осто интересно, что нужно проделать с девчонкой,  чтобы  она  так
охала.
   - Дрочили, поди? - светски поинтересовался Мазур. - Нас слушая?
   - Перебьюсь. Скоро у меня будет куча таких же, а то и получше... - он
покосился на Мазура, цинично  ухмыляясь.  -  Вообще,  я  думаю,  морской
бордельный опыт в данном случае пошел на пользу? В  портовых  заведениях
можно нахвататься достаточно, чтобы привести  в  совершеннейший  восторг
приличную девочку из хорошей  семьи.  Пусть  и  научившуюся  кое-чему  у
пылких латиносов. Судя по  ночным  звукам,  она  вами  вполне  довольна.
Стоило постараться ради миллиончика в твердой валюте? Если не секрет, вы
у нее просто  хотите  выжулить  камешки,  полностью  подчинив  благодаря
неплохому бордельному опыту, или метите  выше  -  законный  муж,  чистый
паспорт, здешний истеблишмент?
   - А в рыло? - лениво поинтересовался Мазур.
   - Ну-ну, не злитесь. Должен же я хоть как-то расквитаться за все ваши
подковырки... - он убежденно продолжал:
   - Пожалуй что, я угадал насчет последнего. Вы, конечно,  нахальный  и
дерзкий щенок, но не походите что-то на мелкого авантюриста,  способного
только сгрести камушки и сбежать...
   - Спасибо за комплимент.
   - Ну что вы, всегда рад...
   - А все-таки, так ни разу и не вздрочнули?
   - У вас в семье кто-то воевал, а? Вы  меня  не  просто  подкалываете,
Джонни. Я вам категорически не нравлюсь... Воевали? Отец, дядя, а  то  и
дед?
   - Да, сказал Мазур, благо для такого заявления вовсе  не  требовалось
выходить из роли, учитывая, сколько австралийцев прошли Вторую  мировую.
- Морские офицеры.
   - Кто-то погиб?
   - Бог миловал. Но хлебнули горького.  -  Что  поделать,  Джонни,  это
война...
   - А разве мы первые начали?
   - Ну и что? - сказал Хольц с застывшим лицом. - Я ведь тоже могу  кое
о  чем  припомнить,  Джонни.  Например,  о  своих   родителях,   которых
перемешало с кирпичной пылью в  Дрездене.  А  они,  между  прочим,  были
совершено  штатскими  людьми,  я  первый  военный  в  семье...  Что   вы
примолкли? По-моему, мирного населения в Дрездене погибло даже побольше,
чем в Хиросиме. Это ведь ваши  бомберы,  Джонни,  превратили  Дрезден  в
крошево - американские, английские,  австралийские...  Думаете,  мне  не
хочется временами заехать вам в рыло?
   Мазур молчал, отвернувшись. Ему не  хотелось  платить  по  совершенно
чужим счетам, поскольку в том, что он услышал, был, надо  сказать,  свой
резон: союзнички и в  самом  деле  угробили  кучу  цивильного  народа  в
Дрездене, где не имелось, строго говоря, никаких  военных  объектов.  Но
что же, прикажете за них отдуваться?
   - Вот  то-то,  -  сказал  Хольц  примирительно.  -  Бросьте,  Джонни.
Как-никак прошло сорок лет, если нам с  вами  и  есть  что  делить,  так
только камушки... - он смотрел вперед неотрывно, жадно,  с  изменившимся
лицом. - Сорок лет, Джонни... А помню, как  сейчас.  Во-он  там  всплыла
субмарина, там она и пошла ко дну... В том заливчике.
   Пожалуй,  на  лице  у  него  была  не  алчность  -  а  натуральнейшая
ностальгия по тем' благословенным временем, когда он был  на  сорок  лет
моложе...  Мазур  давно  уже  присматривался  к  оттопыренным   карманам
мешковатой армейской куртки немца. И  наконец,  решив  не  церемониться,
похлопал ладонью. Поднял брови:
   - Крепенько вооружились...
   - Ничего особенного, - сказал Хольц с ухмылочкой. - Хорошие  гранаты,
бельгийские. В войну у нас были гораздо хуже... между прочим, у меня еще
и автомат в сумке. Так что не рекомендую со мной шутки шутить. Вообще-то
человек, который собирается  перерезать  компаньону  глотку,  не  станет
предварительно пару дней шутить вслух на  эту  тему,  как  вы  со  мной.
Наоборот, будет притворяться вернейшим другом. И все равно,  смотрите  у
меня...
   - Вообще-то мне хотелось бы повторить то же самое... Кто  вас  знает,
Хольц, вдруг вы не захотите делиться. Мало ли что вы обязаны  многим  ее
отцу...
   Немец покосился на него, усмехнулся чуть покровительственно.
   - Дело не в обязательствах перед ее отцом, Джонни, а в  том,  что  он
жив и способен в случае чего  устроить  сущую  вендетту...  В  мои  годы
как-то не хочется вновь пускаться в странствия, да  чтобы  вдобавок  моя
физиономия красовалась на стенках всех полицейских комиссариатов...
   Остров был уже кабельтовых  в  пяти.  Два  невозмутимых  индейца,  от
которых Мазур за все время плавания не  услышал  ни  словечка,  проворно
убирали парус на единственной мачте. Суденышко замедляло ход -  крепкий,
добротный   пятидесятифутовый   кораблик,   именовавшийся   без    затей
"Langostino" (ничего  удивительного,  учитывая  его  трудовое  прошлое).
Затарахтел движок.
   Парус упал, как театральный занавес, и Мазур увидел  Кристину  -  она
стояла у бушприта, прямая и напряженная, в обтягивающем алом купальнике,
и ветерок красиво трепал ей волосы.
   - Повезло вам, Джонни, что она такая красоточка, - тихо сказал Хольц.
- окажись она жуткой уродиной, все равно пришлось  бы  трахать  со  всем
усердием бриллиантового сверкания ради...
   - Подите к черту, - сказал  Мазур.  -  А  то,  в  самом  деле,  смажу
напоследок по морде...
   - Лишь бы не ножом по глотке, - хмыкнул Хольц. - Морду бить я  и  сам
умею...
   Он нагнулся, расстегнул  "молнию"  на  огромной  бесформенной  сумке,
извлек оттуда небольшой плоский автомат  -  бразильскую  копию  датского
"Мадсена" - брезентовый  подсумок  с  полудюжиной  магазинов.  Перекинул
ремень через плечо, обронил, не отрываясь от бухточки прищуренных глаз:
   - Ну, пора  смотреть  в  оба,  Джонни...  Самое  веселое  начинается.
Главное - не добыть клад, а унести с ним ноги...
   - Резонно, - сказал Мазур без улыбки.
   И проверил "Таурус",  заткнутый  за  пояс  не  так  бездарно,  как  в
голливудских кинофильмах, где пушки то и  дело  суют  возле  пряжки,  на
брюхо, а в таковой позиции любой ствол провалится  в  штаны  после  пары
энергичных шагов. Люди  опытные  знают,  что  гораздо  практичнее  будет
носить пистолет за поясом сбоку  и  слева,  там  его  надежно  прижимает
бедром...
   Зеленая стена леса была совсем близко, и там незаметно для  прибывших
мог сосредоточиться добрый батальон  со  штатным  вооружением,  если  не
полк. Мазур успокаивал себя тем, что ни один конкурент не знает  точного
места. И все же было зябковато,  неуютно  стоять  на  палубе  кораблика,
оказавшегося посреди бухточки -  он  привычно  поставил  себя  на  место
наблюдателя в любой из сотни подходящих для этого точек: как на  ладони,
словно  горошинка  на  тарелке,  шарахнул  из  доброго  пулемета  пониже
ватерлинии, выставил на берегу дюжину головорезов - и  бери  тепленькими
весь экипаж "Креветки", которому не останется другого выбора, разве  что
самоубийственно плыть в открытое  море...  До  континента  поболе  сотни
миль, а до соседнего островка не менее  двадцати,  что  тоже  не  решает
проблемы...
   Подошла Кристина, свежая, чуточку нервно двигавшаяся,  с  блестевшими
глазами. Глядя на  нее,  Мазур  в  который  уж  раз  в  жизни  мимолетно
удивился: как они только ухитряются, наши милые женщины, выглядеть столь
добродетельно и невинно после всех ночных выкрутасов? Не  верится  даже,
что именно с ней все это проделывал...
   -  Мы,  кажется,  достигли  цели,  кабальеро?  спросила  она  громко,
звенящим от возбуждения голосом.
   - Очень похоже, - сказал  Мазур.  -  Посмотри  только,  как  светятся
здоровой алчностью глаза старины Хольца...
   - Трепло, - буркнул немец, не отводя глаз от берега.
   Его  примеру  последовали  оба  индейца,  проворно  извлекшие  из-под
покрывавшего шлюпку брезента старенькие, но  ухоженные  карабины.  Мазур
вздрогнул: посреди безмятежной тишины вдруг раздался  протяжный  скрежет
цепи, и якорь, взметнув тучу брызг, ухнул  на  дно.  Цепь  скрежетала  и
лязгала довольно долго, пока не остановилась.  "Креветка"  оказалась  на
якоре метрах в ста от берега.
   Из распахнутого бокового окна - простецкого окна, а не  классического
иллюминатора  -  кубической  деревянной  надстройки  высунулся   капитан
Гальего и что-то громко сказал по-испански. Судя по тому, как  слаженно,
одновременно, радостно встрепенулись и Кристина,  и  Хольц,  вести  были
самыми приятными...
   Они, все трое, вошли в рубку, где  сразу  стало  тесновато.  Капитан,
здоровенный невозмутимый мужик с аккуратными густейшими  усами,  некогда
украшавший своей персоной мостик эсминца здешнего военного флота, кивнул
на небольшой экранчик, светившийся гнилушечно-зеленым. "Вот же уроды,  -
подумал Мазур с неприкрытой завистью. - Паршивое суденышко,  с  которого
ловят креветок, а вот поди ж ты, отличный эхолот, у  нас  такие  приборы
засекреченные интенданты по штучке выдают для особо важных операций... "
   Он с одного взгляда оценил увиденное. В одном месте, ближе к  правому
краю экрана, почти прямая линия  дна  вдруг  резко  вздымалась  зигзагом
резких, неестественных очертаний -  то  ли  угловатый,  длинный  обломок
скалы, то ли... То  ли  увиденный  в  непривычном  ракурсе,  в  странной
проекции корпус затонувшей субмарины - причем, похоже, и  в  самом  деле
разломанной взрывом почти пополам...
   - Глубина? - спросил Мазур.
   - Сто семь  футов,  -  ответил  капитан  флегматично.  -  Магнитометр
показывает изрядное количество металла, так что поздравляю, господа, мы,
кажется, над целью... Какие будут распоряжения, сеньорита Кристина?
   Она  уставилась  на  Мазура  с  жадной   требовательностью   ребенка,
оказавшегося в игрушечном магазине. Ну что же, ему  самому  не  хотелось
задерживаться тут надолго, у него были свои дела...
   - А что тут думать? - спокойно пожал он плечами. - Приступаем к делу,
не откладывая, если вы не против, капитан...
   Капитан Гальего столь же флегматично пожал плечами:
   - К вашим услугам. Если сеньорита не возражает...
   К Мазуру -  как,  впрочем,  и  ко  всем  остальным  пассажирам  -  он
относился не то, чтобы неприязненно, но определенно поглядывал свысока и
на сеньориту из хорошей  семьи,  и  на  двух  ее  спутников.  Мазур  это
переносил стоически, напомнив себе, что  по  званию  он  все  же  повыше
отставного капитан-лейтенанта, да и наград на груди поболее, чем у этого
байбака, сроду не участвовавшего ни в какой войне...
   - Справитесь? - преспокойно спросил капитан.
   - Справлюсь, - в  тон  ему  ответил  Мазур.  -  Бывали  мы  на  таких
глубинах...
   Капитан, высунувшись наружу по пояс, о чем-то громко распорядился,  и
молчаливые  бесстрастные  индейцы  проворно  вытащили  на   палубу   оба
акваланга, потом один плюхнул за борт чугуняку-грузило, размером  в  два
мужских  кулака,  и  привязанный   к   нему   линь   стал   стремительно
разматываться. Мазур неторопливо разделся до плавок, присел на корточки,
еще раз проверил все, что следовало поверить. Хольц прямо-таки услужливо
подал ему мешок со скудным инструментарием,  тоже  привязанный  к  линю.
Мазур самолично выбросил его за борт, хозяйственно проводив взглядом.
   Подняв голову, он недовольно скривился:
   - Эй, эй! Мы вроде бы договаривались...
   - Он совершенно прав, сеньорита, сказал капитан Гальего.  -  Все-таки
сто семь футов...
   Однако Кристина, грациозно опустившись на корточки и ухом не повела -
подняла баллоны с твердым намерением их тут же и надеть. Взглянув на  ее
азартно-непреклонное личико, Мазур сообразил,  что  любые  увещевания  и
апелляции к здравому смыслу бесполезны, если вожжа попала под хвост...
   - Погоди-ка минутку, сказал он деловито. - Ты совсем позабыла кое-что
проверить... Капитан, подайте-ка мне вон ту бухточку... Сколько в ней?
   - Футов двести будет.
   - Отлично, - сказал Мазур.
   Решительно  отобрал  у  Кристины  акваланг,  морским  узлом  привязал
свободный конец линя к одной  из  прочных  нейлоновых  лямок,  шагнул  к
борту...
   И вышвырнул акваланг в воду. Только булькнуло. Капитан  покосился  не
без молчаливого одобрения.
   - Ну, знаешь! - взвилась Кристина  с  корточек,  оскорбленно  сверкая
прекрасными глазищами, ничуть не  похожая  в  этот  миг  на  исполненных
кроткой печали женщин Боттичелли.
   - Отставить, - сказал Мазур. -  У  нас  ведь  нет  компрессора,  так?
Вполне может оказаться, что мне потребуется  дополнительные  баллоны,  а
где их взять, если и ты полезешь под воду? Черт его знает,  сколько  там
придется ковыряться... Понятно?
   Она еще какое-то время поливала Мазура строптивым взглядом, но  потом
кивнула, смиряясь.  Капитан  за  ее  спиной  одарил  Мазура  скупой,  но
благосклонной улыбкой.
   - Ну, что тянуть? - сказал Мазур, забрасывая лямки на плечи.
   Он действовал  машинально,  руки  сами  проделывали  все  необходимые
манипуляции, ловко и привычно. Совсем немного времени прошло - и он  уже
стоял спиной к невысокому фальшборту с поднятой на лоб маской.  Кристина
смотрела на него с восторгом и надеждой, что было все же приятно,  Хольц
- примерно так же, капитан - по-прежнему  флегматично,  а  оба  индейца,
голые по пояс жилистые ребятки в драных джинсах, к зевакам не  примкнули
вовсе, они, умело держа свои обшарпанные винтари, наблюдали за  берегом,
каковой был безмятежно тих. Солнце сияло, синяя гладь сверкала  мириадом
искорок. Рай на земле, да и только...
   - Ну, посматривайте здесь... - сказал Мазур всем сразу. -  Чтобы  мне
было куда возвращаться...
   Он надел маску, взял в рот загубник и привычно  кувыркнулся  за  борт
спиной вперед, вошел в воду  без  брызг,  стал  погружаться,  размеренно
колыша ластами, под знакомое насквозь, ритмичное пощелкивание  клапанов,
уходя все глубже в сгущавшийся сумрак. Он снова был в мире, где  нет  ни
ветра, ни дождей, где  тело  теряет  вес,  а  на  смену  привычным  пяти
чувствам порой приходят такие,  что  и  не  опишешь  толком  сухопутными
словечками...
   Он  уверенно  шел  на  глубину,  оставляя  левее   три   колыхавшихся
поблизости друг  от  дружки  троса.  Вокруг  шныряли  стайки  больших  и
маленьких рыб, судя  по  реакции  -  непуганых  человеком,  подплывавших
совсем  близко.  Сумрак  густел,  хотя  видимость  все   же   оставалось
приличной. На глубиномер он почти не смотрел - и без того по давлению на
уши, по крепнувшему обжатию воды, по иным, неописуемым словами признакам
определяя пройденный путь.
   Когда до дна осталось совсем немного, он в  два  гребка  перевернулся
горизонтально. Проплыл немного в сторону...
   Темная протяженная глыба медленно проявилась в  зеленоватом  сумраке.
Мазур всплыл над ней, присмотрелся. На корпус  субмарины  это  уже  мало
походило  -  вездесущие  ракушки  покрывали  останки  бугристым   слоем.
Оценивая открывшееся  зрелище  взглядом  опытного  военного,  он  быстро
понял, что сорок лет назад все произошло  именно  так,  как  рассказывал
Хольц:  подлодку  разломило  взрывом  почти  пополам,   взрывная   волна
искорежила,  вмяла,  перекосила  переднюю  часть  рубки,  и   в   гнутой
абстрактной скульптуре с трудом угадывался зенитный автомат, из которого
на свою же голову так метко сработал покойный канонир... А вон там,  вне
всякого  сомнения  -  кусок  самолетного  крыла,  еще  можно   различить
американские опознавательные знаки. Он быстренько  прикинул  в  уме:  на
"Эвенджерах" у янкесов летали по двое, а подлодка такого класса брала на
борт не менее полусотни членов экипажа. Все они тут и лежат в посмертном
единении - как в сотнях других мест,  где  бывшие  враги  успокоились  в
вповалку, и не осталось от них не следа, потому что косточки  истаяли  в
морской воде. В точности так, как далеко отсюда, у берегов  Эль-Бахлака,
еще белеют где-то на глубине черепа наших  и  ихних,  и  никакой  больше
вражды, один только вечный покой  -  а  вот  с  вечной  памятью  обстоит
гораздо хуже, нет никакой вечной памяти, если откровенно...
   На  душе  у  него  было  смурно.  Нацисты,  конечно,  сволочь  такая,
атлантические пираты - но война давно кончилась, там, наверху, клубились
и бушевали совсем другие проблемы и споры, и никто из тех, кто  ушел  на
дно вместе с подлодкой, не был демоном - и девки красивые с ними  спали,
и родители старенькие взирали гордо, и никто  из  этих  ребят  не  хотел
упокоиться на дне, а вот поди ж ты... Сосчитает кто-нибудь когда-нибудь,
сколько нас, таких вот, лежит на дне морском? Ох, вряд ли...
   Отогнав всякие эмоции, Мазур подплыл к темному провалу не  правильной
формы, посветил внутрь фонарем - разлохмаченное железо, обрывки  труб  и
магистралей, вовсе уж непонятные лоскуты... Высмотрев поблизости на  дне
подходящий камень, запустил его внутрь. Далеко вознесся  протяжный  звук
удара. Из черного провала брызнули вспугнутые рыбешки.
   Работка предстояла опасная, если откровенно.  Вряд  ли  там,  внутри,
скрывалась какая-то тварь вроде незабвенного Большого Музунгу, о котором
до сих пор вспоминалось с холодком по спине. Дело в другом:  в  узеньких
проходах, в тесных каютах, внутри лежавшей с креном в  добрых  пятьдесят
градусов на левый борт подводной лодки  чертовски  легко  зацепиться  за
что-нибудь баллонами или лямками, застрять основательно. По всем уставам
полагается, чтобы при подобных исследованиях тебя  бдительно  страховали
столь же квалифицированные пловцы - но где ж их взять,  не  Кристину  же
было с собой тащить...
   Мысленно вздохнув,  Мазур  заплыл  в  проем  и,  светя  себе  сильным
фонарем, с величайшей осторожностью стал помаленьку продвигаться  вперед
мимо нетронутых магистралей, мимо закрытых дверей,  над  всяким  хламом.
Из-за  сильного  крена  коридор  выглядел  вовсе  уж   сюрреалистически,
приходилось  в  уме  постоянно  его  выпрямлять  в  надлежащем  ракурсе,
вспоминая к тому же тщательно вычерченные Хольцем схемы.
   Рыбья мелочь шныряла вокруг, окончательно убедившись, что Мазур им не
враг и не конкурент. Он продвигался вперед осторожными  гребками,  то  и
дело  замирая,  тщательнейшим  образом  изучая  лучом  фонаря  очередной
участок пути. Все двери распахнуты, ни одна не задраена - никто попросту
не успел не то что предпринять должные меры, вообще понять  происшедшее.
Вот вам и очередной военный парадокс - будь стрелок на  зенитке  чуточку
поплоше, ничего этого и не случилось бы...
   Вот оно! Та самая дверь,  которую  описывал  Хольц.  Мазур  осторожно
встал обоими ластами на превратившуюся в пол вогнутую стенку, притопнул,
убедился, что под ногами ничто не обрушится, не поползет. Дверь была  не
перед ним, как приличной двери полагается, а нависала над головой слева.
   Действуя с максимальной осторожностью, примостив  фонарь  так,  чтобы
светил прямо на руки, Мазур принялся за дело. Дверь открывалась  внутрь,
она, конечно, не была герметичной, за сорок лет  в  каюту,  конечно  же,
затекла вода, заполнив весь объем и  вытеснив  воздух.  Теперь  "внутрь"
превратилось во "вверх". Задачу это осложняло несказанно.
   Ну что же, он умел работать на глубине, иногда  вытворяя  там  такое,
что нормальному человеку и в голову не придет. Хорошо еще,  что  это  не
броневой лист, а алюминиевая  пластина  -  на  подлодках  испокон  веков
боролись с лишним весом, как только могли...
   Открывать дверь было бы слишком трудным и опасным  предприятием  -  и
Мазур принялся ее пробивать, сплавав за мешком с  инструментами.  Работа
была монотонная, скучная  -  дыра,  дыра,  дыра,  манипуляции  увесистым
молотком и долотом...
   Проще было бы срубить к чертовой матери дверные петли,  но  они  были
внутри, так что ничего не попишешь, придется вкалывать...
   Израсходовав примерно четверть воздуха, он наконец,  добился  своего,
почти правильный круг с причудливо вырезанными краями лег  под  ноги,  и
вверху появилась дыра достаточного диаметра, чтобы туда мог протиснуться
обремененный баллонами аквалангист.
   Примерившись, светя фонарем, Мазур оттолкнулся от переборки и проплыл
в дыру, нигде не  зацепившись.  Отплыл  вбок,  прилепился  к  переборке,
посреди тесной каютки, показавшись самому себе мухой в пустом  спичечном
коробке. Ну да