ть к нему  всех  благородных  эмайров,  которые
вместе с дружинами бежали из Мельсины.
   Действительно,  какое  право  имели  высокорожденные  трусливо   покинуть
столицу  морем  в  самый  тяжелый   миг?   Десятки   благороднейших   мужей,
родственников шада, пали,  защищая  город!  Вероятнее  всего,  младший  брат
Даманхура Хадибу тоже убит или, упаси Атта-Хадж, попал в лапы мергейтам. Под
развалинами Башни Газзала погибла вся семья шада  -  жены,  маленькие  дети,
наложницы... А эти?! Даманхур метал громы и молнии; Абу-Бахр, опасаясь,  что
гнев отца случайно падет и  на  него,  на  всякий  случай  покинул  Дангару,
отправившись в лагерь  наемного  войска.  А  шад  распорядился  показательно
казнить, посадив на  кол  на  главной  площади  города,  девятерых  эмайров,
приговорив их к смерти за  трусость  и  измену.  Он  намеревался  продолжить
казни, однако глава государственного  совета  Энарек  и  посол  великолепной
Аррантиады Гермед, неотлучно  находившиеся  при  шаде,  уговорили  Даманхура
оставить это бесполезное занятие и приняться за неотложные дела. Все-таки  у
повелителя Саккарема еще  имелась  в  распоряжении  армия  и  небольшая,  но
отлично защищенная горами  и  выстроенными  там  неприступными  укреплениями
Дангарская область. Одна беда -  продовольствия  на  полуострове  оставалось
всего на пять седмиц, казна постепенно истощалась, и следовало предпринимать
решительные действия ради победы над мергейтами.
   Следующим утром шад выехал  из  Дангары  осмотреть  наемное  войско,  уже
готовое двинуться к полуночи, чтобы занять склоны гор и там дать решительный
бой степнякам.
   "Неплохо,  неплохо,  -  размышлял  Даманхур,  рассматривая  выстроившиеся
специально к его появлению в лагере  аррантские  легионы,  сотни  конницы  и
отряды варваров-сегванов (эти никогда  не  упустят  случая  поучаствовать  в
ратной потехе и в придачу заработать серебра своим мечом).  -  Жаль  только,
что кавалерии у нас  осталось  слишком  мало.  Но  пехота  в  плотном  строю
выдержит все атаки легкой конницы мергейтов, лучники, вне всякого  сомнения,
нанесут степнякам изрядный урон,  а  если  Абу-Бахр  сумеет  загнать  войско
Гурцата в капкан... Впрочем, мы точно так же рассуждали под Мельсиной. И чем
закончились наши благостные надежды?"
   Бедняга Энарек! Именно на него уставший и измотанный Абу-Бахр свалил дела
по обеспечению собранного  воинства  провизией  и  обязанность  распределять
плату между наемниками. Когда дейвани ознакомился с состоянием  сокровищницы
шада, заблаговременно вывезенной из столицы, то ужаснулся: если так пойдет и
дальше, к началу осени Даманхур превратится  в  нищего.  Следует  немедленно
пополнить казну. Но как?  Население  Дангары  и  без  того  обложено  самыми
высокими налогами, подати взимаются едва ли не  за  право  дышать  воздухом.
Сегваны и мономатанцы, привозившие на кораблях зерно и мясо,  подняли  цены,
бесстыдно наживаясь  на  бедах  Саккарема.  Нарлаки  так  вообще  отказались
поставлять хлеб в шаданат - у них, видите ли, в этом году неурожай. И  тогда
Энарека осенила светлая мысль.
   Кто богаче всех в этом мире? У кого запасено столько  золота,  серебра  и
драгоценностей,  что  хватит  буквально  до  конца  света,  даже  при  самой
роскошной  жизни?  Кто  много   столетий   накапливал   сокровища,   подарки
царственных особ, рачительно складывал в бездонные закрома самые  невзрачные
монетки, прекрасно зная, что по капле собирается море?
   - Солнцеликий, выслушай меня. - Энарек вихрем ворвался в шатер Даманхура,
лишь  мельком  кивнув  собравшимся  там  командирам  воинства.  Более  всего
обращали на себя внимание двое легатов из аррантского "Сизого беркута",  ибо
в соответствии со своими непонятными обычаями ходили  полуобнаженными,  нося
лишь ослепительно белые короткие туники. - Я придумал!
   - Что? - недовольно повернулся к дейвани  шад.  -  Прошу  извинить  меня,
почтенные. Мне необходимо переговорить с уважаемым Энареком.
   - Надо отправляться в Меддай, как можно быстрее! - горячо зашептал Энарек
Даманхуру. - Аттали эт-Убаийяд не откажется помочь нам. Господин, у мардибов
Священного города накоплены огромные богатства.  Они  властвуют  над  душами
людей. И наконец, аттали ближе, чем любой  смертный,  стоит  к  божественным
силам. Сейчас,  когда  мергейты  угрожают  Меддаи,  эт-Убаийяду  потребуется
защита войск. Полагаю, для мудрейшего не секрет, что за каждый меч  придется
заплатить...
   - Я думал об этом, - тихо проговорил в ответ Даманхур. - Шадов отнюдь  не
зря называют Львами Провозвестника и Хранителями веры.  Вечером  ты  узнаешь
мое решение.
   Каким  оно  еще  могло   быть,   это   самое   "решение"?   И   шады,   и
священнослужители из Белого города не раз выручали друг друга, тем более что
династия  саккаремских  владык,  по  преданию,  вела  свой  род  от   самого
Провозвестника Эль-Харфа. Даманхур, оставив армию на попечение наследника  и
взяв  с  собой  двести  гвардейцев   эскорта,   Энарека   и   своих   личных
телохранителей, спешно выехал в Меддаи. Вместе с отрядом отправился  младший
сын кониса Нардара  Юстиния  Асверус  Лаур,  бывший  послом  своего  отца  в
Мельсине.  Молодой  человек  собирался  немедленно  вернуться  в  Нардарский
конисат, чтобы  предупредить  соотечественников  об  опасности,  а  путь  из
Дангары через Меддаи и далее на  полночь,  хотя  из-за  войны  стал  опасен,
всегда считался самым коротким.
   Проводники из кочевых племен джайдов, обитавших в пустыне Альбакан,  вели
конников шада от оазиса к оазису, и вскоре  отряд  должен  был  прибыть  под
стены Белого города.
   * * *
   - Нашел что-нибудь?
   - Сплошную ерунду, и ничего более. Кроме, пожалуй,  трактата  Авестиниана
Аэтрийского "О древнем волшебстве, магии, искусствах колдовства и ворожбы, а
такожде о  способах  общения  с  силами  демоническими".  Хочешь  послушать?
Редкостный  бред.  Это  о  детородном  уде  некоего  козлоподобного  демона,
вызванного безымянной колдуньей: "...он был обычно извилистым, остроконечным
и змееподобным, сделанным иногда наполовину из железа, наполовину из плоти и
обычно расщепленным, наподобие языка змеи". И далее:  "...колдунья  сказала,
что соитие не доставило ей никакого  удовольствия,  поскольку  она  испытала
скорее страх и очень сильную боль от члена козла, который был  холодным  как
лед..."
   - Кто, козел или уд?
   - Прекратите, пожалуйста, вы двое! Кэрис, убери эту отвратительную книгу!
   - Да погоди возмущаться, тут  еще  есть...  ага,  даже  с  миниатюрами  в
аррантском стиле. Иди посмотри.
   Фарр атт-Кадир только поморщился и неодобрительно  покачал  головой.  Его
приятель-вельх по непонятной причине находил в обширнейшей библиотеке Меддаи
самые мерзкие трактаты и рукописи, наподобие только что  процитированной,  и
зачитывал отрывки из них вслух. Почему-то они казались ему очень забавными.
   В прохладном сумрачном помещении библиотеки стоял кисловатый запах старой
кожи, вылежавшейся несколько столетий. Большинство полок занимали деревянные
футляры со свитками, ибо в Саккареме предпочитали не переплетать  пергамент,
но  сворачивать  длинные  листы  в  плотные  рулоны,  помещаемые  в  искусно
отделанные тубусы. Однако изрядная часть книгохранилища содержала толстенные
неподъемные гримуары, фолианты и инкунабулы, созданные  в  Нарлаке,  Вольных
конисатах или Нардаре.  Отнюдь  нельзя  сказать,  что  хранители  библиотеки
Священного града  сваливали  рукописные  сокровища  без  всякого  порядка  и
системы, ибо рукописям каждой страны отводилось отдельное помещение, а полки
имели таблички с указаниями тематики - здесь трактаты о сущности мироздания,
а  здесь,  к  примеру,  труды  богословов.  Тут  описания  путешественников,
бывавших в отдаленных  незнаемых  землях,  на  соседней  полке  громоздились
испещренные яркими рисунками  "бестиарии"  и  "физиологии",  повествующие  о
живом мире, дальше - трактаты о волшебстве. То, что и нужно.
   Драйбен Лаур-Хельк из Кешта, высокий светловолосый нардарец,  прибившийся
к Фарру и Кэрис у в Самоцветных горах, первые  два  дня  попросту  не  желал
покидать библиотеку. Вельху приходилось бегать на  суматошный  и  невероятно
дорогой базар  Меддаи  за  едой  для  Драйбена,  который,  не  отрываясь  от
старинных рукописей, поглощал лепешки с медом и  жаренные  в  горячем  масле
колобки из мяса и теста с пахучими травами, а глазами  пожирал  побледневшие
от времени строки.  Вскоре  и  Фарр  заразился  от  нардар-ца  "библиотечной
хворью", как это  назвал  Кэрис;  и  даже  ночами  не  являлся  на  отдых  в
гостеприимный шатер старого джайда Бен-Аххаза.
   Фейран, старшая и любимая дочь  погибшего  от  рук  мергейтов  управителя
маленького Саккаремского городка Шехдада, тоже навещала библиотеку  (спасибо
аттали эт-Убаийяду, согласившемуся допустить женщину в святая святых  города
Провозвестника),   но   более    интересовалась    книгами    многоразличных
предсказателей, ибо сама владела даром предвидения. В свободное время Фейран
помогала  семье  саккаремцев,  устроивших  свой  небольшой  шатер  рядом   с
импровизированным постоялым двором Бен-Аххаза. У этих беженцев из Междуречья
было много маленьких детей, муж трех женщин лежал не вставая, ибо страдал от
раны, нанесенной степной саблей, а его престарелый отец мог, самое  большее,
добрести до базара за покупками и вернуться обратно, не растеряв  по  дороге
приобретенные лепешки и копченое мясо.
   Видя усердие Фейран, Кэрис - дэв, или, как он сам  называл  своей  народ,
броллайхан -  внезапно  расщедрился  и  начал  помогать  семейству  беженцев
серебром, извлекаемым  из  своего  волшебного  (похоже,  бездонного)  мешка.
Правда, это не мешало Кэрису по-прежнему  утверждать,  что  помочь  всем  не
сможет никакая магия  и  расширять  благотворительность  он  не  собирается.
Однако вельх все-таки купил по просьбе Фейран осла, на  котором  было  проще
возить воду от  хрустально  чистых  источников  Меддаи  и  ездить  к  рынку,
расположенному в другой части города. Вельх выложил за эту никчемную скотину
целых  двадцать  халисунских  сиккиллов,  что  прежде  равнялось   стоимости
неплохого домика с садом на окраине Мельсины.
   В полном соответствии с советами мудрейшего правителя Священного  города,
аттали Касара эт-Убаийяда, Фарр, Драйбен, а с ними и Кэрис  от  рассвета  до
захода солнца изыскивали в гигантской, насчитывающей десятки тысяч  томов  и
свитков библиотеке Меддаи  любые  упоминания  о  Небесной  горе  и  событиях
Столетия Черного неба. Скорее всего, подобные упоминания могли встретиться в
книгах о магии, или в исторических хрониках, или списках с летописей  разных
государств, но пока обнаруживались лишь глупые трактаты,  которые  вельх  не
уставал высмеивать, - как-никак, Кэрис не являлся человеком, прожил  незнамо
сколько столетий и разбирался в магии куда больше, нежели все живущие сейчас
смертные. Блаженная тишина  библиотеки  периодически  разрывалась  в  клочья
искренним  хохотом  вельха,  приводившим  в   ужас   престарелого   мардиба,
присматривавшего за книгохранилищем и неожиданными гостями, которые по  воле
аттали получили в его владениях  полную  свободу.  Кэрис  умирал  со  смеху,
пролистывая старинные пергаменты: самые уважаемые, чтимые многоученые  мужи,
по  чьим  трудам  десятилетиями  обучались  послушники  храмов   и   ваганты
многочисленных учебных заведений полуночных держав,  оказались  примитивными
шарлатанами, любителями распространять слухи и  самые  невероятные  домыслы,
более достойные неграмотных деревенских старух. Однако Кэрис,  без  обиняков
высказав Фарру и Драйбену свое мнение, заметил, что иная старуха осведомлена
в вопросах истинной магии  ("Каковая  является  подвластной  человеку  силой
природы",  -  заметил  вельх)  куда  больше,  нежели  самый  многомудрый   и
образованный аррантский логик.
   Многоуважаемые  мэтры  нарлакского  Университета,  мудрецы  Аррантиады  и
Шо-Ситайна, звездочеты Аша-Вахишты, саккаремские мардибы, да и  все  прочие,
славные своей ученостью  мужи  на  придумывали,  по  словами  вельха,  такое
количество нелепых баек (из которых затем сами  начинали  делать  еще  более
дурацкие выводы), что все эти книги и свитки давно  стоило  бы  выбросить  в
выгребную яму.
   - Пергамент жалко, - ухмыльнулся Драйбен. - Можно счистить чернила  и  на
палимпсесте записать твои речи, кои, несомненно, истинны.
   Говорилось это с невероятным сарказмом, но Кэрис не обратил на ерничество
нардарца никакого внимания.
   - Может быть, ты и прав, - кивнул вельх. -  Я  удивляюсь,  как  ты  сумел
извлечь из этого скопища  вопиющей  чуши  необходимые  знания.  Все-таки  ты
владеешь основами волшебства...
   - Терпение, долгая работа, отсеивание плевел, - дернул плечом  Драйбен  и
сморщил нос.
   Кэрис задел его за живое - нардарец с юности мечтал стать  волшебником  и
прекрасно понимал, что его грезы неосуществимы. Магия в этом мире  сошла  на
нет, исчезла в глубине веков или,  возможно,  была  уничтожена  при  падении
Небесной горы. Нардарец, вместо того  чтобы  развлекаться,  управлять  своим
леном или, в конце концов, жениться и завести семью, посвятил свою молодость
исследованиям  остатков  магического  искусства,  по  каплям  выцеживая   из
старинных книг сведения о древнем искусстве.  По  сравнению  с  шарлатанами,
выдающими себя за магов, он  сумел  достичь  изрядных  высот:  мог  обратить
медную монету в золотую или серебряную (но подобное  заклинание  отнимало  у
него столько сил, что приходилось  отсыпаться  два  дня),  наслать  короткий
мелкий дождик (только потом  отлеживался  не  меньше  седмицы)  или  создать
кратковременные иллюзии -  противник,  допустим,  мог  увидеть  перед  собой
разъяренного тигра и, испугавшись, бежать. Однако  иллюзия  -  не  настоящее
волшебство,  а  всего  лишь  воздействие  на  воображение  другого  человека
мысленным внушением. Боевая  магия,  о  которой  ходили  легенды,  оказалась
Драйбену недоступна: несколько лет назад  он  ради  интереса  решил  создать
огненный шар и запустить  его  в  ближайшее  дерево,  дабы  посмотреть,  что
получится, но... Случилось это в Аррантиаде, и, хвала богам, на другой  день
после  неудачного  опыта  неподалеку  проходил  козопас,  который  обнаружил
валяющегося без  сознания  чужеземца  и  доставил  его  к  лекарю.  Драйбена
пришлось выхаживать полтора месяца, а аррантский целитель недоумевал, почему
человек, чей кошель  оказался  набит  золотом,  дошел  до  последней  стадии
истощения.
   Огненный шарик, кстати, получился, и  даже  пролетел  десяток  шагов,  не
поразив, однако, своей цели.
   Иногда, во время краткого отдохновения от трудов  в  библиотеке,  Драйбен
секретничал с Кэрис ом - он знал, что Фарр атт-Кадир (мальчишка, несмотря на
свой шестнадцатилетний возраст, уже был самым  настоящим  священнослужителем
бога  Атта-Хаджа,  и  сам  аттали  эт-Убаийяд  подтвердил  его  права),  как
посвященный мардиб, не одобряет волшебство, ибо считает,  что  чудеса  могут
творить только люди, отмеченные божественной дланью, все же остальное  -  от
Тьмы. Кэрис называл такую  позицию  "бараньей  тупостью",  Драйбен  разводил
руками и говорил, что чужие  верования  следует  уважать,  Фейран  полностью
поддерживала Фарра, а сам атт-Кадир  искренне  верил  только  в  одно:  все,
сказанное в Книге Провозвестника Эль-Харфа, истинна.
   - Вся незадача в том, что ты не умеешь использовать силу окружающего тебя
мира, а употребляешь свою, - полушепотом втолковывал Кэрис  Драйбену,  когда
они коротали вечера в лучшей (а значит, и  самой  дорогой)  чайхане  Меддаи.
Сюда редко заглядывали беженцы, наводнившие  теперь  окрестности  Священного
города, и чистенькое заведение,  принадлежащее  опять  же  джайду,  посещали
только мардибы или очень богатые люди. Чего нельзя было сказать по  внешнему
виду о вельхе или нардарце. Однако Кэрис исправно платил серебром за любимый
в Саккареме зеленый чай, вино, мясные пироги и даже за запретную травку, чей
запах дарил странные видения. Драйбен отказывался употреблять дымное  зелье,
а вот вельх, ныне переодетый саккаремцем, время от времени  прикладывался  к
чубуку, утверждая, что это помогает ему думать.
   - Не получается, -  огорченно  ответствовал  Драйбен.  -  Хоть  убей,  не
выходит! Я чувствую, как природная сила льется со  всех  сторон,  от  земли,
деревьев, источников... От солнца исходит просто целая река. А  вот  собрать
ее и направить... Никак. Не понимаю, как у тебя получается?
   - Ты забыл, - посмеивался Кэрис, - что я не человек, а броллайхан. Каждый
воплощенный дух - источник силы сам для себя. У меня другая природа,  нежели
у человека. В то же время некоторые великие маги древних времен,  волшебники
из рода людей, достигали таких вершин, о которых я  даже  мечтать  не  могу.
Знаешь почему?
   Потому что мои силы не безграничны, а вы, люди, можете  пропускать  через
свое сознание бесконечную мощь природы, значит, и  творца  Вселенной,  мысль
которого воплощена в этот мир. Понимаешь? Нет? Тогда давай заново.
   - Давай, - хмыкнул Драйбен и приложился к чаше с вином.  -  Только  каким
образом? Я умею собирать силу от окружающих меня  людей.  Вон,  посмотри  на
чайханщика... - Нардарец указал взглядом на  владельца  заведения,  который,
вопреки представлениям, был отнюдь не толстым с сальными  щеками  и  жирными
губами евнухом, но высоким и худощавым мужчиной. Среди людей  говорили,  что
хозяин чайханы своим ске-летоподобным видом только отпугивает посетителей  -
мол, сам тощ и других уморит.
   - И что чайханщик? - поинтересовался вельх. - Я прекрасно  знаю,  что  ты
собираешься сделать. Забирать силу у  людей,  которые  в  большинстве  своем
слабовольны и не могут сопротивляться, почти то же  самое,  что  пить  кровь
подобно  гхолям,  -  знаешь  таких  вампиров?  Я  их  видел  несколько  раз,
неприятные твари... Сделаем по-другому: вот тебе... - Кэрис порылся пальцами
в поясе и извлек блеснувшую монету, - серебряный сиккилл. Сделай из него два
золотых, да мельсинской чеканки.
   - Ты что?! - вылупился Драйбен и даже приоткрыл рот от изумления. - С ума
сошел? Ты меня потом отсюда потащишь на  своем  горбу?  Да  я  седмицу  буду
лежать в лежку! Кроме того, я не умею делать из одной монеты две! И вообще -
заметят! Видишь тех мардибов, они на нас весь вечер косятся.
   - Ничего они не заметят, - помотал головой  вельх.  -  Это  я  обещаю.  И
сейчас постарайся использовать не свою личную силу, которой у тебя, как и  у
любого смертного, очень мало, и не силу другого человека, а мою.
   - Твою? - изумился нардарец. - Каким образом? Я знаю, как  вытянуть  силу
из людей, но ведь ты...
   - Я, как ты правильно  хотел  сказать,  почтенный  Драйбен,  как  раз  не
человек. Я - часть природы, великого творения. Если  ты  научишься  забирать
силу у меня, значит, сумеешь взять ее у дерева, звезды или, на  самый  худой
конец, навозного жука. Хотя у жука я бы брать не стал: подохнет. Я  попробую
тебя подтолкнуть. Формулу заклинания помнишь? Вот и отлично. Начинай. На нас
никто не будет смотреть.
   Кэрис сделал в сторону подозрительных  мардибов  и  чайханщика  небрежный
жест ладонью (те мигом  завели  какой-то  непонятный  разговор  о  священных
сурьях Провозвестника  и  нынешних  тяжелых  временах,  якобы  предсказанных
Эль-Хар-фом еще восемьсот лет  назад)  и  положил  перед  Драйбеном  крупную
монету из потемневшего от времени серебра. Как и принято в Халисуне, на  ней
красовались  выведенные  замысловатой  вязью  слова  Провозвестника:  "Пусть
серебро служит жизни", обрамлявшие изображение лука с пучком стрел.
   Драйбен закрыл глаза и расслабился. В Аррантиаде его учили, что волшебник
в момент  творения  магического  акта  обязательно  должен  быть  спокоен  и
безмятежен - не следует отвлекаться на окружающий мир, посторонний разговор,
шум, яркий свет. Нужно уйти в себя,  увидеть  собственное  сознание  как  бы
изнутри, и только тогда в