и собственным высоким начальством...

Мастера кисти и резца тем временем приложили все силы, чтобы шакалы пера и
телекамеры о происшедшем не узнали, похоже, им это удалось - бродили лишь
туманные слухи, будто с Задуреевым "что-то стряслось", и не более того. О
смерти, тем более насильственной, ловцы сенсаций еще не дознались.
Большинство полагало, что Семен свет Климентьевич отправился лечиться от
белой горячки, что с ним случалось в среднем пару раз в квартал.

- Ну, а у тебя самого есть соображения? - спросил Мазур без особой надежды.
Крепыш откровенно почесал в затылке:

- Да кто его знает... Там, говорят, был такой шалман, что и не
удивительно... Художнички, музыканты, вообще непонятно кто, лишь бы с
пузырем... Человечишка был насквозь несерьезный, за что его мочканули, и не
поймешь...

- Однако ж ухитрились и мочкануть грамотно, и незаметно смыться, а? -
сказал Мазур.

- Ну, повернулось так по счастливому случаю... Он эту ляльку, Танечку,
постоянно порывался трахнуть. Может, ей надоело? Взяла, пожаловалась своему
парню, и тот... урегулировал?

- А что, есть такой парень на горизонте? - спросил Мазур незамедлительно.

- Черт его знает...

- Это не ответ, милый, - сказал Мазур уверенно. - Ты уж постарайся выяснить
все точно. Где живет, с кем живет, чем дышит... Ясно?

- Ага. Займусь. Еще что-нибудь?

- Минут через пятнадцать приготовь машину, - сказал Мазур. - Покрутишь меня
по городу, постараешься сбить возможные хвосты, ежели таковые
обнаружатся... Сумеешь?

Крепыш оживился:

- Что-что, а это... В лучшем виде, шеф.

Судя по его воодушевленному лицу, с баранкой он управлялся гораздо ловчее,
нежели с решением головоломок. Ну что ж, сейчас такой и нужен...

Проводив нежданного подчиненного, Мазур взглянул на часы и побыстрее
включил телевизор, сверившись с программой, выбрал местный канал, где как
раз наступало время криминальных новостей.

Излишне уточнять, что о сегодняшнем инциденте на берегу реки виртуозы
голубого экрана не дознались вовсе. Не было никакого инцидента - поскольку
никто не ставил в известность доблестные правоохранительные органы, а трупы
волшебным образом улетучились и с речного берега, и с горушки, чтобы, надо
полагать, столь же загадочным для непосвященных манером быть похороненными
сугубо частным образом...

Квелые были новости - по сравнению с теми криминальными сложностями, в
которых Мазур барахтался пятый день подряд. Право слово, квелые. Два
гражданина, насосавшись спиртосодержащих жидкостей, лишили часов третьего,
трезвого и законопослушного. Очередные охотники за цветными металлами
раскурочили очередной светофор. Известная телеведущая Нинель Чучина, по
своему милому обыкновению укушавшись водочки в ночном клубе "Паломник",
была употреблена по прямому назначению прямо в женском туалете - увы,
звездулька была в столь пассивном состоянии, что не только не могла
опознать злодея, но даже о том, что была цинично употреблена, узнала лишь
часок спустя от дяденек милиционеров, с превеликим трудом ее разбудивших
путем вульгарного растирания ушей.

И все прочее в том же духе - пьяные водители, трезвые карманники, разбитые
физиономии. И лишь напоследок...

Все выглядело почти так же, как в прошлый раз - полуголое тело, небрежно
прикрытое куском пыльного брезента. Тот же репортер, то же назойливое
скольжение камеры по трупу, те же интонации - сопляк с микрофоном
старательно пугал себя и заводил аудиторию, живописно повествуя о второй
вылазке неизвестного сексуального маньяка; вновь лицо разбито чем-то
тяжелым до полной неузнаваемости, отрублены пальцы на руках, мужской
галстук в полосочку небрежно завязан на шее жертвы...

Мазур смотрел на экран, не отрываясь. Бог ведает, почему никто не взял этих
обормотов с камерой за шиворот и не отволок подальше - они снимали со всем
прилежанием.

Ручеек крови, вытекший из-под брезента, обнаженные ноги, татуировка на
щиколотке в виде сине-зеленого дельфина, обвившегося вокруг якоря...

Он прекрасно помнил эту татуировку. И ее хозяйку. Удар был неожиданным и,
признаться, могучим. В первый момент потянуло бежать куда-то, выхватить
пистолет из-под мышки, немедленно ткнуть стволом в чью-то физиономию,
добиться признания, правды, отомстить... Быть может, он так и поступил бы -
случись все на пару дней раньше, когда он не погрузился еще в здешние
сложности с головой. Теперь же... Теперь происходящее вовсе не казалось ему
простым, как перпендикуляр. Теперь он попал в ситуацию, когда не следовало
верить ни собственным глазам, ни первым скороспелым версиям. Все, все, все
было не тем, чем казалось! А потому первую пришедшую на ум версию,
прямолинейную и незатейливую, следовало отбросить, сделав над собой
нешуточное усилие...

Мазур щедро плеснул себе неразбавленного виски, откинулся на спинку кресла.
Перед глазами крутились лица, в ушах звучали голоса, ключевые реплики
сплетались в причудливых сочетаниях... или сочетания эти только казались
причудливыми?! ,

Он, конечно, был в первую очередь боевиком, одушевленным лезвием,
расчетно-наводящей приставкой к разнообразному оружию. И все же жизнь его
не раз ставила в ситуации, когда приходилось не просто резать тех, на кого
указало начальство, но и вполне самостоятельно искать правду. Хреновый из
него был Штирлиц, если совсем честно, но и работать мозгами случалось...

Кажется, его била дрожь. Вполне возможно, это были неизвестные науке
побочные эффекты, сопровождавшие постижение истины. Или, чтобы не быть
чересчур уж оптимистичным, не истины, а пути к таковой. Как бы там ни было,
загадочные кусочки - не все, пока еще далеко не все! - начали складываться
в осмысленную картинку, прежние загадочные петли и зигзаги складывались в
конкретные физиономии.

У противника проявлялось лицо - медленно-плавно-постепенно, как на
погруженной в ванночку с вонючим раствором фотографии. Пару секунд назад
виднелись лишь пресловутые туманные контуры - а теперь харю можно и
опознать...

Гипотеза казалась дикой - но так частенько случается с самой что ни на есть
доподлинной правдой. И дело не в том, что догадка дикая, иррациональная,
порой безумная - а в том, что многие детали, подробности и факты идеально
укладываются именно в эту версию, как костяшки домино в коробочку...

Его по-прежнему трясло - от мощного прилива охотничьего азарта,
перемешанного с нечеловеческой тоской. Затянув узел галстука, накинув
пиджак и направляясь к двери, он все еще ощущал эту хищную дрожь в каждой
клеточке тела.

Она исчезла минут сорок спустя, а вот тоска, наоборот, захлестнула так, что
выть хотелось - когда он, убедившись в полном отсутствии слежки, распахнув
дверцу и усевшись на сиденье жигуля рядом с Михасем, с ходу отметил
странную деревянность позы, застывший взгляд. А там и увидел темную дырочку
с опаленными краями на правом виске старого знакомого - аккуратную, без
капельки крови, результат мастерского выстрела в упор в самый, дураку ясно,
неожиданный момент...

И тело было еще теплым.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ОРУЩИЙ МУЖИК

Он вошел в кабинет Гвоздя, уже успокоившись, холодный и собранный, как
встарь, не принимавший сгоряча каких бы то ни было решений. Сейчас никак
нельзя было торопиться, потому что от взвешенных поступков зависело
абсолютно все, в том числе и жизнь, жизнь - в первую очередь...

- Ну вот, Степаныч, мы тут тоже не сидим сложа руки, - сказал Гвоздь, выйдя
из-за стола и с удовольствием потягиваясь. - Только что переправили сюда
твою картинку. Не волнуйся, никто божью старушку не обижал даже словесно -
она, едва завидя сто баксов, сама искала, чего бы еще впарить столь щедрым
и обходительным посетителям...

- Жива-здорова, значит, старушка, - без улыбки сказал Мазур.

- Живехонька, чего доброго, нас переживет. Эти к ней больше не являлись
после того раза. А скорая ее быстренько в бодрый вид привела - ничем таким
особо жутким в нее не плеснули, каким-то примитивным усыпителем...

- Это понятно, - так же хмуро кивнул Мазур. - Бабушка сама по себе никому
была не интересна ни в каком смысле...

- Ты уж прости, я, грешным делом, полюбопытствовал, - Гвоздь достал из
стола и протянул ему тщательно завернутый в белую бумагу плоский пакет. -
Ты же не предупреждал, что никто смотреть не должен... Дрянь редкостная,
по-моему. Лучше уж Томкины лошадки. В них хоть какой-то смысл есть, а вот в
этом лешем никакого эстетического смысла я не вижу... Владей, если хочешь.
Между нами, зачем тебе эта похабень?

- Да так, - сказал Мазур. - Отработать одну догадку... У меня беда, Фомич,
я об этом в первую очередь думаю... Убили моего человека, из системы, прямо
на месте встречи, так и сидел в машине с пулей в голове...

Он, слегка наклонившись вперед, зорко следил за лицом Гвоздя - но не узрел
там ни тени замешательства, наоборот, озабоченность и словно бы некое
понимание.

- Это к которому ты плыл через реку? - преспокойно спросил Гвоздь. - В
самый первый день?

- Следили?

- Издаля, сокол, издаля... Уж не посетуй. Мало ли что могло сгоряча прийти
тебе в голову. Это потом я к тебе присмотрелся и понял, что сгоряча у тебя
ничего не бывает. Но тогда кто ж знал... Знаешь, что такое разумная
предосторожность? - Гвоздь ухмыльнулся: - Должен тебе сказать, Степаныч,
задумано было просто прекрасно, вовсе даже нетрадиционно. Мы все - люди
насквозь сухопутные, у нас в мозги въелось, что красавицу Шантару испокон
веков пересекают только по мосту, это когда я пацаном был, лодки еще ходили
с берега на берег, пассажиров возили за десять копеек, но с тех пор столько
воды утекло в прямом и переносном смысле... Ты, конечно, от моих оторвался.
Давать кругаля на машине даже и не стоило - пока они неслись бы в обход, ты
мог до соседней губернии добраться... Что ты на меня так смотришь? - в его
улыбке появилась едва заметная напряженность. - Степаныч, что до твоего
кента - это не я. Мне не было ровным счетом никакого смысла его отправлять
на тот свет. Если бы ты мне его раньше показал, я бы с него пылинки
сдувал...

- Да? - усмехнулся Мазур одним ртом.

- Будь уверен, - серьезно сказал Гвоздь. - Жизнь наша - езда на велосипеде.
И, чтобы удержаться, нужно все время ехать. То есть - думать быстро. Когда
мне брякнули, что ты рванул вплавь через нашу вовсе даже не узенькую
реченьку, я все обдумал в темпе... Возможностей у тебя было только две:
либо рвануть из нашего города сломя голову, либо вызвать кого-то своего и
ему пожаловаться: что злой дядька Гвоздь взял тебя в плен, что придумал
тебе, как в той сказке, нехилую работенку: пойди туда, не знаю куда,
принеси то, не знаю что... Поскольку ты вскоре вновь у меня в гостях
объявился, первый вариант безоговорочно отпадал. А второй, соответственно,
оставался. И тут уж нетрудно было кое-что просчитать наперед. Ясно, как
день, что твои военные ко мне со стволами наголо ни за что не ворвутся - в
вашей спецуре не дураки, они ж понимают, что девочку твою никто в поместье
держать не будет, а вычислить укрытие время нужно... Рано или поздно
какая-нибудь умная голова, что фуражку носит не красоты ради, сообразит:
проще и безопаснее будет не рыть носом землю в поисках прекрасной пленницы,
а подметнуть тебе найти моих обидчиков... Ну, скажи, я правильно вычислил?

- Правильно, - сказал Мазур, глядя в сторону.

- Вот видишь. Теперь сам подумай: ну зачем мне его убивать? Да он мне живой
был необходим до зарезу... Веришь?

Мазур молча кивнул. "Это не ты, - думал он пасмурно. - Тебе и в самом деле
это не нужно, ты от этой смерти чуть ли не больше всех теряешь..."

- Вопрос только - кто? - продолжал Гвоздь. - Мои ссученные, или ваши? Ну
что ты на меня так смотришь? Может, и не врут все насчет знаменитой "Белой
стрелы", может, вам и дали потихоньку приказ таких, как я, отстреливать?
Тебе этого и знать было не обязательно, у тебя ведь интересны в другой
плоскости лежат, ты всю сознательную жизнь импортную дичь режешь и топишь,
а по доморощенной другие работают...

- Читал я что-то про эту пресловутую "Белую стрелу", - сказал Мазур. - Бред
какой-то.

- А вот кто его знает... Когда начинается вереница мастерских мокрух, и
виновники в воздухе растворяются, как дым, от любого куста шарахаться
начнешь. Это вариант, Степаныч? Какой-нибудь суровый кремлевский дядька
решил извести нас; как класс - и поручил это дело военным, потому что от
ментов толку мало, а чекистов за все эти годы насквозь деноминировали...

- Я, конечно, не пророк, - сказал Мазур. - И Кремль на прослушке не держу,
кишка тонка. Но если бы на тебя и в самом деле нацелилась власть, с тебя бы
и начали. Возможностей хватало, я тебе о них подробно рассказывал... Нет,
Фомич, то, что с тобой происходит, типичная, я бы выразился, бытовуха.

- Вот и покажи мне ее, - сказал Гвоздь. - Покажи мне эту паскуду, а дальше
можешь и не пачкать свои натруженные руки...

- Всему свое время, - сказал Мазур решительно. - Будет вам и белка, будет и
свисток... Давай-ка о другом. Я хочу поговорить со Светланой. Хотя бы по
телефону. Чтобы убедиться, что с ней все в порядке. И немедленно.

Вот оно! То самое секундное замешательство, которого он ждал заранее.
Гвоздь быстренько справился с собой, но Мазур уже сделал выводы...

- Не пойдет, Степаныч, - решительно сказал Гвоздь. - Уж извини, никак не
могу... Телефон в нынешней ситуации - вещь опасная. И прослушать могут, и
запеленговать. Подожди денек, ладно? Я пока прикину, как можно это
устроить, чтобы никого не навести на след и ничего не провалить.
Договорились?

Какое-то время Мазур старательно играл мимикой, изображая поочередно
раздражение, неприкрытую злость, смирение перед обстоятельствами. Актер из
него был не великий, но и Гвоздь его не настолько уж хорошо изучил, чтобы
разоблачить игру прямо здесь и сейчас...

- Ну ладно, - сказал Мазур. - Подожду денек, только, я тебя очень прошу, не
вздумай меня на мякине прокинуть... Я ведь могу и жутким быть, Фомич, очень
даже нехорошим. Оба мы с тобой волки те еще...

Гвоздь сказал тихо и очень серьезно:

- Степаныч, вот потому я и не пытаюсь с тобой передергивать. Мы с тобой -
из одной колоды, знаешь ли!

- Ну да? - усмехнулся Мазур.

- Представь себе, - сказал Гвоздь. - То, что я четверть века топтал зону, а
ты верно служил родному государству - разница, в общем, абсолютно и
несущественная. Мы с тобой социально близкие люди в том смысле, что оба
большую часть жизни прожили не по писаным законам, а по п о н я т и я м.
То, что понятия у нас разные, ни черта не меняет. Главное, это понятия
данной конкретной стаи, а не писаные законы, по которым живет с т а д о. И
какая, к чертям, разница, что мне вешали срока, а тебе - ордена? А? Да нету
никакой разницы.

- Вопрос, конечно, философский, - усмехнулся Мазур.

- Да ни хрена там нет философского, Степаныч. Одна се ля ви на грешной
земле... Лучше скажи, чем тебе еще подмогнуть? Что-то ты давненько ничего
серьезного не просишь...

- Значит, попрошу, - уверенно сказал Мазур. - Можно бумажку с ручкой? - он
взял два квадратных листка из прозрачной коробочки и разборчиво написал на
одной фамилию, имя и отчество, а на другой - название заведения.

- И? - вопросительно поднял бровь Гвоздь.

- За поименованным здесь человеком нужно постоянное наблюдение - сказал
Мазур. - С нынешнего момента, днем и ночью...

- А цель?

- Одна, - сказал Мазур. - Чтобы я знал, что она делает по часам и минутам.
От и до. Это реально?

- Еще как.

- Есть одно немаловажное уточнение, - сказал Мазур небрежно. - Я хочу,
чтобы этим делом занялись ребятки из того вашего крыла, что подчинялось
покойному Вове Котовскому. Это не значит, что я кому-то не доверяю, отнюдь.
Считайте этой моей блажью.

- Хорошо, - усмехнулся Гвоздь. - У серьезного человека и блажь заслуживает
серьезного отношения... А с этим вот заведением что изволите сделать? Не
спалить, надеюсь? Очаг культуры все-таки, областная научная библиотека...

- Помилуйте, - ухмыльнулся Мазур ему в тон. - К чему такие ужасы? Я там
просто-напросто хочу поработать.

- Когда?

- А нынче же ночью, - сказал Мазур. - Где-нибудь, этак, после полуночи. Вам
не кажется, что это самое идеальное время для работы в научной библиотеке?
Никто тебя не отвлекает, никто не путается под ногами... Можете устроить
так, чтобы я ночью туда попал, и никто потом об этом не узнал?

- Сделаем, - сказал Гвоздь чуточку озадаченно. - Задали вы мне задачку...
Загвоздка не в том, что это сложно - чего там, ребята крутанутся - а в том,
что такого я еще в жизни не организовывал. Непривычное для меня место.

- Цивилизуйтесь, Николай Фомич, - сказал Мазур с усмешечкой. - Коли уж в
легальные бизнесмены подались... Ну, не смею более тратить ваше время...

Он встал и, легонько помахивая завернутой в бумагу картиной, вышел из
кабинета. Спускаясь по лестнице, поймал себя на том, что взвешивает картину
на руке, пытается прикинуть, на сколько она потянет. Выходила сущая ерунда,
поменее килограмма - да и то главным образом за счет старой, основательной
деревянной рамки и стекла. Бумага сама по себе ни черта почти и не весит.
Тем пикантнее ощущения.

Впрочем, он мог и ошибаться. Он мог и ошибаться, возникшие в мозгу
ассоциации были элементарной ошибкой, путаницей, выдачей желаемого за
действительное, белой горячкой, шизофренией, старческим маразмом...

Мазур предусмотрительно утешал себя этими оптимистическими мыслями - когда
не спеша шел по двору, когда поднимался в свои апартаменты, когда извлекал
картину из обертки, бесцеремонно кромсая плотную хрусткую бумагу перочинным
ножичком.

Темнело в эту пору поздненько, и света было достаточно природного. Он сидел
в уютном глубоком кресле, держа перед собой застекленную картину на
полусогнутых руках - локти для удобства уперты в колени, сигаретка дымится
в углу рта.

Всего-то полметра на полметра, не более. Очень похоже, этюд когда-то был
частью более обширной работы - в правом верхнем углу четко виднеются
полоски и полукружья, слишком четкие и осмысленны для обычных клякс или там
помарок, или пробы кисти. Правда, уже не определить, что красовалось на
отрезанном куске.

Мужик яростно орал, разинув рот так, что это превышало всякие человеческие
возможности. Это даже и не совсем человек - некая помесь со зверем, ни один
человек не сможет так разинуть хайло, да и зубы какие-то странные: сатир?
оборотень? фавн? или кто там еще?

Что интересно, была в этом орущем страхолюде некая загадочная
привлекательность. Он с т р а н е н, но не уродлив, диковинный, но ничуть
не омерзительный. Все дело, сдается, в недюжинном мастерстве художника. Он
был талантлив, ясно даже такому далекому от изящных искусств человеку, как
Мазур. Быть может, те же самые чувства заставили и молодого подполковника
сгрести в мешок именно эти картины, а не какой-нибудь массивный портсигар
или золотой канделябр...

Послышался негромкий знакомый стук, дверь почти сразу же распахнулась, и
зацокали каблучки. Очаровательная и послушная, экологически чистая девочка
Ксюша принесла поднос с ужином. Без дополнительных указаний водрузила его
на обычное место, встала поодаль, наблюдая за Мазуровыми занятиями с хорошо
скрытым презрительным самомнением юности - и грамотно поставленной
гримаской красивенькой дурочки. Хотя не проста была девочка, ох, не проста
- но что поделать, приходится принимать ее такой, какова она есть, дареной
девушке в диплом не смотрят...

- У вас будут какие-нибудь распоряжения? - поинтересовалась Ксюша с
безразличным видом. - Пожелания? Фантазии?

- Ксюша, - сказал Мазур, поставив картину на пол рядом с креслом. - А ты,
собственно, Ксения или Оксана?

- А какая разница?

- Огромная, - сказал Мазур. - Оксана - это, по-моему, что-то мягкое,
домашнее, пейзанское... только не притворяйся, будто ты не понимаешь
значения слова "пейзанское". Мне кажется, ты отлично разбираешься в
иностранных и редких словах... Так вот, Оксана - это вареники, блузочка с
вышивкой, садок вишневый коло хаты, - и он тихонько пропел: - Ой