е недомыслием военачальников,  но
неблагоприятным стечением обстоятельств. Срочная депеша  в  Арр  отправлена,
баси-левс Тиберис и Сенат Аррантиады чтят заключенные договоры, и  наверняка
на Благословенном острове уже готовы выйти в море  затребованные  Даманхуром
два пехотных легиона, которые переломят ход войны в  пользу  Саккарема.  Тем
более что Абу-Бахр,  любимый  сын  и  наследник  шада,  заканчивает  сбор  в
Дангарском  эмайрате  огромного  наемного   войска,   способного   полностью
уничтожить мергейтов, если таковые вдруг сунутся в Междуречье.
   -  Ничего  страшного,  -  увещевал  шада  Гермед.  -  В  любой  войне,  о
царственный, случаются победы и поражения. Недавняя  неудача  лишь  добавила
нам решимости. Уязвлена военная гордость Аррантиады,  а  значит,  мы  должны
вернуть себе славу, испятнанную на полях возле твоей столицы.
   Может, так бы все и произошло, но на двадцатый день  от  начала  осады  в
лагере степняков поднялось невиданное оживление. Со  стен  рассмотрели,  как
взметнулось над шатрами знамя с Золотым Соколом, множество дикарей собрались
возле благоразумно отогнанных от укреплений Мельсины кибиток...
   Хаган мергейтов вернулся!
   * * *
   Конечно же, осада доставляла жителям столицы множество неудобств.  Многие
горожане, в особенности люди богатые, покинули город на  личных  саэтах  или
заплатили  чужеземным  купцам  за  перевозку   неожиданных   пассажиров   на
Дангарский полуостров. Однако из полных ста тысяч человек,  находившихся  за
стенами окруженного степняками города (это если считать  жителей  и  остатки
саккаремской армии, укрывшиеся в Мельсине), уехали не  более  чем  несколько
сотен. Прочие твердо верили - Гурцату никогда не  взять  столицы  Полуденной
империи, через две-три седмицы  мергейтам  надоест  бесполезное  бдение  под
стенами и они уйдут.
   Степняки считались привычным злом, подобным шторму или засухе. В чайханах
горожане ежедневно обсуждали приносимые дежурящими  на  укреплениях  воинами
новости, наподобие явления очередного тумена  мергейтов,  разбившего  лагерь
неподалеку от сгоревшего летнего дворца  шада,  или  варварского  праздника,
устроенного завоевателями в недавнюю ночь полнолуния. Визжали боевые флейты,
грохотали бубны - степняки  веселились,  воздавая  почести  своим  неведомым
богам... Ничего интересного.
   Мельсина отлично снабжалась продовольствием по морю, а  цены  на  мясо  и
муку если и поднялись, то ненамного. В укрытой  стенами  гавани  по-прежнему
швартовались купеческие галеры,  окрестные  рыбаки  исправно  поставляли  на
рынки морской урожай, и все обитатели столицы сходились во мнении:  осада  -
это, конечно, неприятно,  но  не  страшно.  Тем  более  что  в  городе  пока
достаточно  саккаремских  войск,  не  сегодня  завтра   придет   помощь   из
Аррантиады, и не далее как к концу лета война кончится.
   Мергейты, используя труд тысяч рабов, соорудили-таки две высокие  осадные
башни, способные перекинуть мостки на зубчатую стену, но держали эти  жуткие
нескладные строения поодаль от крепости. В то же время они согнали в большое
стадо всех уцелевших в окрестностях столицы быков и волов, рассчитывая,  что
в  нужный  момент  животные  подтянут  осадные  машины   ближе   к   городу.
Военачальники  шада  и  аррантские  лавагеты  только  усмехались,  глядя  на
неумелые приготовления степняков. Перво-наперво им следовало бы обить  башни
сырыми коровьими или бараньими шкурами, чтобы огненные стрелы саккаремцев не
подожгли их, едва начнется штурм. Во-вторых, взять Мельсину с помощью только
двух башен? Смеетесь? Это столь же невозможно,  как  с  помощью  звука  труб
обрушить городские стены. В Книге Провозвестника имелась такая  легенда,  но
многие сомневались в ее истинности.
   Минувшим днем установленная на площади перед  мельсинским  храмом  Богини
клепсидра успела повернуть  указывающую  время  стрелку  на  шесть  делений.
Помощник  храмового  мардиба,  в  обязанности  которого   входило   отбивать
прошедшие часы на огромном гонге, протяжный звук которого  разносился  почти
по всему городу, шесть раз ударил длинной колотушкой по медному диску.
   Спустя квадранс Даманхур получил известие: в  лагере  мергейтов  замечено
невероятное оживление. Вскоре начало темнеть, и  гонец  от  Хадибу  известил
Даманхура, что мергейты готовятся к вылазке. Шад удивился: все известные ему
армии мира старались избегать ночных сражений. Они неудобны для  нападающих,
которые обязательно понесут куда большие потери, нежели днем,  а  осаждаемым
ночная атака дает куда больше преимуществ.  Горожане,  отлично  знающие  все
закоулки столицы, смогут легко одолеть непривычных к уличному бою степняков,
даже если те прорвутся  через  стену.  Что,  впрочем,  относится  к  области
сказок, ибо мергейты не сумеют не только проломить  толстые  укрепления,  но
даже подобраться к надежно защищенным бастионами воротам.
   В сумерках началась вторая атака мергейтов на столицу Саккарема.
   Осадные башни тянули не только волы, но и люди - саккаремцы, обращенные в
рабство завоевателями. Скрепя сердце  Хадибу  приказал  стрелять  по  своим.
Несчастные оказались меж двух огней - сзади  наступали  степняки,  убивавшие
любого,  кто  пытался  бежать,  а  сверху,  со  стен,  непрерывным   потоком
извергался град стрел, падали горшки с аррантским  огнем  и  лилась  горячая
смола. Но количество  пригнанных  к  стенам  рабов  казалось  неисчерпаемым,
установленные на катки башни неумолимо  продвигались  вперед,  а  Гурцат  не
обращал внимания на жертвы.
   Хадибу,  не  уходивший  с  укреплений  и  лично  возглавлявший   оборону,
преждевременно счел, что штурм провалился, увидев, как  баллисты  островитян
точно поразили обе осадные машины. Башни мгновенно вспыхнули,  превратившись
в  гигантские  факелы,  разогнавшие  ночную  тьму  на  многие  лиги  вокруг.
Собравшиеся  для  защиты  Алмазных  ворот  саккаремские  гвардейцы  радостно
закричали, а благородный  Гермед,  явившийся  посмотреть  на  штурм,  только
расхохотался, видя беспомощность мергейтов, но...
   Синие ворота обороняло гораздо меньшее число воинов, и никто  не  ожидал,
что  степняки  отправят  сравнительно  небольшой  отряд   пощупать   оборону
саккаремцев на другом направлении. По замыслу Гурцата  этой  полутора  сотне
нукеров отводилась в начинавшемся кровавом представлении главная роль.
   Доселе неизвестно, отчего гвардию Синей башни на  некоторое  время  обуял
смертный ужас, да такой, что взрослые сильные мужчины буквально  разбежались
с вверенного им укрепления, бросая оружие  и  истошно  вопя.  Общее  безумие
затронуло всех, включая тысячника, который, не долго думая, сиганул с высоты
стены прямо на каменную мостовую улицы.
   Десятки веревок с крючьями на концах вцепились в  каменные  зубья  стены,
приставлялись наспех сделанные лестницы, первые мергейты спрыгнули на  землю
Мельсины. Ощущение  страха  прошло,  опомнившиеся  и  вернувшиеся  гвардейцы
попытались сопротивляться и дать сигнал тревоги, но  степняков,  забравшихся
на  стену,  оказалось  слишком  много,  и  каждый  нукер  дрался  с  яростью
умирающего дракона. Немногие уцелевшие в бойне потом утверждали, что  дикари
в тот решающий момент словно потеряли  человеческий  облик  и,  даже  будучи
смертельно раненными, уходили из этого мира, обязательно прихватив  с  собой
десяток врагов. Еще говорили, будто захвативших Синюю башню вел саккаремец с
остановившимся взглядом  человека,  одержимого  злыми  духами...  Именно  он
показал неразумным мергейтам, как открыть ворота.
   На укреплениях Алмазной праздновали легкую победу,  а  под  сводами  арки
Синей грохотали копыта степной конницы. Всадники не  рассыпались  по  улицам
для грабежа,  но  двигались  слитными  отрядами,  сметая  патрули  городской
стражи. Когда они добрались до соседних Восходных  ворот  и  выбили  охрану,
завоевателям открылся второй путь для вторжения в саккаремскую столицу.
   Защитники Алмазной башни слишком поздно заметили неладное. Сплошной поток
степняков  захлестнул  купеческий  квартал,  мергейты  устремились   дальше,
постепенно окружая  Алмазную,  словно  знали,  что  именно  здесь  собралась
большая часть гарнизона Мельсины.  Хадибу  наконец  с  ужасом  осознал,  что
разыгранная перед его глазами живая картина с участием осадных башен,  рабов
и нескольких тысяч мергейтов, укрывшихся за спинами  пленных,  служила  лишь
ради отвлечения внимания от главного прорыва степняков в город.
   Аррантские центурии выстроились на широких, прилегавших к  стене  улицах,
выставили вперед длинные копья и начали постепенно теснить врага, но,  когда
командир островитян понял, что когорту вскоре окружат, пришлось дать  приказ
к отступлению, прикрывая  отход  гвардии  шада.  Хадибу  ускакал  во  дворец
доложить Даманхуру о полном поражении и вероятной  сдаче  города.  Вскорости
царевич вернулся, на его лице застыло выражение отчаянной  безнадежности.  В
Мельсину вошли три полных тумена, остальные пока ждали за стенами.
   Мельсина  превращалась  в  сплошное  поле  битвы.  Горожан,  конечно  же,
насчитывалось  гораздо  больше,  нежели  степняков,  но  половину   из   них
составляли женщины или дети, и далеко не все мужчины-мельсинцы умели держать
в руках саблю. Дрались везде: на улицах, в квадратных внутренних  дворах,  в
садах и на бывших рыночных  площадях.  Личные  дружины  благородных  эмайров
обороняли дома своих господ, остатки гвардии  шада  сбились  в  два  отряда,
отчаянно  прорывавшихся  к  дворцу,  а  затем  к  порту,  где   еще   стояли
вместительные триеры аррантов и несколько десятков купеческих саэт. Одним из
отрядов командовал Хадибу.
   Младший брат Даманхура погиб нелепо.  Он  сумел  заставить  своих  воинов
держать строй, справа  его  прикрывали  арранты,  которые  и  в  отступлении
сохраняли присущие войску басилевса Тибериса торжественную  величественность
и спокойствие. Наседавшие степняки, в глазах которых горела только  злоба  и
жажда крови, начали очередную атаку. Хадибу, заметив, что  на  правом  крыле
оборона вот-вот не выдержит яростного натиска,  рванулся  туда,  его  задела
шальная стрела, а потом, как  только  десятники  восстановили  строй,  он  в
толчее налетел на обнаженную саблю одного из гвардейцев. В темноте никто  не
заметил, что десятитысячник покачнулся и сполз с седла.
   Хадибу, победителя меорэ и  надежду  саккаремского  воинства,  затоптали.
Вначале по нему пронеслись отступающие гвардейцы, их работу довершили копыта
степных лошадей. Валявшийся на  улице  изуродованный  труп  никто  потом  не
опознал, да и некому было...
   Хотя Гурцат строжайше приказал  нукерам  не  поджигать  Мельсину,  пожары
начались сами собой - кто в суматохе станет обращать внимание на выпавший из
кольца факел? Огонь зародился в  деревянных  домах  полуночных  и  восходных
кварталов, приходивший с океана ветер уносил искры, щедро разбрасывая  пламя
на крыши близстоящих домов, но разливающееся море огня не  могло  остановить
завоевателей.
   К тому времени, как над Восходным  морем  появился  ущербный  диск  луны,
больше двух третей города перешло в  руки  мергейтов.  Тысячники  и  сотники
безостановочно гнали  нукеров  в  сторону  дворца  шада  и  к  пристаням,  а
въехавший в самый великий город материка хаган Гурцат приказал  любой  ценой
еще до восхода  привести  к  нему  саккаремского  владыку  Даманхура.  Если,
правда, тот не успел покинуть Мельсину.
   Дворец  защищали  от   распространяющегося   огня   широкая   площадь   и
невосприимчивые к искрам каменные стены, поэтому пламя доселе  обходило  его
стороной. Однако  и  здесь,  в  святая  святых  саккаремского  шаданата,  не
обошлось  без  чудовищных  разрушений.  Охваченный  пожаром   дом   (некогда
принадлежавший  самому  светлейшему  дейвани  Энареку)  завалился  прямо   в
соседствовавший с ним водоем, созданный текущими с холмов ручьями.  Огромная
волна черной воды выплеснулась за гранитные поребрики и с ревом  устремилась
вниз по улицам.
   Шад Газзал, воздвигнувший знаменитую башню с золотым куполом, не мог даже
предположить, сколь бесславно погибнет его  лучшее  архитектурное  творение.
Тугие струи на изумление быстро подмыли осевший за многие столетия фундамент
и каменную кладку, и гигантская Башня Шадов удивительно  медленно,  будто  в
полусне, начала обрушиваться, засыпая градом  обломков  ажурные,  выложенные
цветной мозаикой строения дворца солнцеликого.
   Полуденное  крыло  дворца  оказалось  полностью  уничтожено  -   тяжелый,
сминающийся в полете купол Башни  в  щепки  разнес  толстые  балки,  осколки
камня, упавшие с неизмеримой высоты, насквозь проламывали стены, обращали  в
стеклянную пыль драгоценные витражи... Сорок  жен  щада  Даманхура,  евнухи,
прислужницы и малолетние дети, жившие в серале, не успели выбраться  наружу.
Среди погибших была и старшая дочь хагана Гурцата Алан-Гоа,  выданная  замуж
за Даманхура в благодарность за помощь Саккарема в войне с меорэ.
   Предусмотрительный дейвани Энарек  позаботился  об  архиве  шаданата,  но
напрочь позабыл о спасении семейства своего господина.
   Доселе для степняков оставались неприступными  только  храмы.  Над  синей
кровлей храма Богини постепенно сгущалась тьма, которая даже в ночи казалась
пятном абсолютной черноты, окруженной розовыми взблесками молний, а к  "дому
Атта-Хаджа" мергейты еще не успели подойти. Мало  кто  из  обуянных  паникой
мельсинцев замечал, что Богиня разгневана...
   Шад Даманхур не видел, как здание с голубым куполом постепенно окружается
туманом   божественной   силы.    Сопровождаемый    несколькими    десятками
телохранителей и  гвардейцев,  повелитель  Саккарема  пытался  прорваться  к
гавани.  Построенный  на  верфях  Аррантиады  корабль  с  гордым   названием
"Альгалиб" - "Победитель", ныне  звучавшим  как  жестокая  насмешка,  ожидал
своего владельца.
   * * *
   - Господин, следует немедленно уходить! Быстрее, солнцеликий!
   Шад, вздрогнув,  обернулся.  Постепенно  до  него  начал  доходить  смысл
сказанных начальником охраны слов.
   - Д-да, конечно, - слегка кивнул Даманхур. Со своего  балкона  он  видел,
что на широкой площади перед дворцом вовсю кипит драка и выливавшийся с улиц
поток мергейтов все более и более теснит  разрозненные  гвардейские  отряды.
Когда шад расслышал невероятный грохот и понял, что рухнула  Башня  Газзала,
им овладело оцепенение - он буквально не мог сдвинуться  с  места.  Не  будь
рядом  внимательного  стражника,  Даманхур  остался  бы  стоять  на  верхней
галерее, тупо дожидаясь, когда за ним придут степняки.
   Обширный и запутанный дворец правителей Саккарема  обезлюдел  -  командир
внутренней стражи  снял  большинство  постов,  отправив  людей  на  площадь,
придворные и слуги разбежались, позабыв о судьбе солнцеликого, которого  им,
как верным подданным, надлежало спасать в первую очередь.
   - Вниз, повелитель. - Десятник почтительно посторонился,  уступая  дорогу
шаду. - К закатному крылу и конюшням. Светлейший Энарек  ожидает  в  тронном
зале. Мы пройдем через нее.
   "Энарек? Похоже, только он не бросил меня  сейчас,  -  подумал  Даманхур,
быстро шагая по ступенькам. Поворот направо, несколько помещений, завешанных
бесценными коврами... - Даже проклятый мономатанец куда-то подевался!"
   Шад не заметил,  что  черный  слуга  неотступно  следует  за  господином,
прячась за спинами телохранителей.  Мономатанец  не  мог  никуда  сбежать  -
дворец являлся его домом, а человек, правивший  Саккаремом,  -  единственным
сколь-нибудь близким существом в разрушающемся мире.
   - Ваше величество?
   Дейвани  Энарек  действительно  не  покинул  дворец,  как  остальные,   а
терпеливо дожидался господина. Даманхур с  изумлением  отметил,  что  низкое
золотое  кресло  без  спинки,  главный  символ  власти  шадов,   исчезло   с
возвышения, занимаемого им много сотен лет.  Перехватив  взгляд  повелителя,
Энарек, рядом с которым стояли полтора десятка хмурых гвардейцев, пояснил:
   - Мои люди перенесли Золотой Трон на корабль. Он не должен попасть в руки
дикарей.
   - Жалко отсюда уходить, - вздохнул Даманхур. - Энарек, скажи, ты уверен в
том, что наше... - шад хотел  сказать  "бегство",  но  вовремя  одумался,  -
...наше путешествие в Дангару необходимо? Может быть, обойдется?
   - Не стоит искушать судьбу, -  бесстрастно  ответил  дейвани.  -  Арранты
недавно отступили в гавань, там же находится посланник  Гермед  и  остальные
чужеземцы, кроме...
   Энарек указал глазами на скромно стоявшего в  отдалении  Асверуса  Лаура,
сына кониса Нардара.
   - Что ты здесь делаешь? - нахмурившись, быстро спросил  шад.  -  Если  не
ошибаюсь, Энарек приказал вывезти посольства сразу после полуночи, а  сейчас
дело идет к рассвету.
   - Да простит меня царственный, - нардарец поклонился, - я не успел уйти с
остальными, Моих соплеменников я либо потерял в суматохе, либо они оказались
перебиты варварами. Мне удалось пробиться во дворец... И теперь  я  нахожусь
рядом с вашим величеством.
   Пересчитав глазами собравшихся в тронном зале людей, Энарек  понял,  что,
возможно, ему удастся сохранить жизнь шада по дороге к гавани,  где  каждому
предстоит  драться  самому  за  себя.   Пятнадцать   личных   телохранителей
Даманху-ра, два десятка  великолепно  знающих  искусство  боя  гвардейцев...
Черномазый так некстати затесался, но мономатанец силен и будет сражаться за
Даманхура до последнего. В придачу - молодой нардарский посол. Внизу,  возле
конюшен, ждет последний резерв дворцовой стражи - полсотни  воинов,  которые
расчистят  шаду  и  его  дейвани  путь  в  морской  порт,  сейчас  наверняка
запруженный паникующими людьми.
   - Пусть нам поможет Атта-Хадж, -  выдохнул  Энарек.  -  Идемте.  Надеюсь,
повелитель, в грядущем ты  станешь  знаменит  не  только  тем,  что  некогда
уничтожил мергейтов, - это случится, я знаю! - но  и  другим:  как  истинный
владыка, ты последним ушел из мельсинского дворца.
   Двигались быстро, минуя бесчисленные пустые и темные дворцовые  коридоры,
проходя садики во внутренних дворах...  Обитавшие  там  птицы,  несмотря  на
продолжающуюся ночь, беспокоились, словно  предчувствуя  беду.  Из  зверинца
доносилось подвывание хищников, метавшихся по клеткам.  Людей  на  глаза  не
попадалось, да какой ночной смотритель останется в  такие  страшные  времена
надзирать за факелами или подметать мраморные полы?
   - Тихо! - вдруг воскликнул один из десятников, неотступно следовавший  за
Даманхуром. - Слышите?
   Отряд приостановился. Вскоре шад различил приближающийся топот многих ног
и гортанные вскрики. Судя по всему,  степняки  разбили  дворцовые  ворота  и
прорвались в покои саккаремского владыки.
   Не меньше  трех  десятков  мергейтов  вылетели  из  бокового  коридора  и
обрадованно  заорали,  увидев  врага.  Звякнула  сталь,  телохранители  шада
плотным кольцом окружили Даманхура, а он сам схватился за пояс.
   Неизменная сабля исчезла. Осталась лежать то ли в тронном зале, то ли еще
где. Да разве шад обязан носить саблю в своем собственном дворце?
   Первый натиск гвардейцы отбили с честью, не потеряв  ни  одного  человека
раненым  или  убитым  и  прикончив  четверых  нападавших.  Однако,  судя  по
долетавшему из гулких коридоров  шуму,  скоро  здесь  окажется  почти  сотня
степняков, и тогда им не составит труда смять дворцовую стражу численностью.
К счастью, в толчее варвары не могли использовать самое страшное свое оружие
- луки. Тогда надежды на опасение не осталось бы.
   Саккаремцы отступали, стараясь не подпускать близко разозленных  неудачей
степняков.  Длинные  сабли  и  выучка  воинов  гвардии  да  весьма  искусных
телохранителей, обучавшихся своему ремеслу с детства, позволяли  отходить  к
лестнице, ведущей на первый этаж, не слишком быстро, но без потерь.
   На пути оставалась только оружейная комната. До  нее  требовалось  пройти
шагов тридцать, не более. За ней откроется выход на  галерею  и  лестница  в
большой вну