Мельсина и откуда уже отчетливо различался блеск ее куполов и крыш, в
двадцать шестой день летнего  месяца  Речной  Выдры  1320  года,  считая  от
падения Небесной горы.
   Командовал бесчисленными тысячами мергейтов  не  сам  Гурцат,  а  большой
сотник по имени Ховэр. Куда исчез  сам  повелитель  Степи  и  несколько  его
приближенных, а также одна из сотен Непобедимых, никто  не  знал.  В  войске
поговаривали, будто хаган, взяв небольшую охрану, спешно уехал на полночь, к
Самоцветным горам.
   Корабль шада Даманхура по-прежнему стоял у  причала  Мельсинского  порта.
Солнцеликий не хотел покидать свою столицу.
   Часть вторая. Дорога в никуда
   Dies irae. dies ilia, soluet saeclum in favilla...
   [День гнева, тот день, повергнет мир во прах... (лат.)]
   Глава седьмая. Советник хагана
   Да, повелитель, ты верно поступил, вняв моему  совету.  Великое  царство,
созидаемое в эти дни, непременно потребует надежного и разумного управления.
Любимый сын Заоблачных обязан знать, что происходит в каждой вотчине.
   - Как ты сказал? Вотч?.. Это нардарское слово?
   - Истинно,  владыка.  На  язык  мергейтов  оно  переводится  как  "улус".
Привыкай к иноземным словам. Простые люди скорее  примут  тебя  повелителем,
если ты...
   - Когда я стану повелителем, не останется никаких иноземных  языков.  Все
земли будут слышать одно лишь наречие Вечной Степи.  И  меня  не  интересуют
твои "простые люди". Те, кого Заоблачные пощадят  от  нашего  гнева,  станут
рабами моих нукеров, а каждый нукер - ханом. Уходи. Сейчас я не хочу с тобой
говорить.
   - Как будет угодно повелителю.
   Светловолосый, довольно молодой человек, казавшийся в  степной  войлочной
юрте совершенно посторонним созданием, коснулся лбом пола, пятясь,  отступил
к выходу из палатки и,  миновав  четверку  нукеров  из  Непобедимой  тысячи,
охранявших покой хагана, выбрался под звездное небо.
   "День ото дня разговаривать с  ним  становится  все  труднее,  -  подумал
человек,  шагая  к  шелковой  темно-синей   палатке,   в   ночи   казавшейся
непроглядно-черной. Походный домик  значительно  отличался  от  круглых  юрт
мергейтов - высокий  шатер  держался  на  шесте,  воздвигнутом  в  центре  и
подпиравшем шелестящую крышу  из  ткани,  да  на  десятке  веревок-растяжек,
привязанных ко вбитым  в  землю  колышкам.  -  Безусловно,  советы  он  пока
выслушивает, но  я  никак  не  могу  понять,  каким  образом  он  умудряется
извращать и выворачивать наизнанку самые разумные и принятые во всех  землях
мира вещи? Внешнее величие растет, а на деле все становится еще хуже..."
   Развязав толстые плетеные шнурки, стягивавшие полог небольшого шатра,  он
нырнул внутрь, нашарил на поясе огниво, споткнувшись о валявшуюся  на  ковре
подушку, дотянулся до масляной лампы, поставил ее перед  собой  на  складной
столик и высек искру. Фитилек затеплился, разгораясь.
   В шатре царила самая что ни  на  есть  походная  обстановка.  Два  ковра,
несколько небольших жестких подушек, набитых конским  волосом,  сундучок  и,
что было невиданно у мергейтов,  -  легкая  деревянная  мебель,  моментально
разбирающаяся или собирающаяся. Предметов набиралось не ахти: стол с  тонкой
крышкой красного дерева да табурет с сиденьем из прочной грубой холстины.  В
углублениях, специально вырезанных  мастером  в  столешнице,  покоились  две
чернильницы и серебряный стаканчик с перьями.
   Теперь, при колеблющемся свете лампы, можно было  бы  хорошо  рассмотреть
человека, недавно вышедшего из белой юрты великого хагана Степи Гурцата.  На
вид ему не дашь больше тридцати пяти лет, лицо совсем не похоже на скуластые
физиономии степняков или смуглые темноглазые лица саккаремцев. Скорее всего,
нардарец, нарлак или, в крайнем случае, сегван. Благородный нос с горбинкой,
светлые водянистые глаза (как  раз  такие  именуются  рыбьими  или  белыми),
длинные соломенные волосы,  увязанные  сзади  плетеным  кожаным  ремешком  в
падающий на плечи хвост. Взгляд не поймешь какой -  надменный  ли,  грустный
или настороженный.
   Отбросив носком сапога подушки, человек прошел к  маленькому,  окованному
тонкими полосками светлого железа ящику, покопался  в  кошельке  и,  вытащив
ключ, щелкнул замочком. Недра сундука не таили ничего особенного  -  десяток
пергаментных и папирусных свитков, уложенные в особые  отделения  серебряные
амулеты странного вида (какие за бесценок продаются на  любом  рынке  мира),
небольшая старинная книжица в потертой зеленоватой обложке  и  два  толстых,
переплетенных в крашенную синим свиную кожу тома. Один полностью, от  первой
страницы до последней, исписан мелким бисерным почерком.
   Хозяин палатки вытащил верхнюю книгу, запер сундук и  преспокойно  уселся
за стол, придвинув поближе  глиняную  лампу.  Его  тонкие,  изящные  пальцы,
похожие  на  женские,  пролистали  чистые  страницы,  которых   в   фолианте
насчитывалось еще очень много.  Взгляд  остановился  на  открывшемся  первом
листе.  Изображенный   крупными,   изящно   вырисованными   буквами   стиля,
называемого на закате минускул, там красовался заголовок:
   "Синяя Хроника. Начато в первый день лета 1320 года от  падения  Небесной
горы, от сотворения мира же - 6102. Составил Драйбен Лаур-Хельк, некогда эрл
Кешта, что в Нардаре".
   - Был эрл, да весь  вышел,  -  проворчал  человек  на  нардарском  языке,
непонятно к кому обращаясь - к самому себе или к книге.  -  А  теперь?  Смех
один... Советник, больше напоминающий слугу! Единственное, что  сохранил,  -
имя. Да, впрочем,  кому  оно  здесь  нужно,  кроме  меня  самого?  Проклятым
степнякам не заявишь: "Я, владетельный эрл,  носитель  серебряной  короны  с
тремя зубцами, родич царствующей династии Нардара, указую  вам,  смердам..."
Тьфу! У меня нет овец, табуна лошадей, я вовсе не глава  рода  и  не  владею
улусом. Следовательно, Драйбен из Кешта - никто.
   Он еще раз сплюнул и раскрыл рукопись на недописанной странице. Последние
слова, занесенные Драйбеном только вчера вечером, гласили:
   "Миновав разоренную  войной  долину  Табесин,  наш  отряд  приблизился  к
полуденным отрогам Самоцветных гор. Командир  охранной  сотни  Менгу  выбрал
место для двухдневной стоянки в безымянном межгорье на берегу речки,  видимо
служащей притоком Дийялы. Мой камень по-прежнему ведет себя изумительно,  по
мере приближения к Логову сила его возрастает. Я начинаю всерьез бояться..."
   Драйбен поморщился, потер зарастающий щетиной подбородок, мельком подумав
о том, что утром следовало бы побриться,  извлек  из-за  голенища  небольшой
ножик с деревянной  резной  рукоятью  и  наскоро  очинил  несколько  перьев.
Бутылочки с бесценными чернилами из красящей  жидкости  каракатиц  пока  еще
были полны.
   Нардарец  вздохнул,  задумчиво  почесал  переносицу,  и  вот  перо  вновь
заскрипело по тонкому, самому лучшему пергаменту:
   "25 день второго летнего месяца 1320 года по общему счету.
   Беседа с хаганом не принесла  перемен  к  лучшему.  Он  все  равно  будет
поступать по-своему. Я не стал его отговаривать, хотя предвижу, что  великие
бедствия только начинаются. Логово, куда я  веду  Гурцата,  в  четырех  днях
пути. И я чувствую, как Оно ждет нашего прихода. Впрочем,  почему  "нашего"?
Оно хочет заполучить Гурцата, догадываясь, на что способен столь  сильный  и
решительный человек. Я не слагаю с себя вины за излишнюю болтливость и столь
же излишнее  увлечение  чудесами  прошлого.  Но  теперь,  когда  действовать
решительно уже поздно, я целиком влагаю себя в руки судьбы  и  всех  светлых
богов, какие только существуют в Трех Сферах Вселенной".
   Он действительно когда-то  был  эрлом  и  носил  серебряную  корону.  Ему
принадлежал замок Кешт, ленное владение с таким же названием,  два  рудника,
десяток деревень и небольшой город,  приносивший,  однако,  изрядный  доход,
благо стоял на основном торговом пути из Саккарема через  Нардар  в  империю
Нарлак.  Дорожные  пошлины,  налоги   с   купцов,   крестьянская   десятина,
неиссякаемый источник серебра в горах... Что еще  нужно  молодому  эрлу,  не
столь уж и дальнему родичу светлого кониса Юстиния Лаура,  рано  оставшемуся
без родителей и сделавшемуся полноправным господином собственного маленького
государства? Однако именно близкие к Кешту горы изменили все.
   Бедствия Драйбена, в те времена привлекательного юноши и богатого жениха,
на которого посматривали даже благороднейшие девицы из Нарлака, мечтающие об
удачном замужестве, начались внезапно.
   Отцовская библиотека, собираемая в древнем Кеште многими  годами,  всегда
оставалась для Драйбена лишь хранилищем знаний о прошлом, записанных на коже
или папирусе мудростей  старых  времен,  или  собранием  хозяйственных  книг
княжества.  Когда  его  отец  был  смертельно  ранен  на  поединке  чести  и
скончался, а затем от горя отошла за  круги  видимого  мира  мать,  Драйбену
пришлось самостоятельно знакомиться с хитрой наукой  управления  подвластных
ему земель, унаследованных от доблестных предков, отвоевавших  некогда  Кешт
(как,  собственно,  и  весь  Нардар)  у  диких  горных  племен  и  надменных
саккаремцев.  Юный  рыцарь  до  той  поры  мало   интересовался   старинными
манускриптами, его  более  привлекали  турниры  при  дворе  кониса  Юстиния,
путешествия или любовные приключения с прекрасными девами.
   Рукопись, лежавшая на самой пропыленной  и  дальней  полке  библиотеки  и
случайно попавшаяся на глаза Драйбену, буквально свела его с ума.  Назывался
старинный гримуар, датированный 608 годом от падения Небесной горы, странно:
   "Настоящее волшебство, в мире малоизвестное, или Повелитель  Самоцветного
Кряжа, коий в вечном заточении пребывает".
   Утомленный  хозяйственными  делами,  Драйбен  взялся   за   переплетенный
зеленоватой кожей небольшой манускрипт лишь ради того, чтобы развеять скуку.
Волшебство?  Не  смешите  меня!  Оно  подвластно  лишь   величайшим   жрецам
Вечносу-щего  Огня  или  белым  старцам  вельхов,  о  которых   рассказывают
невероятные, но, судя по всему, истинные истории. То у них деревья  по  лесу
ходят, то дикие звери разговаривают, а иногда и вовсе оборотни появляются  в
ночь полнолуния. А вот кто или что такое "Повелитель Самоцветного  Кряжа"  -
узнать любопытно...
   Близлежащие горы не зря получили название Самоцветных. Гигантский хребет,
пересекающий материк с полуночи на полдень,  являлся  главной  сокровищницей
мира. Словно нарочно, там скопились все существующие в недрах  земли  камни,
драгоценные металлы и рудные жилы. Однако никто и никогда не  слышал  о  его
Повелителе. Про подземный народ,  двергов-карликов,  сказок  ходило  сколько
угодно. Но дверги исчезли после Великой Катастрофы, и  с  того  злосчастного
дня, когда Небесная гора, явившаяся из Внешнего Мрака, поразила землю, никто
из людей их более не встречал.
   Полную ночь мерцали свечи в спальне  эрла  Драйбена.  Утром  он  приказал
управителю замка немедленно  подготовить  лошадей,  взял  десяток  охраны  и
ускакал к своему серебряному руднику, располагавшемуся  на  закатном  склоне
Самоцветных гор. Впервые за всю  историю  копей  благородный  эрл  спустился
вместе с наемными рабочими в шахты, долго бродил с  лампой  по  нескончаемым
туннелям, будто что-то выискивая, а когда поднялся наверх,  старый  десятник
дружины Кешта, служивший еще отцу Драйбена, заметил в глазах юного господина
нездоровый блеск.
   Гримуар, теперь  лежавший  в  походном  сундучке,  изменил  все.  Доверив
управление Кештом опытному кастеляну, эрл уехал. Сначала в столицу  Нардара,
затем в Нарлак. После длинная многовесельная триера  под  знаменем  аррантов
унесла Драйбена на великий остров. Около шести лет никто  не  видел  эрла  в
своем поместье, однако письма  кастеляну-управителю  с  одинаковым  приказом
выслать деньги с нарочным в ту или иную часть света приходили исправно.
   Драйбен напрочь позабыл, что в Нар даре существует старинный и  никем  не
оспариваемый  закон:  "Владетельный  эрл,  тан,  конис  или   любой   другой
благородный человек, владеющий землями, угодьями, а также рудным  промыслом,
лишается права  на  собственность  в  случае  отсутствия  в  своем  поместье
протяженностью более семи  лет.  Исключения  составляют:  служба  при  дворе
государя кониса, участие в войне, которую  ведет  Нар-дарский  конисат,  или
тяжкая болезнь, застигшая владельца поместья  в  иных  землях.  Во  всех  же
прочих  случаях   владение   отторгается   в   пользу   кониса   Нард   ара,
долженствующего  передать  лен  любому  благородному  человеку   по   своему
усмотрению".
   Зря управитель отсылал господину панические письма со слезными  просьбами
приехать хотя бы на несколько дней, показаться на глаза соседям и наместнику
кониса. Минуло семь полагающихся лет, законный  владелец  Кешта  по-прежнему
бродил в неизвестных далях чужих  и  незнаемых  земель...  Однажды  в  замок
явился легат владыки  Нардара  и  громко  прочел  перед  лицом  кастеляна  и
осиротевшей прислуги давно ожидавшийся указ. Кешт перешел под  руку  Юстиния
Лаура, государя и великого кониса Нардарского государства.  Любые  претензии
бывшего хозяина лена не рассматривались, да их и не поступало. Больше  никто
не отвечал на письма, в которых Драйбен просил выслать серебро.
   Лишившийся  звания  эрла  Драйбен  Лаур-Хельк  вновь  ступил  на   берега
Восходного материка  за  год  до  странных  событий  в  далеких  степях.  Он
по-прежнему был хорошо одет, его кошелек  приятно  отягощали  монеты,  среди
которых встречались даже удивительно дорогие  арры  розового  золота.  Резво
сбежав по трапу с корабля торгового флота Аррантиады, Драйбен прямо в  порту
купил двух лошадей, наведался в Кешт - полюбоваться издали  на  свое  бывшее
владение, заглянул с кратким визитом к наместнику, а затем снова  исчез.  На
этот раз, как казалось соседям и некогда знакомым  благородным  дворянам,  -
навсегда.
   Никто  не  знал,  какие  обстоятельства  вызвали  столь   неожиданное   и
бесславное падение рода Хельков. Его светлость Юстиний Лаур,  беспокоясь  за
дальнего родственника, попытался разузнать подробности его местопребывания и
жизни, но не преуспел. Драйбена вроде бы часто видели  в  библиотеках  самых
просвещенных городов мира, ходили слухи, будто он служил при дворе  великого
царя Аррантиады - не то жрецом, не то предсказателем, после провел два  года
в Шо-Ситайне... А  в  один  прекрасный  день  в  управление  стражи  Нардара
поступил странный донос одного из тайных осведомителей:
   "...Также видел я, как человек, открыто называющий  свое  имя  -  Драйбен
Лаур-Хельк, - на рыночной площади города Чернов  обратил  свое  внимание  на
нищего,  абсолютно  ничем  не  примечательного,  кроме  великого   множества
отпрысков-ублюдков и  жены,  больной  кровохарканьем,  коя  до  подступившей
болезни занималась  ремеслом  платной  любви.  Упомянутый  Драйбен,  коротко
поговорив с попрошайкой, накрыл вдруг ладонью его чашку с  подаянием,  затем
же ушел, не изрекая ни единого слова. Люди рассказывают, будто медяки  после
странного действия благородного Драйбена обратились в чистейшее  серебро,  а
нищий сей вскоре купил свой дом и завел шорную ремесленную мастерскую..."
   Донос выбросили. Осведомителя пожурили, напомнив  фантазеру,  что  чудеса
давно отошли в разряд сказок.
   Последний раз нардарцы столкнулись с повзрослевшим, ставшим молчаливым  и
серьезным Драйбеном на границе с Саккаремом. Бывший  эрл,  предъявив  страже
подорожную,  садился  на  паром  через  реку  Урмия,   за   которой   лежало
благословенное Междуречье, именовавшееся Венцом Державы.
   Драйбен путешествовал в одиночку, останавливаясь на ночь в  чайных  домах
или трактирах, выстроенных при дорогах перебравшимися в Сак-карем нардарцами
или нарлаками, направляясь к южному оконечью Самоцветных гор. Он точно  знал
место, куда хочет попасть.  Знания,  обретенные  за  минувшие  годы,  вывели
искателя знаний на скрытую дорогу, где люди не ходили вот уже  шестьсот  или
семьсот лет.
   Когда Драйбен явился в лагерь Гурцата, он мысленно  называл  обнаруженную
недавно пещеру Логовом. Почему - сам не знал. Ибо  в  логове  должен  кто-то
обитать, а Драйбен не нашел никого и  ничего,  что  могло  бы  указывать  на
присутствие существа, принадлежащего миру людей. Или нелюдей.
   И все же  бывший  эрл,  а  ныне  советник  (или  раб?)  Гурцата  Великого
подозревал, что пещера отнюдь не пустует.
   Оно выжидало.
   * * *
   Перо косо чиркнуло по листу, оставив за собой некрасивую полоску  чернил,
испортившую ровную строчку, только что написанную  Драйбеном.  Колыхнулся  в
сторону оранжевый язычок огня, и лампа едва не погасла от ветерка.
   "Не удивлюсь, - не оборачиваясь, подумал нардарец, - если Гурцат  прислал
за мной головорезов  из  охранной  сотни...  Великому  завоевателю  внезапно
пришла в голову мысль, что подозрительный иноземец может быть опасен,  и  он
приказал сломать мне хребет или посадить на кол... Ох, да что это  я?  Начал
всего бояться... Спокойнее, эрл, спокойнее. Твоя жизнь  и  знания  пока  еще
представляют некоторую ценность".
   - Кто нарушает мой отдых? - грозно вопросил Драйбен, по-прежнему не глядя
в сторону выхода из шатра. - Сейчас ночь, спят все,  кроме  горных  дэвов  и
лисиц-оборотней!
   - Я заметил свет в твоей юрте, - ответили снаружи на мергейтском языке. -
Почтенный, можно поговорить с тобой?
   - Тогда зайди, - смилостивился Драйбен и едва сдержал облегченный вздох -
это не палачи Гурцата.
   Нардарец  легко  поднялся  со  своего  стульчика  и  отдал  дань  степной
вежливости - слегка поклонился. Ему, приближенному самого хагана, не  стоило
выказывать излишнюю почтительность  к  нукеру,  пусть  даже  и  сотнику,  но
поприветствовать следовало. Иначе обидится, а мергейты злопамятны и замечают
любые мелочи, способные их оскорбить.
   Перед  Драйбеном  стоял   сотник   Непобедимых,   которому   нардарец   в
определенной степени  симпатизировал.  Менгу,  разумеется,  был  неотесанным
варваром, которого в Аррантиаде (вот уж действительно просвещенная  страна!)
вполне могли посадить в клетку и показывать  в  зверинце  басилевса,  однако
этот парень, в отличие от большинства своих соплеменников,  редко  выказывал
непомерную кровожадность, удивительную для плохо знающего степняков человека
с Заката.
   - Ты не один? - нахмурился нардарец,  замечая  за  широкой  спиной  Менгу
смутную тень человеческого силуэта. - Кто там?
   - Моя рабыня, - коротко ответил сотник и,  шагнув  вперед,  вопросительно
посмотрел на Драйбена. Тот кивнул,  давая  понять,  что  примет  неожиданных
гостей. Только после согласия хозяина юрты (опять же известный всем в  Степи
закон) можно было сесть на кошму и начать беседу.
   - Почему благородная девица стоит у полога и не проходит в  мое  скромное
жилище? - тщательно выговаривая мергейтские слова, спросил у Менгу  Драйбен.
Сотник уже расположился на ковре, как всегда, скрестив ноги и положив ладони
на колени.
   - Я думал, - спокойно сказал Менгу, наклонив голову, - что в твоей стране
рабы не сидят вместе с господами.
   - Какая ерунда, -  отмахнулся  Драйбен  и,  подойдя  к  стоявшей  в  тени
девушке, взял ее за Руку, подвел к куче подушек и едва не насильно усадил. -
Менгу, запомни: рабство - величайшая несправедливость мира.  Об  этом  много
говорили самые ученые и мудрые люди из разных земель, стран, которых  ты  не
видел и, наверное никогда не увидишь...
   - Увижу, - буркнул Менгу, неодобрительно посматривая на нардарца.  -  Наш
великий господин их завоюет, дойдя до края мира, где небо сходится с землей.
   - По этому поводу я с тобой спорить лучше не буду. - Драйбен  отвернулся,
чтобы Менгу не видел улыбку на его лице. Дикарю не докажешь, что  Гурцат  со
своим войском никогда не ступит  на  землю  Аррантиады,  Шо-Ситайна  и  даже
варварской Мономатаны. А если  вдруг  случится  чудо  и  мергейты  умудрятся
снарядить флот, то боевые аррантские триеры разгромят его в пух  и  прах  за
время, д