ись пятнадцать минут, теперь станут неделю  с  пеной  у  рта
обсуждать, как правильно надо было вести клинок, почему победил этот,  а  не
тот и что случилось бы, если бы...  Однако  это  их  жизнь,  другого  образа
существования вояки себе не мыслят. Судя по разговорам, Ричарда сицилийцы не
очень жалуют. Конечно, признают, что отличный боец, благовоспитанный  рыцарь
и все такое прочее, но все-таки больше любят Танкреда. Он король  Острова  и
не столь заносчив, как англичанин".
   Гунтер не  ошибался  -  сицилийцы  действительно  не  испытывали  особого
почтения к Львиному Сердцу. В отличие  от  Ричарда,  Танкред  -  был  своим,
многим приходится родственником, почти все гости мессира Роже воевали вместе
с молодым королем в Италии и  Африке.  А  кто  такой  Ричард?..  Всего  лишь
четвертый  сын  в  семье,  которому  и  корону-то  получить  не  светило.  К
сожалению, старшие братья англичанина рано умерли, кто от  болезни,  кто  от
железа, иначе Англией сейчас правили бы Вильгельм  III  или  Генрих  III,  а
Ричарду досталось бы вполне соответствующее его государственным способностям
захудалое герцогство или небезопасное наместничество в Шотландии.
   Гунтер ядовито  подумал,  что  в  подобном  случае  Ричарду  пришлось  бы
показывать свою удаль не галантным французским дамам, а обряженным  в  пледы
горским дикарям, и не на загнанном в рамки  строгих  правил  турнире,  но  в
условиях, что  называется,  максимально  приближенных  к  боевым.  Наместник
Шотландии не должность, а проклятие.  Достаточно  Дугала  вспомнить  -  один
Мак-Лауд умудрился за десять дней  засесть  в  печенки  всем  и  каждому  из
компании сэра Мишеля, а представьте  целую  страну,  населенную  такими  вот
Дугалами... Непрекращающийся кошмар борьбы за независимость двадцать  четыре
часа в сутки! Есть основания предполагать,  что  Ричард  не  выдержал  бы  и
сбежал, точно так же, как принц Джон  сбежал  из  Ирландии,  которая,  между
прочим, считается куда более спокойным местом.
   Молодежь столпилась возле мессира Ангеррана де фуа.  Голубоглазый  рыцарь
пил наравне со всеми и весьма любопытно разглагольствовал о войнах в  Святой
земле. Гунтер с Мишелем тоже подошли послушать.
   - ...Вы не думайте, господа, сарацины  хоть  и  неверные,  но  с  оружием
обращаться умеют. И среди них есть благородные люди...
   - Благородные сарацины?! - едва не хором перебили  Ангеррана  mafiosi  де
Алькамо, а Гильом продолжил за остальных:
   - Сударь, две трети из присутствующих  здесь  плавали  в  Берберию  и  на
Кордовское побережье. Маврам неведомо понятие чести! Знаете, как они  обычно
поступают с пленными христианами?
   - Знаю, - как ни в чем не бывало ответил де Фуа.  -  Почти  тридцать  лет
назад я попал в плен к шейху Hyp ад-Дину и некоторое время  жил  у  сарацин.
Сирийские арабы - отнюдь не африканские мавры.  Они  весьма  образованные  и
просвещенные люди, мне даже разрешали ходить в христианскую  церковь  города
Гамбы... Но сначала шейх взял слово, что я не сбегу. Так вот, вы,  наверное,
слышали о турнирах, которые проводил прокаженный король Балдуин IV? Во время
перемирия с египетским султанатом на турнир приезжал лично Саладин и  удивил
многих европейцев своим искусством.  Восточный  бой  изрядно  отличается  от
нашего, сарацинские сабли гораздо легче византийских или норманнских мечей.
   - А как вы, сударь, освободились из плена? - заинтересованно спросил  сэр
Мишель.
   - Я им надоел, - рассмеялся Ангерран. - Признаться, арабы  придерживаются
некоторых наших традиций - можно  откупиться,  ибо  сарацины  ставят  золото
почти наравне со своим Аллахом, заповедовавшим, что  собирание  богатства  -
добродетель.  Слышали,  за  какие  большие  деньги  выкупил   свою   свободу
иерусалимский король после великой битвы при Тивериаде? Десять  тысяч  унций
золота! Между прочим, королеву Сибиллу Сала-дин отпустил  бесплатно,  уж  не
знаю почему...
   Последовала долгая, но весьма интересная история, где  Ангерран  красочно
повествовал о случившейся в июле 1187 года Тивериадской битве, еще известной
среди европейцев  как  сражение  при  Хаттине.  Остальные,  затаив  дыхание,
слушали.
   - Так все-таки куда пропало Древо Святого Креста?  -  напряженно  спросил
Гильом, когда мессир де Фуа остановился перевести дыхание.
   Истинный Крест Спасителя, найденный  в  Иерусалиме  почти  восемьсот  лет
назад, при базилиссе Елене, матери Константина, таинственно исчез  во  время
грандиозного боя, когда  Салах-ад-Дин  наголову  разбил  крестоносную  армию
короля Гвидо. Слухи ходили самые разные: будто Истинный  Крест  вознесся  на
небеса, ибо  Господь  решил,  что  неспособные  отстоять  дело  веры  франки
недостойны хранить столь великую реликвию;
   через  некоторое  время  в  Акке  объявился  какой-то  рыцарь   и   начал
утверждать, что сам закопал Крест  на  холме  под  Тивериадой  -  специально
посланные королем люди раскапывали холм три дня, но ничего не нашли.  Многие
рассказывали, что Истинный Крест был захвачен Салах-ад-Дином, но в это  тоже
не верилось: за христианское сокровище, окажись оно в руках у султана, можно
потребовать фантастический выкуп, буквально пустив  по  миру  всю  Европу  -
распоследний бедняк отдал бы единственную медяшку ради  возращения  святыни.
Но султан отмалчивался, утверждая, будто реликвии пророка Исы у него нет.
   - История темная, - покачал головой Ангерран  де  Фуа,  -  Почти  как  со
Святым Граалем...
   - Я слышал, - влез сэр Мишель, хотя его не  спрашивали,  -  будто  Святой
Грааль нашли в Иерусалиме во время Первого похода. Вначале Святая Чаша явила
себя Годфриду Бульонскому, и тот, получив  божественное  откровение,  создал
орден тамплиеров. Только куда она исчезла?
   - Грааль, - перебил Роже де Алькамо, - видели в Европе задолго до  взятия
Готфридом Иерусалима. В шестом веке по Рождеству Христову, в  Британии,  при
дворе  короля  Артура.  Потом,  как  говорят,  сэр  Галахад  отвез  Чашу   в
Месопотамию, и ее следы затерялись...
   - По другой легенде, - дополнил Ангерран, -  Грааль  был  утерян  в  годы
прошлого Крестового похода - император Конрад или король  Людовик  приказали
двум рыцарям-тамплиерам доставить святыню в  Рим.  Из  Иерусалима  тамплиеры
выехали, последний раз их встречали в  Антиохии,  но  потом  оба  храмовника
бесследно исчезли. В эту легенду я верю больше, ибо  знавал  людей,  которые
вроде бы видели Грааль в Иерусалимском храме во время Второго похода. Что же
до Святого Креста...  Все,  кто  окружал  реликвию  на  Тивериадских  полях,
погибли - епископы, орденские рыцари, потом Саладин приказал казнить всех до
единого тамплиеров, наверное, потому, что они знали больше, чем хотелось  бы
султану.
   - Вы участвовали в Тивериадской битве? - уважительно спросил сэр  Мишель.
- Говорят, была великая сеча!..
   - Скорее бойня, - уточнил де Фуа  и  нахмурился.  -  Представьте:  войско
короля, рыцари Храма  и  госпитальеры  собрались  на  огромном  холме  возле
деревни Хаттин, это случилось к вечеру четвертого июля 1187 года.  Пятого  с
утра сарацины подожгли траву у подножия холма, и Саладин отправил своих вояк
снизу вверх, к вершине, где стояли наши знамена.  Белое  знамя  королевства,
украшенное пятью багровыми  крестами,  Босеан  тамплиеров,  черный  штандарт
паладинов святого Иоанна Крестителя  и  десятки  вымпелов  наших  рыцарей...
Султан отрезал пехоту от конницы и перебил  всех,  кроме  тех,  кто  сдался.
Личная  гвардия  Саладина  смела   охрану   королевского   шатра,   перебила
священников, остававшихся с Древом Святого Креста, и захватила в плен  этого
идиота Гвидо Лузиньянского, из-за тупости которого и случилось  поражение...
Вырваться из кольца сумел только светлейший граф Триполи Раймунд II и  барон
Генрих фон Ибелин. Рассказывали, что они договорились с Саладином, и у  меня
есть основания этому верить. К вечеру всех пленных привели к султану, в  его
шатер...
   - И вас тоже? - поразился сэр Мишель. -  Правда,  что  Саладин  сам  убил
Великого Магистра тамплиеров и Рено Шатильонского?
   - Правда. - Ангерран поднял глаза на норманнского рыцаря, а  внимательный
Гунтер уловил в этом взгляде некую странность. Де Фуа не  лгал,  но  и  всей
правды открыть не хотел. - Саладин приказал поднести воду  с  медом  королю,
тот выпил и передал чашу  в  руки  Рай-нольда  из  Шатильона.  Потом  султан
сказал: "Если ты, Рено, раскаешься в совершенных преступлениях  перед  своим
королем и мной, если примешь ислам, я оставлю тебе жизнь".  Рено  отказался,
Саладин выхватил саблю  и  ударил  Шатильона  в  голову.  Дальше  повелитель
сарацин зарубил магистра ордена Храма. Нас увели, в точности я ничего больше
не видел. Знаю только, что половину ночи гвардейцы  Саладина  рубили  головы
тамплиерам. Их было почти двести человек.
   Среди сицилийцев поднялся возмущенный шум. И после таких  историй  мессир
Ангерран смеет утверждать, что мусульмане наделены хоть каплей чести? Гильом
де Алькамо так прямо и спросил.
   - Смею утверждать и клянусь всеми святыми, -  безмятежно  глядя  в  глаза
сицилийца, ответил де Фуа. - Тамплиеры во многом сами  виноваты.  Нельзя  же
убивать любого неверного,  встретившегося  на  твоем  пути,  как  храмовники
всегда и поступали? Церковь учит: "Не мечом, но словом".  Если  христианские
проповедники  слабы  и  скудословны  настолько,  что  не  могут  обратить  в
католическую веру распоследнего арабского крестьянина, то стоит изгнать их и
прислать из Рима лучших.
   - А кто сказал: "Не мир, но меч Я принес"?  -  проявляя  неплохое  знание
Евангелий, горячо возразил сэр Мишель.
   - Эх, сударь... - вздохнул Ангерран.  -  Эти  речи  Спасителя  относились
совсем к иному вопросу. Когда Иисус сказал, что Он принес на землю меч,  это
означало, что против Него ополчатся все демонические и адские  силы,  и  меч
этот выкован не из железа, но являет собой Божественное Слово, которым будут
разрушены козни дьявола.
   - А-а... - протянул рыцарь, наконец уяснив истинный смысл  запомнившегося
стиха из Писания. - Как вы много знаете, мессир!
   - Возраст и опыт, - снисходительно усмехнулся  Ангерран.  -  Доживете  до
моих лет, дражайший шевалье де Фармер, станете знать  ничуть  не  меньше,  а
наверное, и больше. Возвращаясь к Тивериаде, скажу одно: не все в окружающем
нас мире может разрешить меч. Лучше прислушиваться к голосу разума. Господа,
мой бокал пуст! Роже, вино принесли?
   - Вы меня разорите, - состроил притворно-кислую мину де  Алькамо-старший.
И получил в ответ дружное "Разорим!".
   Сицилийские вина - особенно напиток,  являвший  собой  даже  не  вино,  а
перебродивший виноградный сок, выдавленный из ягод сбора этого года - весьма
способствовали отвлечению от  мрачных  разговоров,  и  Гильом  первым  завел
песню. Остальные  хором  подхватывали.  Ритм,  как  и  полагалось,  отбивали
кружками по столу.

   Коль сосед украл у тебя любовь,
   Так скорее пришпорь коня,
   Сюзерен прикроет на это глаза,
   Когда кровью смоешь ты срам.
   Так налей вина, опрокинь бокал -
   Два глотка за прекрасных дам!
   Свет их глаз заставляет преграды сметать -
   Согласятся друзья и враги.
   Ради них можно дьяволу душу отдать,
   Чтоб забыться на чудной груди.
   Ты к пробитой кольчуге стан нежный прижми,
   И любая прошепчет: "Дам..."
   Так налей вина, опрокинь бокал -
   Два глотка за прекрасных дам!

   Песенка отнюдь не  куртуазная.  Невозможно  услышать  нечто  подобное  из
медвяных уст Бертрана де  Борна  -  фаворит  Ричарда  предпочитал  всяческие
слезы-грезы-розы, оброненные платочки, вздохи при луне, трагическую любовь и
откровенные признания на смертном одре. Песни воинов выгодно  отличались  от
точащих  слезу  лэ  менестрелей,  которые  только  и  делали,  что  сочиняли
душещипательные истории для  романтических  девиц,  наслушавшихся  легенд  о
Галахаде.
   Далее беседы окончательно и бесповоротно вошли в русло Крестового похода.
Сицилийцы из тех,  что  помоложе,  огорчались,  говоря  о  короле  Танкреде,
который не принял  на  себя  крест  и  недвусмысленно  намекнул  вассалам  о
необходимости  оставаться  дома.  Сицилия  и  ее  владения  на   Апеннинском
полуострове были под угрозой -  буйный  сынок  Фридриха  Барбарросы,  герцог
Швабский Генрих фон Штауфен,  желая  урвать  побольше  владений,  счел  себя
наследником сицилийского трона  и  оспаривал  права  молодого  Танкреда.  По
новостям, пришедшим с полуночи, Генрих вместе со  своей  армией  двигался  к
Риму, намереваясь затем высадиться на Сицилии, предварительно захватив земли
Танкреда на материке.  Единственно,  младший  Штауфен  не  осмелится  начать
войну, пока на Сицилии находятся могучие противники - Филипп-Август,  верный
союзник Танкреда, и Ричард Львиное Сердце, которому глубоко плевать,  с  кем
драться, лишь бы драться. И потом, святейший Папа Климент объявил Божий Мир,
и, если герцог Швабский нарушит папское слово, ему не миновать самых крупных
неприятностей, вплоть до отлучения.
   Мирное, хотя и громкоголосое празднество во  дворе  семьи  Алькамо  вдруг
прекратилось.  Гунтер,  обсуждавший  с  недоверчивым  Гильомом  преимущества
плотного пехотного строя перед  неорганизованной  рыцарской  конницей  (этот
факт доказала не столь уж давняя битва при Леньяно, когда ломбардцы в пух  и
прах разгромили Барбароссу), вдруг заметил, как во дворе  появился  всадник,
быстро спрыгнул с седла и, поискав глазами Роже,  подбежал  к  главе  семьи.
Шептались они недолго.
   - Тихо! - рявкнул Алькамо-старший, с легкостью перекрыв шум во  дворе.  -
Тихо, я сказал! Приказ короля!
   Выглядел Роже превесьма  озабоченно.  Видать,  новости,  доставленные  из
мессинского замка, ему не понравились.
   - Всем рыцарям и оруженосцам сейчас собраться взять доспех  и  оружие!  -
громко распорядился Роже. - Королем Танкредом нам  приказано  занять  ворота
Святой Терезии. Нет, нет, не война! Просто король хочет обезопасить город.
   "От кого? - изумился Гунтер. - Враждебных армий на острове  нет,  Танкред
дружит с Филиппом Капетингом, а у него здесь самое сильное  войско.  Или?  А
вдруг сбывается то, что я помню из курса истории в  К„льнском  университете?
Неужели Ричард?.."
   - Мишель, остаемся в городе. - Германец толкнул рыцаря локтем  в  бок.  -
Потом объясню, что случилось. Надо где угодно и как угодно найти Сержа.
   - Неприятности? - шепнул в  ответ  Фармер,  привыкший  к  тому,  что  его
необычный оруженосец знает большинство событий наперед.
   - ...И весьма крупные неприятности.
   - Почтенные гости, - Роже повернулся к Мишелю  с  оруженосцем  и  мессиру
Ангеррану, - вас слово короля Сицилии ничуть не касается. Вы ведь не вассалы
Танкреда? Отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь.
   Mafia  благородного  семейства  де  Алькамо   собралась   быстро.   Всего
насчитывалось человек тридцать пять - во Франции компанию  Роже  назвали  бы
"копьем". Старший рыцарь, оруженосцы, несколько арбалетчиков и копейщиков. В
состав семейного отряда входили и простолюдины из слуг - конюхи, скотники  и
прочие простецы,  трудившиеся  у  благородных  сицилийцев.  После  того  как
средиземноморский  остров  был  захвачен  норманнами,  последние  не  забыли
старинных традиций - наравне с господами сражаются и слуги.
   - И что нам делать? - Мишель посмотрел на оруженосца,  но  получил  ответ
вовсе не от Гунтера.
   - Идемте в город, посмотрим, что  происходит,  -  предложил  стоявший  за
спиной рыцаря Ангерран де Фуа. - Если  хотите,  я  вас  провожу  до  обители
Святой Цецилии, где остался ваш друг. Согласны?
   - Согласны, - кивнул сэр Мишель. - Не пойму, отчего Танкред решил собрать
войско на стены?
   - Всякое бывает, - безразлично ответил Ангерран. - Может быть, к  Мессине
подходит флот мавров из Туниса. Воображаю, как удивятся неверные, увидев  на
Сицилии две крестоносные армии! Не забудьте оружие, шевалье...
   Гунтер отлично знал, что никакими  маврами  сегодня  и  не  пахнет.  Если
верить зазубренным в XX веке параграфам учебника истории, в ближайшее  время
Ричард Львиное Сердце, плюнув на союзнические обязательства,  начнет  весьма
серьезно выяснять отношения с сицилийским королем. Кажется,  здесь  замешано
наследство родственницы Плантагенета - королевы Иоанны?
   Лошадей решили не брать, а пройтись по городу пешком.
   - Иногда я готова задушить Ричарда своими руками, - незаметно и  неслышно
для  верных  камеристок  и  наваррских  рыцарей  почетного  эскорта  шептала
Элеонора Пуату, проезжая мессинскими улицами к  воротам  города.  -  Господь
призвал к себе трех  лучших  моих  сыновей,  среди  которых  был  несчастный
Генрих-младший... Принц мог стать великим королем и затмить славу Вильгельма
Бастарда! Почему судьба так несправедлива ко мне? В чем я столь  провинилась
перед Богом?
   Всю жизнь (единственно, исключая бурную и неразумную молодость)  Элеонора
действовала только во благо страны и короны. Но королева всегда,  постоянно,
каждодневно натыкалась на препятствия, которые  приходилось  преодолевать  с
боем  и  кровью.  Когда  король  Генрих  II  завел  себе  любовницу,   Алису
Французскую, Элеонора не выдержала, решившись устроить заговор против мужа -
добейся Генрих у  Папы  развода,  Элеоноре  пришлось  бы  покинуть  трон,  а
наследственные права ее любимых сыновей оказались бы под сомнением.
   Оставалось только предпринять попытку устранения Старого  Гарри.  Имелась
даже  великолепная   возможность   -   пожилой   монарх   успел   короновать
сына-наследника и тот под именем Генриха III вполне мог занять Тауэр.  Кроме
того, все дети приняли сторону Элеоноры -  от  Львиного  Сердца  до  Годфри.
Генрих-младший владел королевскими  доменами  в  Англии,  Годфри  получил  в
управление  Бретань,  Ричард  с  Элеонорой  управляли  огромной  Аквитанией.
Оставалось либо заставить Старого Гарри отречься в пользу сына, либо...
   Дело провалил интриган и негодяй  Раймунд,  граф  Тулузы,  пресмыкавшийся
перед Генрихом и желавший  принять  вассальную  присягу  отдаленной  Англии,
нежели быть под каблуком  столь  близкого  Людовика  Капетинга.  Заговор  не
удался, ибо граф Раймунд в  самых  темных  тонах  поведал  Старому  Гарри  о
коварных планах Элеоноры, собиравшейся заточить  короля  в  монастырь  и  на
всякий случай убить Алису Французскую. Королеву-мать схватили  и  заперли  в
замке Шинон в Нормандии, затем отправили  от  греха  подальше  в  уединенный
Винчестер  на  Острове.  Сыновья  бежали,  найдя  пристанище  под  скользким
крылышком бывшего мужа Элеоноры, и королевство покатилось  под  гору,  да  с
ветерком...
   Шестнадцать лет войны между отцом и детьми. Полтора десятилетия  Элеонора
Пуату провела в тюрьме и могла только  бессильно  сжимать  кулаки,  когда  в
Винчестер доставляли новости одна хуже другой. У  Алисы  от  короля  Генриха
родился ребенок. Генрих живет с Алисой открыто, как с женой, ничуть не боясь
гнева Церкви - Томас Бекет убит, и  теперь  никто  не  властен  над  королем
Англии.
   Хуже всего  оказался  1183  год.  Почти  одновременно  погибли  два  сына
Элеоноры,  а  сама  королева,  получив  эти  известия,   надолго   заболела,
оказавшись на краю могилы.  Однако  упрямая  королева-мать  выжила.  Выжила,
чтобы дождаться дня, когда к ней  придет  торжественный  королевский  гонец,
объявив:
   - Ваш сын Ричард принял корону Британии.
   Сто девяносто два месяца. Пять тысяч восемьсот дней. Мечта исполнилась  -
около года назад несгибаемую  аквитанку  со  всеми  почестями  перевезли  из
постылого  Винчестера  в  Лондон,  где  она  приняла  на  себя   единоличное
управление страной. Ричард, хоть и стал королем, занимался армией, Крестовым
походом, совершал безумные ошибки,  назначая  на  высшие  посты  государства
воров и мздоимцев наподобие Уильяма  де  Лоншана.  Элеоноре  же  приходилось
расхлебывать последствия Нормандской войны  и  неразумности  нового  короля.
Иногда  поздними  вечерами,  после  неприятных  разговоров  с   возмущенными
баронами или банкир