рикрутил  поводья
спокойной и безразлично отнесшейся к  смерти  хозяина  скотинки  к  коновязи
одного из  домов.  Местные,  если  высунутся  наружу,  лошадь  не  тронут  -
испугаются,  а  степняки,  увидев  одинокого  скакуна,  решат,  что   хозяин
по-своему забавляется в соседнем доме. Их командир-то  небось  уже  приказал
брать в городе  все,  что  приглянется,  -  начиная  от  шелковых  тканей  и
заканчивая женщинами.
   Ясур прислушался.  Больше  всего  шума  доносилось  со  стороны  рыночной
площади. Какие-то невнятные возгласы, вопли, молодецкие хаканья мергейтов...
Справа опытное ухо Ясура различило звуки битвы - через две улицы  стоял  дом
градоправителя. Наверняка высокородный Халаиб со своими телохранителями  еще
обороняется. Но кто все-таки открыл ворота?..
   Сторож рассудил, что соваться к дому вейгила будет неосторожным. С  одним
мергейтом (вдобавок не  ожидавшим  нападения  от  однорукого)  он  справился
походя, а вот с целым десятком разъяренных степняков... Прошли  те  времена,
когда Ясур аль-Сериджан мог держать оборону против  нескольких  противников,
искусно владея двумя саблями в обеих руках. Да и годы не те. В двадцать пять
или в тридцать лет - расцвет сил для мужчины - Ясур даже бы  не  раздумывал,
лезть в драку или нет.  Он  был  доблестным  и  удачливым  воином,  красивым
мужчиной, иногда его пояс отягощали  монеты...  Все  кончилось  в  битве  на
границе Нардара, когда прямой и тяжелый  меч  подданного  Лауров  отсек  ему
правую руку выше локтя  и  воина  Ясура  взял  к  себе  в  слуги  Предвечный
Атта-Хадж. Сейчас Ясур служит только ему. И будет защищать Предвечного  даже
своими малыми силами.
   - Халаиб пусть сам выкручивается, - буркнул  старик  и  резво  зашагал  к
рыночной площади, надеясь рассмотреть, что  там  творится.  Ну  уж  явно  не
праздник сбора урожая!
   Рыночная площадь к заходу солнца странно  преобразилась.  Легкие  палатки
торговцев были сломаны, какие-то люди с серыми от  страха  лицами  расчищали
свободное  пространство  от  обломков,  перетаскивая  расщепленные  доски  и
разорванные навесы к  стенам  окружающих  домов.  Конные  десятки  мергейтов
сторожили выходы  с  площади.  Горело  несколько  костров,  дававших-неживой
багрово-желтый отблеск.
   У самых ворот города громоздились трупы. Мергейты, войдя в Шехдад, первым
делом приказали саккаремским воинам сложить оружие,  а  затем,  не  встречая
никакого сопротивления, жестоко зарубили их саблями.
   Всех почтеннейших людей города, до конца остававшихся на  стенах,  сейчас
согнали под  навес  большого  странноприимного  дома,  принадлежащего  купцу
Талабиру. Сам почтенный торговец лежал в гостевой зале со вспоротым  животом
- он попытался защитить от насилия свою жену... Вейгил-градоправитель, глава
купеческого совета Самарди и несколько их приближенных,  связанные  крепкими
телячьими ремнями, теперь  стояли  на  коленях  перед  степными  всадниками,
направившими на шехдадцев свои копья. Прикрученная к репице хвоста одного из
коней  продернутыми  сквозь  уши  ремешками,   болталась   окровавленная   и
изуродованная голова доблестного Джендек-эмайра, погибшего в битве,  -  злая
насмешка над военной силой Саккарема.
   Ясур, как человек  умный  и  опытный,  не  решился  напрямую  явиться  на
площадь, куда согнали часть горожан.  Обойдя  рынок  с  закатной  стороны  и
хоронясь при каждом подозрительном  шо-похе,  он,  будто  кошка,  перебрался
через ограду купеческого дома, не без  натуги,  стиснув  зубы,  поднялся  по
жесткому, запыленному плющу на плоскую крышу и неслышно подполз к самому  ее
коаю. Заметить старика было почти невозможно: конные мергейты стояли к  нему
спиной, костры пылали почти у самой стены дома, освещая площадь и  в  то  же
время оставляя в тени вершины строений. Небо, поволакиваемое дымком  дальних
и ближних пожаров, стало почти черным, звезды помаргивали мутно и безнадежно
- наверное, Ат-та-Хадж, видя, что происходит на земле, скорбел.
   -  Ты  победил.  Менгу,  -  расслышал  Ясур  мергейтскую  речь.   Говорил
низкорослый и кривоногий  пожилой  всадник.  Сторож  не  без  труда  подавил
желание вытянуть с пояса метательный нож и засадить такому вот  "победителю"
острием между лопаток. - Их нужно достойно наказать, тебе не кажется?
   "Ага, вот их главный,  -  подумал  Ясур,  приглядываясь  к  здоровенному,
высокому и необычно широкоплечему для степняка мергейту. - Сотник,  что  ли?
Больно молод... Однако пайза у него на груди не то медная, не то бронзовая -
сразу  не  разглядишь.  О  Предвечный,  что  они  собираются  делать?  Затем
расчищают площадь?"
   Менгу, командир сотни великого войска  хага-на  Гурцата,  ответил  своему
пятидесятнику Танхою:
   - Заоблачные дали нам победу малой кровью. Их должно поблагодарить. После
удачной охоты мой отец всегда  дарил  часть  добычи  Заоблачным,  чтобы  они
радовались.
   - Время уходит, - напомнил Танхой. - Мы можем оставаться здесь только  до
полуночи. Затем нам следует идти дальше.
   - Хорошо, - громко сказал Менгу и, стегнув коня, выехал вперед.  Ясур  по
привычке пригнулся, всем телом прильнув к квадратным черепицам крыши.
   Высокий всадник медленно и гордо направил своего  коня  к  богато  одетым
саккаремцам, стоявшим на коленях под навесом. Проехался  туда-сюда,  свысока
поглядывая на поверженных врагов, чему-то улыбнулся  и  наконец  проговорил,
обращаясь ко всем одновременно:
   - Мы отпустим вас. Только сначала я хочу говорить с  ханом  этого  улуса.
Покажите мне его.
   Пленные молчали, переглядываясь. Менгу, разумеется, помнил, как  выглядит
вейгил Халаиб (как-никак видел на стене), однако  ему  хотелось,  чтобы  хан
такого  большого  кюрийена  с  каменными  прочными   домами   и   несметными
богатствами признался сам. Халаиб отмалчивался, отводя взгляд.
   - Вот, господин, вот он! -  Худощавый,  с  козлиной  бородкой  человек  в
богатом халате попытался подняться с колен, но снова упал на землю от толчка
копья одного из десятских Менгу. Это был главный купец  города,  досточтимый
Самарди. Именно он настроил горожан и часть  гарнизона  против  вейгила,  не
желавшего открывать ворота во время  штурма.  Самарди  надеялся  на  милость
мергейтов, но вместе с другими оказался  связанным  и  брошенным  ниц  перед
победителями.
   Менгу брезгливо посмотрел на остробородого купца.
   - Хочешь стать нашим слугой?
   - Столь же верным, как и слугой  солнцелико-го  шада,  -  пискнул  купец,
которому очень не понравился взгляд молодого степняка.  Было  в  нем  что-то
угрожающее...
   - Нет больше вашего шада! - громко и  раскатисто  провозгласил  Менгу.  -
Теперь в этом мире один господин - хаган Степи Гурцат. И  ты,  козлобородый,
не будешь ему служить. Знаешь почему?
   140
   - Почему? - шепнул Самарди дрожащими
   губами.
   "Бедняга Самарди, - усмехнулся Ясур, лежа на своей крыше. -  Он  считает,
что законы у степняков схожи с законами Саккарема. Сменился шад - служи  его
наследнику.  Мергейты  никогда  не  поверят  человеку,   хотя   бы   однажды
запятнавшему себя предательством".
   Бледная, больная луна  начала  выползать  из-за  степного  моря,  отражая
белесые лучи в  символах  Атта-Хаджа,  установленных  на  храме  Шехдада,  -
трехлучевой звезде, забранной в золотистый солнечный круг.  Выкатившиеся  от
ужаса глаза Самарди еще  рассмотрели,  как  сверкнули  в  гневе  три  острия
металлической  звезды  на  вершине  храмового  минтариса   -   каждый   луч,
обозначавший самого Предвечного Атта-Хаджа,  Богиню  Моря  и  Провозвестника
Эль-Харфа, колол купца в сердце, и он понял: тонкий мост под ним обрушится.
   ...Боли не было. Безупречно отточенное острие сабли  степного  нукера  за
краткий миг снесло голову  предавшего  свою  родину  торговца.  Волна  крови
измарала разорванный халат вейгила.
   - Встань,  хан.  -  Менгу  даже  не  обратил  внимания  на  подрагивающее
обезглавленное тело Самарди  и  посмотрел  в  глаза  Халаибу.  -  Ты  смелый
человек, а твои слуги, запершиеся в доме,  еще  доблестнее.  Примешь  нового
правителя - останешься жив.  Я  пощажу  твою  семью  и  твое  имущество.  Ты
останешься ханом в этом улусе и будешь платить дань великому хагану,  потому
что шад из Мельсины скоро умрет. Везде будет один господин.
   Халаиб, оттолкнув плечом копье нукера,  поднялся.  Ему  уже  было  нечего
терять. Берикей с десятком оторвиголов из личной стражи  вейгила  заперся  в
доме и поклялся Халаибу, что убьет Фей-рай прежде,  чем  ее  одежд  коснется
грязная лапа степняка. Значит, они обороняются до сих пор  -  дом  облицован
мраморными плитками, его не так просто поджечь, да и выходов всего три.  Они
умрут, зная, что Атта-Хадж примет своих верных  саккаремцев  за  Малахитовой
Дверью, коей  оканчивается  Невидимый  Мост.  Помощи  от  армии  шада  ждать
бесполезно. Наверняка Гурцат уже вторгся скорым маршем через  низкий  хребет
Кух-Бенан, отрог Самоцветных гор, в  коренной  Саккарем...  Надеяться  можно
только на Атта-Хаджа.
   - Наклонись, - спокойно сказал вейгил, бесстрастно глядя на  мергейтского
сотника. - И я отвечу на твой вопрос.
   Менгу  подумал  и  решил,  что  с  ханом  все-таки   следует   обращаться
уважительно. Кроме того,  он  сопротивлялся  как  мужчина  и  воин.  Поэтому
мер-гейт легко соскочил с коня и подошел вплотную к Халаибу.
   Градоправитель Шехдада глубоко вдохнул и плюнул прямо в глаза Менгу.
   - Вот мой ответ тебе, сотник, и твоему Гурцату.  Менгу  медленно  вытерся
рукавом, а быстрым жестом левой  руки  приостановил  схватившихся  за  сабли
нукеров. Он понял, что это был ответ, достойный хана. Но теперь  уже  ничего
не поделаешь. Приказ хагана известен: при малейшем неповиновении  уничтожить
все, стоящее на пути  великой  армии.  Ведь  где-то  в  темноте  за  стенами
Сейтат-улуса еще шли вперед бесчисленные сотни непобедимого войска Гурцата.
   Узкоглазый темноволосый мергейт отступил на шаг назад, его  кулак  сжался
на рукояти так, что кожа побелела, однако Менгу спокойно повернулся к своему
верному Танхою и, кивнув на вейгила, приказал:
   - Раздеть. С остальными поступайте как знаете. Тот дом, где  еще  дерутся
воины Сейтат-улуса, сжечь. Убить всех. Когда  закончите  на  площади,  пусть
воины найдут в домах все, что им нравится, и возьмут себе. Молодых и сильных
мужчин - под поклажу. К полуночи, когда луна войдет в зенит, от этого  улуса
должны остаться одни головешки.
   Менгу, не слушая истошных криков купцов о богатом выкупе и плача  женщин,
вскочил на коня и отъехал в сторону. Все прочее  предстояло  сделать  верным
нукерам.
   - Смел  наш  вейгил.  -  Ясур,  внимательно  следивший  за  этой  сценой,
похолодел, понимая, какая судьба ждет управителя Шехдада.  -  Я  бы  на  его
месте присягнул, честное слово. Интересно, кто из наших  посейчас  бьется  в
доме Халаиба? Темные демоны, надо бежать за Фарром!  Если  не  выберемся  до
полуночи... Мергейты не тронут храм, побоятся гнева чужого  бога,  но  огонь
может перекинуться, и тогда нас завалит!
   Ясур начал отползать назад, в сторону внутреннего  дворика,  инстинктивно
зажимая в единственной руке тонкий узкий клинок, но  застыл,  увидев  фигуру
вейгила Халаиба.
   Бесстрастные и казавшиеся послушными  куклами  мергейты-нукеры  выволокли
почти не сопротивлявшегося градоправителя на середину  расчищенной  рыночной
площади, содрали с  него  одежду,  затем,  плеснув  ему  на  бороду  маслом,
подожгли ее, несколькими ударами повалили жутко кричащего человека на землю,
на бок, и прижали сапогами к сухой глине.
   Толпа шехдадцев, стоящая у стен  под  неусыпным  надзором  степняков,  не
смела пошевелиться, наблюдая. Пожилой длинноусый мергейт отодрал от одной из
бывших торговых палаток столб толщиной с руку, быстро  обтесал  его  широким
ножом и, сняв с пояса мешочек с растопленным жиром, смазал кол от острия  до
основания. Затем отточенный конец жерди на некоторое время  сунул  в  костер
так, чтобы он обуглился до багровости,  снова  плеснул  жир,  зашипевший  на
раскаленном дереве... Несколько нукеров  изо  всех  сил  прижали  Халаиба  к
земле, а палач единым махом вогнал горячий  кол  непокорному  градоправителю
прямо в зад.
   Ясур, хотя и не раз видел нечто подобное еще во  время  службы  в  войске
непобедимого шада, зажмурился  и  закрыл  единственной  ладонью  левое  ухо,
правым прижимаясь к плечу. Такой крик, разнесший в клочья ночную темноту над
некогда мирным приграничным  городком,  сам  по  себе  может  убить  мирного
человека. Вой невероятной боли и в то же время - освобождения...
   Кол установили в специально вырытую  яму,  укрепили  камнями  и  оставили
обнаженное тело Халаиба корчиться в багряных отсветах злых костров.  Он  еще
был жив и чувствовал, как нечто  чужеродное,  нестерпимо  жгущее  и  острое,
разрывает его внутренности, подходя снизу, от живота  к  груди,  как  внутри
тела лопаются органы и трепещет умирающее сердце.
   Перепуганные шехдадцы молчали. Никто не заметил, когда  посмеивающиеся  и
захваченные происходящим  степняки  успели  с  гиканьем  вскочить  в  седла,
выстроиться, обнажить оружие, кажущееся изогнутыми линиями  живого  огня,  и
ринуться  на  беззащитных  горожан.  Большинство  погибли  сразу,  падая   с
рассеченными лицами, выбитым мозгом, бурлящими  черными  кровавыми  брызгами
шеями... Люди пытались спастись, но их настигали фланговые отряды  степняков
и беспощадно рубили, резали, били... Менгу, впервые  почувствовав  одуряющую
безнаказанность  резни,  спрыгнул  с  коня,  ухватил  за  рубашку  какого-то
маленького мальчика, явно потерявшего в толпе родителей, подбросил в  воздух
и поймал его на острие сабли.  Двое  мергейтов  помоложе  тащили  куда-то  в
проулок истошно орущую женщину, которая, судя по богатой одежде, происходила
из  уважаемой  семьи,  еще  несколько  решили  поразвлечься  и,   перебросив
здоровенному шорнику жердь, атаковали его  вчетвером,  а  тот  защищался  до
последнего и, даже когда тяжелая рана в бедро свалила его  наземь,  все  еще
пытался ударить ненавистных степняков...
   Шехдад  не  пережил  эту  ночь.  Когда  кровавая  расправа   на   площади
окончилась, десятки мергейтов рассыпались  по  узким  улицам,  вламываясь  в
дома, бросая факелы в хранилища хвороста и на  сеновалы,  разбивая  ларцы  и
сундуки в богатых домах, убивая и наскоро услаждая плоть с дочерьми и женами
горожан. Мужчин убивали всех, кроме молодежи. Последних сгоняли на  площадь,
заваленную окровавленными трупами.
   В центре бывших торговых рядов страшным памятником степному нашествию все
еще содрогался на колу верный слуга солнцеликого шада Даманхура,  управитель
области Шехдад по имени Халаиб. Его последние слова,  обращенные  к  мутному
небу, были таковы:
   - Отец, за что? Спаси Фейран...
   Ясур не успел вернуться к храму. Все  возможные  дороги  были  перерезаны
взбесившимися мергейтами - степняки убивали все живое.  Кое-кто  из  горожан
пытался сопротивляться, но неумение  обращаться  с  оружием  и  долгие  годы
мирной  жизни  превратили  некогда  воинственных  саккаремцев  в   боязливых
обывателей, не способных дать достойный отпор. Отлично  знавший  город  Ясур
стал свидетелем бесчисленных жестоких сцен, которые приводили  в  ужас  даже
его, бывалого воина. На улице Сапфиров, где он пробирался  по  крышам,  Ясур
увидел, как пятеро мергейтов прибивали деревянными колами к воротам  хозяина
дома, потом наблюдал, как во дворе купца Шернука вешали за ноги  на  деревья
маленьких детей - не со злости, а  так,  забавы  ради.  Любимую  жену  купца
привязали к столбу и насиловали по очереди. Остальные вытаскивали  добро  из
дома.
   Пожар в городе разрастался. Полностью объятая  пламенем  восходная  часть
города и кварталы, где  жила  беднота  -  деревянные  дома,  просушенные  на
солнце, занимались мгновенно. Правда, у живших там людей оставался небольшой
шанс удрать через  городскую  стену  или  каналы,  проведенные  под  оградой
Шехдада.
   "Ветер идет со стороны Степи,  -  лихорадочно  думал  Ясур,  по-черепашьи
проползая по плоским крышам и перепрыгивая через узкие проходы меж домами. -
Огонь понесет в сторону храма. Надеюсь, у Фарра хватит ума сидеть в  подвале
и ждать меня. А если нет? Камень!!!"
   Нелегкая вынесла убегавшего  от  огня  и  дымовой  завесы  Ясура  к  дому
казненного мергейтами Халаиба. Здесь собралась  почти  полусотня  степняков,
ожесточенно рвавшихся вперед. Воины Менгу швыряли факелы во внутренний двор,
пытались прорваться через узкие двери, но, как видно,  молодой  Берикей  был
умудрен в воинском искусстве - лучники, набранные  из  слуг  градоправителя,
били из-под крыш и гасили огонь,  а  бывшие  телохранители  Халаиба  держали
входы в дом, не давая мергейтам проникнуть  внутрь.  К  счастью,  черепичная
крыша не могла так  просто  загореться,  но  озлобленные  мергейты,  впервые
встретившие настоящее  сопротивление,  решили  любой  ценой  расколоть  этот
орешек и показать саккарем-цам, каков настоящий гнев Степи.
   Ясур заметил, что возле дома Халаиба находятся и сотник-степняк по  имени
Менгу, и  его  приближенный  -  длинноусый  Танхой.  Похоже,  взятие  жилища
покойного градоправителя стало для них вопросом чести.
   Мергейтский сотник, ничуть не опасаясь стрел и будто  бы  бравируя  своей
храбростью, проехал вдоль фасада и только  потом  отвел  лошадь  под  защиту
переплетенных  ветвей  кипарисовой   ограды   соседнего,   уже   разоренного
степняками дома. Послышался гортанный  возглас  -  Менгу  что-то  приказывал
своим, но точных его слов затаившийся Ясур не разобрал. Однако вскоре понял:
сотник не собирается терять людей в бессмысленной драке у ворот и калитки, а
попросту хочет выкурить защитников наружу.
   "У Халаиба четырнадцать дочерей, - отвлеченно  подумал  храмовый  сторож,
наблюдая,  как  обмотанные  горящей   паклей   стрелы   огненными   шариками
взметываются  в  чернеющее  небо  и   десятками   валятся   во   двор   дома
градоправителя. - И ведь все сгорят. Но, если на то пошло,  лучше  смерть  в
огне... Берикей молодец, ястребиное племя! Недаром люди  говорили,  будто  у
него в жилах течет степная кровь.  Ничем  не  уступит  настоящим  мергейтам.
Впрочем, будь мне лет на двадцать поменьше да  останься  на  месте  рука,  я
поступил бы так же. Сдаваться врагу - позор".
   Над  конюшнями  вейгила,  что  были  расположены  во   дворе,   затрещали
апельсиново-багровые горячие листья пламени. Судя  по  всему,  пожар  быстро
распространялся в самом доме - над притихшими окрестными улицами разносились
истошный женский визг и крики о помощи. Мергейты-лучники только  смеялись  в
голос. Из-под черепичной крыши самого красивого строения в Шехдаде вырвались
черно-бурые, подсвеченные огнем тугие дымные клубы, справа  черепица  начала
плавиться и оседать внутрь.
   Ясур аж отпрянул и  приоткрыл  от  неожиданности  рот,  когда  неширокие,
окованные вычурными металлическими узорами  ворота  дома  распахнулись  так,
будто сквозь них устремилось безумное сонмище пустынных  духов-дэвов.  Среди
дымных полос, подобно сказочному  витязю,  являющемуся  из  лунного  тумана,
возник силуэт в золотистой броне, за ним другой, потом еще четыре - охранный
десяток вейгила, поняв, что осады не выдержать, решил принять  бой  лицом  к
лицу. Пусть мергейтов куда больше, пусть они откажутся от  честного  боя  на
саблях и расстреляют сакка-ремцев из своих коротких тугих луков издалека  но
верные блистательному шаду Даманхуру воины умрут не как крысы, задохнувшиеся
в своих норах от степного пожара.
   - Хош! Хош! - Выкрик принадлежал Менгу. Он выехал из  тени,  останавливая
своих разъяренных нукеров, загарцевал  перед  одетыми  в  светлый  кольчатый
доспех саккаремцами и громко возвестил, обращаясь  к  противникам:  -  Жарко
стало? Выходите, не бойтесь. Будем драться как  и  положено  -  на  открытом
месте. Не к лицу воину прятаться за стеной. Вы доблестны,  это  я  вижу.  Но
ваши клинки зря наполняют звоном воздух - ваш господ