ли под боком - пресловутые контейнеры с отравой?
   До мэра дошло не сразу. Он удивленно сморщился, словно хлебнул кислого:
   - Господа, это же ясно... Как только  сюда  пойдет  иностранный  капитал,
почистим как следует дно, уберем  всю  отраву....-  Он  вышел  из-за  стола,
обошел его, склонился над Кацубой, обеими  руками  упираясь  в  полированную
столешницу, прямо-таки умоляюще произнес:
   - Господа, когда же будут результаты?  Мне  крайне  необходимо  побыстрее
взять за  глотку  военных,  скоро,  скажу  по  великому  секрету,  ожидается
комиссия из Москвы...
   - Корабль уже пришел,- пожал  плечами  Кацуба.-  Они  сейчас  прочесывают
район, берут пробы воды...
   - Побыстрее бы! -  воскликнул  мэр.-  Я  на  вас  рассчитываю  -  ученые,
интеллигенты...
   ...Когда они вышли в коридор,  высоченный  и  бесконечно  длинный,  Мазур
недовольно сказал:
   - Корабль, оказывается, пришел, а мы сидим... И ты ему загнал дезу?
   - Да нет,-  хмыкнул  Кацуба,  отводя  его  к  высоченному  окну.-  Чистую
правдочку сказал. Корабль уже вовсю работает, как папа Карло. Вот только  мы
еще не все дела на твердой земле  переделали.  Тебе  к  тому  же  еще  нужно
алкоголь из организма вывести,  иначе  какой  из  тебя  Ихтиандр...  Заметил
интересный нюанс? Позарез нужно этому придурку, чтобы на дне, кровь из носу,
обнаружилась отрава. Чуть ли не открытым текстом пытался вдолбить,  как  это
было бы прекрасно...
   - Значит, туризм?
   - Глупости,- энергично сказал Кацуба.-  Ни  один  нормальный  человек  не
станет вкладывать огромные деньги в здешние поганые сопки - пусть  там  хоть
бриллиантовая баба лежит... Лучше поведай, что там за  идея  тебе  в  голову
пришла?
   Только запомни на будущее: если тебе и дальше в  голову  будут  приходить
идеи, делиться ими со мной следует сугубо наедине. Кто бы ни был рядом, наши
или не наши, рот держи на запоре.
   - Учту,- сухо сказал Мазур.
   - Не поджимай губки, как гимназистка. Это  не  выговор  -  просто  я  сам
слегка утратил бдительность. вконец забыл, что у тебя тоже  могут  рождаться
идеи... И снова - не обижайся. Тебе  ведь  отводилась  роль  консультанта  в
строго определенной области...
   - Что поделать, если я иногда и головой думаю...
   - Да ладно тебе. Проехали. Давай идею. Выслушав Мазура, он  неопределенно
хмыкнул, подумал и сказал:
   - Ну, будем думать... А сейчас  отправляйся-ка  повышать  общую  культуру
посредством  посещения  музея.  Купи  там  цветочков,  нефальсифицированного
пойла, казна стерпит...
   - А ты?
   - А мне еще  с  парой  человечков  тут  предстоит  побеседовать,-  сказал
Кацуба.- Хотят здешние отцы города побеседовать со столичным  гостем,  спасу
нет.... Скучно им тут, душа общения просит...- Он покрутил головой.-  Хорошо
вам, обормотам,- Светка развлекается, ты  развлекаешься,  даже  Шишкодремову
сегодня трахаться предстоит - хотя вот с кем я бы  не  поменялся...  Один  я
пашу, как пчелка... Не с моей рожей сексуальным  террористом  работать.  Бон
фояж, мон колонель...
   ...В музей Мазур направился пешком, благо было  не  особенно  далеко.  По
дороге купил бутылку коньяка - недешевого и  во  граде  Шантарске,  а  здесь
просто устрашающе  дорогого.  На  площади  у  церкви  обнаружил  неизбежного
кавказского человека, торговавшего живыми цветами, приобрел пяток гвоздик  -
за сумму, на которую где-нибудь в Лондоне мог  бы  приобрести  коллекционную
орхидею. Теперь он был экипирован  по  высшему  классу,  можно  выходить  на
дистанцию торпедного удара...
   В  крохотном  музейном  вестибюльчике  в  застекленной  клетушке  скучала
пенсионного возраста седая дама. Мазур (ради конспирации упаковавший  коньяк
во внутренний карман куртки, а цветы - в глухой кулек из газеты) купил у нее
билетик, свернул вправо, в зал, увешанный огромными  черно-белыми  снимками,
наглядно иллюстрировавшими достижения советской власти -  панорама  морского
порта,  кипучая  работа  в  цехах  медеплавильного  завода,  бодрые  шахтеры
картинно шагают навстречу новым свершениям... Без  всякого  интереса  обошел
застекленные  витрины  с  моделями  судов,  печей,  подлинным,  если  верить
табличке, телефоном Кузьмы Кафтанова, прислушался.
   На втором этаже позвякивало железо, вполголоса  переругивались  нетрезвые
мужские голоса. Он еще немного поболтался по залу, а когда звяканье  стихло,
направился наверх.
   Обнаружил  дверь  с  табличкой  "Вход  воспрещен",  подошел  вплотную   и
прислушался, а там и заглянул, благо дверь  была  приоткрыта.  Один  слесарь
понуро собирал лязгающие причиндалы, а второй, судя по  голосу  и  движениям
гораздо моложе, стоял к Мазуру спиной  и  пытался  втолковать  Кате  малость
заплетающимся языком,
   что гонорар в виде емкостей с алкоголем  -  вещь,  конечно,  хорошая,  но
лично ему было бы не в пример приятнее, если бы столь очаровательная женщина
согласилась бы ему помочь сей гонорар истребить. "Ну уж хрен,-  сказал  себе
Мазур,- не для вас в садах наших вишни..."
   Освободил гвоздики от газеты, запихнул ее в урну,  расправил  цветочки  и
решительно вторгся в помещение, куда вход был строго  воспрещен.  И  испытал
нешуточный прилив приятного мужскою самоутверждения,  когда  Катя,  банально
выражаясь, расцвела, увидев его. Что поделать, если и в самом деле расцвела,
улыбнулась так, что слесарь даже переступил на  месте,  приняв,  видимо,  ее
улыбку на свой счет, но обернулся, обнаружил Мазура и враз  проиллюстрировал
своей персоною библейское сказание о Лоте.
   - Это вам, Катюша,- сказал Мазур, подал  ей  цветы,  потом  повернулся  к
сопернику, благожелательно оскалился и, не убирая с лица эту гримасу,  молча
уставился на него.
   Взглядами  мерились  недолго  -слесарь  мгновенно  прокачал  ситуацию   и
вздохнул:
   - Мы, значит, пошли...
   - Покедова,- ласково сказал Мазур. Когда слесари выкатились, пошатываясь,
Катя прямо-таки ахнула:
   - Что с вами такое?!
   - Мелочи быта,- сказал Мазур небрежно.- Выхожу  из  магазина  -  какой-то
индивидуум прикладывает женщине  по  шее.  Беру  его  легонько  за  локоток,
начинаю объяснять, что с женщинами не стоит  так  обращаться  даже  на  краю
географии, начинаю рыцарем себя чувствовать- и вдруг эта фемина кидается  на
меня, проезжается по физиономии всеми двадцатью когтями и орет что-то вроде:
"Ты, антилигент хренов, оставь в покое мово мужика! Кому какое дело, как  мы
с им общаемся!" И подучился из меня не рыцарь, а форменный болван...
   - Господи, вы хоть обработали?
   - Ага, помазал чем-то  заграничным,-  беззаботно  сказал  он,  откровенно
пялясь.
   Оказывается, она успела переодеться  -  а  ведь  говорила,  что  прямиком
собирается в музей. Что ж, наши акции котируются... Делаем выводы.
   На ней теперь была вишневого цвета блузка  и  синяя  юбка  на  пуговицах,
гораздо короче того платья, в коем Мазур узрел ее впервые. Сплошные пуговицы
сверху донизу - а  это,  знаете  ли,  симптом,  если  в  сочетании  со  всем
прочим...
   - Что вы так уставились? - спросила она с некоторым смущением.
   - А потому и уставился...- сказал  Мазур  и  с  видом  человека,  с  маху
кинувшегося в холодную воду, продолжал: - Катя,  можно  вам  сказать  жуткую
вещь?
   - Ну, вообще-то... Если не особенно жуткую.
   - Не особенно,- сказал он веско.- У меня тут есть  коньяк.  Настоящий.  И
цельная коробка конфет. Если бы вы со мной согласились выпить по рюмочке,  я
бы себя чувствовал на седьмом  небе.  Но  если  я  вас  компрометирую  своим
появлением или шокирую своим предложением, пошлите честно на все буквы...
   Она чуточку покраснела:
   - Ну  зачем  же  -  на  все  буквы...  Садизм  какой.  Да  и  музею  пора
закрываться. Сейчас схожу, отправлю домой Семеновну, запру дверь...
   Все это  было  произнесено  естественно  и  просто  -  ни  жеманства,  ни
циничного подтекста типа "а-вы-знаете-и-мы-видали-виды"... Глядя  ей  вслед,
Мазур ощутил даже нечто напоминавшее мимолетный сердечный укол - так  с  ней
было легко. Вспомнил о коробочке с  таблетками  в  кармане  и  обругал  себя
скотиной.
   Слышно было, как на первом этаже Катя говорит со  старушкой  -  столь  же
естественно и  просто.  Мазур  свернул  направо,  в  зальчик,  уставился  на
витрину. Было немного стыдно - и за себя,  и  вообще  за  жизнь  на  грешной
земле.
   Внизу погас свет, простучали Катины каблучки.
   - Интересная реликвия,- сказала она, останавливаясь рядом с Мазуром.- Это
тетрадь гостей с Тиксонской радиостанции. Слышали?
   - Слышал,- сказал он.- Не такие уж мы темные  в  Питере,  а  радиостанция
ваша действительно знаменитая... Это что, и есть роспись Нансена?
   - Ага. Есть еще автографы Визе и Вилькицкого*. только  нужно  достать  из
витрины, переворачивать страницы...
   - Что до Вилькицкого, меня эта загадка века волновала всю жизнь,-  сказал
Мазур.- В толк не возьму, почему не переименовали пролив Вилькицкого,  ежели
он эмигрировал в двадцатом... Может, руки не  дошли  до  Севера?  Тайна  сия
велика есть...
   - А это и есть Дорофеев.
   - Авантажен...- признал Мазур.  Легендарный  купец  Дорофеев,  бородатый,
широкоплечий, смотрел соколом, прочно сидя на стуле, положив руки на колени.
На его сюртуке красовался орден - определенно "Святая Анна" третьей  степени
и несколько медалей, которые Мазур опознать  не  смог,  потому  что  они  не
попали в фокус. Рядом стояла довольно  красивая  женщина,  положив  руку  на
плечо Дорофееву. Такая именно  композиция  не  имела  никакого  отношения  к
крутым нравам купцов-самодуров - просто так и принято  было  запечатлеваться
на фотографиях в старые времена, чтобы муж сидел (видимо, в знак  того,  что
он и есть глава семьи), а супружница непременно стояла.
   - По-моему, она гораздо моложе,- сказал Мазур.
   - Ага. Лет на двадцать.
   - Там не было никаких роковых легенд? Красавец-приказчик, Ванька-ключник,
злой разлучник?
   -  Да  нет,  не  припомню  что-то...  Ну,  а  это,   как,   может   быть,
догадываетесь, "Вера"...
   - Ага, вот она какая...- сказал Мазур с неподдельным интересом.-Это к ней
мне, значит, спускаться...
   - Не страшно? - спросила Катя искренне. Мазур повернулся к ней,  легонько
взял за плечи и спросил:
   - Можно, будем на "ты"?
   Она кивнула, глядя снизу вверх уже совсем беззащитно.
   Мазуру во многих экзотических местах доводилось принимать спиртное, но  в
закрытом на ночь музее он оказался впервые. Первые рюмки прошли  легко,  под
обычную болтовню и случаи из Мазуровой жизни - в общем, невыдуманные, только
старательно отфильтрованные от всего, что могло навести на мысль  о  славных
вооруженных  силах.  Они  сидели  в  крохотном  Катином   кабинетике,   ярко
освещенном посреди темного музея,  Мазур  искренне  расслабился,  наконец-то
отыскав тихий и безопасный уголок  посреди  здешних,  наполовину  непонятных
сложностей. Все было ясно на пять ходов вперед, Катины глаза наглядно о  том
свидетельствовали. Мазур готов был напрочь оттаять душой,  но  первое  время
мучился глупейшим комплексом - казалось, где-то  рядом  неустанно  вращается
катушка с пленкой, вертится, сука, вертится...
   - У тебя тут привидения не бродят? - спросил Мазур.- Дорофеев, скажем...
   - Накаркаешь...- засмеялась Катя.- Зачем ему тут бродить, он  же  в  море
утонул...
   - А почему, кстати?
   - Неизвестно,- пожала она плечами.- Совершенно темная  история,  говорят,
до войны были какие-то документы, потом пропали...
   - Тс! - театральным шепотом сказал Мазур, подняв палец.- Это не  половицы
скрипят?
   - Это на улице пьяные домой топают... Хочешь, покажу, как раньше жили? До
революции?
   - Конечно,- сказал он.
   - Пошли.
   - А это все берем?
   Она чуточку подумала, бесшабашно махнула рукой:
   - Берем!
   Мазур пошел  следом,  прихватив  бутылку  и  все  прочее.  Катя  привычно
протянула руку, нащупала в темноте выключатель.
   - Впечатляет...- сказал Мазур. Они стояли на пятачке, огороженном с  трех
сторон красными плюшевыми шнурами на подставках -  а  вокруг  была  довольно
большая комната, перенесшая лег на девяносто назад не хуже  машины  времени.
Обширный диван и кресла,  обитые  темно-красным  плюшем,  старинный  стол  с
витыми ножками, на нем уйма всякой всячины -  подсвечник  с  пятью  свечами,
письменный прибор, ваза. Картины, буфет, ширма с китайскими драконами, масса
безделушек...
   - Все подлинное, даже люстра,- похвасталась Катя.- Только медвежья  шкура
современная... И свечи.
   - А туда можно? - спросил он заговорщицким шепотом.
   - А давай!
   Катя сняла шнур, и они оказались в прошлом.
   - А ежели так...- сказал Мазур.- Свечи я потом новые куплю...
   Он погасил люстру, зажигалкой  поджег  свечные  фитильки.  Комната  сразу
стала загадочно-полутемной. Поставил на стол бутылку, рюмки, конфеты. Подсел
вплотную к Кате на диван, оказавшийся ничуть  не  пыльным,  видимо,  недавно
пропылесосили,- притянул ее к себе и шепнул:
   - Теперь сосредоточься  и  представляй:  сейчас  откроем  окно  -  а  там
девятьсот десятый  год,  и  никакой  тебе  действительности,  одни  купцы  с
городовыми, сплошные дамы и господа, радио уже есть, а телевизора еще нет, и
слава богу...
   - Ох, ну что же мне-то тогда делать? В девятьсот десятом году?
   - Как это - что? Очаровывать и околдовывать...
   Она завозилась, пытаясь высвободиться, фыркнула, рассмеялась.
   - Что?
   - Хочешь страшную правду? - В окутанном зыбкими тенями полумраке ее  лицо
было таинственно-незнакомым.- Не знаю, где раздобыли всю  остальную  мебель,
но вот этот самый диван и кресла  -  из  здешнего  публичного  дома,  сиречь
борделя...
   - Иди ты! - страшным шепотом восхитился Мазур.
   -Точно. Листала я кое-какие  документики...  Шикарный  был  бордель,  для
купцов, иностранных капитанов и прочей чистой публики. А знаешь, как  спасли
эти мебеля? Знаменитый наш Кузьма Кафтанов  в  этом  самом  борделе,  будучи
вьюношей,  побывал  не  единожды.  Не  такой  уж  он  был  пролетарий,  мсье
Кафтанов,- отец промышлял моржовой костью на здешних  островах,  зарабатывал
весьма приличные по тем временам деньги. Дом под железной крышей поставил...
Вот  только  по  бумагам,  согласно  тогдашним  правилам,  так  и   числился
крестьянином, что Кузьме в будущем анкету ничуть  не  припачкало,  наоборот,
украсило. Хотя какие здесь крестьяне? Смех один. В общем, Кузьма, когда стал
чиновной шишкой, откопал где-то этот гостиный гарнитур и поставил сначала  у
себя  в  горсовете.  Молва   гласит,   укладывал   на   этот   самый   диван
ударниц-комсомолочек со страшной силой...- Она, пискнув, шлепнула Мазура  по
руке.- Не надо, я тебе лекцию по истории  читаю,  а  ты  сплошь  практически
понимаешь...  Потом,  в  пятидесятые,  когда   Кузьму   сняли   за   стойкие
просталинские настроения, гарнитур и упрятали в музей с глаз подальше...
   - А в чем просталинские настроения выражались-то?
   - Заявил спьяну в пятьдесят восьмом, что кукурузы  здесь  вырастет  ровно
столько, сколько у Никиты на жопе. А заявил сие на партактиве...
   - Понятно,- сказал Мазур, легонько ее приобнимая и отпора на сей  раз  не
получив.- Значит, зело исторические мебели... Интересно, что на них в старые
времена происходило?
   - Ну, на них-то в старые времена ничего не происходило - они ж в гостиной
стояли...
   Огоньки свечей играли в ее глазах грешными отсветами.
   Мазур осторожно снял с нее очки, отложил На столик. Катя не шевельнулась,
только тихонько, глубоко вздохнула, и потом, когда Мазур  осторожно  опускал
ее на диван, не сопротивлялась ничуть.  Пуговицы  расстегивались  беззвучно.
Катя закрыла глаза, под вишневой блузкой, сливавшейся в полумраке с  обивкой
дивана, ничего больше  не  оказалось.  Трепещущее  пламя  слегка  затрещало,
колыхнувшись, за окнами стояла непроглядная темень, и Мазур, осторожно входя
в покорно распростершуюся женщину, подавшуюся ему навстречу с тихим  стоном,
ощутил жутковатое, пугающе-дразнящее чувство -вокруг, вдруг привиделось, и в
самом деле прошлое, а двадцатый век едва-едва набирает  разгон  -  медленно,
тяжело, беспечно... Старинный диван оказался чертовски прочным,  сработанным
на века, нисколечко не скрипел, и они не сдерживались в яростном  колыхании.
Мазур успел заполошно подумать, что оставаться тут  на  ночь  никак  нельзя,
непременно следует увести ее домой согласно инструкциям - то т ведь домой  к
ней и явится. Но до трех ночи уйма времени, пошло оно все к черту...
   ...Зря беспокоился, в общем. Где-то к  полуночи,  когда  старинный  диван
навидался всякого и наваждение схлынуло, уступив место некоторой  усталости,
решено было покинуть эти  гостеприимные  стены.  Мазур  тщательно  привел  в
порядок  "гостиную",  и  они  вышли  в  ночную  темень,  чуточку   хмельные,
расслабленные и довольные. Катя веселилась, заявляя, что виной всему и  есть
диван с его разгульным прошлым - иначе она ни за что не стала  бы  вытворять
кое-что из того, что вытворяла. Мазур, легонько ее обнимая за плечи,  больше
отмалчивался, ухитряясь незаметно для спутницы оглядываться.  Темень  стояла
непроглядная, луны не было, а звезды помогали  мало  -  к  тому  же  уличные
фонари явно считались здесь совершенно излишней роскошью.
   Но до ее дома добрались без  приключений.  Пару  раз  попадались  табунки
молодежи, однако к ним не вязались. И все же  Мазуру  упорно  казалось,  что
следом, в отдалении, кто-то  тащится.  Пожалев,  что  не  взял  фонарик,  он
переправил кортик в ножнах из внутреннего кармана за ремень джинсов и  готов
был к неожиданностям. Обошлось.  Едва  переступив  порог,  как-то  незаметно
оказались в постели. Конечно же, Мазур вдоволь наслушался  извечных  женских
глупостей - что она, вообще-то, не  такая,  но  и  не  железная,  что  здесь
невыносимо тоскливо, и в отрезанном  от  мира  городишке  всех  мало-мальски
подходящих мужиков можно пересчитать по пальцам, да и те, как  водится,  все
разобраны,  вот  и  случается  порой  такое,  что  потом,  кажется,  год  не
отмоешься. Мазур поинтересовался, относится ли он к последней  категории,  и
получил искренний ответ, что нет. Постарался утешить, как мог -  что  ничего
такого он не думает и прекрасно все понимает. Это была чистая правда.
   Потом  пришлось  выслушать  нехитрую  исповедь  -  закончила  институт  в
Шантарске в те времена, когда еще была  в  ходу  такая  непонятная  нынешней
молодежи штука, как распределение, вот и распределили сюда. Довольно  быстро
завелся муж, интеллигент, конечно, гитарист, бард и весельчак. Ну, а  вскоре
понеслись реформы -непонятные и буйные, как взбесившаяся птица-тройка, столь
же неуправляемые и пугающие. Прежний уклад с грохотом обвалился в тартарары,
старое разломали, а нового не построили, весельчак муж, чью  ученую  контору
прикрыли, быстро поскучнел и озлился,  особенно  после  того,  как  все  его
попытки  поставить  бардовский  талант  на  службу   победившей   демократии
оказались тщетными,- здесь, за Полярным кругом, победившая демократия вообще
отчего-то не нуждалась в бардах, что недвусмысленно и дала понять.  Гитарист
принялся лечить кручину водкой и вовсе уж случайными бабами  -  а  поскольку
детей не было, развестись удалось легко, после чего  бывший  муж  в  поисках
лучшей доли затерялся на материке, а  квартиру  оставил  ей  не  столько  из
душевного благородства, сколько потому,  что  квартиры  тут  стоили  дешевле
дешевого, не было смысла размениваться и продавать свою часть.
   История была - стандартнее некуда. Правда,  Мазуру  нравилось,  что  Катя
делилась, но нисколечко не жаловалась и  на  плече  у  него  не  плакала.  А
значит, и  утешать  не  требовалось.  Лишь  напомнить:  перемелется  -  мука
будет...
   А главное, что ему пришлось по сердцу,- за все время она ни словечком  не
заикнулась насчет общих планов на будущее. Как  любой  мужик  в  годах  и  с
опытом, Мазур давно научился влет вычислять матримониальные намеки,  как  бы
закамуфлированы ни были. Здесь ничего подобного не было даже в теоретических
наметках