рмера за помощью, упал ничком  в
траву, закрыв голову ладонями. Мишель увидел, как сэр Понтий будто от  удара
невидимого кулака опрокинулся навзничь, схватившись за плечо. Перепугавшиеся
сарацины с тоскливыми воплями разбежались, будто увидели  воплощенную  птицу
Рух.
   Сэр Мишель обернулся и смятенно посмотрел  на  Гунтера.  Черная  железяка
слегка дымилась на конце.
   - Это ты? - спросил он, с трудом оправляясь от потрясения.
   - Конечно, - спокойно ответил Гунтер. - Необходимо было как-то прекратить
это безобразие.
   Видя, что события приняли серьезный оборот и  сэра  Мишеля  могут  сейчас
проткнуть насквозь, Гунтер поднял автомат вверх и  дал  короткую  очередь  в
воздух. Совершенно случайно одна из пуль попала сэру Понтию в плечо и прошла
навылет, пробив кольчугу.
   -  Ты  призвал  молнии  Господни  на  головы  неверным?  -   Сэр   Мишель
благоговейно взглянул на автомат. - Ясно теперь, почему ты так переживал  за
это... святое оружие! Не зря я кидался за  ним  в  адово  пекло,  в  которое
превратился сарай Рыжего Уилли!
   Германец уныло зевнул, оглядываясь по сторонам. Благочестие  сэра  Мишеля
хоть кого доведет до меланхолии.
   - Все это замечательно,  -  сказал  наконец  Гунтер,  -  только  одна  из
"молний" почему-то попала в доброго христианина. Единственная, кстати.
   С этими словами германец подошел к  сэру  Понтию,  который  ворочался  на
траве, рыча сквозь зубы от боли в плече, наклонился над ним, сдвинув автомат
за спину, и вежливо поинтересовался:
   - Не пожелает ли благородный сэр Понтий принять помощь из рук  оруженосца
сэра Мишеля де Фармера?
   - Пшел вон! - огрызнулся сэр Понтий, потянувшись-к мечу здоровой рукой.
   "Черт возьми! - выругался про себя Гунтер. - Эти рыцари только друг перед
дружкой выделываются,  а  с  простым  честным  трудягой-оруженосцем  у  них,
благородных, разговор короткий. Ну и подыхай себе, мистер Икс недоделанный!"
   Сдержанно поклонившись. Гунтер вернулся к сэру Мишелю, с  ног  до  головы
политый отборными  ругательствами  на  старофранцузском,  большую  часть  из
которых он не понимал, но на всякий случай попытался запомнить.
   - Иди сам разговаривай с сэром Понтием. Только учти, он хам  тот  еще!  -
буркнул  он.  -  Или  у  вас  принято  некуртуазно   обращаться   с   чужими
оруженосцами?
   Пропустив  мимо  ушей  эти  слова,  сэр  Мишель  задумчиво  посмотрел  на
ломбардского рыцаря, потом снова на Гунтера.
   - Послушай, а ведь у нас с ним поединок был. Выходит, он повержен.
   - Ну и дальше? - угрюмо спросил Гунтер.
   - Ты, победитель, должен забрать у него оружие и доспех.
   У германца глаза на лоб полезли после эдакого заявления.
   - Дудки! А потом он кинется в... polizei с жалобой на ограбление?  Хочешь
его доспех - сам и отбирай. - Гунтер сел в траву, скрестив ноги по-турецки и
уперев подбородок в ладони,  и  мысленно  повторил  звучное  словосочетание,
которое чаще всего проскакивало в славной рыцарской ругани.
   Сэр Мишель, снова не понявший слова германца ("полисая" какая-то...), все
же не стал переспрашивать, решительно подошел к сэру Понтию, встал над ним в
победной позе и надменным тоном произнес:
   - Сэр рыцарь! Ты повержен в честном поединке и должен отдать мне...  э...
нам свое оружие, доспех и коня.
   - А ну брысь отсюда, щенок! - взревел сэр Понтий, сорвал  здоровой  рукой
нож с пояса и хотел было метнуть в сэра Мишеля, но молодой Фармер ударил его
носком сапога по запястью, выбив кинжал, и наступил подошвой сапога на руку.
   - А знаешь ли ты, сэр Понтий, Ломбардский бастард, какая сила ранила тебя
в плечо и разогнала точно мух  твоих  приспешников?  Знаешь?  -  Сэр  Мишель
надавил сапогом на запястье, и сэр Понтий застонал от  боли.  -  Это  молния
Господа поразила тебя за то, что ты  посмел  столь  неучтиво  обращаться  со
святым пустынником! И если ты погрешишь против рыцарской  чести,  тебя  ждет
куда более тяжкая участь. Сдайся, не теряя достоинства доброго  правоверного
рыцаря!
   Превозмогая боль, сэр  Понтий  протянул  свободную  руку,  обхватил  сэра
Мишеля за щиколотку и рванул на себя. Не удержавшись,  сэр  Мишель  свалился
набок, быстро откатился в сторону, чтобы избежать возможного удара кинжалом,
однако сэр Понтий и не собирался нападать на Фармера. Вскочив  на  ноги,  он
схватил копье, тяжело подбежал к своей лошади, удравшей при звуке выстрелов,
неловко запрыгнул в седло и галопом припустил в  лес.  Сэр  Мишель  бросился
вслед, выкрикивая оскорбительные эпитеты по адресу стремительно удалявшегося
рыцаря, и едва не наступил на отца Колумбана, тихонько лежавшего в траве.
   - Отец Колумбан! - изумленно вскрикнул сэр Мишель,  и  несчастный  старик
вздрогнул, будто его ужалила змея. - Что с вами, святой отец?
   Осторожно приподняв взлохмаченную седую голову, отец  Колумбан  посмотрел
на норманна через плечо и, убедившись, что он не демон, вызванный  нечистыми
заклинаниями сарацинов,  а  всего-навсего  младший  Фармер,  слабым  голосом
проговорил:
   - Мальчик мой, ты не знаешь,  что  за  дьявольские  силы  промчались  над
миром?
   Сэр Мишель помог отцу Колумбану подняться, заботливо очистил  его  одежду
от налипших травинок и цветочных лепестков и,  с  трудом  скрывая  гордость,
сказал:
   - И не дьявольские вовсе это силы были, святой отец, но  молнии  Господа.
Они разогнали нечестивцев и поразили христианина,  ступившего  на  греховный
путь. А оружие, изрыгающее  молнии  сии,  принадлежит  мне.  То  есть  моему
оруженосцу.
   - Может ли такое быть? - Отец Колумбан недоверчиво взглянул на баронета.
   - Может! - уверенно тряхнул засаленными волосьями сэр Мишель. - Пойдемте,
святой отец, я познакомлю вас с Джонни - так зовут моего оруженосца. К  тому
же он желает исповедаться.
   - Прекрасно, дитя мое! - оживился отец Колумбан. - Я с радостью  выслушаю
его, отпущу грехи и, если он не откажется, расспрошу о чудесном оружии.
   Опершись на руку сэра Мишеля, отец Колумбан засеменил к той самой березе,
возле которой у него состоялся столь неприятный разговор со  странным  сэром
Понтием.
   Подойдя  к  Гунтеру,  сэр  Мишель  представил  отцу   Ко-лумбану   своего
оруженосца, назвав его Джонни. Тот не стал возражать, к тому  же  все  равно
надо было привыкать к новому имени. Гунтером он теперь  останется  только  в
разговорах с самим собой и в воспоминаниях.
   - Вот, Джонни, отец Колумбан готов  принять  твою  исповедь!  -  радостно
сообщил сэр Мишель.
   "Ага, теперь самое время исповедаться, - с раздражением подумал Гунтер. -
Я, простите, хочу как следует поесть и отоспаться. Желательно в  постели,  а
не под деревом".
   - Да, конечно, после заката, когда я завершу свои дела, приходите  в  мой
дом и примите мое благословение. Кстати, а куда вы идете?
   - Вообще-то я иду домой, - почесывая в  затылке,  сказал  сэр  Мишель.  -
Одного боюсь - папенька начнет кричать и выставит нас взашей.  Святой  отец,
может быть, вы с нами сходите? Все-таки барон вас уважает...
   - Уважает, - хмыкнул отшельник. - Я тебе не  рассказывал,  что  монсеньор
Александр после твоего ухода из дому имел со мной беседу? Нет? Хорошая  была
беседа, длинная.
   - И о чем? - подозрительно скосился на старца Фармер-младший.
   - "Ты позволил моему наследнику начитаться бестолковых  книжек!"  -  явно
передразнивая голос барона, продекламировал отец Колумбан. - "И этот  балбес
возомнил себя кем-то наподобие Ланцелота!"
   - И вам досталось, - вздохнул рыцарь. - А книжки все равно были  хорошие.
Правда, теперь я уяснил, что в наши времена все по-другому.
   - Зато набрался жизненного опыта, - махнул рукой святой отшельник. -  Это
тоже полезно. Не убили, не покалечили - и слава  Богу.  Ладно,  я  согласен.
Поговорю с бароном Александром. Идемте в замок.
   Мишель, обрадовавшись покладистости монаха, грохнулся на колени  и  полез
целовать ему руку. Выглядело это не столько благочестиво, сколько шутовски.
   "Рембрандт. Возвращение блудного сына, - умиленно подумал Гунтер, вставая
и разминая затекшие ноги. - Только туфли упавшей не хватает".
   Он вспомнил,  как  поздней  осенью  1939-го  он  был  с  военной  миссией
"Люфтваффе" в России. Их долго и утомительно возили  по  разным  аэродромам,
демонстрировали последние достижения русских авиаконструкторов,  а  в  конце
поездки в качестве "культурного отдыха", как выразился  на  дурном  немецком
гид с насквозь продувной рожей полицейского агента, их отвезли в  Петербург,
который большевики переименовали годах в двадцатых в  честь  своего  первого
фюрера. И там он, отстав от спотыкающегося  на  каждом  слове  экскурсовода,
долго смотрел на картину Рембрандта,  виденную  им  до  сих  пор  только  на
репродукциях. Странное было ощущение - будто картина  потускнела,  съежилась
от тоски, одиночества, непонимания в чужой холодной стране.  А  может  быть,
просто показалось: в огромном музее со  множеством  уникальных  произведений
искусства было на редкость дурное освещение.
   Отец Колумбан,  который  знал  окрестные  пущи  как  свои  пять  пальцев,
предложил не выходить обратно  на  Алансонскую  дорогу,  а  пройти  к  замку
напрямик через лес.
   Поначалу Гунтер думал, что  пустынник  будет  всю  дорогу  готовить  сэра
Мишеля ко встрече с бароном Александром, читая ему  наставления,  но  вместо
этого отец Колумбан начал рассказывать разные забавные и порой  неосторожные
истории из жизни святых, причем  смеялся  над  ними  громче  сэра  Мишеля  с
Гунтером, будто только что придумал их сам.
   - А вы не слышали историю о святой Касильде и  ее  розах?  -  сказал  он,
отсмеявшись своим  кудахтающим  хохотком  над  очередной  сказочкой.  -  Да,
впрочем, это неинтересно. Вот послушайте-ка лучше житие блаженного Целестина
Вадхеймского, в землях норманнских просиявшего!
   - Это как? - нахмурился сэр Мишель,  припоминая  святцы  и  не  находя  в
жизнеописании одного из  первых  Святых  Пап  название  Вадхейм.  И  отчего,
интересно знать, Папа Целестин Первый мог просиять в каком-то Вадхейме?  Или
это другой святой с таким же именем? Название-то вроде  норманнское,  больше
принадлежащее стране Норэгр, далекой северной родине...
   - Сейчас  расскажу,  -  с  готовностью  отозвался  отец  Колумбам.  Далее
последовала  длительная  и  крайне  запутанная  история  о   житии   некоего
бенедиктинского монаха, именем Целестин, изгнавшего  злопакостных  языческих
богов, смущавших души людские премного, с земель Севера и обратившего в веру
истинную норвежцев-язычников. Впрочем, отец Колумбан  и  сам  до  конца  эту
легенду не знал, часто путался и, по мнению Гунтера,  слишком  уж  привирал.
Сэр Мишель слушал речи отшельника с благоговением.
   - ...И вот тогда, - вещал святой Колумбан, - взял  отец  Целестин  святую
чашу, именуемую язычниками Трудхеймом, в рыцарских же христианских сказаниях
- Грааль, и, преклонив колени пред алтарем,  вознес  к  престолу  Всевышнего
слезные молитвы свои с просьбою избавить предков твоих, милый мой Мишель, от
гнуснейших и богопротивных верований. И тогда же  явился  святому  Целестину
Вадхеймскому в  Граале  лик...  м-м...  -  Тут  Колумбан  запнулся,  видимо,
выдумывая продолжение,  а  Гунтер,  воспользовавшись  неожиданной  паузой  в
напыщенных и не совсем  понятных  ему  речах  старца,  постарался  перевести
разговор на другую, более нейтральную тему.
   - Отец мой, я в этих краях человек новый, многое мне здесь неизвестно...
   Сэр Мишель и отец Колумбан одновременно кинули на  германца  укоризненные
взгляды, и святой отшельник проговорил несколько обиженным  тоном,  нарочито
обращаясь к одному сэру Мишелю:
   -  Ладно,  Мишель,  удивительную  и  поучительную  историю  о   блаженном
Целестине Вадхеймском я доскажу тебе после, Откуда же твой оруженосец пришел
в нормандские земли?
   Сэр Мишель открыл  было  рот,  явно  надеясь  порадовать  отца  Колумбана
предивным известием о нежданном пришествии его  нового  оруженосца  вкупе  с
драконом по имени Люфтваффе из далеких германских земель (и то будущих через
семь с лишним столетий), но Гунтер  ткнул  рыцаря  локтем  и  бок  и  бросил
красноречивый взгляд - не лезь, сам скажу!
   - Я... - Гунтер судорожно подыскивал слова, прекрасно понимая, что старик
со своей  проницательностью  мгновенно  отличит  ложь  от  правды.  -  Я  из
Германии. Позволь мне подробнее рассказать о себе позже,  на  исповеди.  Это
очень долгая и... - Гунтер подавил истерический смешок,  -  очень  печальная
история, мне самому не совсем понятная...
   - Из Германии так  из  Германии,  -  сказал  отец  Колумбан,  никогда  не
позволявший себе выпытывать  из  людей  слова,  которые  они  по  каким-либо
причинам не желают говорить. Рано или поздно все тайное становится явным.  -
Так что же тебя интересует?
   - Далеко ли идти до замка? - выговорил  Гунтер  первый  пришедший  на  ум
вопрос.
   Отец Колумбан, не без вставок сэра  Мишеля,  подробно  рассказал  Гунтеру
несколько возможных путей к замку, доказав, что выбранная  им  дорога  через
лес наиболее краткая, но подходящая  более  для  одиноких  путников,  нежели
обозов с продовольствием или воинских отрядов. Про последних  сэр  Мишель  с
гордостью сообщил, что наведываются они к барону крайне редко,  благо  замок
является неприступным, да и сам барон Александр не ссорится, будто петух, со
всеми соседями подряд, а пытается решить споры разумным словом.
   - Вот-вот, не мешало бы тебе поучиться добродетели у папеньки, -  заметил
Гунтер. Сэр Мишель хмуро промолчал, прекрасно  понимая  справедливость  слов
оруженосца, но недовольный тем, что  Джонни,  что  называется,  наступил  на
любимую мозоль. И вообще, с какой стати он  указывает  благородному  рыцарю?
Надо будет потом заняться его воспитанием.
   - А как ты думаешь, отец Колумбан, пустит ли  барон  Александр  нас  хотя
бы... мнэ-э... в подсобное помещение? -  задал  Гунтер  давно  мучавший  его
вопрос.
   - Для того я и отправился с вами, дорогой Джонни, к  сожалению,  не  знаю
вашего титула... - успокоил его отец Колумбан, - чтобы уладить все возможные
неприятности. Я знаю барона Александра с тех пор, как он мальцом резвился во
дворе с борзыми щенками, и, можно сказать, был его наставником,  потому  что
дед  Мишеля,  Фридрих,  основавший  манор  Фармер  еще  во  времена   короля
Вильгельма Второго, сына покорителя саксов, мало  интересовался  воспитанием
своего отпрыска. Полагаю, он воспримет мои речи, убедится, что Мишель  решил
взяться за ум, и с радостью пустит вас в замок.
   Гунтер, не слушая ответ святого отца, задумался о своем титуле: "Поместье
родовое имеется, значит, можно и благородным  заделаться.  Хотя  нет,  надо,
чтоб в рыцари посвятили... Впрочем, судя по всему, это дело наживное -  если
таких оболтусов, вроде  моего  рыцаря,  посвящают,  то  я  вполне  приличная
кандидатура".  Составив  в  уме  фразу   на   норманно-французском,   Гунтер
выговорил:
   - До того, как попасть сюда,  я  жил  в  своем  родовом  маноре  Райхерт.
Значит, меня должно именовать фон Райхерт или по-здешнему - де Райхерт.
   - Джонни де Райхерт, - нараспев произнес сэр  Мишель,  словно  пробуя  на
вкус имя своего оруженосца.
   "Кошмар! - едва не вслух ужаснулся Гунтер. - Нет,  со  временем  заставлю
этого молодчика вернуть мое собственное имя..."
   - Ну, вот мы почти у цели, скоро окажемся в замке! Еще немного - и  сядем
за гостеприимный стол сэра Александра. Господин барон поесть любит и угостит
на славу, - обнадеживающе сообщил отец Колумбан.
   Сэр Мишель облизнулся и вздохнул. Ведь прошло немало времени с  тех  пор,
как они отужинали в трактире "Серебряный щит", и голод неоднократно давал  о
себе знать посасыванием под ложечкой и громким урчанием в животе. Он пытался
обмануть голод, срывая сочную ежевику, но сладкие  водянистые  ягоды  только
еще больше разжигали аппетит. Все чаще вспоминалось любимое блюдо -  бараньи
ребрышки с сочными кусками мяса, щедро политые  душистым  соусом  (папенька,
побывав на Востоке, не признавал теперь пищи без пряностей, пусть  и  стоили
они безумных денег),  уложенные  розанчиком  на  ржаном  круглом  каравае  и
украшенные всевозможной  пряной  зеленью.  Зелень  сэр  Мишель  не  любил  и
аккуратно складывал на стол, а  косточки  доставались  собакам,  нетерпеливо
поскуливавшим под его локтями в ожидании подачки, только после того, как  он
тщательно обгладывал  мясо  до  последнего  волоконца  и  выковыривал  узким
кинжалом костный мозг.
   А сейчас бедный сэр Мишель только и успевал подтирать слюни. И  до  замка
вроде бы недалеко  уже,  но  за  стол  его  посадят  лишь  после  серьезного
разговора.
   Гунтера  тоже  мучили  гастрономические   фантазии,   разве   что   более
изысканные. Больше всего ему сейчас  хотелось  отведать  айсбайн  с  цветной
капустой. Его отлично умел готовить повар в поместье Райхерт из  собственных
выхоленных, лоснящихся поросят,  но  Гунтер  иногда  заказывал  его  себе  и
друзьям, когда они,  отмечая  чей-то  день  рождения,  помолвку  или  просто
хороший  солнечный  день,  устраивались   в   одном   из   милых   маленьких
ресторанчиков на окраине Кобленца.
   Вспомнился один забавный случай, когда он привел в такой вот  ресторанчик
очередную подружку, заказал  любимый  айсбайн,  а  девица,  узнав,  что  это
свинина, раскапризничалась насчет своей фигуры, будто она  растолстеет  так,
что в дверь не  пройдет,  если  съест  хоть  кусочек  жирного  мяса.  Гунтер
попытался утешить ее, сказав, что особенно не  расстроится,  если  она  чуть
пополнеет (девица та чересчур  увлекалась  всевозможными  диетами  и  сильно
смахивала на ходячий скелет), а подружка, восприняв его слова  как  страшное
оскорбление, пулей вылетела из зала. Гунтер молча дожевал свою порцию, запил
пивом и отправился домой. Больше они не встречались.
   Наконец путники выбрались из леса на луг, пересеченный неширокой дорогой.
Впереди высился неровный обрывистый холм, на вершине  которого  стоял  замок
барона де Фармер.
   Гунтер  приостановился,   залюбовавшись   открывшимся   зрелищем.   Снова
появилось ощущение нереальности увиденного, будто он  смотрит  на  красочную
картинку из детской книжки про рыцарей или  на  декорации,  оформлявшие  его
любимую полку в магазине игрушек.
   На самом краю обрыва стояла  башня-донжон,  невысокая  стена  с  широкими
зубцами  охватывала  ее,  тянулась  по  кромке  и   закруглялась   в   лесу,
подступившем к самому замку. Вокруг холма  росли  высокие  сосны  и  ели,  и
издали казалось, будто подходов к замку нет. Гунтер сперва удивился,  почему
крепостная стена настолько  низкая,  но  после  догадался:  для  того  чтобы
проникнуть в замок, следовало для начала преодолеть крутой каменистый обрыв,
а это, учитывая современный уровень техники, практически  невозможно.  Кроме
того, осаждаемым легче и быстрее взбираться на стену, забрасывать нападающих
камнями и поливать всякой дрянью -  кипящей  смолой,  расплавленным  воском,
свинцом. Да уж, сэр Мишель прав был --мало кто решится взять  с  боем  такую
цитадель.
   - Впечатляет, однако, - пробормотал Гунтер. - Красиво.
   - Век бы мне этой красоты не видеть, -  буркнул  сэр  Мишель,  исподлобья
оглядывая приземистую, широкую, сложенную  из  необработанного  камня  башню
донжона. - Как есть прогонят нас. И  пожрать  не  дадут.  И  проклятый  Уилл
наверняка нажаловаться успел. Ему-то по дороге да на коне  добираться  всего
ничего.
   - На что это нажаловаться? - Отшельник строго посмотрел на рыцаря,  мигом
смешавшегося под его взглядом. - Чем ты обидел нашего  славного  сакса?  Он,
между прочим, человек добрый и богобоязненный, как все англичане...
   На  этот  раз  Гунтер  не  успел  вмешаться.  Он   продолжал   оглядывать
мрачноватые стены Фармера и совершенно не обратил внимания на  то,  как  сэр
Мишель полушепотом,  косясь  на  Гунтера  и  изредка  осеняя  себя  крестом,
принялся излагать отцу Колумбану события  минувшей  ночи.  Отшельник  слушал
затаив дыхание.
   Наконец до  герма