амостоятельная  и  целеустремленная  девушка  Катя,  в
коротком летнем балахончике,  тщательно  повернула  круглую  головку  замка,
потом, заложив руки за спину, прислонилась к стене рядом с дверью  в  весьма
грациозной позе.
   - Ага, - сказал Мазур. - Это, как я понимаю, завлекательная прелюдия?
   - Вы совершенно правы, господин адмирал, - с  уверенной  женской  улыбкой
ответила представительница молодого поколения. - Но очень  краткая...  Я  не
знаю ваших привычек, как вам больше нравится... Мне самой все снять  или  вы
разденете?
   - Иди сюда, - сказал Мазур. - По дороге решим.
   - Вас не коробит упадок нравов,  порожденный  последним  десятилетием?  -
поинтересовалась она, сбрасывая босоножки и приближаясь бесшумным  танцующим
шагом.
   - Что-то мне плохо верится, что был упадок... - фыркнул Мазур.
   Он не кривил душой и в самом деле был искренне уверен, что все  разговоры
насчет упадка нравов при смене поколений и эпох - чушь редкостная, все было,
как было испокон веков... Неспешно раздевая девушку, он ощутил  нечто  вроде
прилива законной гордости - положительно, до старости далековато, если такая
девушка сама... Правда, ему  тут  же  пришло  в  голову,  что  этот  приступ
гордости как раз и может означать приближение преклонных лет (молодым-то и в
башку не приходило гордиться...), но действие уже само собой переместилось в
горизонталь постели, и забивать голову посторонними мыслями более не  стоило
- судя по деловитой настойчивости Катиных пальчиков,  она  и  в  самом  деле
провела последний месяц в самом пошлом воздержании,  и  долгие  увертюры  ее
никак   не   прельщали.   Медленное   бережное    проникновение,    короткий
удовлетворенный стон, напрягшееся в ответном движении женское тело, привычно
принявшее  мужскую  тяжесть,  -  и  никакого  такого  конфликта   поколений,
поскольку движения и неосторожные стоны стары, как мир...
   - Не надо так стараться, - защекотал ему ухо прерывающийся  шепот.  -  Не
надо мне ничего доказывать, и так хорошо, ох...
   "Далеко до дряхлости, далеко", - пару раз повторил про  себя  Мазур,  как
заклинание, замедляя ритм, ощущая, как она все более  расслабляется,  угадав
момент,  закончил  сильным  толчком,  прилег   рядом,   щека   к   щеке,   и
удовлетворенно слушал ее тяжелое прерывистое дыхание.
   Это и называется маленькими солдатскими  радостями.  Красивая,  довольная
тобой девушка в объятиях, в тумбочке есть бутылка, и никто пока что не стоит
над душой с очередной войнушкой, все, слава богу, живы и - тишина, тишина...
   Катя тихонько спросила на ухо:
   - Если я скажу, господин адмирал, что  вы  были  неподражаемы,  это  ведь
будет грубая лесть?
   - И брехня, - тихонько сказал Мазур. - Нету на свете неподражаемых.  Чего
ни коснись...
   - Ну  хорошо,  мне  просто  было  хорошо...  -  сообщила  она  и  надолго
замолчала.
   Потом деликатно  придвинулась  поближе,  прильнула  к  его  плечу.  Мазур
испытал нешуточное облегчение, видя, что все и до сих  пор  идет  прекрасно.
Переспать с женщиной - дело нехитрое. Гораздо труднее угадать  такую,  чтобы
потом  вела  себя  правильно.  Бывают,  знаете  ли,  крайности  -  и   когда
удовлетворенная дама тут же начинает строить далеко идущие планы,  предельно
романтичные и неимоверно лирические, что нормального мужика лишь  напрягает.
И, так сказать, наоборот, когда дама  романтических  планов  не  строит,  не
вопрошает надрывно, что же теперь с ними обоими будет после  того,  как  эта
ночь  связала  их  мистическими  узами,  -   зато   ударяется   в   излишнюю
фамильярность, тормошит вовсе уж вольно, игриво сюсюкает...
   Он  начинал  думать,  что  с  Катей  ему  повезло,  -   она   словно   бы
подстраивалась к нему, осторожно и ненавязчиво. Насколько была прежде  остра
на язычок  и  раскованна,  настолько  теперь  стала  воплощением  осторожной
чуткости.
   - А вы довольны?
   - Пожалуй, пора и на "ты" перейти, - сказал Мазур.
   - Мне трудно вот так сразу перестроиться, - серьезно сказала  она.  -  Вы
все-таки адмирал. Мало ли что вам в голову придет...
   - А это, случаем, не комплексы, а? - усмехнулся Мазур в темноте.
   - Не знаю... - призналась Катя. - Вряд ли. Просто все время кажется,  что
вы обо мне будете думать какую-нибудь чушь...
   - А конкретно?
   - Не знаю, честное слово...
   - Эх, молодое поколение... - фыркнул Мазур.  -  Я-то  полагал,  вы  и  не
ведаете, что такое рефлексии...
   - Выходит, ведаем...
   Мазур чувствовал по тону, что она улыбается,  и  спросил  с  неподдельным
интересом:
   - Катенька, уж прости обормота за любопытство, но, честное слово, не могу
удержаться... Каким ветром тебя занесло в наши-то ряды? Странный  выбор  для
милой девушки...
   - А это вы виноваты.
   - Кто это - "мы"?
   - Не "мы", а конкретно вы. Вы шли впереди всех,  вы  мне  тогда  казались
самым красивым и бравым...
   Приподнявшись на локте, Мазур щелкнул  выключателем  лампы  на  тумбочке,
склонился над  девушкой  и  внимательно  на  нее  смотрел,  тщетно  напрягая
тренированную память.
   - Интересно, - сказал он озадаченно. - Ох, как  интересно...  Это  звучит
так, словно бы непременно должны были где-то встречаться... Вот только где?
   Катя улыбнулась:
   - Вы не старайтесь так, все равно не вспомните. Воды  с  тех  пор  утекло
много... Репине, восемьдесят третий год,  дача.  Вы  веселой  такой  гурьбой
вошли в калитку, сначала показалось, что вас очень много, целая рота,  потом
только стало ясно, что  -  всего-то  человек  пять.  Черные  мундиры,  белые
фуражки, ордена звенят и колышутся...
   Мазур медленно закрыл рот и спросил:
   - У меня очень глупая физиономия?
   - Не особенно, - заверила Катя. - Удивленная, конечно, чуточку, но что  ж
тут поделать... Любой бы на вашем месте...
   Больше подсказок ему  не  требовалось.  Получив  нужные  зацепки,  память
заработала, как компьютер. Ну конечно, Репине, восемьдесят третий.  За  весь
этот год он лишь однажды бывал в Репино - и именно тогда, когда  их  веселая
бандочка  вернулась  с  очередной  работы,  с  очередной   неизвестной   для
подавляющего большинства землян войнушки. Ну да, конечно же,  они  шумели  и
веселились так, что казалось со стороны, будто их и впрямь целая рота,  хоть
и было-то их всего пятеро. Были основания для веселья, чего уж  там,  -  они
тогда ни одного человека не потеряли, а порученное  им  выполнили  в  лучшем
виде. И ордена получили, а как же, было за что. И ведь  точно,  первое,  что
они увидели во дворе, - это дерево,  где  на  суку  вниз  головой,  цепляясь
согнутыми в  коленках  ногами,  болтался  и  испускал  жизнерадостные  вопли
девчоныш лет семи, этакая Пеппи Длинныйчулок... Но ведь это...
   "Вот так влип", - подумал он в некоторой растерянности.
   Рядом с ним лежала родная племянница Генки Лымаря, дочка его  сестры.  Та
самая подросшая сорвиголова. В этом факте не было ничего  криминального  или
порочащего, но все равно...
   - Вспомнили? - поинтересовалась Катя с  затаенной  улыбкой.  -  Ага,  она
самая. Я всегда была сорванцом, здесь, наверное, точка отсчета  и  прячется.
Одно к другому, шестеренка за шестеренку - и кончилось именно так...  А  вы,
честное слово, были чем-то вроде катализатора.  Я  в  вас  была  просто-таки
влюблена, вы мне тогда казались образцом супермена...
   - А родной дядя? - усмехнулся Мазур.
   - Вот дядя отчего-то суперменом вовсе не казался - моряк и моряк, один из
многих. Наверное, в вас было что-то такое...
   - Я тебя умоляю, перестань, - сказал Мазур. - Иначе приобрету  совершенно
мне несвойственную манию величия.
   - Нет, правда, - упрямо сказала Катя. -  Вы  шагали  этак...  знаете  ли,
фертом-мушкетером. Хоть я и висела вверх ногами, но все равно  именно  такое
впечатление осталось. А может, это и был сигнал из  будущего?  Если  учесть,
что прошлое и будущее - один поток? Не знаю. Только это и  был  толчок...  А
все остальное к нему только приложилось.
   Мазур слышал краем уха, что она была на флоте, но полагал, что речь  идет
о  чем-то  вроде  настоящей   телефонистки   или,   при   лучшем   раскладе,
техника-лейтенанта. Вот это сюрприз...
   - Но ведь это ничего не меняет, правда? - настороженно спросила Катя.
   - Ничего, -  твердо  сказал  Мазур.  -  Хорошо  мне  с  тобой,  признаюсь
честно...

Глава четвертая
Вороны в высоких хоромах

   - Ты что лыбишься? - спросил Лаврик без особого раздражения.
   - Анекдот вспомнил, - ответил Мазур. - По теме. "Хрен его знает,  кто  он
такой, но за шофера у него сам Брежнев сидел". Рассказать кому, что ты у нас
шоферил, когда на дело ехали...
   - Ты этого района не знаешь, - как ни в чем не бывало сказал Лаврик. -  А
мы люди не гордые, мы и за баранкой посидеть можем, руки не отсохнут и  жопа
не натрудится...
   Он тоже был не в  самом  плохом  настроении,  вполне  возможно,  по  делу
получились какие-то  интересные  результаты  или  просто  ощутимое  движение
вперед  (хотя,  конечно  же,  Лаврик  не  простирал   свою   благосклонность
настолько, чтобы посвящать Мазура в детали, по своему обыкновению  прятал  в
рукаве не только тузов, но и карты поплоше).
   Бывший опер Гена сидел на заднем сиденье и помалкивал -  помоложе  Мазура
лет на десять, но с большими залысинами, спокойный такой, невысокий крепыш.
   Полуобернувшись к нему, Мазур спросил уже вполне серьезно:
   - Мы не успели  толком  поговорить...  Вас  неумолимое  торжество  закона
привлекает или личные обиды на первом плане?
   - Трудно сказать, - честно ответил Гена. - Может, и личные.  Он  ведь  не
просто со статьи соскользнул - меня тогда  в  бочку  с  дерьмом  окунули  да
вдобавок на темечко даванули, чтобы с головой нырнул. Кому  приятно?  Я  так
понимаю, посадить его вы не посадите - не тот расклад и не та контора...
   - Уж не посетуйте, - сказал Самарин. - Но так оно и обстоит....
   - Ладно, что поделать... Зато я совершенно точно уверен, что в дерьмо  он
у вас нырнет с головушкой...
   - Правильно понимаете, - усмехнулся Лаврик.  -  Есть  у  нас  с  Кириллом
привычка макать всякую дешевку с маковкой в дерьмо...
   - А можно его, как бы  сказать,  легонько...  -  с  неприкрытой  надеждой
осведомился бывший опер.
   - По сусалам? - догадливо подхватил Лаврик. - Понимаю ваши чувства,  друг
мой, но вынужден категорически запретить. Вы и так рискуете, идя в квартиру.
Нажмет потайную кнопочку вызова вневедомственной охраны или запишет разговор
на пленочку - и оба вы окажетесь  в  пикантной  ситуации.  А  впрочем...  Не
думаю, что он сейчас способен на осмысленное коварство. Он остался один, без
покровителей и влиятельных сообщников. По сути, все,  на  кого  он  работал,
либо отправились в мир иной, либо угодили в нешуточные  хлопоты.  Он  сейчас
должен забиться  в  уголок  и  бояться  всего  на  свете,  как  алкаш  после
многодневного запоя... Но все равно избегайте, други,  осужденных  передовым
общественным мнением методов. Самое большее, что вы можете себе позволить, -
деликатненько попятить в сторону, если не захочет пускать  в  квартиру,  или
там по ушам въехать тем способом, что следов не оставляет...
   - Так это ж  совсем  другое  дело,  -  обрадованно  сказал  Гена.  -  Ему
хватит...  Константин  Кимович,  вы  не  волнуйтесь,  я   и   не   собираюсь
зверствовать. Хочется просто, чтобы сел наконец на парашу...
   Лаврик обменялся с Мазуром быстрым взглядом. Мазур его  прекрасно  понял.
Бедняга экс-опер, ручаться можно, и не представлял, что в их задачу вовсе не
входило  усадить  почтенного   профессора   на   плохо   сколоченные   нары.
Программа-минимум была значительно проще: герр профессор мог кое-что знать о
раскосенькой Гейше... Но сообщать Гене такие тонкости  после  того,  как  он
долго  делился  с  ними  копившимися  некогда  на  профессора   оперативными
разработками, было бы, мягко говоря, неучтиво. Да и о  такой  скучной  вещи,
как государственная  тайна,  следовало  помнить.  Будь  опер  не  бывшим,  а
настоящим, его все равно не посвятили бы в иные секреты. Но вот взять его  с
собой пришлось, тут уж ничего не поделаешь - как-никак помог кое в чем,  мог
и далее оказаться полезным. Такой вот филантропический прагматизм...
   Лаврик остановил  машину  у  соседнего  дома,  выключил  мотор  и  окинул
окрестности тем цепким, все подмечающим взглядом,  который  Мазур  прекрасно
помнил по парочке совместных операций.
   - Думаешь, он придет? - спросил Мазур нейтральным тоном.
   - А мало ли...
   - Вы про того супермена, что всех их мочит? - спросил Гена.
   - Интересно, Геннадий, отчего вам пришла в голову мысль  о  существовании
кого-то подобного? - бархатным голосочком осведомился Лаврик.
   - Я тут всю жизнь живу, Константин Кимович, - охотно ответил  Гена.  -  И
знакомых на "земле" осталась  хренова  туча.  Один  словцо  обронит,  другой
проговорится... Ясно, что в последнее время завелся некий супермен со  своим
интересом, который ситуацию активно гнет в свою неизвестную пользу.  Слишком
много "висяков", к тому  же  в  четко  очерченном  круге.  Кто-то  очередной
передел устраивает. Кто-то сторонний.
   "Неплохо, - оценил Мазур. - Этот несуетливый крепыш,  должно  быть,  и  в
самом  деле  был  в  свое  время   толковым   опером.   Он   все   правильно
проанализировал - ну, а  то,  что  о  Гейше  понятия  не  имел,  нимало  его
достоинств не умаляет. Его просто-напросто никогда не учили ловить  шпионов,
да и не заставляли это делать..."
   - У меня есть идея, Кирилл, - сообщил Лаврик.  -  При  нынешнем  кадровом
дефиците не будет ли разумно загрести  нашего  друга  Геннадия  в  армейские
ряды, благо  он  офицер  запаса,  -  и  пристроить  в  сугубо  специфическую
шарашку...
   - Это к вам, что ли, Константин Кимович?
   - А хотя бы...
   - Не пойдет, - решительно сказал Гена. - Поздновато что-то строить  опять
государственную карьеру. Грязь достопамятная засохла и отвалилась,  прижился
я в заводских секьюрити, на большее как-то и  не  тянет,  чтобы  снова  -  в
стройные, отягощенные формой ряды...
   - Вольному воля, - как ни в чем не бывало сказал Лаврик.
   Однако Мазур-то его знал, насколько вообще можно  было  знать  не  самого
простого человека Самарина. И видел сейчас по той самой  мимолетной  улыбке,
которую  непосвященные  считали  беззаботной,  а  люди   знающие   поголовно
определяли как гнусную - пройдет не так уж много времени,  и  Лаврик  найдет
способ  зашанхаить
приглянувшегося ему человечка,  даже  сейчас,  когда  о  прежнем  величии  и
могуществе конторы оставалось только вспоминать с тоской...
   К машине медленно приближалась молодая парочка - оба  в  белых  брюках  и
легких футболочках, симпатичная такая влюбленная  парочка,  державшаяся  так
скромно, что вряд  ли  могла  бы  дать  повод  для  осуждения  даже  злобным
старушкам на скамеечке, привыкшим  руководствоваться  в  оценке  молодежного
облико морале критериями века этак  тринадцатого,  когда  приличная  девушка
сидела  взаперти  в  тереме,  а  приличный  юноша  лет  до  тридцати   рубал
каких-нибудь злых татаровей и  лишь  потом  узнавал  от  убеленных  сединами
старцев, что на свете существуют и другие радости...
   Симпатичная такая влюбленная парочка, не замечавшая ничего  вокруг  себя,
окромя друг друга, - некая девушка по имени Катя и  некий  молодой  человек,
коего Мазур так и не знал по имени,  но  прекрасно  помнил,  что  именно  он
привез тогда Лаврика в заповедник...
   Они безмятежно прошли  мимо,  подав  парочку  условных  сигналов,  -  но,
разумеется, ни одна живая душа, кроме них двоих, не поняла, что  это  именно
условные сигналы...
   Судя по этим незаметным жестам, профессор был дома один, и  молодые  люди
не усмотрели пока что наружного наблюдения за домом.
   И все равно Мазур внимательнейшим образом окинул взглядом  окрестности  -
профессионально хватко, незаметно. Он высматривал не хвостов (все  равно  не
обладал для того  достаточной  квалификацией)  -  просто-напросто  определял
возможные точки, откуда их могли бы в три секунды  нашпиговать  свинцом,  да
еще и беспрепятственно скрыться после этой недолгой забавы.
   Увы, подобных точек имелось прямо-таки несметное количество -  поблизости
имеет место быть не достроенная строителями девятиэтажка и два однотипных ей
дома, уже заселенных.  Чердаки,  крыши,  окна,  проходные  дворы,  лоджии  и
подвальные  окна...  Ну,  а  что  прикажете  делать?  Остается  двигаться  к
замеченной цели, хоть ты тресни...
   - Ну, с богом, соколы, -  негромко  сказал  Лаврик  и  тоже  выбрался  из
машины. - Я тут поброжу вокруг, и если что - звякну...
   Пропустив вперед Гену и дав ему отойти на несколько шагов,  Мазур  совсем
уж шепотом поинтересовался:
   - Думаешь, он сюда нагрянет?
   - Я ж оптимист, - грустно ответил  Лаврик.  -  А  следовательно,  верю  в
худшее...
   - Поговорим потом, а?
   - Бога ради, - спокойно сказал Лаврик.
   - Кое-чего я до сих  пор  не  понимаю...  А  я  ведь  тебе  как-никак  не
мичман...
   - Потом, потом, - кивнул Самарин. - Иди, а то Гена оглядывается уже...
   Недовольно покрутив головой, Мазур побыстрее направился  к  подъезду.  Он
никак не мог отделаться от стойкого ощущения,  что  не  одного  Гену  Лаврик
играет вт„мную...
   Вслед за Геной он поднялся на третий этаж по широкой  чистой  лестнице  -
домик был не из пролетарских, что стало ясно еще снаружи при первом  взгляде
на него. Гена позвонил, а Мазур тем временем стоял так, чтобы его  не  видно
было в глазок.
   Дверь распахнули удивительно быстро, без  всякой  опаски,  словно  хозяин
ждал кого-то и вдобавок  обладал  незамутненной  совестью,  позволявшей  ему
открывать  гостям  без  малейшей   опаски.   Это   несколько   противоречило
нарисованному Геной образу.
   Мазур услышал совсем рядом спокойный, даже невозмутимый баритон:
   - Геннадий Иваныч, какими судьбами! Не иначе как рассказал кто-то, что  в
наш подъезд привратник требуется? Ну что же, если хотите,  я  вам  протекцию
окажу, честное слово. Зарплатка неплохая, опять же чаевые...
   Дальше слушать это было и скучно, и некогда. Мазур одним резким движением
отделился от стены, легонько посторонил Гену и в следующий  миг  оказался  в
прихожей, ногой легонько пнув дверь, а рукой  припечатав  хозяина  к  стене.
Гена  вошел  следом,  аккуратно  притворил  дверь,  и  замок   автоматически
защелкнулся.
   - Да как вы... - успел вякнуть хозяин.
   Мазур, не тратя времени и закрепляя первый успех, сграбастал его за ворот
роскошного пушистого  халата,  пнул  под  коленный  сгиб  и  головой  вперед
отправил в гостиную. Вошел следом.
   Н-да,  залетели  вороны  в  высокие   хоромы...   Все   вокруг   наглядно
свидетельствовало,  что  хозяина  квартиры  не  коснулась  печальная  судьба
российских интеллигентов, на свой хребет выпустивших из бутылки  джинна  тех
реформ, что какой-то чмокающий шизик без всякого на то основания  поименовал
"рыночными".  Безукоризненно  лоснилась  дорогая  "мебель,  ноги  тонули   в
пушистом ковре.  И  повсюду,  куда  ни  глянь,  взгляд  натыкался  на  нечто
антикварное - картины в массивных рамах, фарфор  на  полированных  полочках,
шеренги небольших бронзовых статуэток,  застекленные  витринки  с  какими-то
непонятными-предметами темного цвета. Загадочные звери,  то  ли  наконечники
стрел, то ли кинжалы...
   - Вот оно, - сказал Гена, ткнув пальцем в одну из таких витринок. -  Этим
штукам бы в музее красоваться... Господин профессор их, разумеется,  обменял
у бичей на бутылку, так что никакой статьи и не припаяешь...
   - Да уж, - ядовито отозвался хозяин, полноватый  тип  лет  шестидесяти  с
аккуратно подстриженной седой бородкой. - Помнится,  у  вас,  любезный,  эти
паяльные работы пшиком кончились, как ни пыжились.
   Он обеими руками пригладил волосы, растрепавшиеся во время полета головой
вперед, запахнул халат. Смотрел на ворвавшихся зло, но без особого страха.
   Мазур с интересом спросил:
   - Интересно, а почему вы так спокойны, милейший? К