  появлялся  в  Иерусалиме,  ограничиваясь  редкими  визитами  на
побережье. Общался только с Райнольдом - мои осведомители раза два  или  три
видели  их  вместе.  Не  скрою,  он  действительно  очень   здравомыслящ   и
обходителен, истинный  дворянин,  судя  по  речам  и  знаниям.  И  все  одно
производит странное впечатление. Этот человек есть, но его будто бы и нет.
   - Он давал тебе советы? - вдруг поинтересовался  султан,  глядя  в  глаза
собеседнику. - Помнится, когда Рено привез этого Гонтара в Дамаск, я услышал
от него дельную мысль, как справиться с бунтующим эмиром Эль Аламейна...  Он
неплохо знает арабов и разбирается в наших делах.
   - Мне - нет, - отрекся Конрад. -  Зато  у  Райноль-да  после  визитов  де
Гонтара постоянно возникают новые безумные идеи.  Похоже,  именно  с  подачи
нашего  incognito  Шатильон  придумал,  как  поссорить  год   назад   кесаря
византийцев с Исааком Комниным. Теперь стараниями Райнольда  Кипр  отделился
от империи, ослабив Андроника, а это  ничтожество  Исаак  провозгласил  себя
императором острова... Полагаю, де Гонтар не раз давал Шатильону  хитроумные
советы, значит, он отчасти знает о нашем плане. Но я ума не приложу, кто  он
такой и откуда взялся.
   - Чей-нибудь соглядатай? - предположил Салах-ад-дин.  -  Это  может  быть
опасным. Если друг Рено подослан одним из ваших правителей или -  упаси  нас
Аллах от такого бедствия! - первосвященником Рима, все пропало! Хотя...
   Султан запнулся.
   - Вот-вот, - продолжил за Салах-ад-Дина маркграф Конрад,  -  если  бы  де
Гонтар трудился на благо Рима, меня давно бы отлучили  от  Церкви  и,  самое
меньшее, тихонько прирезали бы или отравили.  Никто  в  Апостольском  граде,
кроме двух всем обязанных королеве Элеоноре кардиналов  -  это  наши  высшие
муллы, - не подозревает о замысле. А если узнают до срока, объяснить, что  я
тружусь во благо Церкви и Веры, не получится - нынешний Папа  отдаст  приказ
и... С курией Ватикана лучше не связываться. У них в распоряжении есть  люди
почище фидаев Старца Горы, знавал я одного такого... Хитрый  сукин  сын,  да
простится мне подобное высказывание. Варвар  низкого  происхождения,  однако
невероятно умен и  столь  же  невероятно  безжалостен.  Сейчас  он  вроде  в
Англии... Хотя подобный человек очень пригодился бы здесь, в Палестине.
   - Остается лишь  уповать  на  милость  Всевышнего  и  Милосерднейшего,  -
вздохнул султан. - Надеюсь, все твои подозрения - лишь дань долгой усталости
и вечной тяжести, что легла на наши плечи. Итак, ты уезжаешь завтра утром?
   - Да. Сначала в Вифлеем, потом через Аскалон домой, в  Тир.  Мне  следует
быть поближе к византийским берегам. Как только появятся  новости  -  придет
гонец. Я строжайше приказал Шатильону сделать все, чтобы Филипп и Ричард  не
мешкали, не задерживались в Европе, а как можно быстрее плыли  в  Палестину.
Если выйдет новая задержка - поможет Элеонора  Аквитан-ская.  Во  Франции  и
Византии ждут моих писем, и, как только ты атакуешь  войско  крестоносцев  в
Святой земле и отрежешь его от моря, все начнется... Медлить более нельзя.
   Хмурая башня Давида помалкивала, как и всегда слушая  беседу  двух  столь
разных людей. Ее  залы  и  переходы  были  свидетелями  многих  таинственных
разговоров,  но  сегодня,  будь  у  древнего  сооружения  лицо,  близкое   к
человеческому, оно выглядело бы крайне озадаченно и  оше-ломленно.  Подобных
речей под его сводами не велось  никогда  доселе,  да  и  будущее  не  могло
принести надежды на повторение таких удивительных слов. Башня приняла в себя
еще одну тайну и похоронила ее в желтовато-коричневом камне.
   ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
   СКОЛЬКО СТОИТ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
   Глава шестая. Большое сердце льва
   1 октября 1189 года, день святого Ремигия
   Мессина, королевство Сицилийское

   В последнем десятилетии двенадцатого века никто не мог даже предположить,
что могучая и славная династия Плантагенетов стоит в  начале  долгого  пути,
ведущего к гибели.
   Родоначальником ныне правящей королевской семьи Англии стал человек,  еще
при жизни превратившийся в легенду, нормандский герцог Вильгельм, получивший
сразу  два  вошедших  в  историю  прозвища  -  Бастард  и  Завоеватель.   Но
завоевателем-то Вильгельм, если подходить юридически, никаким  не  был,  ибо
имел все  права  на  английский  трон,  завещанный  ему  последним  потомком
англосаксонской династии, Эдуардом Исповедником. Но тут  откуда-то  появился
Гарольд, дальний родственник благочестивого короля Эдуарда, возложил на себя
корону, а  законному  наследнику  пришлось  собрать  в  Нормандии  войско  и
высадиться на берегах Альбиона. Битва при Гастингсе, что бы там ни  говорили
летописцы в позднейшие эпохи, представляя ее как сражение английского народа
с  наглыми  завоевателями,  на  самом  деле  являлась  заурядным  выяснением
отношений между претендентами на престол.
   Гарольд проиграл и проклял  Вильгельма.  Впрочем,  все  затеи  англосакса
всегда и постоянно заканчивались провалом, отчего он и получил огорчительное
прозвание - Unfelix, Несчастливый. Все решила следующая битва - при Сенлаке.
Вильгельм короновался и основал многочисленную монаршую фамилию, из  которой
скоро выйдут и Эдуард I, начавший долгие и разорительные войны с Шотландией,
и Эдуард III, чьими стараниями затянулся кровавый узел Столетней войны...
   Проклятие короля Гарольда,  о  котором  шептались  при  дворе,  наверняка
действовало. Почти каждый король из династии Вильгельма  Бастарда  постоянно
воевал, страна нищала, бароны выражали недовольство,  а  крестьяне  мерли  с
голоду. Достаточно вспомнить кровопролитнейшую гражданскую  войну  1142-1146
годов, когда племянник предыдущего короля, Стефан де  Блуа,  и  вдовствующая
королева Матильда в течение почти десяти лет оспаривали  корону.  Уж  совсем
тихим шепотом в Лондоне передавали легенду о том,  что  тогда  и  прервалась
прямая линия  Завоевателя,  ибо  новый  молодой  король  Генрих  II  являлся
незаконным сыном Стефана и Матильды (чьим лирическим  отношениям  отнюдь  не
мешала война за трон), а отнюдь не Плантагенетом.
   Начало правления Генриха казалось замечательным  и  радостным:  благодаря
женитьбе короля на Элеоноре Пуату Англия приобрела  огромные  территории  на
материке. Нормандия, Анжу, Мэн, Тюренн, Гиень, Гасконь, Бретань  -  все  эти
лены принадлежали теперь лондонскому венценосцу. Все морские порты  Западной
Франции, устья всех крупнейших рек очутились под  властью  Генриха,  но  ему
было мало. Он подчинил Ирландию, чуть сложнее вышло с Шотландией,  но  после
нескольких сокрушительных поражений горцы  поняли  -  английский  король  их
раздавит - и принесли вассальную присягу. Вслед за тем  последовала  очередь
Уэльса. Генрих протянул руки даже к графству Тулузскому и  Лангедоку,  желая