тихо  ржать.
Барон,  приподняв  бровь,  оглядывал  трясущегося  от  хохота  сына  и   его
оруженосца, ухо которого приобрело цвет спелой малины. Однако  беды  Гунтера
на  этом  не  закончились.  Из  дверей  кухни  вновь  показалась   красавица
Сванхильд, нагруженная пустыми кожаными бадьями, и с грацией откормленной на
убой хавроньи и целеустремленностью быка направилась к колодцу. Уже издалека
донесся ее грудной голос с мягкой хрипотцой:
   - Нет, вы подумайте, господин барон,  это  что  ж  творится-то  на  белом
свете! Меня, честную девушку, каждое воскресенье ходящую к  святой  мессе  и
исповеди,  богобоязненную,  обманом  заманить  в  сарай   для   непотребного
промысла! Думаете, вам, благородным, законы Божьи не писаны?
   Сэр Мишель опрокинулся на спину и тихонько завыл. Из-под зажмуренных  век
текли слезы. Гунтер,  потупив  взор,  созерцал  носки  своих  яловых  сапог,
которые не стал менять на местную обувь, и  покраснел  так,  что  цвет  лица
практически слился с багрянцем  травмированного  уха.  Немедленно  появилась
мысль, что барон тут же выставит его взашей вместе с сэром Мишелем. Ладно, к
выходкам сыночка проклятый феодал попривык уже, а тут еще и оруженосец такой
же. Если не хуже. Средневековье, черт возьми...
   Продолжая жаловаться на бесчинства сэра Мишеля и  его  порочного  дружка,
Сванхильд снопа набрала воды и двинулась обратно к кухне.
   Барон Александр, фыркая, проводил ее взглядом и тихо сказал:
   - Первая потаскушка в округе, а строит из себя...  А  ты,  оруженосец  из
Германии, думай впредь, с кем связываешься.
   Сэр Мишель  уселся,  не  имея  сил  встать  на  ноги,  и,  утирая  слезы,
проговорил:
   - Папенька, это я послал Сванхильд к  Джонни...  Думал,  ему  понравится.
Гы-ы-ы...
   Барон ухмыльнулся - шутка была удачной,  -  но  сразу  же,  с  притворной
суровостью сдвинув брови, отчетливо произнес:
   - Не у всех же такие запросы, как у тебя, сын мой. Ладно,  придете  потом
ко мне, поговорим. Может, к делу вас приставлю какому.
   Как только барон де Фармер удалился, Гунтер размахнулся и крепко  треснул
сэра Мишеля по затылку. Тот, ткнувшись носом в колени и  мгновенно  перестав
смеяться, обиженно взглянул на него:
   - Ты чего? Больно ведь!
   - Ну и дурень же ты. А еще рыцарь... -  Германец  по  привычке  попытался
сунуть руки в карманы, до которых в XII веке еще не додумались  (надо  будет
исправить это упущение и приказать пришить!) развернулся и зашагал к  сараю,
намереваясь привести в порядок свою форму, упаковать в сукно и потом отнести
отцу Колумбану на хранение.
   А старец явно что-то знает...
   - Слушай, а покажи мне замок, - предложил Гунтер, видя искреннее смущение
рыцаря по поводу своей неудачной выходки и не имея  привычки  долго  держать
зло. Он знал, что немного погодя происшествие  со  Сванхильд  покажется  ему
таким же смешным, как и сэру Мишелю.
   - А что там смотреть? - удивился тот. - Ты же говорил,  у  тебя  поместье
есть.
   Сэр Мишель был уверен,  что  в  будущем,  откуда  прилетел  на  Люфтваффе
Джонни, все осталось  таким  же,  как  и  сейчас,  разве  что  с  небольшими
изменениями, типа  прирученных  драконов  и  прочих  "машьин".  Норманн  уже
прояснил, что штуковина под названием  "автомат",  та  самая,  ради  которой
пришлось прыгать в горящий сарай Рыжего Уилли (и не зря, сказать по  чести),
вовсе не волшебный жезл из песен менестрелей о короле  Артуре  Пендрагоне  и
колдуне Мерлине, а род  оружия  наподобие  арбалета.  Только,  как  объяснил
Гунтер, стреляет оно не стальными болтами, а маленькими свинцовыми  шариками
или заостренными штырьками. Почему при  этом  автомат  ужасно  хлопает,  сэр
Мишель совсем не понял, хотя Гунтер  честно  пытался  объяснить  рыцарю  про
порох и пороховые газы, выталкивающие пулю.
   Целый час, пока Сванхильд с  помощницами  готовили  утреннюю  трапезу,  а
господин барон ездил в близлежащую деревеньку разбираться с  непонятной  для
Гунтера жалобой арендаторов, сэр Мишель водил оруженосца по замку
   Фармер, с гордостью показывая все, от  пропыленного  чердака  донжона  до
роскошного, по мнению германца, для XII века туалета - как рассказал рыцарь,
такие вот отхожие места строились норманнами и двести, и триста лет назад, а
то и еще раньше. Но более всего Гунтера поразили не гигиенические  ухищрения
феодалов, а совершенно потрясающая встреча, случившаяся  на  третьем,  самом
верхнем этаже башни возле лесенки на чердак.
   Из укромного уголка, образованного наклонным всходом и округлой  каменной
стеной донжона, на свет,  падающий  из  узкой  бойницы,  выбралось  странное
существо, напоминавшее  помесь  кошки  и  енота.  Круглые  кошачьи  глаза  с
вертикальным   зрачком,   всклокоченная   полосатая   черно-серая   шерстка,
квадратные ушки с небольшими кисточками и  короткий,  будто  бы  обрубленный
хвост. И передние лапы один к  одному  напоминающие  детские  ручки,  только
поросшие темным пухом, с пальцами, оканчивающимися неострыми,  но  заметными
коготками. Зверек неторопливо вышел из закутка, спокойно  прошествовал  мимо
замершего сэра Мишеля и удивленного Гунтера, решившего, что  это,  наверное,
вымершее к двадцатому веку животное,  и  наконец  присел  за  задние  лапки,
сложив передние на мохнатой груди.
   - Это что? - поинтересовался Гунтер, кивая в  сторону  непонятной  твари,
смотревшей на него с явным недоверием и по-кроличьи шевелившей черным мокрым
носом.
   - Тише, спугнешь! - шикнул сэр Мишель. - Разве домовых никогда не  видел?
Хорошая примета, когда домовой показывается, особенно средь бела дня.  Молчи
и смотри. Бояться нечего, не укусит.
   Гунтер почувствовал, что ноги перестают держать его, и он медленно съехал
по стенке вниз. Мама дорогая, какие, к дьяволу, домовые? Где я? В сказке или
романе Томаса Мэлори?
   - Их не бывает, домовых... - простонал Гунтер, созерцая мохнатого малыша,
чьи глазки смотрели на удивление осмысленно для  твари  бессловесной.  После
его слов домовой  совершенно  по-человечески  вздохнул  и  четким  писклявым
голосом сказал:
   - Это тебя не бывает. Совсем.
   - Я бываю... я есть, -  ошеломленно  пробормотал  германец,  до  сознания
которого  стало  доходить,  что  зверек  вдобавок   прекрасно   говорит   на
норманно-французском. И даже без акцента.
   Домовой махнул  ручкой,  скривился,  обнажив  миниатюрные  зубки,  как  у
ребенка лет пяти, и поковылял куда-то в  полумрак  коридора.  Спустя  минуту
оттуда донесся его голос:
   - Ты в меня не веришь? И я в тебя не верю. Вот  так.  Сэр  Мишель  был  в
совершенном восторге -  осуществилась  мечта  детства:  много  раз  виденный
добрый знакомец, домовой замка Фармер, доселе всегда молчавший при  встречах
с баронским сыном, вдруг заговорил. К тому, что в замке живет это небольшое,
но  очень  полезное  в  хозяйстве   существо,   все   домочадцы   относились
благожелательно, да и как же иначе? Кто прогонит крыс  и  мышей  из  хлебных
амбаров, почистит и успокоит уставшую  лошадь,  если  хозяину  недосуг,  или
потушит выпавший из кольца факел? Домовые жили  у  всех:  и  в  крестьянских
домах, и в лондонском королевском замке. Самая привычная домашняя  скотинка,
ничуть не хуже, но стократ полезнее кошки или собаки.
   Гунтер напротив пребывал в смятении. Что  же  это  такое?  Ну  не  бывает
домовых, не бы-ва-ет!!! Покажите лучше ожившую египетскую мумию или скажите,
что Адольф Гитлер потомственный еврей-ортодокс  и  каждую  субботу  ходит  в
синагогу! Ха, а не есть ли это шуточки Лорда? Впрочем, нет, сэр Мишель видел
эту животинку и отнесся к ней спокойно, будто домовые здесь стаями бродят  и
ведут светские беседы с хозяевами о  смысле  бытия.  И  раньше-то  не  очень
верилось во все эти старушечьи сказки про домовых, духов рек и кобольдов,  а
тут - на тебе! Врал Лорд, говоря, будто вокруг реальная история, описанная в
школьных учебниках  и  известная  по  книгам!  Да,  король  Ричард  есть,  в
крестовые походы ходят, с девицами на сеновалах резвятся, мясо и вино  самые
настоящие, но ни  в  каких  исторических  справочниках  и  энциклопедиях  не
написано,  что,  допустим,  Фридриху  Барбароссе  домовой  штопал  портянки!
Кошмар!
   Но, однако, следует  припомнить  появившуюся  после  разговора  с  Лордом
догадку - искренняя вера способна материально  воплощать  объект  веры.  Сэр
Мишель, например, да и наверняка все  прочие  обитатели  замка,  по  большей
части суеверные  крестьяне,  взятые  в  господский  дом  для  прислуживания,
непритворно верят в существование мохнатого хранителя дома, так почему бы их
уверенности не воплотиться в виде такого вот говорящего создания. Это, между
прочим, и объясняет, отчего я его вижу. И почему домовой в меня не  поверил.
Просто мы очень чужие друг для друга. Просто. И давайте,  господин  Райхерт,
придерживаться своего принципиального решения - ничему не удивляться, но обо
всем расспрашивать. Может быть, жизнь . этого времени станет  для  вас  хоть
чуть-чуть понятной.
   Пока Гунтер сидел, привалившись к сыроватой каменной стене, погруженный в
свои размышления, сэр Мишель проводил взглядом домового,  на  всякий  случай
прочел про себя молитву -  домовой,  это,  конечно,  здорово,  но  священник
всегда утверждал, будто они порождение  лукавого,  как  и  все  твари,  коим
поклонялись язычники, -  и,  обернувшись  к  германцу,  протянул  ему  руку,
помогая подняться.
   - Что так напугался? - поинтересовался рыцарь. - Неужели в  твоем  маноре
домового не было? Как же вы жили-то?
   - Не было, - мелко кивнув, подтвердил Гунтер. - У нас их вообще не  было.
Разбежались, надо полагать.
   - Нехорошо домовых распугивать, - серьезно  сказал  сэр  Мишель,  покачав
головой. - Ладно, пошли вниз. Слышишь, приехал кто-то? Надо думать, папенька
вернулся из деревни.
   И в самом деле - из бойниц-отдушин донесся  стук  копыт.  Спустившись  на
первый этаж башни, сэр Мишель и Гунтер вышли во двор и первым  делом  узрели
бейлифа графства сэра Аллейна д'Эмери, передававшего  конюху  поводья  своей
лошади. Рядом с ним стоял господин  барон  де  Фармер,  а  позади  виднелась
красная физиономия королевского сержанта.
   Сэр Мишель обмер и схватил Гунтера за плечо. Не иначе  сейчас  потащат  в
монастырь Святой Троицы на аббатский суд, а  потом  засгавят  новый  колодец
рыть заместо загаженного. Но, судя по всему, у бейлифа были  другие  причины
посетить барона Александра. Сэр Аллейн, сопровождаемый хозяином дома, прошел
мимо сэра Мишеля и его оруженосца в зал и лишь холодно кивнул рыцарю.
   - Трапеза подождет. - Барон обернулся к сыну, а лицо его было серьезное и
озабоченное. - У нас важный разговор с господином королевским бейлифом,  так
что будь так добр не мешать нам.
   Сэр Мишель, облегченно вздохнув, улыбнулся и потянул Гунтера во двор.
   - Пошли в кузню, покажу, какие наш кузнец Бернар замечательные мечи кует.
Если захочешь - выберешь  себе  заместо  твоего...  ов...  автомата!  Добрый
клинок понадежнее будет.
   - Барон человек богатый, а зеркал до сих пор не завел. Или их не изобрели
еще? - бурчал под нос Гунтер, тщетно пытаясь  начисто  выскрести  подбородок
маленьким кинжалом, склонившись  над  широкой  миской  с  водой,  в  которой
колыхалось его мутное  отражение.  Этот  клинок  был  самым  миниатюрным  из
имевшихся в  кузне.  К  завершению  операции,  поименованной  германцем  как
"бритье оруженосца", на лице уже имелось три пореза - отсутствие  зеркала  и
мыльной пены, а также непривычный и неудобный  инструмент  превращали  самую
простую и обыденную в прошлом процедуру в изощреннейшую пытку.
   Гунтер  совершенно  не  учел  того  обстоятельства,   что   во   времена,
сопутствующие крестовым походам, бриться не  любили,  и  большинство  мужчин
носили бороды. Но когда Гунтер коснулся ладонью  своей  щеки  и  ощутил  под
пальцами изрядно отросшую жесткую щетину, он понял,  что  перебороть  самого
себя не в состоянии,  и  хочешь  не  хочешь,  а  приводить  в  порядок  лицо
придется. К тому же он не очень хорошо представлял себе, как будет выглядеть
с бородой.
   Втолковывать свою мысль сэру Мишелю пришлось долго, ибо рыцарь не  совсем
понял, о чем идет речь, а когда  наконец  сообразил,  то  жутко  возмутился,
произнеся пламенную речь, суть которой сводилась к  тому,  что  борода  есть
непременный атрибут мужественности, и ежели таковая растет, то  сбривать  ее
сущее преступление. Правда, у самого рыцаря даже намеков на бороду не было -
лишь  над  верхней  губой  произрастало   нечто,   способное   со   временем
превратиться в густые светло-русые усы.
   Когда  сэр  Мишель  понял,  что  Джонни  твердо  вознамерился  соскоблить
пробившуюся  щетину,  перед  ним  встал  вопрос,  чем  это  можно   сделать.
Развешанные по стенам замка мечи для бритья годны явно не были, от  кухонных
ножей германец решительно отказался, вспомнив  об  элементарной  гигиене,  и
тогда сэр Мишель предложил  ему  свой  любимый  кинжал.  Придирчиво  оглядев
лезвие,
   Гунтер криво усмехнулся:
   - Да кинжал у тебя тупой!
   - Ничего он не тупой! - обиженно сказал сэр Мишель и, попробовав  большим
пальцем лезвие, добавил: - Его просто заточить надо.
   Гунтер некоторое время молча смотрел на него, а потом произнес:
   - Логика у тебя железная!
   -  Стальная!  -  гордо  поправил  сэр  Мишель,  не  имея   ни   малейшего
представления о том, что такое логика, но будучи уверенным - это нечто очень
важное и должно быть всенепременно твердым. Как сталь.
   Тяжко вздохнув. Гунтер пришел к выводу, что кинжал сэра  Мишеля  вдобавок
слишком уж великоват, и, живо представив себе, как он неосторожным движением
перерезает себе шею, вернул тесак рыцарю.
   Требуемый инструмент нашелся в кузне - Бернар-кузнец  в  свободное  время
занимался  починкой  обуви,  и  среди  его   сапожного   инвентаря   нашелся
подходящего размера ножик, ко  всем  своим  прочим  достоинствам  достаточно
острый. Затем Гунтер потребовал "зеркало", и после недолгих объяснений стало
ясно, что такого предмета в замке нет. В ход пошли серебряные блюда и прочая
хорошо начищенная посуда, но ни один предмет из кухонной утвари  не  устроил
Гунтера. Сэр Мишель только презрительно фыркал -  то  ему  видно  плохо,  то
отражение кривое, девица-красавица, понимаешь... Остановились  на  небольшом
тазике с  водой,  поверхность  которой  довольно  сносно  отражала  заросшую
физиономию Гунтера, и в  конце  концов  процедура,  за  которой  сэр  Мишель
наблюдал, затаив дыхание и не смея пошевелиться, была завершена.
   - Ну как? - Гунтер повернулся к нему, страдальчески приподняв брови.
   - Лучше бы ты этого не делал, - произнес сэр Мишель тоном,  каким  читают
заупокойные молитвы.
   - Иди ты к черту. -  Гунтер  в  сердцах  швырнул  нож  в  землю.  Проведя
ладонями по щекам и подбородку,  он  обнаружил  гладкую  кожу  с  небольшими
колючими  островками  оставшихся  волосинок.  Можно   было,   конечно,   еще
помучиться, но... было бы ради чего стараться! И так сойдет.
   - Да все хорошо, - засмеялся сэр Мишель, -  я  пошутил.  Дочери  вилланов
будут гроздьями вешаться тебе на шею. - И, видя, что Гунтер  готов  съездить
ему по уху, поспешно добавил: - Самое главное-то я не показал...
   - Нет, почему же, - язвительно буркнул Гунтер. - А Сванхильд?
   - Будет тебе, - примирительно сказал сэр Мишель. - Сглупил я,  признаю...
Пойдем в конюшню, посмотрим на лошадей. У нас есть даже несколько арабских -
папенька из Палестины привез пару. Эти двое,  конечно,  давно  умерли,  зато
жеребят народить успели. Такие красавцы!
   Тут рыцарь осекся, привстал и наклонил голову, прислушиваясь. Его  кто-то
звал.
   - Сударь, где вы? - Разумеется, это была Сванхильд. - Вас папенька видеть
желают!
   - Папенька... - вздохнул Мишель. - Воображаю, что ему  бейлиф  наговорил!
Все равно идти придется, не прятаться же на чердаке...
   - Не убьют они тебя, - уверенно сказал Гунтер. - На  мой  взгляд,  ты  не
натворил ничего страшного.
   - Для светских  властей  -  да.  А  если  сэру  Аллейну  жаловался  аббат
монастыря, могут  привлечь  к  духовному  суду.  -  Норманн  даже  побледнел
немного. - Такую епитимью в обители  наложат,  что  проще  будет  удавиться!
Ладно, бросай свой кинжал и пошли наверх, в дом. В конце концов,  ты  теперь
оруженосец и имеешь право меня сопровождать.
   "Боишься? - чуть злорадно подумал Гунтер. - Хочешь чувствовать рядом  мою
твердую руку? Надо бы тебя предупредить, что в случае допроса с пристрастием
я буду все отрицать..."
   И они двинулись к дверям жилых покоев замка.
   ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ, ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   ВЕСЕЛАЯ СТРАНА АНГЛИЯ
   Вне Римской Церкви нет христианства!
   Св. Киприан Карфагенский.

   Что есть Римская Церковь?.. Блудница Вавилонская!
   Мартин Лютер, еретик.

   Угрюмо плещется прибой
   О берег Англии родной.
   Цвел наш зеленый отчий край
   Един в деснице короля,
   И мы не торопились в рай -
   Была нам в радость и земля.
   Но Веры долг позвал в поход,
   И вот давно без короля
   Едва живет и не цветет
   Покинутая им земля.
   Угрюмо плещется прибой
   О берег Англии родной.
   И где тот безмятежный день,
   Когда, хоть дождик шел с утра,
   Монаршию восславив сень,
   Любой батрак кричал "Ура!"?
   Где блеск и слава дней былых?
   Где цвет анжуйского двора? -
   В песках безвестных и чужих
   Прошла побед его пора.
   Угрюмо плещется прибой
   О берег Англии родной.
   Теперь унылый временщик
   Воссел на королевский трон.
   Какой он принц? Какой он Джон?
   Немало добрых Джонов здесь,
   Что чтут порядок и закон,
   И знают цену слова "честь",
   И не позорят древний трон. Угрюмо плещется прибой О берег Англии родной.
   Пускай они как пенс просты,
   Их не купить за золотой.
   Холуйской крови голубой
   Не перекрасить их полей.
   Они за тем пойдут на бой,
   Кто дал им радость лучших дней,
   Кого в короне золотой
   Однажды возвратит прибой
   На берег Англии родной...
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ПЕСНЯ НА ПОЛЯНЕ
   Настежь открывшаяся  дверь  в  отцовские  покои  едва  не  зашибла  чудом
успевшего отскочить в сторону сэра Мишеля, когда они с Гунтером поднялись на
второй этаж и подошли к высоким двойным створкам.
   - Ты звал нас? - спросил рыцарь, просунув голову в проем и подтягивая  за
рукав Гунтера, державшегося позади.
   - Входите.
   Зал, принадлежащий барону Александру, был столь же прост и строг,  как  и
трапезная. Те же  полуистлевшие  гобелены,  прикрывавшие  холодные  каменные
стены, скрадывая их мрачность. Те же незамысловатые  предметы  обстановки  -
несколько кресел без подлокотников с высокими спинками и немудреной резьбой.
Посреди зала -  огромный  тяжелый  стол,  на  котором  в  беспорядке  лежали
скрученные пергаментные свитки, гусиные перья,  стоял  кувшин,  очевидно,  с
вином, и  два  высоких  серебряных  кубка.  В  очаге  шумно  трещали  хорошо
высушенные березовые поленья, а воздух был пропитан неизменным запахом дыма,
пыли и сырости.
   За столом сидел барон Александр, задумчиво глядя на свой пустой  кубок  и
медленно покручивая в пальцах его тонкую подставку. Бейлиф,  откинувшись  на
спинку кресла и скрестив на груди  руки,  смотрел  на  остановившихся  возле
дверей молодого Фармера и его оруженосца. Свет в зал  проникал  через  узкие
окна, выходившие во двор, да огонь в камине  слегка  подсвечивал  шафранными
отблесками стены и деревянный пол, посыпанный сеном.  Солнце  поднялось  уже
высоко, и прозрачно-золотые лучи не светили прямо в  узкие  окна,  отчего  в
зале царил мягкий полумрак.
   - Ну, что встали, ровно чужие? - сказал барон Александр. - Будет  смирных
овечек из себя строить. Жак, принеси еще два бокала и кувшин с вином.  Да  и
закуска, видишь, кончилась. Садись, Мишель. - Барон Александр указал на стул
напротив себя. - И ты, Джонни.
   Господин  бейлиф  не  был   слишком   грозен   -   старый   рыцарь   даже
благожелательно улыбнулся Мишелю. Незаметно было, что он приехал  специально
для того, чтобы обрушить на мол