вон чинно шагает пожилая
мулатка с внучонком, а там полицейский прохаживается... Впрочем, это  ничего
еще не значит.  "Сириус"  тоже  выглядит  вполне  мирным  и  респектабельным
кораблем, а спуститесь в каптерку и нажмите нужные кнопки на кодовом замке -
в другой мир попадете...
   - Ну? - с любопытством спросила Мадлен. - Не передумали?
   - Считайте, что я гордо выпятил челюсть, а глаза у меня отливают стальным
блеском, - сказал Мазур. Поправил галстук и  украдкой  отстегнул  с  лацкана
комсомольский значок,  дабы  не  подвергать  компрометации  моральный  облик
строителя коммунизма. Среди публики могли оказаться  люди,  разбирающиеся  в
таких значках, в том числе и падкие на сенсацию буржуазные репортеры.
   - В таком случае возьмите меня под руку и...
   - И постарайтесь не выглядеть деревенщиной, - закончил за  нее  Мазур.  -
Постараюсь, мадам...
   - Мадемуазель, точности ради...
   Они вошли в вестибюль, напомнивший Мазуру какой-то  фильм,  где  действие
происходило в старинном английском клубе. Именно так здесь все и выглядело -
позолота, темно-вишневые портьеры, старинная мебель.  Ничего  удивительного,
наверняка осталось в неприкосновенности после ухода отсюда  детей  туманного
Альбиона - в отличие от  пары-тройки  других  мест,  независимость  островам
досталась мирно, без особой стрельбы и беспорядков. Это  уж  потом,  как  по
волшебству, вынырнули сепаратисты, начались ночные взрывы и пальба...
   Пожилой седовласый  ахатинец  в  строгом  смокинге  с  красной  бабочкой,
вынырнув  из-за  портьеры,  словно  привидение,  что-то  спросил  у   Мадлен
по-французски,  выслушал  короткий  ответ  и,  вежливо  кивая,  согнулся   в
полупоклоне, захватил край тяжелой бархатной портьеры и отодвинул ее как раз
настолько, чтобы мог пройти человек. Пропустив Мадлен  вперед,  Мазур  браво
направился следом, чувствуя себя  заправским  Джеймсом  Бондом.  Журналистка
уверенно направилась меж столиками в дальний левый угол.
   Ничего такого уж жуткого и отмеченного  жирной  печатью  порока  Мазур  в
немаленьком зале не узрел. Разговаривали сидящие,  конечно,  не  шепотом,  и
табачный дым едва успевали размешивать многолопастные вентиляторы, но все же
чуть ли не каждый провинциальный советский ресторан выглядел по сравнению  с
этим залом едва ли не шалманом.
   "Так, - подумал Мазур. - Интересно. Что, чисто  случайно  здесь  оказался
свободный столик, к которому она так уверенно прошла? Их,  свободных,  почти
что и нету... Жаль, с французским обстоит предельно  хреново,  ни  слова  не
понял из их реплик".
   Официант, возникший над плечом бесшумной тенью, вмиг расставил  на  столе
бутылку вина, бокалы и тарелочки с какой-то местной кулинарной экзотикой.  В
полсекунды   выдернул   пробку   с   помощью    огромного    никелированного
приспособления,  смахивающего  на  пыточный  инструмент.  Вежливо  бормотнул
что-то и растаял, как не было.
   "Порядок, - сказал себе Мазур. - Она себе наливает  из  той  же  бутылки,
первая пригубила, так что с этой стороны можно неприятностей не ждать..."
   - Ну, и каковы впечатления? - с любопытством спросила Мадлен.
   - Подождите, дайте  набраться  впечатлений,  -  сказал  Мазур,  глядя  на
круглую сцену, выложенную матово-желтыми деревянными плашками.
   Нельзя сказать, чтобы зрелище ошеломляло. Как-никак, а за  время  долгого
перехода из Ленинграда насмотрелись по телевизору иностранных передач, в том
числе и с клубничкой, - как  ни  проявлял  бдительность  товарищ  Панкратов,
разорваться он не мог, то в одной, то в  другой  кают-компании  да  успевали
полюбоваться пикантным зрелищем.
   Здесь  все  выглядело  довольно  пристойно:  под  томную  тихую   музыку,
определенно  претендую-вдую  на  восточный  колорит,  танцевала,   понемногу
освобождаясь от одежды, ладненькая  белокурая  девица  европейского  облика.
Личико у нее вовсе не выглядело порочным, скорее отрешенно-улыбчивым, позы и
выгибания, в общем, смотрелись не так уж и развратно, и, по большому  счету,
это было красиво. Положа руку на сердце, совершенно  непонятно,  почему  это
зрелище на одной шестой части земного шара понадобилось запрещать.
   Мазур, откровенно признаться, засмотрелся, хотя  и  было  чуточку  стыдно
оттого, что свет в зале не погашен, все видят то же, что и он, и знают,  что
он это видит. Давала о себе знать  праведная  комсомольская  закалка,  да  и
замполит чудился за спиной, ощущался едва ли не осязаемо...
   Краешком глаза он видел, что Мадлен с легкой улыбкой наблюдает за ним,  и
изо  всех  сил  старался  придать  себе  равнодушно-бывалый  вид.  На  сцену
выпорхнула еще одна прелестница, смугленькая  креолка,  крутнулась  волчком,
приблизилась к блондинке, успевшей уже полностью разоблачиться, - и началось
полубалетное действо с мимолетными объятиями,  белыми  ладонями  на  смуглых
бедрах, смуглыми ладонями на белой труди. И все такое прочее.
   Мазур невольно отвел взгляд -  это  чересчур  уж  выламывалось  за  рамки
социалистической морали.
   - Интересно, а вы знаете, что  чуточку  покраснели?  -  послышался  рядом
безмятежный голосок Мадлен, тщательно маскировавшей легкую насмешку.
   Мазур поджал губы, не то  чтобы  сердился,  но  чувствовал  себя  немного
неловко и неуклюже.
   - Ну, не дуйтесь, - сказала Мадлен,  лукаво  поглядывая  на  него  поверх
бокала. - Хотите  маленький  секрет?  На  женщин  такая  чуть-чуть  отдающая
варварством  неиспорченность  порой  производит  даже  большее  впечатление,
нежели ковбойская уверенность...
   "Интересно, туда ли она клонит, о чем мне думается?" - подумал Мазур.  Он
попытался представить, что предпринял бы на его месте Штирлиц, но получалось
плохо - Штирлиц общался главным образом с одноглазыми гестаповцами и  лысыми
абверовцами, а этот опыт здесь совершенно не годился.  Не  станешь  же  бить
Мадлен коньячной бутылкой по голове?
   Мельком  глянув  на  нежничавшую  парочку,  Мадлен   осведомилась   тоном
благовоспитанной девочки:
   - Интересно, лесбийская любовь вас пугает или возбуждает?
   "Тебя бы, красотка, на партийное собрание, - подумал Мазур, - посвященное
целиком твоему персональному делу  -  с  аморалкой,  бытовым  разложением  и
прочими ужасами. То-то повертелась бы... Поняла бы, где настоящий ужас, а не
в вашем фильме с этим, как его там, Фредди Крюгером..."
   - Показать вам еще одну достопримечательность этого заведения? - спросила
Мадлен, ни  сном  ни  духом  не  подозревавшая,  какие  ужасы  ей  уготовила
обиженная фантазия Мазура.
   - Сделайте одолжение.
   - Пойдемте.
   Она уверенно направилась к портьере в  дальнем  углу.  Мазур  механически
двинулся следом и оказался в узком коридоре с двойным рядом дверей, где было
полутемно и  тихо,  а  достопримечательностей,  на  первый  взгляд,  имелось
примерно столько  же,  сколько  их  может  оказаться  в  Антарктиде.  Мадлен
остановилась перед  одной  из  дверей,  ничем  на  вид  не  отличавшейся  от
остальных, отперла ее своим ключом и вошла первой.
   Мазур  огляделся.  Опять-таки  никаких  достопримечательностей  -  чисто,
прибрано, старинная кровать  с  высокими  железными  спинками,  две  кресла,
столик, шторы задернуты.
   За спиной у него звонко щелкнул старомодный замок.
   - Ну, и как это понимать? - спросил он спокойно.
   Мадлен подошла к нему вплотную, медленно подняла руку, легонько  потянула
его галстук, приспустив узел. Так же плавно убрала руку, прищурилась:
   - Тебе объяснять или сам догадаешься? Попробуй с трех раз...
   В конце-то концов, он тут оказался с санкции начальства. А  если  что  не
так, не наше дело - как говорится, Родина велела...
   Взять ее за плечи и легонько притянуть  к  себе,  не  думая  при  этом  о
возможных объективах, оказалось не таким уж  трудным  делом.  Природа  брала
свое, и в сочетании с дозволением начальства смесь получалась убойная. Мазур
раздел ее без особой неуклюжести, благо не впервые в жизни  это  проделывал,
да и сопротивления никакого, одно молчаливое поощрение синим взглядом.  Стал
снимать пиджак, но закончить эту нехитрую процедуру не успел - Мадлен  гибко
опустилась перед ним на колени...
   Вот это с ним проделывали впервые. В первый миг он инстинктивно сжался  в
нешуточном испуге, показалось, что ее зубы  сейчас  вонзятся  в  беззащитную
плоть, но тут же выяснилось, что  дело  обстоит  не  так  уж  скверно,  даже
наоборот.  Сначала  в  голове  еще  прыгали  всякие  мысли,  от  "Да  это  ж
извращение!" до "Как же дальше?  Неужели  проглотит  или  как-то  по-другому
полагается?!". Потом и мысли отлетели, потому что стало  чертовски  приятно.
Он пялился в потолок,  избегая  опускать  взгляд  на  ритмично  колыхавшуюся
светловолосую головку, в мозгах крутилось одно: "Вот  это  да-а!"  Осторожно
погладил  ее  по  голове,  легонько  прижал  пальцами  затылок  -   она   не
противилась, наоборот, ее это словно подхлестнуло.
   Позже,  когда  они  оказались  на  мягкой  старинной  постели,  вовсе  не
скрипучей, Мазуру пришлось пережить еще немало неизведанного. Смешно,  но  в
какой-то миг он и впрямь ощутил  себя  совращаемой  семиклассницей  -  слава
богу, это быстро прошло. Главное, не ударил в грязь лицом.
   Лежа с ней рядом  и  ласково-лениво  перебирая  золотистые  пряди,  он  с
каким-то нездоровым интересом ждал, когда  же  начнется.  По  всем  канонам,
согласно  многочисленным  примерам  из  откровений  засекреченных  лекторов,
сейчас в дверь должна была ввалиться целая ватага хмурых типов в  надвинутых
на  глаза  шляпах,  комната  обязана   озариться   сполохами   ослепительных
фотовспышек, а  вперед  протиснется  особо  отвратный  шпик  и  сквозь  зубы
процедит что-то вроде: "Либо вы принимаете наше предложение, товарищ  Мазур,
либо..."
   Но время шло, а в тихую комнату никто  не  врывался.  Мазур  даже  ощутил
легкое разочарование. И постарался успокоить  себя  тем,  что  врываться  им
вовсе не обязательно: вон в той симпатичной люстре очень удобно вмонтировать
широкоугольный объектив, сейчас его отпустят, а  через  пару  дней  подойдет
незнакомец... стоп, что-то тут не клеится! Какая  может  быть  "пара  дней",
если они вскоре вновь уйдут в море и неизвестно когда вернутся. Не будут  же
те ждать возвращения "Сириуса" в СССР? Или  будут?  Вот  тогда  и  получится
настоящая хохма, когда станут разыскивать в Институте  океанологии  старшего
научного сотрудника по фамилии Мазур...
   - Думаешь о чем-то серьезном? - тихонько спросила Мадлен.
   - Думаю, зачем я тебе.
   - А низачем, - сказала  она.  -  Просто  стало  интересно  -  каковы  эти
русские. Тебе ведь, положа руку на сердце, было  интересно,  каковы  же  эти
француженки?
   - Ну, вообще-то...
   - А если честно?
   - Если честно, то да.
   - Вот видишь. Не обиделся?
   - За что? - усмехнулся Мазур. - Не такой  уж  я  глупый  романтик,  чтобы
полагать, будто ты с трех беглых взглядов влюбилась в меня  без  памяти.  Не
столь уж я о себе высокого мнения... Приключение так приключение.
   - Вот и прекрасно, - с облегчением вздохнула она. - А то  я  уже  боялась
совершенно непредсказуемой реакции загадочной славянской души...
   - Интересно, откуда ты эту душу знаешь? По книгам?
   - Ну, главным образом, - призналась  Мадлен  смущенно.  -  Достоевский  и
Чехов...
   - Милая, с тех пор много воды утекло...  -  сказал  Мазур.  -  А  вот  я,
признаюсь тебе честно, о французах сужу главным образом по Дюма...
   - Ну, со времен Дюма тоже много воды утекло.
   - Как сказать... Дело в том, что все это приключение очень удачно ложится
на мои впечатления от Дюма, понимаешь?
   - Ничего себе! - присвистнула Мадлен. - И какой же у тебя  перед  глазами
встает женский образ? Неужели миледи?
   - Ну почему? Есть более приятные, взять королеву Марго...
   - Спасибо, шевалье...
   - Я серьезно.
   - И все же ты романтик, - фыркнула Мадлен. - Сирил, большую часть жизни я
- напористая и неутомимая журналистка, робот в юбке...
   - Успокойся, - сказал Мазур. - Я и не собираюсь в  тебя  влюбляться,  так
что... ох! Это обязательно - так щипаться?
   - Да, не романтик...
   - Какой есть. Но должен заметить, что ты временами -  чертовски  приятный
робот.
   - Боже мой, - грустно вздохнула Мадлен, вставая с постели. -  Мне  иногда
кажется, что меня крупно разыграли. Ну не похож  ты  на  русского!  Обычный,
остроумный, раскованный парень...
   - Ну что поделать, - сказал Мазур. - Нет у меня балалайки.  А  русские  -
они разные. Если ты не знала. Слушай... У нас есть что-то, хотя бы отдаленно
напоминающее будущее?
   - Романтик...
   - Я же сказал - отдаленно напоминающее...
   - Не знаю, - серьезно сказала Мадлен, застегивая блузку. - Мне по душе та
самая варварская неискушенность, ты милый парень... Я бы согласилась с тобой
дружить и дальше... при условии, что ты  не  станешь  забивать  себе  голову
романтикой. Понимаешь, романтики я боюсь. Она совершенно  не  гармонирует  с
нашим  веком...  Тебя  устраивает  такая  мимолетная  подруга,  циничная   и
прагматичная?
   - Вполне.
   - Хорошо подумал?
   - Ага.
   - Вот только как нам все устроить на будущее? Ты  отчаянно  храбришься  и
заверяешь, что у вас настали другие времена... но я-то знаю, милый,  что  ты
можешь нарваться на неприятности...
   - Глупости, - сказал Мазур. - У меня отличные отношения  с  капитаном,  в
город иногда хожу один... Скажи,  где  я  могу  тебя  найти,  -  и  проблема
снимется.
   - Вот визитная карточка. Только сначала обязательно позвони...
   - Я понятливый, - сказал Мазур. - Разумеется, позвоню. Я ж  понимаю,  что
эту очаровательную комнатку ты не ради меня сняла и не сегодня... И  в  твою
личную жизнь лезть не собираюсь.
   - Милый, ты - само совершенство... Пошли?
   Выходя  вслед  за  ней  на  тихую  улочку,  Мазур  ощутил   смесь   самых
разнообразных  чувств  -  от  ублаженного  мужского  самолюбия  (а  все-таки
хорошо!) до жгучего любопытства: неужели так и не кинутся  наперерез  хмурые
типы в нахлобученных на лоб шляпах?
   Не кинулись. Пуста была улочка. Даже полицейский куда-то запропастился.
   - Тебя подвезти? - спросила Мадлен.
   - Нет, спасибо, - сказал Мазур. - Пройдусь еще по городу. Скоро нам опять
в море, хочется по твердой земле как следует побродить.
   - Ну что ж... Звони.
   Мадлен чмокнула его в щеку, села за руль, и "джип" лихо рванул  с  места.
На взгляд Мазура,  прощание  получилось  несколько  суховатое,  но  так  уж,
видимо, у буржуев  полагается.  Ну  и  ладно,  не  влюбленный  мальчишка,  в
самом-то  деле.  Справедливости  ради  следует  признать,  что   приключение
получилось по-настоящему захватывающее, так что не будем требовать от  жизни
слишком многого, не ждешь же ты, чтобы она в тебя влюбилась со всем пылом, в
Союз  с  тобой  запросилась,  чтобы  вступить  там  в  партию  и   поднимать
Нечерноземье?
   "Ирина", - с запоздалым раскаянием вспомнил он. Но тут  же  успокоился  -
Мадлен, это, знаете ли,  совсем  другое.  Это,  говоря  суконно,  выполнение
задания командования, и не  более  того.  А  Ирина  есть  Ирина,  волнующая,
желанная, капризная и ветреная адмиральская дочка, пусть  даже  в  некотором
смысле и боевой товарищ - как-никак шифровальщица в одном с  ним  звании,  о
чем большая часть экипажа понятия не имеет...
   Он не спеша брел  вдоль  кромки  тротуара,  вновь  прокручивая  в  памяти
кое-какие сцены  только  что  закончившегося  свидания,  те  самые,  которые
особенно  хотелось  повторить.  Один   записной   ходок   с   улыбочками   и
подмигиваниями рассказывал, что не только женщины нас таким вот образом,  но
и мужики их примерно так же...
   - Месье! - и  на  него  обрушилась  длиннющая  тирада  на  языке  Гюго  и
Фантомаса.
   Мазур повернулся в ту сторону, медленно освобождаясь от сладких  видений.
Какой-то хрен импортный, лысенький пузан в  шортах  и  пестрой  гавайке,  аж
подпрыгивал от нетерпения, махая  у  Мазура  перед  носом  планом  города  и
тараторя что-то на мове лягушатников. Рядом  с  ним  угрюмо  торчал  второй,
повыше, с гораздо более пышной шевелюрой, но одетый столь же  легкомысленно.
Оба  были  нагружены  рюкзаками  -  свеженькие   туристы,   надо   полагать,
пилигримы...
   Мазур, любовник великолепной француженки, любил сейчас весь мир, а потому
охотно остановился, поскреб в затылке:
   - Нон парле Франсе... Ду ю спик инглиш?
   - О, немного! - обрадованно воскликнул толстяк. - Мистер, вы  мне  можете
показать на этом чертовом листе, где тут есть порт... порт...
   - Порт-Шарль? - догадался  Мазур.  -  Порт-Шарль  примерно  здесь...  вот
только, мистер, я плохо  представляю,  как  называется  эта  улица,  где  мы
находимся...
   - Вон там табличка...
   Мазур повернул голову в указанном направлении.
   Он еще успел отметить краем глаза чужую  руку,  рванувшуюся  к  его  лицу
из-за спины,  успел  сообразить,  что  это  определенно  длинный,  -  а  вот
предпринять ничего не успел.  Едко-морозная  дурманящая  волна  ворвалась  в
ноздри, в рот, прокатилась до пяток,  и  он  осел  на  подгибавшихся  ногах,
последней вспышкой сознания зафиксировав скрежет автомобильных тормозов  над
самым ухом...
   Глава четвертая
   НЕЗВАНЫЕ БЛАГОДЕТЕЛИ
   Пробуждение  слегка  напоминало   похмелье   средней   степени   -   пока
балансировал меж забытьем и явью, в голову лезла всякая чушь, то ли сны,  то
ли галлюцинации, тут же бесследно пропадавшие из  памяти,  трудно  было  так
сразу сообразить, где он, во  рту  стоял  привкус  бумаги,  голова  легонько
кружилась. Тщательно проморгавшись, Мазур так и лежал не шевелясь,  пока  не
понял, что окончательно вынырнул в реальность. Но  и  тогда  не  шелохнулся,
оценивая окружающее, насколько мог.
   Какая-то добрая душа - осьминога ей в задницу и  сапогом  утрамбовать!  -
сняла с него туфли и расслабила узел галстука, после чего уложила  на  узкую
постель. Комната оказалась чем-то вроде мансарды - высоко над головой  белел
скошенный потолок с одним-единственным окном, до которого не удалось  бы  не
то что дотянуться, но и допрыгнуть. Обширная мансарда, но пустоватая - кроме
кровати, на которой он  простирался,  имелись  лишь  два  стула  с  высокими
спинками, ветхие на вид, да нечто вроде туалетного столика с помутневшим  от
времени зеркалом.
   Решившись, Мазур встал, сунул ноги в  расшнурованные  туфли,  пошарил  по
карманам.  Пусто.  Выгребли  абсолютно  все   -   деньги,   сигареты,   даже
комсомольский значок. Загранпаспорт, к счастью,  остался  на  судне,  но  из
кармана пропало удостоверение научного сотрудника Института океанологии.
   Пахло застарелой пылью и чем-то вроде залежавшегося гуталина. Как следует
проинвентаризовав свои ощущения, Мазур сделал вывод, что чувствует  себя,  в
общем, неплохо. Голова почти что и не кружится, вот только бумажный  привкус
во рту не проходит.
   Подошел к двери, подергал ручку, покрутил ее.  Попробовал  открыть  дверь
сначала от себя, потом к себе. Безрезультатно. Тогда, не колеблясь, что есть
мочи врезал по ней ногой. И еще  раз,  и  еще.  Взлетела  пыль,  заставившая
расчихаться, но дверь, сколоченная на совесть еще при англичанах, устояла. И
почти сразу же в замке звонко щелкнул ключ.
   Мазур из  предосторожности  отступил  на  шаг.  Дверь  приоткрыли,  ровно
настолько, чтобы в нее смог заглянуть чей-то глаз,  потом  она  распахнулась
наружу, вошел парнище повыше Мазура примерно на голову, в полотняных  брюках
и майке с короткими рукавами, открывавшими нехилые бицепсы. Положив руку  на
заткнутый за пояс короткоствольный револьвер, энергично пожевывая резинку, с
непроницаемым выражением лица потеснил  Мазура  грудью  в  глубину  комнаты,
толчком заставил усесться на кровать и протянул по-английски:
   - Сиди спокойно, парень, а то рассержусь... Угроза эта Мазура не испугала
вовсе - за то время, что пятился к постели, он десять раз успел бы настучать
верзиле по болевым точкам  организма,  перевести  в  горизонталь  и  забрать
пушку. Вот только проделывать это с военной