тренний двор, где расположены конюшни. Кроме того, там  находятся
еще пятьдесят отборных гвардейцев,  которые  в  случае  надобности  прикроют
отход Даманхура и главы Государственного совета.
   "Где теперь этот совет? - мельком подумал шад.  -  Наверняка  большинство
эмайров сбежали, как только появились известия о сдаче города  степнякам,  -
почти у каждого свой корабль. Те, кто почестнее, бьются на улицах вместе  со
своими дружинами, защищая Мельсину. Если Предвечный позволит  нам  добраться
до Дангары,  придется  жестко  наказать  трусов,  которые  совершенно  точно
примчатся туда, спасая свои изнеженные шкуры! Интересно, Хадибу уцелел? Если
нет, то пусть его душу примет в своих покоях Атта-Хадж!"
   В основном благодаря узким, не более чем в  полдюжины  шагов,  коридорам,
отряд благополучно добрался до входа в Оружейную  -  мергейты  наседали,  их
становилось все больше,  но  пока  преодолеть  сопротивление  телохранителей
солнцеликого варвары не могли. Едва распахнулись створки  дверей  зала,  где
хранилась собранная со всего света коллекция клинков,  Даманхур  понял,  что
теперь его жизни угрожает более чем реальная опасность.
   Мергейты, выбравшись в большой зал, обязательно рассыплются по  сторонам,
беспрепятственно окружат саккаремцев и спустя квадранс уничтожат невзирая на
самое яростное  сопротивление.  Ажурные  двери  Оружейной  из  позолоченного
орехового дерева служат более для красоты, нежели для защиты, и  рухнут  при
первом же сильном ударе.
   Как ни старались гвардейцы, пропустившие вперед шада, закрыть дверь и тем
хоть на краткое время остановить степняков,  они  потерпели  неудачу.  Часть
дикарей погибла, другие прошли по трупам  своих  товарищей,  вслед  повалили
остальные. Десятник стражи  едва  сумел  сбить  гвардию  в  единый  отряд  и
крикнуть шаду: "Спасайся, солнцеликий!" Даманхур почувствовал,  как  дейвани
схватил его за руку и силой потащил за собой, к другому выходу из залы.
   "Все равно ничего не выйдет, - обреченно подумал шад. -  Не  успеем.  Так
лучше погибнуть в бою и предстать перед Атта-Хаджем с чистой  совестью,  чем
позорно умереть во время бегства!"
   Шад стряхнул ладонь Энарека, ожигая зверским взглядом своего  управителя,
и торопливо огляделся в  поисках  подходящего  оружия.  Дворцовая  коллекция
удовлетворила бы вкусы  самого  придирчивого  воина,  однако  времени  долго
выбирать не оставалось. Даманхур просто ударил локтем по тонкому стеклянному
колпаку, под которым на темно-зеленом шелке лежали  четыре  клинка,  схватил
более привычную для руки саккаремца альфангу, развернулся и столкнулся нос к
носу с нардарцем Асверусом. Лаура-младшего уже  ранили,  и  он  отступил  за
строй гвардии, чтобы вытереть кровь с рассеченного виска да сменить оружие -
его узкий  меч,  более  подходивший  для  дворцовых  церемоний,  нежели  для
серьезной  драки,  обломился  возле  гарды.  В  руке  Лаура   остался   лишь
неприглядный огрызок.
   - Если шад позволит, -  высоким  голосом  сказал  молодой  человек,  -  я
воспользуюсь одним из его сокровищ... хотя бы вот этим.
   Даманхур только кивнул.  Естественно,  что  из  оставшихся  трех  клинков
нардарец взял длинный прямой меч с вычурным гравированным узором на  лезвии.
Когда шершавая рукоять оказалась в ладони Лаура, посланник вытаращил глаза.
   - Что?.. Откуда здесь это?
   - Спроси моего деда, - огрызнулся шад. - Солнцеликий Абу-Синн  купил  меч
неизвестно у кого  лет  пятьдесят  назад.  Чего  стоишь?  Или  своей  жалкой
царапины испугался?
   Нет худшего оскорбления для нарлака или нардарца, чем слова  о  трусости.
Однако сейчас Лаур не обиделся на  шада,  а  только  приобрел  куда  большую
решимость не уронить честь конисата перед глазами  саккаремского  владыки  и
немногих воинов, оставшихся ему верными до конца. Асверус  мельком  отметил,
что даже кажущийся пожилым и слабым Энарек раздобыл где-то саблю и шагнул  в
сторону, откуда доносилось пронзительное лязганье скрещивающихся клинков.
   "Странное оружие у Даманхура, - пробежала мысль у нардарца, разглядевшего
выбранную шадом обоюдоострую, расширяющуюся от  гарды  альфангу.  -  Это  не
металл... Будто стекло или горный хрусталь. А мне, похоже,  досталось  нечто
вовсе удивительное..."
   - Уходи, повелитель! - заорал десятник, увидев, что Даманхур  ввязался  в
бой. - Ухо...
   Телохранитель запнулся на полуслове и едва  не  пропустил  неумелый  удар
одного из степняков, противостоявших дворцовой страже. Шад, выкрикнув что-то
невнятное, оттолкнул телохранителя и врубился прямо  в  гущу  мергейтов.  Он
хотел умереть. Но по непонятной причине оставался жив.
   Изогнутая  широкая  альфанга  Даманхура,  выполненная   из   неизвестного
материала, перерубала клинки  мергейтов,  как  отточенная  дангарская  сабля
разрезает надвое брошенный в воздух шелковый платочек. Шад рубил  направо  и
налево, нисколько не соблюдая благородные законы  битвы,  целя  в  ноги,  по
лицам, рукам... Кривой меч напитывался чужой кровью,  капли  которой  веером
разлетались по залу, и постепенно  начинал  светиться  тускло-желтым  огнем,
разгоравшимся  в  его  прозрачной  глубине.  Вслед  за  Даманхуром  в  толпу
степняков, как лев в стадо овец,  ворвался  невысокий  худенький  чужеземец,
обладавший не менее чудесным клинком - длинное  лезвие  шириной  в  половину
ладони, серебряная и бурая насечка, складывающаяся в сложный узор,  глубокий
дол и фигурное серебряное яблоко на окончании рукояти...
   Благородный Энарек оказался удачлив. На него никто не обращал внимания, а
потому дейвани, в последний раз державший в руках оружие лет тридцать назад,
предпочитая оружию перо и калам, остался без  опеки  гвардейцев  или  личной
охраны шада. Один из мергейтов с  легкостью  отвел  прямой  удар  Энарека  и
отмахнулся саблей, задев дейвани по руке. Энарек  охнул,  попятился,  и,  не
прикрой его вовремя какой-то молодой гвардеец, Даманхур  лишился  бы  своего
верного советника.
   Удивительно, но вмешательство всего двух человек  -  шада  и  нардарского
посланника - переломило ход небольшой битвы, грозившей стать для саккаремцев
последней. Вероятно, ярость людей,  у  одного  из  которых  мергейты  отняли
брата, а у другого - огромное  государство,  усилили  таинственные  свойства
старинных клинков, столько лет пролежавших без дела в  дворцовой  коллекции.
Когда гвардия увидела,  что  их  господин,  защищаемый  со  спины  Асверусом
Лауром, запросто перебил не меньше полутора десятков мергейтов и стольких же
ранил, командир  стражи  с  неразборчивым  кличем  ринулся  вперед.  За  ним
бросились уцелевшие, и теперь сопротивляющиеся  превратились  в  нападающих.
Степняков оттеснили к дверям Оружейной, немой слуга-мономатанец  швырнул  на
пол оружие - найденный  здесь  же  боевой  молот,  с  легкостью  сокрушавший
кожаные доспехи и остроконечные шлемы врага, навалился всем телом на дверную
створку, ему помогли телохранители Даманхура... Кипящего  от  боевой  ярости
шада едва успели оттащить назад, иначе он остался бы в коридоре один на один
с многими десятками врагов.
   - Теперь быстро уходим. Дверь сейчас сломают, - бросил десятник, глядя на
тяжело дышащего шада. По лицу солнцеликого стекали капельки крови убитых  им
степняков. - Ты великий воин, повелитель, а принадлежащий тебе  меч  достоин
любых похвал, но одолеть всю армию Гурцата мы не сумеем.
   Теряющего сознание  Энарека,  которому  серьезно  повредили  левую  руку,
поддерживали двое гвардейцев. Даманхур шел пружинистой походкой победителя -
он почувствовал,  как  начали  возвращаться  силы  и  прояснилось  сознание,
затуманенное в последние дни вином и огромным количеством плохих новостей. В
этом был виновен не  столько  вобравший  неизвестную  силу  клинок,  сколько
сознание того,  что  безумных  мергейтов  можно  победить.  Даманхур  заново
переживал мгновения битвы, и разум отчетливо говорил:
   "Никогда, ни у одного человека я не встречал столь безумных глаз,  как  у
этих несчастных варваров. У каждого одинаковое выражение на  лице  -  слепая
злоба. У каждого! Словно всеми этими людьми управляет единая воля..."
   Мергейты, очухавшиеся после внезапного и  столь  неожиданного  поражения,
выбили дверь в Оружейную, но зал уже опустел. Шад вместе  со  своим  отрядом
успел спуститься во двор, где его ждали оседланные  лошади,  затем  Закатные
ворота  дворца  раскрылись,  выпуская  всадников,  и  повелитель  Саккарема,
охраняемый конной гвардией и остатками стражи, направился к гавани по доселе
свободным от мергейтов улицам Мельсины, прилегавшим к Морской стене.
   Как может измениться облик дворца, да и  любого  другого,  пускай  самого
скромного жилища, когда его покидают хозяева и на их место приходят  чужаки!
В  коридорах  и  залах  мельсинского  дворца  теперь  не  ощущалось   запаха
благовоний или вкусных дымков, доносимых из трапезной, не шаркали по мрамору
полов мягкие  туфли  придворных  и  не  звякала  благородная  сталь  доспеха
"Золотой гвардии".
   Тигр,  еще  котенком  пойманный  в  предгорьях  Кух-Бенана  и  всю  жизнь
помнивший лишь зверинец и ухаживавших за ним смотрителей, умер в недоумении:
почему люди, всегда так хорошо к нему относившиеся, сытно кормившие мясом  и
водившие гулять в дворцовый сад, вдруг начали с хохотом стрелять в  него  из
луков через решетки клетки? Он даже не успел броситься на  обидчиков,  когда
наконечник стрелы ударил в глазницу, и огромный полосатый зверь отправился в
путь, в конце которого его ждали свои звериные боги...
   Двоих слуг, оставшихся в полуподвальной дворцовой  кухне  только  потому,
что бежать было некуда, мергейты бросили в громадный  котел  с  кипятком.  И
смеялись.
   Рухнувшая Башня Газзала, уничтожившая тяжестью каменных  обломков  сераль
Даманхура,  принесла  женщинам  истинное  избавление,  ибо  неизвестно,  чем
кончилась бы для них эта ночь. Единственного уцелевшего ребенка, который  во
время бедствия вышел во внутренний двор, мергейты просто зарубили.
   Пятидесятник-степняк из отряда, захватывавшего дворец, опорожнил кишечник
прямо на ковер в Янтарной зале госпожи Ригильды,  любимой  жены  предыдущего
шада Бирдженда. Счастье, что Ригильда умерла много лет  назад  и  не  смогла
этого увидеть.
   Над Мельсиной всю ночь до утра и  далее  до  полудня  поднимались  жуткие
звуки - счастливо-зверский вой степняков, вопли раненых или  истошные  крики
гибнущих от огня и железа людей, смешивающиеся,  заглушающие  друг  друга...
Столица Саккарема превратилась в одну огромную язву на теле Земли, смердящую
ужасом, кровью и лошадиным потом.
   ...Менгу из Байшинта, накануне возведенный  в  звание  тысячника  великой
армии Гурцата, быстро  шел  вперед  по  крытой,  отделанной  резным  деревом
галерее, ведущей в большой зал, где  хаган  саккаремцев  хранил  свои  мечи.
Именно там, как было передано тысячнику, в последний раз  видели  Даманхура.
Предстояло выяснить, убит ли повелитель полуденной державы, попал в плен или
сбежал.
   Красота и богатство дворца поразили Менгу.  Он  с  досадой  смотрел,  как
нукеры обдирают позолоту, выцарапывают из стен драгоценные камни или рвут на
куски большие тканые ковры из жилища шада. Пусть хаган говорит, что каменные
улусы не угодны Заоблачным, но зачем тогда  мергейтам  жить  в  городах?  Им
хватит бесконечных пространств под небом, полей, степи, где можно  поставить
юрты... Впрочем, подобные мысли приходили ему в голову,  только  когда  рука
касалась висящей на шее серебряной вещицы, подаренной исчезнувшим неизвестно
куда господином Драйбеном...
   - Здесь, - один из сотников Непобедимых провел Менгу в большую  залу,  на
стенах  которой  висели  неяркие  сероватые  ковры  и  повсюду   возвышались
выложенные зеленым камнем стойки с  подушечками,  на  которых  лежало  самое
замечательное оружие, когда-либо выкованное в  известном  людям  мире,  -  я
приказал ничего не трогать.
   Менгу переступил через тело, лежащее у разломанной в мелкие щепки  двери,
через другое, потом пришлось идти, попирая ногами трупы  своих  и  одетых  в
одинаковые плащи саккаремпев. Подошвы и носки сапог окрасились в темный цвет
подсыхающей крови.
   - Ты  внимательно  осмотрел  мертвецов?  -  озабоченно  спросил  Менгу  у
сотника. - Хаган сказал, будто хозяин этого  дома  Даманхур  высок,  у  него
серые глаза и родинка в виде треугольника на подбородке,  под  левой  щекой.
Нашли такого?
   - Н-нет. - Мергейт почему-то испугался. - Я знаю о приказе Великого,  но,
осмотрев всех саккаремцев, мы не нашли  никого,  похожего  на  саккаремского
хагана. Обыскали весь дворец...
   - Сбежал, - протянул Менгу странным голосом, и  тотчас  у  него  в  груди
снова появилось неприятное  щемящее  ощущение.  Гурцат  обязательно  накажет
человека, не исполнившего приказ привести к нему шада. Или доставить в  юрту
Золотого Сокола его голову.
   Менгу, прищурив глаза так, что  они  превратились  в  почти  неразличимые
щелки,  развернулся,   увидев   верных   нукеров,   возглавляемых   Танхоем,
находившимся рядом еще со времен взятия Шехдада, в, кивнув на  незадачливого
сотника, буркнул:
   - Сломайте ему хребет. Этот человек недостоин милости хагана.
   Степняк что-то завопил, вероятно умоляя о пощаде, но Менгу не слушал. Его
внезапно заинтересовали собранные в Оружейной клинки.  За  спиной  слышались
крики и какая-то неприятная возня. Чтобы избавиться от  постоянного  страха,
Менгу снова сжал в ладони серебряный коловорот Драйбена.
   "Зачем я приказал убить сотника? - вдруг появилась мысль. - Он  же  ни  в
чем не виноват".
   - Эй! - Менгу обернулся. На него уставились  восторженные  глаза  Танхоя,
старого приятеля Булгана, ставшего теперь десятником, и остальных. Тотчас же
послышался тихий  хруст  -  нукеры,  подчиняясь  приказу,  приставили  пятки
осужденного к его затылку, ломая позвоночник. - Не надо, пускай живет...
   Поздно. Теперь, после возвращения  хагана  из  Самоцветных  гор,  приказы
выполняются не просто незамедлительно, а спустя мгновение.
   - Ладно, - буркнул Менгу и, отводя взгляд, пошел  дальше.  Все  увиденное
оружие блистало  неслыханным  великолепием  -  отделка  из  золота,  цветных
камней, чернение на лезвиях... Сабли, мечи, топорики, узкие кинжалы.  Однако
тысячника, внезапно обласканного хаганом,  заинтересовала  некогда  покрытая
колпаком из хрупкого хрусталя малахитовая стойка с зеленой плоской подушкой.
Если судить по темным контурам, оставшимся на едва заметно выцветшей  ткани,
недавно здесь лежали четыре  клинка  ("Надо  отыскать  и  наказать  нукеров,
укравших мечи... Все саккаремское оружие будет брошено под ноги хагану!"), а
сейчас остались только два. Один подлиннее, другой покороче.
   "Вот этот, - Менгу протянул руку и забрал прямой меч  длиной  чуть  более
предплечья, - я сам положу перед юртой Гурцата. Хорош..."
   Тысячник, не видевший чужих стран и не знавший их тайн,  не  предполагал,
какого сокровища коснулись его  пальцы.  На  гарде  меча  стояло  аррантское
клеймо - раскинувший крылья орел  в  лавровом  венке  и  надпись  по  кругу:
"Аланиол, 93 год Черного кеба". Знающий человек, особенно аррант, знакомый с
историей мира, уверенно сказал бы: "Оружие сделано меньше  чем  через  сотню
лет после Столкновения Сфер и содержит в себе Утерянное".
   Быстроходная  галера  "Альгалиб",  над  которой  развевался   двухцветный
сине-зеленый вымпел, уходила в океан, к полуденному закату. Гребцы отдыхали,
ибо ветер дул в нужном направлении,  постепенно  разгоняя  тяжелый  корабль.
Вокруг на  водной  глади  белели  десятки  других  парусов.  Люди,  сумевшие
покинуть Мельсину, направлялись к Дангарскому полуострову.
   Под главной мачтой "Альгалиба" в невысоком  кресле,  отлитом  из  чистого
золота, сидел хмурый человек с ухоженной черной бородкой. Он смотрел на  два
зарева, поднимавшихся на  восходе.  Первое  знакомо  уже  многие  годы.  Так
приходит в мир солнце, окрашивая легкие облачка в пурпур и серебро.  Второе,
куда более яркое, создали руки людей. Его болезненный багровый свет  струями
разливался по отдалявшемуся берегу.
   Горящая Мельсина.
   На фоне отсветов бушующего пламени и  нежных  красок  рассвета  отчетливо
выделялись два соседствующих высоких здания, завершающихся куполами, - храмы
Отца  и  Дочери.  Над  правым  неотступно  висело  темное  облачко,   иногда
прорезаемое вспышками  молний.  В  порту  до  слуха  шада  долетели  выкрики
горожан: владения  богов  Саккарема  по-прежнему  оставались  неприступными.
Мергейты не могли ни поджечь их, ни выломать двери и прорваться внутрь,  где
укрылось население окрестных кварталов. Боги защитили свои дома,  но  почему
же, почему они не пожелали совершить чудо и спасти Мельсину от захватчиков?
   - Мы вернемся сюда, - тихо проговорили за спиной.  Даманхур  обернулся  и
увидел бледного Энарека с перевязанным шелковыми лоскутами  предплечьем.  На
ткани постепенно  выступали  пятнышки  крови.  -  Мы  вернемся  в  Мельсину,
солнцеликий. Через год, через десять... Я уверен в этом.
   - А я - нет,-глухо ответил шад. - Помнишь, мы однажды говорили о том, что
это не простая война?
   - Помню, - кивнул  дейвани.  -  Во  всем  происходящем  таится  пока  что
непонятная смертным загадка. Стоит ее разрешить, и мы остановим Гурцата.  Но
как?
   Взгляд  Даманхура  упал  на  идущую  слева  всего  в  полусотне   стадиев
аррантскую триеру, над которой полоскался красно-золотой штандарт центуриона
Гермеда.
   - Они наверняка знают причину. - Шад вытянул руку  и  указал  на  корабль
островитян. - Мы должны выяснить, что именно скрывают от  нас  Великолепные.
Клянусь Атта-Хаджем, я сделаю это!
   Лаур-младший, сидевший на бухте каната  возле  кормы  галеры  шада,  тоже
неотрывно смотрел на удаляющийся берег и объятый огнем город. На его коленях
лежало  новообретенное  сокровище  -  длинный  меч,  за  отсутствием   ножен
тщательно обернутый найденной на корабле промасленной холстиной. Впервые  со
дня смерти брата Асверус чувствовал себя успокоившимся  и  способным  трезво
размышлять. Он скорбел вместе с  жителями  разоренной  столицы,  но  это  не
мешало ему мысленно прикидывать, как поскорее добраться из Дангары в Нардар.
Ему нужно вернуться домой. Если  шад  опять  запретит  Асверусу  уезжать  он
сбежит. А скорее всего, больше не будет ни у кого спрашивать позволения.  Он
должен  вернуться  и  сделать  все,  чтобы  маленький  конисат  у   подножия
Самоцветных гор уцелел в проносящемся над Восходным континентом урагане.
   "Никогда,  никогда,  -  Асверус  до  боли  в  пальцах  стиснул   холодное
серебряное навершие меча, - никогда в Нардаре не случится  подобного,  иначе
мне незачем больше жить на этом свете! Мергейты не войдут в наши города,  не
завладеют нашими крепостями и не обратят нас в  покорных  рабов!  Мы  должны
придумать,  как  их  остановить.   Они   покорили   Саккарем   и   вряд   ли
удовольствуются проглоченным куском мира. Степняки пойдут дальше, к Нарлаку,
вольным конисатам, Галира-ду и Полуночному  морю.  Что  сейчас  творится  на
границах Междуречья? Такая же бойня? Собрал ли  отец  войско?  Можем  ли  мы
надеяться на помощь Нарлака или кениг опять отделается  пустыми  обещаниями?
Почему нам выпало жить в такое страшное время? О боги, до чего  же  медленно
ползет эта посудина!.."
   Глава четырнадцатая. Странная компания
   Если продвигаться вдоль Самоцветных гор на полуденный закат, не спускаясь
в долины, а преодолевая невысокие пологие  отроги,  то  спустя  две  седмицы
выйдешь  к  гигантским  ледникам,  толстыми   синевато-серебряными   языками
сползающим с самой высокой и непроходимой части кряжа,  рассекающего  надвое
материк Восхода. Всего ледников  шесть,  и  каждый  носит  свое  имя.  Здесь
расположены истоки двух  величайших  саккаремских  рек  -  Дийялы  и  Урмии,
которые, стекая по проточенным водой за многие тысячелетия ложам в  каменной
тверди гор, стремятся к океану, вбирая  в  себя  тысячи  маленьких  речек  и
ручейков.
   Благодаря  э