березняк,   а   впереди   продолжалась
полузаросшая дорога, уходя в полнейшую неизвестность.
   - И это весь променад? - спросила Ольга.- Патриархальность какая.  Сонное
царство, право. Даже когда здесь люди обитали, решительно  ничего  не  могло
произойти, никакого кипения чувств...
   - Это вы зря, барышня,-сказал Мазур уверенно.- Ежели всерьез разобраться,
и в нашей глухомани попадаются такие страсти, что куды там ихнему  Шекспиру.
Такие,  я  бы  сказал,  вибрации  души  и  коловращения  страстей...  Только
хранцузские расфуфыренные мушкетеришки шпагами пырялись, а  здешний  народец
топорами рубился, не забывши наточить их на совесть,- вот вам и вся  разница
внешнего облика при полнейшем  сходстве  унутреннего  мира,  как  в  деревне
выражаются, микрокосма. Верно вам говорю,  кипение  страстей  бывало  почище
шекспировского...
   Он, перебирая пальцами рукав  спортивной  курточки,  попытался  притянуть
Ольгу за руку к себе, но она гибко высвободилась:
   - Вы меня не обольщаете ли?
   - Где уж нам, сиволапым,- сказал Мазур.- Но ежели как на духу  -  оченно,
барышня, вы мне  глянетесь,  аж  под  дыхалкой  спирает,  совершенно  как  с
перепою,  только  не  в  пример  одухотвореннее  и  романтичнее.  Мы,  молвя
по-городскому,  иллюзиев  не  строим,  где  уж  тут  с  питерскими  франтами
соперничать, раз они трамвай видали вживе и даже на ем неоднократно каталися
взад-вперед. Однако и у нас душа нежная, как цветочек  -  георгин  там,  али
какая дикая орхидея...
   Он болтал, играя  голосом.  Ольга  слушала  с  загадочной  улыбкой,  полу
отвернувшись, иногда бросала на него быстрые взгляды -  она  тоже  увлеклась
игрой, щекочущей нервы забавой  посреди  лунной  тишины,  навсегда  уснувшей
деревни и бескрайних охотничьих угодий с обосновавшейся неподалеку на ночлег
смертью. Когда  Мазур  вновь  попытался  ее  обнять,  крутнулась  на  пятке,
отпрыгнула и развела руками:
   - Надо вам знать, мама меня воспитывала в  небывалой  строгости,  а  ваши
поползновения весьма даже недвусмысленны...
   - Да что вы, барышня,- сказал Мазур.- Нам,  людям  простым,  цельных  два
смысла в одну фразу нипочем не втиснуть, хошь ты тресни. Одним обходимся.  А
намерения у меня самые что ни на есть порядошные, я вам и взамуж  предложить
могу, благо и скотина домашняя у меня хозяйкиного пригляда  требует,  коровы
второй месяц не доены, поросюки без женского догляду сала не набирают. И  не
вернуться ли нам, кстати говоря, в родную деревню? Хочу вам  показать  жутко
любопытную здешнюю диковину, какой вы в Питере и не лицезрели отроду...
   - А по-джентльменски держаться сможете?
   - Да изо всех сил! - заверил Мазур.- Вот вам для начала водочки предложу.
Птица на ей, на этикетке, правда, без смокинга, да  вы  уж  ее,  неразумную,
простите. Зато пьется легко, зараза...- Он взял у Ольги бутылку и сам сделал
хороший глоток.- Мы тут, надо вам знать, все поголовно джентельмены, так всю
улицу исстари и дразнили- джентельменская, мол, слободка. Как у кого половик
с веревки убежит да заблудится, или там гусак  в  нетях  окажется-  завсегда
искать идут к джентельменам, безошибочно узнавши их непринужденный  стиль...
Позвольте к вам под ручку присоседиться с полной нашей галантностью?
   Держась  за  руки,  они  вновь  прошли  недлинный  путь   до   временного
пристанища, и Ольга без всякой игры поинтересовалась с любопытством:
   - Ну, и где же ваша достопримечательность?
   - А эвона,-  сказал  Мазур,  указывая  в  огород.-  Зовется  диковинно  и
завлекательно - сибирская банька. Вы, барышня, таких интерьеров снутри и  не
видали,  впечатление,  оно  же   по-иностранному   "импресьон",   вас   ждет
незабываемое...
   Ольга покачала головой, приподнялась на цыпочки и шепнула ему на ухо:
   - У меня, сударь, стойкое убеждение, что там, в этой  вашей  экзотической
постройке, на мою добродетель покушаться будут...
   - Да за кого ж вы меня, барышня, принимаете?- оскорбился Мазур. Обнял  ее
за талию и шепнул: -Главное, маменька ваша ну нипочем не узнает...
   - А это не страшно? -трагическим шепотом спросила она.
   - Вовсе даже нисколечко,- успокоил Мазур.- Совсем  даже  наоборот,  потом
сами оттуда выходить не захотите...
   - Барышни в пансионе  такие  ужасы  рассказывали.  Эти  моряки,  говорят,
страшнее гусар...
   - Плюньте на них, вертихвосток,-посоветовал Мазур, увлекая ее  к  двери.-
Врут все...
   Игра его так захватила, вызвав  неизвестное  прежде  кипение  крови,  что
дальше предбанника он не дошел- обернулся  к  Ольге,  притянул,  прильнул  к
губам, охваченный волнующим и чуточку пугающим порывом: показалось, что и  в
самом деле впервые прикасается к этой женщине так вольно  и  смело,  впервые
ощущает ладонями это тело. Пока он снимал с нее слегка мерцавший в полумраке
костюм, Ольга вздыхала так тяжело и скованно, словно испытывала  в  точности
то же самое, даже попыталась отстраниться, чуть  дрожа,  незнакомо,  жалобно
простонала, когда Мазур входил в нее -и  ответила  столь  страстно,  что  он
растерялся на миг, помня ее ленивую чуточку манеру любить.
   От груды мягких половиков, на которых они ожесточенно и нежно любили друг
друга, так, словно боролись с чем-то непонятным  и  страшным,  едва  уловимо
пахло временем.
   ...Среда женской половины человечества  гуляет  категорическая  гипотеза,
гласящая, что все мужики -сволочи. Вообще-то, в этом что-то есть, ибо  свято
место... нет дыма без огня... Когда минуло  время,  когда  сердца  перестали
бешено колотиться, а  переходившая  из  рук  в  руки  сигарета  догорела  до
фильтра,  Мазур  решил,  что  пора  и   привести   в   действие   задуманный
милитаристский план,- сейчас в его объятиях лежала не только  разнеженная  и
довольная любимая женщина, но еще и очаровательный живой арсенал...
   Он зажег еще одну  сигарету,  сделал  пару  затяжек,  увидев,  что  Ольга
подалась к нему, вставил фильтр в уголок пухлых губ и  сказал  с  наигранным
безразличием:
   - Жалко, во всей деревне паршивого топора не нашлось...
   - Томагавк хотел сделать?- понятливо ответила Ольга.
   - Ага. С оружием у нас хреновее некуда. Хоть что-то бьющее на  расстоянии
мне позарез нужно...
   - Ты ж камни зачем-то тащишь?
   - А, это будет праща. Только праща - полдела. Мне  бы  еще  лук...  Любой
паршивенький лук бьет  на  полкилометра.  А  я  могу  сделать  не  столь  уж
паршивенький.
   Он затаил дыхание и тихонько, облегченно вздохнул, когда Ольга угодила  в
расставленные сети, спросив:
   - А что для этого надо?
   Чуть  помедлив,  Мазур  вместо  ответа  подхватил  рукой  посередине   ее
роскошную косу, покачал, заглянул в глаза.
   - Ты серьезно?
   - Абсолютно,- сказал он.- Волосы -  вещь  прочная.  Такая  коса  груженый
самосвал  на  весу  удержит.  А  уж  тетиву,  ежели  умеючи,  сплести  можно
великолепную...- помолчал и произнес как мог убедительнее:- Надо, малыш. Мне
примерно треть потребуется, не унывай, все не  возьму.  Зато  лук  выйдет  -
загляденье.
   - Нет, ну...
   - Оленька, надо,- сказал Мазур.- Я им с луком такое устрою...  Ну  кто  у
нас жена солдата? Жизнь дороже...
   - Да понимаю,- она приподнялась на локте, вздохнула.-  Только  все  равно
жалко, тебе не понять...  Когда  в  десятом  классе  шла  в  мини-юбке  и  с
распущенными волосами, весь Васильевский остров оборачивался...
   - Да там и незаметно будет.
   - Ох...- она решительно поднялась.- Кромсай, пока в боевом настроении,  а
то передумаю...
   Встала на колени, обнаженная, в полумраке ее фигурка казалась  вырезанной
из янтаря. Мазур взял корявый  гребешок,  еще  час  назад  предусмотрительно
вырезанный из старой дощечки,  подобранной  во  дворе,  принялся  распускать
косу, осторожно расчесывать длинные пряди. Золотистые волосы окутали всю  ее
невесомым облаком. Мазур поневоле ощущал себя варваром, но другого выхода не
было. Единственное, что он мог сделать,-  тщательно  прикинуть,  чтобы  и  в
самом деле отхватить не более трети.
   - Умора,- сказала Ольга совсем невеселым голосом.- Вот уж не думала,  что
окажусь в роли древнегреческих героинь...
   - Это которые косы для метательных машин отрезали?
   - Ага,- она тихо фыркнула.- Неужели слышал, солдафон?
   - Ну,- сказал Мазур.- Я ж тоже культурное наследие изучал... то бишь все,
что имело отношение к военному делу. Вот теперь не шевелись совершенно...
   И безжалостно отхватил ножом  несколько  густых  прядей.  Протянул  через
сжатый кулак, прикинул и с болью душевной откромсал еще  одну.  Погладил  по
плечу:
   - Спасибо, малыш. Теперь я им устрою такой Азенкур*...
   - Ну, могло быть  хуже,-  сказала  Ольга  преувеличенно  бодро,  ощупывая
волосы.- И все?
   - Все, родная,- заверил Мазур.- Мне этого  на  две  тетивы  хватит...  Ты
ложись и поспи, а я еще поработаю. Помочь косу заплести?
   - Иди уж... парикмахер чертов. Сама заплету бренные останки.
   Мазур оделся и вышел из баньки. По-прежнему стояла густая тишина. На  той
стороне улицы, на фоне луны чернел изящный силуэт, нежданно украсивший конек
полуразрушенной крыши,- это прилетела сова, должно быть, охотилась в деревне
на одичавших кошек.
   Он вошел в сени, прислушался. Из  комнаты  доносились  ритмичные  вздохи,
послышался  короткий  стон-  доктор  прилежно  выполнял  инструкции.   Мазур
ухмыльнулся в темноте, бесшумно собрал славки все свои  заготовки,  вышел  и
устроился посреди двора, на освещенной луной колоде.

   Глава двенадцатая
   "...И ТУГОЙ СГИБАЕТ ЛУК"
   К сожалению, сова бесшумно перелетела куда-то - а жаль, Мазур ее  заранее
приговорил в качестве поставщика перьев для оперения стрел...
   Рассчитал он все безошибочно: волос и в самом деле хватило, чтобы сплести
два шнурка-тетивы. Первый он старательно упрятал  в  очередной  презерватив,
второй пустил в дело: один конец накрепко  привязал  к  кедровой  палке,  на
втором сделал петлю, середину  лука  прочно  обмотал  вырезанной  из  рукава
куртки полоской.
   Самое интересное- то, что у него получилось,  практически  было  как  раз
английским боевым луком. Почти из таких же британцы перестреляли французскую
конницу у Азенкура и Кресси. Только  тетива  у  них  была  другая:  из  жил,
сыромятных ремней, пеньковых  веревок.  Таков  уж  лук:  оружие  простое  до
гениальности, но страшное. Мало кто помнит, что англичане использовали  луки
еще в  1627  году,  когда  пытались  отбить  у  кардинала  Ришелье  одну  из
крепостей- а наполеоновские солдаты в битве под Лейпцигом получили  не  одну
стрелу в лоб от входивших в состав русской армии конных башкир.  И  наконец,
револьвер начал победное шествие  именно  в  Америке  как  раз  оттого,  что
прежние однозарядные пистолеты плохо помогали против краснокожих лучников...
   Мазур не на шутку приободрился, когда работа была  кончена,-  вот  теперь
следовало всерьез подумать о засаде. За ними шли  по  тайге  не  коммандосы-
всего лишь охотники, пусть и опытные, а это две большие разницы,  с  наганом
не стоило и выделываться, а лук позволяет строить наполеоновские планы...
   Стрелы, правда, особо не радовали- отнюдь не идеально уравновешенные, без
оперения, но это лучше, чем ничего. Наконечники для всей дюжины он изготовил
из порезанной на полоски консервной банки. Получилось примитивно и  топорно,
но в иных случаях это как раз  и  преимущество:  во-первых,  рана  получится
рваная,  грубая,  пугающая,  во-вторых,  наконечник  наверняка  в   ране   и
останется, когда стрелу выдернут. Давно  известно:  солдат  деморализуют  не
столько трупы их товарищей, сколько вид тех, кто остался в  живых,  но  рану
получил - грубую...
   Тут уж не до конвенций - Женевских, Гаагских  и  каких  бы  то  ни  было.
Наконечники  нужно  обмазать  грязью,  когда  попадется  подходящая   грязь.
Столбняк раненому будет обеспечен. А если встретится змея- пойдет в дело. Из
протухших остатков тушенки и подгнившей змеи выйдет великолепный  яд,  а  уж
если к нему добавить разложившейся крови...
   С пращой пошло совсем легко. Для пробы Мазур  запустил  за  речушку  пару
камешков и убедился, что прежние навыки вполне сохранились. Можно смастерить
и бумеранг, но то уже излишняя роскошь...
   Сложив  все  в  предбаннике,  он  наконец-то  почувствовал  себя  всерьез
вооруженным. Покосился на Ольгу- она безмятежно  спала  на  спине,  зажав  в
кулаке заплетенную поредевшую косу. Осторожно примостился  с  ней  рядом  на
груде половиков, расслабился и позволил себе короткий  сон  -  с  внутренним
будильником все обстояло прекрасно, работал без сбоев.
   Он спал почти два с  половиной  часа.  Открыл  глаза,  когда  еще  стояла
темнота, но в ней был разлит неуловимо серый  оттенок,  предвещавший  скорый
рассвет,- и небо на востоке приобрело другой цвет. Брала свое предрассветная
прохлада. Выйдя из баньки, Мазур невольно поежился. Еще неделя - и будет  не
на шутку прохладно, а придумать тут совершенно нечего, кроме любви.
   Звезды уже помаленьку исчезали  с  небосвода,  таяли,  растворялись.  Меж
деревьев плыл молочно-сизый  туман,  отовсюду  доносился  тихий,  неумолчный
шорох, напоминавший шум дождя,- это влага оседала на листьях берез, на хвое.
В такое время как раз и снимать часовых, милое дело...
   Он прошел по огороду - вновь промелькнула кошка, но на сей раз Мазур и не
подумал вздрогнуть,  попробовал  ногой  холоднющую  воду,  скинул  костюм  и
медленно соскользнул в речушку. Там ему было по шею. Под  ногами  -  твердое
дно и окатанные камешки, течение так и  норовит  деликатно  свалить  с  ног,
уволочь.
   Пару раз погрузился с головой, немного поплавал, тихо отфыркиваясь. Вылез
и, не одеваясь, пробежался взад-вперед по единственной улочке,  ежась,  шипя
сквозь зубы и ухая, пока не обсох. И вновь стал бодрым, несмотря на короткий
сон, с несказанным удовольствием отметил, что и не думает пока что стареть,-
проделал по тайге километров с полсотни,  оставил  довольной  молодую  жену,
долго мастерил оружие,  а  тело  не  болит  и  не  ноет...  Правда,  следует
позаботиться о еде. На жалком бутербродике с тушенкой долго не продержишься,
нужно высматривать самое легкодоступное: грибы, змей и белок...
   В темпе обежал ближайшие дома, но не  нашел  ничего  пригодного  в  дело,
кроме закаменевшего комка соли размером с грецкий орех, забытого на  полу  в
углу кухни. Видимо, деревню все  же  переселили:  дома  пусты,  увезли  все,
бросив лишь где лавку, где ржавое ведро...
   Пошел будить Егоршиных-они спали, прижавшись друг  к  другу,  сжавшись  в
комочек. Дом за ночь  выстыл.  Просыпались  они  туго,  ежились,  дрожали  и
откровенно  постанывали.  Мазур  безжалостно  побрызгал  на   них   холодной
водичкой, принесенной в черепке, хладнокровно выслушав Викин визг и ворчанье
доктора, распорядился:
   - Пять минут на оправку. Поедим и выступаем.
   - Темно же...- протянул доктор.
   - Посветлеет.
   - Эх, кофейку бы...
   - И какавы с чаем,- хмыкнул Мазур, направляясь к выходу.
   Ольга  тоже  не  пылала  энтузиазмом,  но  водяную  терапию  не  пришлось
применять. Мазур велел вскрыть на  завтрак  целых  две  банки  и  откровенно
объяснил причину неожиданной щедрости:
   - Гнать я вас намерен, друзья мои, без передышки часов шесть. Аккурат  до
обеда. Так что готовьтесь морально. А  заодно  грибы  постарайтесь  на  ходу
собирать, если попадется хорошее место...
   Про белок и змей он им пока сообщать не стал, чтобы не "показали закусь".
Когда кончатся  скудные  яства  и  начнет  подводить  брюхо,  само  поневоле
произведут переоценку ценностей...
   Вокруг уже посерело, когда они  выходили  со  двора.  Из-за  деревьев  не
удавалось увидеть хотя бы краешек восхода. Узрев Мазура  с  пучком  стрел  и
луком, доктор, не скрываясь, хмыкнул. Спросил:
   - А это еще что?
   - Праща,- сказал Мазур.- Хорошая вещь, если умеючи крутить. Ксенофонта не
читали?
   - Не доводилось. А это кто?
   - Был такой военный журналист,- сказал Мазур,- в древнегреческие времена.
Персы у него почти такими же игрушками кучу народа положили.  И  во  времена
"Королевы Марго" гугеноты с католиками друг другу лбы проламывали  из  пращи
за здорово живешь... Ага, не улетела!
   Давешняя сова сидела на другой крыше, метрах в  пятидесяти.  Мазур  надел
петлю на кисть  руки,  вложил  камешек,  захватил  другой  конец  большим  и
указательным пальцами. Покрутил в воздухе над головой. И выпустил  свободный
конец.
   Сову словно  смахнуло  со  стропил  порывом  ветра,  нелепым  комком  она
шлепнулась во двор.
   - Вот так,- без всякой рисовки сказал Мазур и пошел надрать перьев.
   С выходом пришлось немного задержаться, зато теперь у  него  была  дюжина
оперенных  стрел  и  кой-какой  запас  перьев  на  будущее.  А   в   кармане
превратившейся в безрукавку куртки лежал презерватив  с  остатками  тушенки,
залитыми совиной кровью- смеси этой  предстояло  медленно  протухать,  чтобы
потом порадовать кого-то, подвернувшегося под стрелу.
   Вообще-то, следовало бы прихватить с собой и сову, чтобы потом зажарить и
слопать, но с совами у Мазура были связаны трагикомические  воспоминания  из
армейской юности. Он этих милых пташек терпеть не мог уж двадцать лет...
   В    полузабытые    времена    развитого    социализма    трое     бравых
гардемаринов-первокурсников, в том числе и Мазур,  были  отряжены  выполнять
задание Родины - охранять в глухой  тайге  поодаль  от  Архангельска  склады
боеприпасов. Склады  были  могучие  и  являли  собою  десятка  два  огромных
бараков,  разбросанных  на  значительной  площади  и  обнесенных   колючкой.
Вражеские шпионы, равно как и посторонние лица, в  окрестностях  не  шастали
из-за крайней отдаленности "точки" от какой бы то ни было  цивилизации  -  и
через неделю господам гардемаринам впору озвереть было от лютой скуки.
   Ну, выпивали, конечно. Морской человек  обеспечит  себе  запасец  даже  в
такой глуши. Понемногу сосали спиртягу, уже без всякого почтения  поглядывая
в распахнутые двери ближайшего барака, где на  стеллажах  грудами  покоились
всевозможные бризантные штучки - ну какие там печати и секретные  замки?  Не
атомные бомбы, в самом-то деле...
   На восьмой день и приключилось событие, из-за которого Мазур  не  брал  в
рот спиртного ровно полтора года.
   К костру, где пили морячки, залетела сдуру  из  тайги  здоровенная  сова.
Господа гардемарины ее отловили и, сообразив, что  предвидится  развлечение,
стали усиленно напрягать фантазию. Вскоре придумана была замечательная хохма
- со склада добыли динамитную шашку, бикфордов шнур, примотали все это  сове
к лапе, подпалили шнур и сову отпустили, чтобы летела на все четыре стороны.
   Черт его знает, что там за мысли родились в голове у совы, но в тайгу она
не  драпанула,   а   полетела   прямехонько   в   высоченную,   распахнутую,
двустворчатую дверь барака. И притаилась там где-то под крышей.
   Гардемарины протрезвели  в  какую-то  микросекунду.  Бикфордов  шнур  был
коротенький.  Бежать  бессмысленно  -  когда  рванет  барак  и   сдетонируют
боеприпасы и взрывчатка во всех остальных, воронка получится такая, что  все
равно в ней останешься, как ни мчись быстрее лани... Точнее, будешь  порхать
над тайгой в виде пригоршни молекул.
   Неизвестно каким чудом, но сову они изловили чуть ли не в последний  миг,
чтобы не терять времени, оторвали шашку  вместе  с  лапой.  Безвинную  птицу
решено было зажарить на костре и слопать, что и было  исполнено.  Они  молча
сидели вокруг догорающих углей, жевали жесткое пригоревшее мясцо,  к  спирту
никто не притронулся, хотя его было еще полно, а  головы  были  пустые,  как
колбы электролампочек. Как ни смешно, но именно тогда  Мазур  как-то  рывком
понял: сколь прекрасна жизнь и сколь легко ее потерять... Как ни странно,  у
него и мысли не мелькнуло, чтобы уйти из армии. Уже  тогда  понимал,  должно
быть: хороший солдат - тот, кто ухитрится умереть как можно позже и при этом
ни разу не струсить.
   Он долго оглядывался на скалу, напоминавшую  застывшую  волну  с  полотен
Хоку