спины,
немелодично насвистывал и совершенно не  обращал  внимания  на  задумчивость
попутчика,  уставившегося  куда-то  поверх  лошадиной  гривы   на   медленно
уплывающую назад дорогу.
   Гай Гисборн размышлял о стремительности перемен, внезапно  обрушивающихся
на человеческую жизнь  и  переворачивающих  ее,  точно  захваченный  штормом
корабль.
   Причем сии злокозненные коловращения относились именно к нему.  Казалось,
еще вчера милорд Гай преспокойно жил себе в Лондоне,  занимая  мирную,  хотя
порой хлопотливую должность рыцаря свиты при  "малом  дворе"  принца  Джона.
Единственно, чего стоило опасаться, - происков со стороны господина канцлера
де Лоншана.
   Однако мэтр Лоншан почти не обращал  внимания  на  "малый  двор",  считая
младшего брата короля Ричарда неспособным на какие-либо  выступления  против
могущественного управителя Англии, и обитатели  дворца  Винчестер  могли  не
беспокоиться о своей безопасности. Сам его величество Ричард Планта-генет  в
это время находился на побережье Средиземного моря, готовясь вместе со своим
войском отплыть в  Святую  Землю.  Вернее,  сначала  на  пути  крестоносного
воинства лежали острова Сардиния и Сицилия, а уже затем кораблям  предстояло
идти к Палестине.
   И, как водится, в  один  прекрасный  день  (если  быть  точным,  двадцать
третьего августа) в Лондоне все пошло кувырком. В замок принца Джона явились
двое никому не известных молодых дворян - Мишель де Фармер  из  Нормандии  и
его  оруженосец,  как  утверждалось,  из  Германии,  -  привезя  невероятное
известие: в аббатстве Святого Мартина, что неподалеку  от  Дуврской  гавани,
отсиживается будущий архиепископ и новый канцлер  Англии,  Годфри  Клиффорд,
незаконный  сын  покойного  короля  Генриха.  Прячется  же  он  потому,  что
опасается за свою жизнь, а аббатство взято в осаду по приказу не кого иного,
как мэтра де Лоншана, и занимается претворением  этого  приказания  в  жизнь
сестра господина управителя, леди Риченда...
   Подробности  следующих  двух  дней  Гай  вспоминал   с   трудом   -   все
перепуталось, осталось  только  ощущение  быстро  мелькающих  перед  глазами
событий. Точно ночная гроза, когда блеск ударяющих из небес в  землю  молний
выхватывает из темноты не связанные между  собой  картины.  Гроза,  впрочем,
была  самой  настоящей  -  она  сопровождала   вылетевший   из   Лондона   и
направившийся к Дувру отряд, призванный спасти  архиепископа,  если  еще  не
поздно. Изрядно напуганный размахом действий и  грозившим  вот-вот  начаться
бунтом горожан Лоншан предпочел бежать из столицы, прихватив с  собой  часть
собственных сбережений, а вся полнота власти досталась вовремя вступившему в
игру принцу Джону. Господину канцлеру  не  повезло  -  в  гавани  Дувра  его
опознали и как отлученного от Церкви  без  лишних  разговоров  вздернули  на
первой же виселице.
   Маленький заговор, родившийся  в  одной  из  зал  Винчестерского  дворца,
несколько неожиданно для участников увенчался полным  успехом.  Когда  общее
напряжение и волнение схлынули,  выяснились  новые  любопытные  подробности.
Например, что вокруг начатого тремя королями - Ричардом Английским, Филиппом
Французским Августом и императором Германского Рейха Фридрихом Рыжебородым -
Крестового похода затевается некая весьма неприятная и непонятная  кутерьма,
имеющая целью если не прекращение похода, то его задержку на  неопределенное
время.
   Кому-то очень не  хотелось  видеть  европейцев  в  Святой  Земле  и  этот
"кто-то" не слишком церемонился в выборе средств, одной рукой заключая союзы
со зловещей сектой исмаилитов, а другой стравливая вождей будущего похода...
   Гай  имел  самое  смутное  представление  о  том,  как  делается  большая
политика. Для него, как и для многих иных рыцарей  и  простолюдинов  Европы,
все выглядело чрезвычайно  просто  и  ясно:  неверные  захватили  Иерусалим,
значит, нужно собрать армию и вернуть Святый город. Теперь оказывалось,  что
в  готовящемся   походе   имеется   слишком   много   участников   с   прямо
противоположными устремлениями, и предстоит заставить их объединиться,  хотя
бы внешне. Кроме того, для похода требовалось золото, снова золото и еще раз
золото, не считая нескольких  тысяч  воинов,  лошадей,  оружия,  кораблей  и
множества необходимых вещей.
   "Конечно, я  всегда  мечтал  стать  в  ряды  освободителей  Палестины,  -
размышлял сэр Гисборн, покачиваясь в седле  и  уставясь  невидящим  взглядом
куда-то меж дергающимися лошадиными ушами. -  Но  я  думал,  все  произойдет
по-другому...   Торжественнее,   что   ли.   Внушительнее.   С    хоругвями,
благословениями, напутствиями, и чтобы прекрасные дамы рыдали и махали вслед
шарфиками... А тут - раз, два, собрались  и  поехали.  Да  еще  святой  отец
утащил куда-то Мишеля с Гунтером. Секреты у них,  видите  ли!  Навязали  мне
какое-то жуткое горское чудовище  в  попутчики...  Ох,  чует  мое  сердце  -
недалеко мы уедем! Смех один, а не освободители Гроба Господня".
   "Горское  чудовище",  совершенно  не  подозревавшее  о  столь   нелестном
наименовании своей персоны, перестало свистеть  и,  привстав  на  стременах,
огляделось вокруг.
   Не обнаружив ничего подозрительного или любопытного - в самом  деле,  что
может  встретиться  на  обычнейшей  наезженной   дороге   в   самом   сердце
благополучного Нормандского герцогства? - Мак-Лауд плюхнулся обратно в седло
и громогласно поинтересовался:
   - О чем мыслим?
   - О неожиданных изменениях в людских судьбах,  -  осторожно  ответствовал
Гай. - И о том, что мне не очень верится в  происходящее  вокруг.  Мы  ж  не
просто едем куда глаза глядят. Мы в Крестовый поход идем!
   - Ну и что? - равнодушно пожал плечами  Дугал.  -  Развели  шуму  на  всю
Англию и континент впридачу, а толку чуть. По мне, обычнейшая война,  только
очень далеко. Впрочем, если хочешь, чтобы в тебе за лигу  узнавали  будущего
победителя сарацин, можешь нарисовать себе крест на лбу. Помочь?
   Гай обреченно вздохнул. Еще никому из их небольшой компании не  удавалось
переспорить или переубедить Мак-Лауда. Разве  что  святому  отцу,  да  и  то
благодаря немеркнущему сиянию ореола отшельника и святого подвижника. Будучи
сообразительным  молодым  человеком,  сэр  Гисборн  предпочел   благоразумно
сменить тему разговора и спросил, обращаясь больше к самому себе:
   - Интересно, какая она, Палестина?
   - Доберешься - увидишь, - незамедлительно откликнулся Дугал.  -  Впрочем,
слышал я рассказы людей, побывавших там. Говорят, в этой Палестине  нету  ни
таких рек, как у нас, ни лесов, один сплошные камни и жара. Да, и не  забудь
про сарацин, которых ты собираешься рубить на кусочки. Вряд  ли  они  охотно
согласятся с твоими намерениями. - Он задумался и добавил: - Другие говорили
- это земля, где вместо воды текут молоко и мед, а  сады  похожи  на  рай...
Знаешь, что мне кажется? Когда мы туда попадем, то увидим,  что  она  совсем
другая, чем мы думаем и чем  нам  говорили.  Так  всегда  случается.  Можешь
поверить слову человека, вволю пошлявшегося по доброй половине Европы.
   Гай давно подозревал, что остававшаяся для всей честной компании загадкой
прежняя жизнь Мак-Лауда была достаточно бурной, и почувствовал  нечто  вроде
мимолетной зависти к попутчику. Вроде ненамного  старше  его  самого,  самое
большее лет на пять, а уже успел повидать столько стран,  городов  и  разных
людей!
   - Половина Европы - это как? - Раз на шотландца напал  очередной  приступ
болтливости, этим нужно пользоваться. Мак-Лауд любил потрепать языком и  под
настроение мог рассказать много любопытного. - Я так полагаю,  ты  воевал  в
чьей-то армии?
   - Ага. - Дугал мотнул встрепанной шевелюрой, отчего  пара  заплетенных  у
висков тонких косичек размашисто качнулась из стороны в сторону.  -  Погоди,
дай вспомнить... Значит, сначала я угодил к Филиппу Французскому. Тогда, лет
десять назад, он  только-только  взобрался  на  престол  и  держался  обеими
руками, чтобы не спихнули любящие родственники. Я  дрался  на  его  стороне,
потом подался к Ричарду. Они  с  братцами  в  очередной  раз  поссорились  с
собственным папашей, Старым Гарри. Ричарду не слишком везло  -  против  него
выступили сговорившиеся  Генрих  и  Филипп,  а  я  понял,  что  мне  надоело
рисковать своей единственной шкурой за английских да французских  принцев  и
королей. Какое мне, в сущности, до них дело? Мы никогда  не  видели  от  них
ничего хорошего. Я решил податься на полдень  -  никогда  там  не  бывал,  а
небылиц слышал столько, что в голове не умещалось. Шел себе  и  шел,  никуда
особо не спешил, ни во что не встревал, перебрался  через  какие-то  горы  и
вдруг мне говорят: "Это уже Италия". Италия так Италия, одна  страна  ничуть
не лучше и не хуже другой.
   - Италия... - задумчиво протянул  Гай,  словно  пробуя  название  далекой
страны на вкус. - Расскажи, на что она похожа?
   - На праздник, - без раздумий ответил Мак-Лауд. - Затянувшийся  праздник,
который никогда не кончается. Все уже забыли, что  празднуют,  но  не  могут
остановиться. Еще там все резкое и яркое - и люди,  и  еда,  и  цвета,  даже
запахи. Достаточно на день задержаться в любом городе,  чтобы  голова  пошла
кругом. Я не успел даже ничего сообразить,  едва  выучился  связывать  между
собой пару слов по-тамошнему, как очутился в войске Фридриха-Германца, того,
которого  кличут  Барбароссой-"Рыжебородым",  -  он  что-то  не  поделил   с
итальянцами, то ли земли, то ли налоги с городов. Но Рыжий требовал от своих
подчиненных такого порядка, что я очень быстро сбежал и ушел к  его  врагам.
Мы устроили отличную битву, Фридриху изрядно досталось,  но  итальянцы,  как
назло, перессорились между собой, а заодно повздорили со своим папой...
   Гай внимал, чуть склонив голову набок и приоткрыв рот. Его заворожили  не
столько хитросплетения малопонятной истории войн на Италийском  полуострове,
сколько  манера  Дугала  рассказывать,  перескакивая  с  одного  на  другое,
повинуясь известным только ему соображениям и совершенно не обращая внимания
на слушателей.
   - ...Я вдруг решил, что цель всей моей жизни - вступить в папскую  армию.
Наверное, заразился местным безумием. Итальянцам хорошо -  они  рождаются  с
головой набекрень, а я-то ничего не понимал, только разевал рот,  глазел  по
сторонам и, наверное, выглядел как последний  дурак.  В  общем,  послужив  в
папском войске, которое почему-то состояло сплошь из иноземцев, а воевало  с
сицилийцами, оказавшимися самыми настоящими норманнами, я  сказал:  "Хватит!
Еще немного, дружище, и ты окончательно спятишь в этой стране дешевого вина,
сговорчивых девчонок и правителей, всегда готовых вцепиться  в  глотку  друг
другу. Италия прекрасна, но тебе лучше держаться от нее подальше".
   - Что же случилось потом? - спросил Гисборн, стараясь не засмеяться.
   - Ничего примечательного, - безмятежно отозвался Мак-Лауд.  -  Покидал  в
мешок имевшееся барахло, расплатился с долгами, сказал приятелям  "Счастливо
оставаться" и дал деру. Подумал, что настала пора глянуть, как обстоят  дела
на Острове. Человеку, как я не раз убеждался, хорошо только дома.
   - Тогда почему ты не в своем, как его... - Гай тщетно попытался вспомнить
не раз упоминавшееся Мак-Лаудом название его родного не  то  города,  не  то
просто поселения, затерянного где-то на севере в шотландских горах.
   - Не в Глен-Финнан? - Дугал презрительно хмыкнул - Что  мне  там  делать?
Ковыряться в земле или  развлекать  соседей  всяческими  россказнями?  Кроме
того, мне не стоит лишний раз показываться в наших краях. Короли умирают, но
у их слуг память до-олгая...
   - При чем здесь короли? - Гисборн уже ничему не удивлялся.
   Мак-Лауд внезапно замолчал, а потом  неохотно  буркнул,  словно  торопясь
поскорее отделаться от неприятных воспоминаний:
   -  Лет  десять  назад  я  случайно  прикончил   одного   типа...   Сейта,
англичанина.  Командира  отряда,  стоявшего   в   Глен-Финнан.   По   нашим,
шотландским законам, правда была на моей стороне, а вот по уложениям Старого
Гарри  кое-кому  предстояло  на  завтрашний  день  сплясать  в  воздухе.   И
происхождение не спасало. Для королевских псов что  шотландское  дворянство,
что наши же вилланы - все едино. Я, конечно,  в  ту  же  ночь  удрал  из-под
стражи, но мой папаша мудро решил не рисковать и не ссориться с англичанами,
укрывая нашкодившего сынка.  Он  указал  мне  на  дверь.  Тогда-то  я  жутко
разозлился, но теперь понимаю, почему он так поступил. Мне, младшему в роду,
все равно ничего не полагалось  -  ни  земли,  ни  денег.  Рано  или  поздно
пришлось бы уходить из дому,  искать  покровителя,  поступать  на  службу...
Тогда я подумал, что у меня имеется все, что нужно человеку, - меч и  голова
на плечах. И отправился на поиски двух самых непостоянных  вещей  в  мире  -
славы и золота, сам по себе и сам за себя. Ежели я  теперь  заявлюсь  домой,
семейство не слишком обрадуется.  Папаша  наверняка  уже  отдал  Богу  душу,
значит, всем заправляет мой старший  братец,  Малкольм.  Ему  совершенно  не
нужен нахлебник, да еще с моим характером и привычкой встревать  не  в  свои
дела. Такая вот история. - Дугал кривовато ухмыльнулся. -  Хватит  обо  мне.
Скажи-ка лучше, ты запомнил, что наговорил отец  Колумбан  о  том,  как  нам
побыстрее добраться? Я обычно не мудрил: ехал от одного города  до  другого.
Там порасспросишь, здесь узнаешь что-нибудь полезное...  В  любом  рыцарском
копье  найдется  местечко  для  человека,  умеющего  обращаться  с  оружием.
Гэллоуглас редко остается без работы.
   - Кто? - переспросил Гай. Мак-Лауд довольно бойко и правильно говорил  на
норманно-французском, если не считать тягучего акцента и привычки  время  от
времени вставлять словечки родного гэльского языка.
   - Наемник, - кратко пояснил Дугал, в очередной раз награждая своего  коня
резким ударом поводьев и пинком в брюхо. Долговязый серый жеребец, купленный
в Руане и, несмотря на хвалебные речи продавца, обладавший  крайне  скверным
нравом, зло фыркнул. Гай подозревал, что  шотландец  нарочно  выбрал  именно
такую норовистую и коварную скотину, чтобы потягаться  с  ней  в  упрямстве.
Ездить на обычной покладистой лошади  он,  разумеется,  считал  ниже  своего
достоинства. - Так как насчет дорог?
   - Сначала  до  Алансона,  -  принялся  вспоминать  подробные  наставления
святого отца сэр Гисборн. - От него пять или шесть дней по хорошей дороге до
Тура через Ле-Ман. В Type надо найти корабль, уходящий вверх по  Луаре.  Как
утверждал отец Колумбан, это нетрудно - сейчас осень, время ярмарок, и Луара
больше похожа на проезжую дорогу, чем на реку. Плыть нам до города Невера, а
если повезет, до Роана. Потом сходим на берег и отправляемся в Лион, до него
там рукой подать. Оттуда уже проще простого: либо  кораблем  вниз  по  Роне,
либо верхом вдоль берега. Заблудиться невозможно. Рона впадает в Средиземное
море, неподалеку от ее устья стоит так необходимый нам порт Марсель, где  мы
подыскиваем  корабль,  который  довезет  нас   до   Константинополя.   Через
месяц-полтора,  если  все  пройдет  благополучно  и  на  нас   не   свалится
какая-нибудь столь любимая тобой неприятность, будем на месте.
   - Послушать тебя, так попасть в Константинополь -  проще,  чем  с  бревна
упасть, - вполголоса заметил Мак-Лауд.
   - Если не собьемся с дороги, то да, - кивнул Гай.
   - Не доверяю я этим кораблям, рекам и морям,  -  упрямо  стоял  на  своем
шотландец.
   - Потому что плавать не  умеешь,  -  съязвил  Гисборн,  припомнив  шумное
знакомство их маленькой компании с Мак-Лаудом в Дуврской гавани. - Согласен,
самое трудное - дорога из Марселя в Константинополь. Но благодаря  покойному
мэтру Лоншану мы теперь люди богатые,  так  что  наверняка  нам  подвернется
сговорчивый капитан и быстрое суденышко. Кстати, тебя во время  столь  лихих
странствий случайно не заносило в Константинополь?
   - Нет, - с заметным сожалением признался Дугал. - В Риме  как-то  полгода
прожил, а в Константинополе не бывал. Говорят, это самый большой  и  богатый
город в мире...
   - Проверим, -  самонадеянно  заявил  Гай.  К  нему  возвращалось  обычное
хорошее  настроение,  все  грядущие  трудности   казались   преодолимыми   и
незначащими,  и   на   далеком   горизонте   переливалось   всеми   красками
нарождающегося рассвета притягательное и таинственное слово "Палестина". Мир
по-прежнему был прекрасен, и его радостного сияния не  могло  омрачить  даже
мрачноватое прошлое попутчика сэра Гисборна.
   Спустя ровно пять дней после беседы на Алансонской дороге,  незадолго  до
звона колоколов, отмечающих середину дня, стражники у ворот Святого  Георгия
в городе, называемом Тур-сюр-Луар, или Тур-на-Луаре,  озадаченно  скребли  в
затылках, пытаясь вспомнить, не проезжали ли вчера или  сегодня  утром  мимо
них два молодых  человека  довольно  своеобразной  и  приметной  наружности.
Стражники уже привыкли, что порой их  недолгая  память  вынуждена  совершать
подобные усилия, но не жалели - как правило,  вслед  за  умственным  усилием
следовало звонкое и блестящее вознаграждение. Сегодняшний случай, однако, не
сулил даже самой малой  выгоды,  ибо  вопрошающий  обладал  высоким  титулом
королевского гонца и ужасно злился на скудоумие  и  нерасторопность  турской
стражи.
   Гонца  одолевали  мрачные  предчувствия,  и  потому   умственные   потуги
караульных не производили на него должного впечатления.  Люди,  которых  ему
поручили догнать, наверняка успели покинуть город, а с ними исчез  последний
шанс  выполнить  данное  поручение.  Ради  этого  поручения  на  дороге,  из
Аржантана в Тур остались две загнанные лошади и множество изумленных  хозяев
постоялых дворов, у которых гонец торопливо выспрашивал  обо  всех  недавних
путниках, направляющихся на полдень.
   Слова трактирщиков обнадеживали: гонца и преследуемых разделяли  какие-то
жалкие три-четыре лиги.
   Однако впереди уже поднимались  над  мутноватой  водой  Луары  желтоватые
стены и башни  Турской  крепости,  а  предназначенное  неуловимым  приятелям
письмо все еще оставалось в сумке гонца.
   - Двое рыцарей, один по виду англичанин, другой - шотландец, - в  который
уже раз повторил срочно вызванный  к  воротам  начальник  стражи.  Гонец  не
понял, к кому он обращался - к рассеянно внимавшим подчиненным  или  пытался
оживить собственную память. - Беловолосый молодой человек в красной тунике с
леопардами и высокий тип в черно-желтом пледе с мечом за спиной...
   Гонец устало кивнул.  Разговаривать  не  хотелось,  а  сил  на  очередное
бессмысленное повторение описания разыскиваемых  не  оставалось.  Ничего  не
поделаешь, остается  признать,  что  след  потерян,  и  возвращаться  назад.
Конечно, для очистки совести следовало бы порасспросить  у  всех  ворот  или
обратиться к бейлифу города, да только какой с  того  прок?  Господа  рыцари
торопятся в Марсель; возможно, в этот миг они плывут вверх по течению  Луары
или со всей возможной поспешностью скачут к следующему городу на их пути. Их
не догнать.
   - Вчера такие проезжали! - внезапно рявкнул кто-то из  стражников  и  сам
удивился сохранившемуся воспоминанию и воцарившейся вокруг тишине. -  Точно,
вчера вечером заявились, сразу после заката. Вместе с обозом мэтра Барди.  С
ними и в город вошли. Мы еще подумали - надо ж, вроде благородные господа, а
едут с торговцами...
   - Где мне найти этого Барди? - перебил разговорчивого блюстителя  порядка
слегка оживившийся гонец.
   - А тут неподалеку. Он, как приезжает с товаром, всегда в одном и том  же
месте останавливается. Трактир "Золотой кочет". Прямо,  потом  вторая  улица
налево, дальше любой покажет.
   "Кажется, повезло, - равнодушно  подумал  гонец,  шлепая  усталую  лошадь
поводьями по шее и въезжая под нависающую над головами массивную арку  ворот
Святого Георгия. - Теперь осталось только отыскать трактир и убедиться,  что
я нашел именно тех, кто мне нужен. Вряд ли стража  ошиблась  -