блачной. Серебряный хлебец растущей  луны  освещал
призрачным белесым светом пустой, непривычно тихий двор. На  бархатно-темном
небе светилось множество звезд - россыпь жемчужин, вшитых в  черное  платье,
широким шлейфом застлавшее небесный свод. Легкий ветерок шевелил волосы сэра
Мишеля, ставшие после мытья пушистыми и кудрявыми, приподнимал  расплетенные
косы девушки. Некоторое время  они  просто  постояли  рядом,  вдыхая  свежий
ночной воздух, потом сэр Мишель шепотом произнес:
   - Не изволит ли прекрасная госпожа прогуляться со мной вон до того сарая?
   Иветта тоненько засмеялась, кокетливо пожала плечами и ответила:
   - Изволит, о благородный сэр рыцарь! Сэр Мишель  картинно  склонил  перед
ней голову, обнял за талию, и они чинно прошествовали к сеновалу.
   Взобравшись по приставленной к  стене  лестнице,  они  влезли  в  окно  и
прыгнули в душистый стог.
   Уютно устроившись  в  сене,  сэр  Мишель,  перебирая  шелковистые  волосы
Иветты, лежавшей на его коленях, и  вдыхая  едва  уловимый  травяной  запах,
исходящий от волнистых прядей, спросил:
   - Чем же больна твоя сестрица?
   Иветта хитренько сощурилась и елейным голоском проворковала:
   - А вы и вовсе не догадываетесь?
   - Догадываюсь... - точно  так  же  прищурив  глаза,  передразнил  ее  сэр
Мишель. - А ты похожа на Грету... Иветта капризно надула губки:
   - Все говорят, что она красавица, а я - дурнушка.
   - Кто это все? - поинтересовался сэр Мишель.
   - Ну, в деревне...
   - Много они понимают, эти твои "в деревне", в женской красоте! -  фыркнул
сэр Мишель. - По мне, так ты очень даже миленькая.
   - Правда? - Иветта улыбнулась, и в лунном свете мягко блеснули ее  ровные
зубки. - Я вам нравлюсь? Сэр Мишель засмеялся и обнял девушку за плечи:
   - Конечно, а ты как думала?
   Иветта подняла узкую руку, пощекотала сэра Мишеля по щеке,  потом  пальцы
ее коснулись кружевного воротника чистой льняной рубашки и быстро скользнули
в разрез. Рыцарь, почувствовав знакомое сладкое томление и  приятную  легкую
дрожь, пробежавшую по телу, наклонился, притронулся  губами  к  нежной  коже
шеи, провел ими по подбородку и добрался до подрагивающих губ девушки.  Рука
сэра Мишеля тем временем распустила  шнурок,  стягивающий  платье  на  груди
Иветты, и пробралась в теплое бархатистое гнездышко.
   - Знаешь, ты у меня  первый,  -  прошептала  Иветта,  отклонив  голову  в
сторону и морщась от щекочущих лицо волос сэра Мишеля.
   - Да ну? Никогда бы не подумал, - ответил  тот.  -  Ты  ведешь  себя  как
опытная женщина.
   - Это сестра меня научила. Она мне столько рассказывала о вас.  -  Пьянея
от ласк, Иветта  не  замечала,  как  обращается  к  сэру  Мишелю  то  как  к
господину, то как к близкому другу. - И я решила проверить ее слова...
   - Это ты правильно решила. - Сэр Мишель стянул с себя  рубашку,  отбросил
ее в сторону, а затем приспустил платье с  плеч  Иветты,  обнажив  маленькую
аккуратную грудь. Девушка обвила руками его шею и притянула к себе. Губы  их
сомкнулись в куда более  крепком  и  жарком  поцелуе,  чем  первый,  а  руки
порывисто освобождали тела от одежды...
   ...Гунтеру снился странный сон - он лежит на лесной  поляне,  а  по  лицу
прыгают птицы, ползают какие-то насекомые, щекочутся  крыльями  бабочки.  Он
отмахивается от тварей обеими руками, но те и  не  собираются  отставать  от
него. Наконец он проснулся, резко вскочил. Сквозь щели в досках просачивался
серебристый лунный свет, а сверху сыпалась соломенная труха, сухие  травинки
и прочий колючий мусор,  который  во  сне  обратился  в  птиц  и  насекомых.
Стряхнув с головы  былинки,  Гунтер  прислушался.  Со  второго  этажа  сарая
доносился приглушенный женский смех, какая-то возня, шуршание сена,  словом,
била ключом ночная жизнь влюбленной парочки.
   "Интересно, уж  не  мой  ли  рыцарь,  изголодавшийся  по  женской  ласке,
веселится  там?  У  них  тут,  кажется,  служанки  благородным   не   должны
отказывать..."
   Гунтер недовольно посмотрел на  дощатый  потолок,  и  тут  же  глаза  ему
запорошило летевшей сверху пылью. Веселье на чердаке сеновала явно  достигло
апогея.
   - Эй, вы что  там,  с  ума  посходили?  -  возмущенно  воззвал  германец,
протирая слезящийся глаз.
   Наверху на мгновение  стало  тихо,  потом  послышался  девичий  смешок  и
короткое ругательство. Гунтер без труда узнал голос сэра Мишеля.
   - Послушайте, если уж  так  необходимо  визжать  и  устраивать  форменное
землетрясение, то катитесь в поле и не мешайте спать уставшему оруженосцу! -
Гунтер наконец протер глаз, соринку смыло слезой. Со второго этажа донеслись
слова рыцаря:
   -  В  поле  холодно.  Ночи-то  студеные!  И  вообще,   стало   скучно   -
присоединяйся. Грета, тьфу, Иветта, ты не против?
   - Полезайте, полезайте, сударь! - послышался  звонкий  смеющийся  голосок
норманнской красавицы.
   - Вот ведь ненормальные, - пробурчал Гунтер под нос. - Черт побери, где я
нахожусь?  В  чопорном  и  чинном  средневековье   или   парижском   борделе
прошлого... будущего... в  общем,  девятнадцатого  века?  Вот  интересно,  а
неприличные болезни здесь бывают? И как от них лечатся?..
   Еще чуток повозившись, буйная парочка притихла, и Гунтер, отвернувшись  к
стене и накрывшись сукном, в которое была завернута его новая одежда,  начал
засыпать.  На  грани  между  дремотой  и  глубоким  забытьем  ему  приснился
интересный сон.  Его  собственный  самолет,  дракон  Люфтваффе,  с  утробным
рычанием забрался на английский "Харрикейн", причем последний был  конкретно
самкой. Покусывая подругу за загривок, Люфтваффе производил  соответствующие
данной позе движения, а та  неистово  вращала  пропеллером  и  сладострастно
подрагивала элеронами. Бред какой-то. Кто ж  народится  с  такого-то  союза?
Русский У-2, не иначе...
   ...Сэр Мишель, утопая в сене, лежал  на  спине  в  бесхитростном  костюме
Адама, к вспотевшей груди и бокам налипли травинки. Оба  порядком  подустали
от длительной любовной игры, причем  сэр  Мишель  не  переставал  удивляться
искушенности юной девы. Поначалу он не поверил ей на предмет целомудрия,  но
очень скоро убедился сам в ее правоте. Поняв, что Иветта  не  обманула,  он,
имея опыт в подобных вещах, действовал так осторожно, что девушка  почти  не
почувствовала боли и только немного морщилась поначалу. А потом она вошла во
вкус да вдобавок вспомнила уроки сестрицы, потому что кое-что из ее придумок
было знакомо сэру Мишелю.
   Когда они гонялись друг за другом, путаясь в траве и падая,  и  разбудили
Гунтера, Иветта, распалившись, похоже и вправду готова была принять германца
в их альков...
   В конце концов Адам и Ева выдохлись и устроились в сене передохнуть.
   - Ну что, тебе понравилось? - спросил сэр Мишель,  поглаживая  Иветту  по
голому плечику. Та только потянулась, как кошка, и блаженно вздохнула.
   - Слушай, а если ты...  хм...  заболеешь,  как  и  твоя  сестричка?  Тебя
родственники, часом, не утопят? Было бы очень жаль...
   - А у нас с Гретой нет никого. Отца позапрошлой зимой волк задрал,  когда
он пошел в лес хворост собирать, мать помыкалась да и  за  ним  отправилась.
Так и живем вдвоем, работаем вот на кухне, о еде не беспокоимся.
   - Бедняжки, - посочувствовал сэр Мишель и поцеловал Иветту в темя.
   - Привыкли... - пожала плечами девушка и  серьезно  добавила:  -  А  дитя
родится - Мишелем окрещу, ежели мальчик будет.
   - Тебя и замуж никто не возьмет с дитем,  прижитым...  догадаются  уж  от
кого, - вздохнул сэр Мишель. Иветта усмехнулась, приподнявшись на локте:
   - Да кому я нужна-то такая? С ребенком или без - все одно...
   - Мне нужна... - убедительно сказал сэр Мишель и  в  подтверждение  своим
словам повернулся, обнял Ипетту и провел рукой по ее бедру. Но девушка мягко
отстранила собравшегося было продолжить прерванную игру сэра Мишеля  и  тихо
сказала:
   - Я устала, потом...
   Сэр Мишель и сам почувствовал, что силы пока еще не вернулись к  нему,  и
откинулся на спину. Они немного помолчали, рыцарь начал было  погружаться  в
сон, но голос девушки разбудил его.
   - Да вы, сударь, сразу видно  -  вежливый,  умеете  с  девушками  красиво
обращаться, -  сонным  голосом  бормотала  Иветта.  -  Не  то  что  сарацины
проклятые...
   - Кто? - Сэр Мишель тряхнул волосами и удивленно посмотрел на  Иветту.  -
Какие такие сарацины? Ты что, во сне разговариваешь?
   - И не во сне вовсе, - капризно ответила та. - Вчера вот останавливался у
батюшки вашего проезжий, сэр Понтий,  а  у  него  слуги  -  сарацины.  Такие
страшные - морды черные, говорят, будто каркают или чихают, как  ввалятся  в
кухню и давай девок лапать. Я еле удрала, не знаю,  что  уж  там  было,  но,
кажется,  они  Сванхильд,  потаскунью  эту,  завлекли  в  сарай  и...   Сами
понимаете.  Ужас  какой!  Народится  еще  волчонок  какой,  кто  их   знает,
нечестивых...
   Сэр Мишель не слушал Иветту.  Понтий,  бастард  Ломбардский?  К  папеньке
заявился? Интересно, зачем?
   - ...Слава Богу, на рассвете их выставили. Кстати, и  господин-то  их  не
больно вежлив был, - продолжала Иветта. - Я, когда  пришла  утром,  увидела,
как его выпроваживали. У ворот четверо наших парней с арбалетами  стояли,  а
сам барон Александр с обнаженным мечом в руке шел за сэром Понтием. Ну,  тот
сел на лошадь, сарацинов своих свистнул да и уехал.
   - Что же он такого натворил? - спросил сэр Мишель.
   - Да я толком не знаю, люди говорят - напился, буянить  стал,  с  бароном
дерзко говорил. Они даже едва на мечах не подрались, только хозяин не стал с
пьяным связываться, а велел на рассвете убираться подобру-поздорову.
   "Да уж, на сэра Понтия это вполне похоже, если вспомнить, как он с  отцом
Колумбаном, святым отшельником, обращался, - подумал сэр Мишель.  -  Кстати,
что он здесь вынюхивал? Надо будет у  папеньки  спросить.  Не  к  добру  это
все..."
   - Пойду я, сударь, светать начинает. Да и сестрицу надо будет  проведать.
Я уходила - к ней повитуха пришла роды вроде бы начались.
   "Роды? - недоуменно нахмурился сэр Мишель. - А да, я был здесь  последний
раз поздней осенью, в ноябре холодно уже было, зима подбиралась. Я расстался
тогда  навсегда  с  королем  Генрихом  и  его  сыном  Годфри...  Впрочем,  с
последним, надеюсь, еще доведется  встретиться,  отблагодарить  бы  надо  за
посвящение в рыцарский сан..."
   - Иди, раз дело такое, - вздохнул сэр Мишель,  отбросив  воспоминания,  и
стал рыться в сене в поисках рубашки и штанов.
   Одевшись, они спустились во двор. Солнце еще не поднялось  из-за  холмов,
лишь небо на востоке налилось золотисто-розовым светом и побледнели  звезды.
Двор был безлюден, но сэр Мишель на всякий случай  хорошенько  осмотрелся  и
прислушался, прежде чем выйти из-за сарая.
   Он проводил Иветту до потайной калитки, спрятанной в  разросшихся  кустах
белого шиповника, которые посадила чуть меньше двадцати лет назад  баронесса
Юлиана. После ее смерти никто не занимался садом, не подстригал кусты, и они
росли свободно, образовав вдоль стен  баронской  фортеции  колючие  заросли,
источавшие весь июнь густой аромат. Перед калиткой ветки были  обломаны  или
загнуты в сторону, так что образовалось  нечто  вроде  арки.  Обменявшись  с
сэром  Мишелем  долгим  поцелуем,  Иветта,   сжимая   в   ладошке   подарок,
предназначавшийся  новорожденному  племяннику  -  две  необычные  серебряные
монетки с орлом, сидящим на венке, - нырнула под естественную арку, а рыцарь
шепнул ей вслед:
   - Привет передавай Грете!
   Замок постепенно просыпался. В  курятнике  заголосил  петух,  его  первый
утренний крик подхватил  еще  один,  а  чуть  погодя  из  ближайшей  деревни
донеслась приглушенная расстоянием петушиная  перекличка.  Замычала  корова,
требуя, чтобы ее подоили, послышался чей-то громкий протяжный зевок, кашель,
захныкал ребенок, видимо, не желая просыпаться и покидать теплую  постельку.
Скрипнула дверь одного из домов, где жила прислуга, и на  пороге  показалась
высокая дородная девица. Подняв стоявшую возле стены деревянную  кадку,  она
взяла ее под руку, утвердив один  край  на  талии,  и  не  спеша  поплыла  к
колодцу. Сэр Мишель, уже подходивший к  сеновалу,  остановился  .И  невольно
залюбовался. Девица была выше его на полторы головы, грудастая,  с  широкими
округлыми бедрами и вдобавок имела огненно-рыжие густые волосы,  обрамлявшие
круглое  свежее  лицо,  усыпанное  крупными  яркими  веснушками.  Подойдя  к
колодцу, она поставила кадку на  каменный  обод,  откинула  с  плеч  толстые
тяжелые косы и подмигнула сэру Мишелю. И тотчас его осенило.
   Он подошел к рыжеволосой красавице, сказал ей что-то на  ухо,  причем  ей
пришлось слегка нагнуться, задев рыцаря полной грудью,  после  чего  девица,
засмеявшись грудным баском, потрепала сэра Мишеля по щеке, чмокнула в лоб и,
покачивая бедрами так аппетитно, что у рыцаря едва слюнки не потекли,  будто
и не было  утомительного  амурного  приключения  с  Иветтой,  направилась  к
сеновалу. В дверях она обернулась и помахала сэру Мишелю полной  веснушчатой
рукой.
   Сэр Мишель отлично помнил  любвеобильность  германской  девицы  по  имени
Сванхильд, дочери старой служанки почившей баронессы Юлианы, любвеобильность
столь щедрую, что у  рыцаря  не  всегда  хватало  сил  доставить  ей  полное
счастье. А Джонни наверняка было завидно в эту ночь,  когда  они  с  Иветтой
бесились наверху, это он из вежливости не принял ее предложение.  Так  пусть
насладится жизнью со Сванхильд, благо они, почитай, одной  крови  и,  должно
быть, темперамента...
   Представляя радость, которую доставит его подарочек  верному  оруженосцу,
Мишель уселся на край колодца я стал ждать. Уж очень  хотелось  сэру  рыцарю
узнать, чем все кончится.
   Конец  пришел  неожиданно  и  был   отнюдь   не   столь   радужным,   как
предполагалось. Дверь сарая со стуком отворилась, едва не слетев с петель, в
проеме возникла Сванхильд, растрепанная,  покрасневшая  и  невероятно  злая.
Размашистым шагом она  приблизилась  к  колодцу,  не  глядя  на  притихшего,
недоумевающего сэра Мишеля, швырнула кожаное ведро в гулкую глубину,  в  два
прихвата вытянула наполненную бадейку, расплескав половину, и, отведя  локти
назад, от души окатила рыцаря ледяной водой. Сэр Мишель чудом  удержался  на
каменной кладке, избежав падения в бездонный колодец, вскочил, отбежал назад
и, задыхаясь, взвизгнул:
   - Ты что, дура, спятила?
   - Это я-то? - рявкнула Сванхильд, уперев кулаки в крутые бока.  -  Я  как
раз нормальная,  а  ваш  оруженосец...скаженный!  А  вы  тоже  хорош,  сынок
баронский! Я вам что, корона какая, чтоб меня дарить всяким...  Он  же  меня
чуть не прибил!
   Голос буйной красавицы гремел на весь двор, из окон высунулось  несколько
любопытных физиономий, затявкали проснувшиеся  собаки.  Сэр  Мишель  оттянул
пальцами промокшую насквозь рубашку, громко выругался и, не обращая внимания
на постепенно скапливающийся люд, вскричал:
   - А я здесь при чем? Ты зачем меня облила, я же вчера только  мылся.  Два
раза даже!
   - Пыл кобелиный  охладить!  -  парировала  Сванхильд,  выплескивая  вновь
набранную бадью в кадку.
   На пороге сарая показался Гунтер, но, увидев бушующую валькирию,  скрылся
в спасительном полумраке.
   - Да как ты со мной разговариваешь, девка! - не уступал ей сэр Мишель, не
решаясь, однако, приблизиться к колодцу.
   - Как умею, так и разговариваю! - И, продолжая оглашать двор возмущенными
криками насчет избалованных благородных негодяев, наглых баронских сыночков,
так и норовящих забавы ради обидеть скромную  девушку,  Сванхильд,  утвердив
кадку на том месте,  что  у  других  женшин  называется  талией,  вперевалку
направилась к пристройке.
   Позади сэра Мишеля послышался осторожный голос с усилившимся акцентом:
   - Ушла, слава тебе Господи...
   Сэр Мишель резко обернулся и  раскрыв  рот  некоторое  время  смотрел  на
взъерошенного спросонья и испуганного оруженосца, сменившего свою  шутовскую
одежку на нормальное платье.
   - Ты что с ней сделал? - медленно проговорил рыцарь. - Чего Сванхильд так
вызверилась?
   Гунтер ошалело глядел в сторону, куда ушла жуткая рыжая валькирия,  потом
перевел взгляд на возмущенно сопящего сэра Мишеля, уверенного, что  германец
попытался совершить над добрячкой Сванхильд непонятное непотребство,  отчего
бедная женщина и пришла в жуткое неистовство.
   - Я-то здесь при чем? - искренне изумился Гунтер.  -  Я  проснулся,  стал
переодеваться, а тут...
   Получилось  же  следующее:  только  германец  успел  натянуть  новенькие,
хрустящие, туго охватившие ноги штаны, как  дверь  отворилась  и  на  пороге
нарисовалась гигантская фигура, заслонявшая собой золотистый утренний  свет.
Фигура вплыла в сарай и, нависнув всей своей мощью над обомлевшим  Гунтером,
принялась неторопливо развязывать шнурок на бюсте, сопровождая сие  действие
такими словами, произнесенными густейшим контральто:
   - Дождался, милый, своей курочки?
   - Какая... к-курочка... - мотнул головой доблестный оруженосец, на всякий
случай медленно отползая подальше - в случае, если бы фигура рухнула на него
всей своей тяжестью (а она, видимо, и собиралась сделать это), германец  был
бы раздавлен в лепешку.
   - Меня звать Сванхильд, - пророкотала дева, выкраивая на своем  рябом  от
веснушек лице некое подобие милой улыбочке.
   Гунтеру искренне захотелось закричать:  "Мама!"  и  оказаться  как  можно
дальше от замка Фармер. Какое это, к бесу, средневековье? Разврат сплошной!
   Когда лиф простецкого  платья  Сванхильд  начал  недвусмысленно  сползать
вниз, обнажая веснушчатые плечи и внушительные молочно-белые  дыни,  которые
лишь с натяжкой можно назвать грудями, Гунтер откатился к самой стене  сарая
и начал медленно вставать на ноги. Колени, что характерно, дрожали.
   - Ты со  мной  играешь,  петушок?  -  осведомилась  красавица,  продолжая
обнажаться и медленно подходить к прижавшемуся к стене  германцу.  В  голове
его немедленно возникла ассоциация с наезжающим на него танком  "Колоссаль".
Видел такой однажды, в музее.
   - Не играю, - мотнул головой Гунтер. -  Шли  бы  вы  о-отсюда,  сударыня,
восвояси. Не мешайте одеваться...
   - Суда-арыня... - протянула Сванхильд, осклабившись. - Да какая ж я  тебе
сударыня, дурачок? Иди поближе, медовый мой... Чего ты хочешь от меня?
   - Чего я хочу?  -  Гунтер  от  смущения  и  неожиданности  никак  не  мог
сообразить, что же  следует  сделать,  сказать,  чтобы  освободить  себя  от
неотвратимо приближающихся объятий рыжего монстра в юбке. Еще немного, и она
просто-напросто  придушит  его...  Когда  пухлые  тяжелые  руки  обвили  шею
германца, тот понял, что это конец, а раз терять ему  нечего,  значит,  надо
сражаться до последнего. Позабыв все слова на норманно-французском,  Гунтер,
выкрикивая на немецком что-то о профилактике демографического  взрыва,  стал
выворачиваться что было сил и наконец, не рассчитав, съездил  восхитительной
соотечественнице коленом в мягкий округлый  живот.  Возмездие  не  заставило
себя ждать, и спустя миг Гунтер полетел через  весь  сарай  в  кучу  соломы,
отброшенный увесистой оплеухой. Рухнув  у  противоположной  стены,  германец
гадал, сломали ему шею или просто вывихнули, а разгневанная  дева  принялась
яростно зашнуровывать лиф на платье, смачно плюнула и, пинком открыв  дверь,
вывалилась из сарая во двор.
   - Тьфу... женщина-катастрофа, - проворчал Гунтер, ощупывая горевшее  ухо,
пострадавшее от праведной злобы удивительной девы.
   ...К финалу  этой  душераздирающей  истории  сэр  Мишель  сидел  в  пыли,
согнувшись в три погибели и держась за  живот,  и  стонал,  не  в  состоянии
смеяться нормально.
   Только теперь Гунтер начал соображать, что валькирия была  подослана  ему
сэром рыцарем с совершенно определенными целями, и бурно возмутился:
   - Ты, скотина, если еще раз...
   - В чем дело? - раздался за его  спиной  голос  барона  Александра.  Даже
увидев отца, бедный сэр Мишель не мог остановиться и продолжал