ивости - поэтому Вика. все  еще  печальная,  молча  принялась
вытирать травой испачканные места, не проявив никакого интереса к ямке. Зато
Мазур мгновенно сделал стойку не хуже вышколенного пойнтера.
   Ямка,  кровь  из  носу,  была  барсучьим   сортиром.   Барсук   -   зверь
чистоплотнейший, в норе не допустит  ни  малейшей  грязи.  Выкапывает  ямки,
гадит  туда,  а  когда  наполнятся,  старательно  закапывает.  От  норы  они
расположены не очень близко, но и  не  особенно  далеко...  Объявив  привал,
Мазур не побрезговал исследовать содержимое ямки органолептическим способом,
то бишь поковыряв пальцем и обнюхав оный. Выходило, что дерьмецо очень  даже
свежее. Он принялся ходить по лесу кругами, расширяя спираль- и минут  через
двадцать обнаружил в заросшем кустами овражке нору. Не остановился на этом и
продолжал поиски, пока не нашел "черный ход", запасной выход и убедился  что
он- единственный. Хозяин пребывал  дома,  в  этом  Мазур  и  не  сомневался:
барсук- зверь ночной, в светлое время отсыпается.
   Дальше было совсем просто. Парадный ход он наглухо запечатал  срубленными
вершинками молодых сосенок, не удовольствовавшись этим, поставил  на  страже
Ольгу, вручил ей свежевырезанный кол и велел намертво позабыть  ее  любимого
писателя Джеральда Даррелла, грохнуть хозяина норы по башке  от  всей  души,
едва только покажется. Или, в крайнем случае, если в душе победит  гуманизм,
визжать при появлении барсука в полный голос.
   Сам он, оторвав от куртки подкладку, пропихнул ее поглубже в "черный ход"
и поджег, а когда занялось, стал подбрасывать сухие ветки, потом траву.
   Минут десять все было спокойно. Дым тянулся из  дыры,  но  большая  часть
валила внутрь. Занеся кол, Мазур терпеливо ждал.
   Изнутри словно даванул здоровенный поршень -в снопе искр вылетели  наружу
горящие сучки, трава, окутанный этим сюрреалистическим облаком, хозяин  норы
опрометью рванул на свежий воздух. Стоявший над норой сбоку,  Мазур  грохнул
его по загривку колом- аккуратно  и  четко,  как  прикладом  на  тренировке.
Барсук покатился кубарем и затих. Для верности Мазур добавил еще раз,  чтобы
наверняка  сломать  шею.  Перевел  дух,  ощущая  знакомую  каждому  охотнику
горделивую усталость. Сосновой веткой  смахнул  с  шерсти  искры,  подхватил
трофей за задние лапы и поволок к  парадному  входу.  Отъедавшийся  на  зиму
барсучище весил килограммов пятнадцать -чуть ли не в метр длиной, с  длинным
хвостом,  черным  животом,  в  богатой,  серовато-желтой  шубе,  с  забавной
полосатой мордой. Шерсть была грубая, щетинистая, но ничего, сойдет...
   - Добытчик у тебя муж?  -  гордо  сказал  Мазур,  кладя  тяжелую  ношу  у
Ольгиных ног.
   Она бросила кол, опустилась на коленки, потрогала морду:
   - Красивый какой... Жалко,- и торопливо добавила: - Но есть-то надо.
   -  Верно,-  сказал  Мазур.  Взял  барсука  за  лапу  и  продемонстрировал
внушительные когти: - Видала? Если бы тебе этот красавчик от души двинул  по
пузу, мало бы не показалось... Вика где?
   - Сидит, где оставил, и переживает.
   - Иди к ней и держи  ушки  на  макушке,  будешь  за  часового.  А  я  тут
поработаю.
   Он вздохнул,  прикинув,  сколько  предстоит  трудов,  вынул  оба  ножа  и
опустился на  корточки.  Освежевать  было  недолго,  зато  уйму  времени  он
потратил, чтобы выскоблить шкуру как следует. До идеала, конечно, далеко, но
вечером можно будет навести глянец...
   Разрезал шкуру вдоль, подхватил выпотрошенную тушу и направился туда, где
оставил женщин. Вика сидела под сосной и курила. Увидев  Мазура,  смутилась,
словно он был строгим папой:
   - А ведь бросала...
   - Ничего,- сказал он.- Дымите. А я вам тут шубы сделал. На хорошую  доху,
конечно, не тянет, но вокруг поясницы  обмотать  -  все  теплее.  И  мяса  -
немеряно...
   - А его едят? - недоверчиво спросила Ольга.
   - Интеллигенция...- фыркнул Мазур.- Не  то,  что  едят,  а  даже  доктора
прописывают- от  ревматизма  и  прочих  аналогичных  хворей.  И  тащить  его
придется вам, красивые мои, уж не посетуйте...
   С ношей он управился по  китайскому  способу-  разрезал  тушу  пополам  и
каждую половинку двумя тесемками привязал к  короткой  палке.  Очень  удобно
нести, хоть в руке, хоть на плече. Тесемки, конечно,  пришлось  вырезать  из
собственной многострадальной куртки. Это уже была не куртка, а  нечто  вроде
бичевского жилета - сначала лишилась рукавов, потом подкладки,  а  ленты  из
нее  Мазур  вырезал  запросто,  по  мере  потребности.  Так  что  видок  был
предосудительный.   Только   серебристые   пластиковые   пуговицы    праздно
посверкивали - уцелели  все  до  одной,  потому  что  приспособить  их  было
решительно не к чему.
   - Ну вот, опять помаленьку обрастаем поклажей,-  удовлетворенно  вздохнул
он.- Хоть этот козел и решил, что дочиста нас ограбил...
   Осекся, покосившись на  Вику.  Мимолетной  обмолвки  хватило,  чтобы  она
моментально замкнулась, ушла в себя. Опять будет брести с трагическим видом,
украдкой зыркая, как побитая собачонка, боясь, что  ее  бросят.  А  у  него,
откровенно говоря, не было никакого желания  утешать  долго  и  вдумчиво,  с
прочувствованными тирадами и убедительными интонациями. Если совсем  честно,
он не раз и не два ловил себя на мысли: "Вот, навязалась на  мою  голову..."
Что, конечно, не означало, будто Мазур собирался ее бросать. Но уныние  Вика
на него наводила несказанное - как на всякого командира,  которому  придется
постоянно зреть у себя в шеренге кислейшую физиономию.
   - Мы хоть полдороги-то отмахали? - спросила Ольга.
   - А пожалуй что,- солгал Мазур.
   Грубо прикидывая, они прошли не половину, а лишь поболе  трети  -  но  не
расхолаживать же? Хотя, может, и половину, сам  черт  не  разберет.  Как  ни
натаскивай  спецназовца,  из  него  еще  можно  сделать  живой  компас,   но
"внутреннего спидометра" никак не получится, с этим хуже. Как ни считай шаги
и ни прикидывай. Может, и половину...
   - Такое впечатление, будто на одном месте кружим.
   Очень уж пейзажи одинаковые.
   - Не привыкла ты в  России  к  нашенскому  размаху,-  сказал  Мазур.-  На
Шантаре, помню, то же самое говорила -  мол,  такое  впечатление,  будто  на
одном месте стоим, до того берега однообразны... Хорошо еще, не  в  пустыне.
Дорогу бы я и там нашел, а вот с водой хуже. С едой тоже. А вообще,  знаете,
кто самые лучшие проводники караванов? Слепые.
   - Кто? - даже  Вика,  являвшая  собою  аллегорическую  фигуру  вселенской
печали, посмотрела с любопытством.
   - Серьезно, слепые,- сказал  Мазур.-  Видел  я  одного  такого  в...-  он
спохватился.- В жарких странах. Не поняли еще, в чем фокус? Караванные тропы
в пустыне - трассы постоянные, сотни лет по ним тысячи верблюдов  чапают.  И
усердно писают, понятно. Верблюд пить не пьет, а вот писаться здоров.  И  за
века весь путь пропахнет. Зрячий не особенно чует, а слепой - другое дело, у
него оставшиеся чувства обострены... Вот и ведет, как по ниточке, держат его
вместо компаса.
   - Надо же, а я...- начала Вика и вдруг поперхнулась, через  плечо  Мазура
уставилась на что-то с выражением крайнего ужаса,
   Он  в  этот  момент  сидел  на  корточках.  Не  вставая,   упал   вправо,
перекатился, щелкнув предохранителем.  И,  еще  не  успев  вскочить,  поймал
боковым зрением громадное бурое пятно. Как ни странно,  у  него  моментально
отлегло от сердца. Медленно, очень медленно выпрямившись, он громко прошипел
сквозь зубы:
   - Замри! Замри, обе!
   Метрах в тридцати меж двумя соснами стоял  здоровущий  медведь  и,  низко
пригнув плосколобую башку, таращился крохотными глазками. Морда у него  была
облеплена  желтоватой  шерстью.  Мгновенно  прикинув   направление,   откуда
приперся таежный хозяин, Мазур сообразил, что косолапый, дожрав  выброшенные
в овражке барсучьи потроха, пошел по следу -тушу-то Мазур тащил волоком,  да
и кровь капала. Вполне  может  быть,  мишка  и  сам  трудолюбиво  выслеживал
вкусного барсука- он, случается, массу времени тратит, чтобы извлечь  из-под
земли кроху-бурундука, а тут такой деликатес...
   Мазур быстро огляделся. Женщины застыли, как статуи -  не  во  исполнение
приказа, а от страха.  Он  плавно  перевел  предохранитель  на  "непрерывный
огонь". Ветерок дул от медведя к людям, принося густую волну звериной вони.
   Медведь все так же стоял, чуть ворочая в стороны башкой. Со своего  места
Мазур мог бы всадить в него славную очередь,  но  жалко  было  патронов.  Их
много придется расстрелять, если  не  все.  Против  крупного  зверя  автомат
такого калибра (и даже "нормальный" 7,62) как-то не пляшет. Убойность не та.
Особенно теперь, когда он стоит, подставив лобешник,- от толстой кости  пуля
может и срикошетить из-за той самой неустойчивости в полете...
   Все это мгновенно пронеслось у Мазура в мозгу, и  он  понял,  что  победа
будет пиррова- останется с разряженным автоматом. Не отводя дула, он  набрал
в грудь побольше воздуха и, как мог утробнее, рыкнул, заворчал.
   Вся надежда была на рефлексы и звериные повадки. Тут уж не до деления  на
животных и человеков. Расклад незатейлив: мишка  должен  был  понимать,  что
приперся к чу-жой добыче, и то, что конкурентом ему был не лесной собрат,  а
гомо сапиенс, ничего не меняло. Хотя как знать - именно с человеком  медведь
старается не связываться. И что такое ружье, понимает прекрасно.
   Услышав его рявканье, медведь поднял  верхнюю  губу,  обнажив  желтоватые
слюнявые клыки. Сам глухо заворчал. Мазур готов был стрелять, как только  он
двинется вперед.
   Не потребовалось. Медведь  постоял,  дергая  носом,  подался  в  сторону,
бочком-бочком, изображая всем своим видом, что он, понимаете ли, просто  так
прогуливается,  променад  делает  по  предобеденному  времени,-  отступил  в
чащобу, настороженно пятясь, поматывая башкой. И совершенно бесшумно канул в
тайгу, мелькнул огромным косматым комом меж отдаленных деревьев -  а  там  и
след простыл. Зверь был сыт и спокоен, так что обошлось...
   - Ф-фу ты,- вздохнул Мазур, совсем по-медвежьи мотая головой.- В  обморок
никто не собирается?
   Обе амазонки были бледными, но на ногах держались и глаз  не  закатывали-
похоже, начали помаленьку проникаться простой истиной,  что  самый  страшный
зверь в тайге человек и есть. В  их  положении  эта  азбука  как-то  быстрее
усваивается...
   - Пошли,-  распорядился  Мазур.-  Хватит,  засиделись.  Обедать  ягодками
будем... если попадутся.
   - А он не вернется?- опасливо спросила Ольга, не отрывая глаз от леса.
   - Никогда он в таких случаях не возвращается,- успокоил ее Мазур.
   Это была чистейшая брехня. Медведь как  раз  способен  отколоть  штуку  -
бесшумно зайти со спины, подошвы у него мягкие, как подушки, сухой сучок  не
сломают,  обволокут.  Другое  дело,  что  спокойный  августовский  зверь  не
настолько уж воспылает страстью к барсучатине, чтобы преследовать из-за  нее
вооруженного человека - существо, пользующееся в тайге мрачным уважением...
   Первое время Мазур старательно оглядывался, однако. Потом перестал, когда
откуда-то сверху, со склона  ближайшей  сопки  раздалось  могучее  рявканье:
медведи стаями не  ходят,  у  каждого  свой  огромный  участок,  старательно
помеченный и обжитой. Так что это, несомненно,  был  их  недавний  знакомец-
ненавязчиво напоминал, что они все же шлепают по его владениям...
   Расслабился и даже негромко замурлыкал:
   Ой медведюшко, мой батюшко,
   ты не тронь мою коровушку,
   пожалей мою головушку...
   Мысли и чувства у него были какие-то не городские, не прежние. Показалось
на миг, что полностью сумел влезть в шкуру первобытного человека: идешь себе
с оружием, впереди женщины тащат добытое тобой мясо, одна  женщина  твоя,  а
другая готова, только мигни, и не ранен никто,  а  в  неизвестном  отдалении
враги кучкуются, и поступить с тобой готовы совсем по-первобытному, как и ты
с  ними,  если  честно...  Странное  ощущение.  То  ли   пугающее,   то   ли
возбуждающее. Решительно не верится, что где-то там, за горами,  за  долами,
машины по асфальту ездят, дома многоэтажные стоят, женщины в платьях ходят и
духами пахнут...
   ...Больше всего он жалел об утащенном доктором бинокле, все  остальное  -
штука наживная. Однако он и без бинокля усмотрел сквозь деревья,  с  вершины
округлой, смахивающей на погребальный курган  сопки  некий  предмет,  глухой
тайге  не  свойственный  совершенно,-  посреди  невеликой   полянки   стояла
грязно-зеленая цистерна с широкой горловиной,  судя  по  виду  и  габаритам,
снятая с шасси  армейского  бензозаправщика.  И  никакого  шевеления  рядом,
никаких палаток.
   Оставив женщин в чащобе, он сделал вокруг полянки два круга, но не  засек
никаких двуногих. Тогда, не таясь, вышел на прогалину.
   Цистерна, точно, с  бензозаправщика.  Вертолетом,  должно  быть,  сюда  и
закинули. Выстукав ее кулаком, Мазур определил, что она полнехонька  на  две
трети. Обшарив прогалину, быстро нашел  в  кустах  алюминиевую  лесенку,  по
высоте как раз подходившую, чтобы добираться до горловины. В противоположном
конце поляны там и сям  углубления,  иные  совсем  свежие,  даже  не  успела
пожухнуть вмятая колесами вертолета  трава.  Выходит,  набрел  на  "аэродром
подскока". Зачем,  если  такой  вертолет  способен  дотянуть  от  заимки  до
Пижмана, не опустошив досуха баков?
   Ответ простой: вполне возможно, вертолет  неустанно  кружит  над  тайгой,
прочесывает по квадратам, вооружившись каким-то из детекторов. Сам Мазур  на
месте Прохора так  бы  и  поступил,  погонял  вертушку  дней  несколько,  не
полагаясь на минные поля и засады- таковых не может оказаться много...
   Ну, а вертолета они ни разу не слышали оттого, что он прилип к  какому-то
другому месту. Неправильно подрассчитали на заимке. Они тоже не  боги  и  не
демоны.
   Невыносимо хотелось поджечь к чертовой  матери  цистерну,  но  противнику
существенного урона это не нанесло  бы,  а  вот  маршрут  Мазура  безусловно
выдало. Пришлось ретироваться. Отступая в тайгу, он вновь вспомнил о задумке
с пожаром.
   Где умный человек прячет лист? В лесу. А когда лучше  всего  улепетывать?
Да посреди окружающего переполоха...
   Окончательно он укрепился в своем решении, когда вышли к откосам. Мазур и
раньше подозревал, что  они  идут  по  плоскогорью,  метрах  в  трехстах  от
пресловутого "уровня моря",- опыт старого подводного пловца  подсказывал  по
едва уловимому изменению давления на барабанные перепонки, на  суше  принцип
тот же- а то и в полукилометре. Теперь  убедился  точно.  Все  эти  дни  они
шагали по протяженнейшему плато. И вышли к скалистым сопкам, кое-где и вовсе
безлесным. За сопками уходили вниз откосы -  где  плавно,  где  покруче,-  а
внизу, куда ни глянь, на многие километры расстилалась тайга, перемежавшаяся
обширными прогалинами, кое-где перерезанная темно-синими полосами  нешироких
мелких речек.
   Евоные амазонки стояли  плечом  к  плечу,  глядя  в  открывавшийся  перед
странниками простор так зачарованно и радостно, словно ждали,  что  усмотрят
отсюда окраины Шантарска. Мазур и сам поймал себя на мысли, что высматривает
Пижман, в котором он ни  разу  не  был  и  плохо  представлял,  как  городок
выглядит.
   Нет, ни следа человеческого присутствия. Ветер  здесь,  на  вершине,  дул
сильный - навстречу, с юга. За все время, что они тут простояли, ни разу  не
переменился. Как и за четыре последних дня. Нет,  на  юг  пожар  не  пойдет,
будет распространяться с ветром...
   - Складывайте пожитки вон туда, под  сосну,-  сказал  Мазур,  решившись.-
Будет вам работенка...
   Он заранее наметил место, где предстоит спускаться на равнину.  И  честно
предупредил, что потребует потом выложиться до предела.
   Вернувшись метров на триста по своему же следу, туда, где деревья  стояли
густо, принялись за работу. Драли бересту - где ножами, где руками. Амазонки
моментально обломали ногти, еще допрежь того помаленьку приходившие в жалкое
состояние, но Мазур был беспощаден, да и они сами уже малость  одичали-  так
что обошлось без лишних трагедий. Попутно  ломали  сухие  ветки,  кустарник,
молоденькие деревца, засохшие в тени  взрослых  собратьев,-  их  моментально
можно было опознать  по  рыжей  хвое.  Труднее  всех,  как  он  сам  считал,
приходилось  именно  ему-  и  ломай-дери-таскай,  и  руководи,  да   еще   и
прислушивайся к окружающему, не снимая с шеи автомата...
   В самой чащобе сложили несколько куч. В душе  у  Мазура  стоял  тягостный
осадок - никогда не думал, что придется вот  так,  своими  руками  поджигать
тайгу. Но он слишком хорошо помнил телерепортаж месячной  давности,  помнил,
сколько людей и техники было брошено тушить, какое столпотворение поднялось,
а ведь тот пожар отстоял еще дальше к северу, восточнее, правда.  И  Прохору
удастся напакостить, если повезет (да и притихнет  поневоле  Прохор),  и  им
пойдет на пользу - никто  не  станет  задавать  лишних  вопросов  оборванным
людям, вышедшим из тайги. Вот  только  легенду  надо  продумать  поискуснее,
татуировки  чертовы  на  руках  ничем  не  прикроешь.  Завязать  разве  что,
сославшись на ожоги...
   Мысленно извинившись не перед кем-то  конкретным,  а  перед  всей  тайгой
сразу,  он  подпалил  сверток  бересты.  Быстро  разгорелось.  Мазур   сунул
импровизированный факел в кучу сушняка и бересты, наваленную вокруг  могучей
сосны, окруженной  тесным  частоколом  молодняка.  Вспыхнуло,  занялось.  Он
бросился  к  остальным  кучам,  горько  подтрунивая  над  собой,-   Прометей
хренов...
   Трещало пламя. На фоне рыжих  мечущихся  языков  четкими  геометрическими
линиями вытянулись тоненькие молодые деревца. Секунда - и они вспыхнули, как
солома. Треща, сгорала хвоя. Понемногу занималась  толстая  кора  высоченных
сосен, и уже пылали затесавшиеся среди них березки - особенно  яро  полыхали
две  голых,  желтых,  высохших,  с  корой,  давно  ошкуренной  трудолюбивыми
дятлами. Сама береста уже давно горела, свиваясь в почерневшие трубочки.
   Над  головой  просвистели  крылья-  стайка   каких-то   птиц   торопилась
спасаться. Медведя жалко, подумал Мазур. Ничего, авось  уйдет...  Там  вроде
озерцо виднелось, может, пересидит...
   Разгорелось на славу, в лицо пахнуло сухим жаром, и он отступил навстречу
ветру, летевшему с юга, неспешно раздувавшему  огонь,  тяжело  откатывавшему
пожар к северу. Пламя уже стояло  сплошной  стеной,  юрко  прокатывалось  по
сухому кустарнику, трещало, выло, брызгало горящими каплями сосновой  смолы,
лизало стволы, пыталось пробиться к кронам. Давно пора было сматываться,  но
Мазур  стоял  и  завороженно  смотрел  на  огонь,   поддавшись   загадочному
инстинкту.
   Опомнился - огонь уже появился и справа, и слева - кинулся бежать  назад,
к откосу, где ждали женщины.
   ...Они давно уже шли по равнине- но Мазур,  стоило  на  ходу  оглянуться,
каждый раз видел на севере, над темно-синей кромкой иззубренного  горизонта,
полосы черного дыма. Они все  уменьшались,  пока  не  пропали  окончательно.
Пожар раскочегарился, ушел с ветром. Заимка, вероятнее всего, не пострадает,
очень уж далеко, но та цистерна с горючкой уже должна взорваться,  прибавляя
огоньку пищи и размаха.  Меж  нею  и  местом,  где  Мазур  распалил  костры-
сплошная тайга...
   Ночлег  выдался  царский.  Ввечеру  они  наткнулись  на  курьез  природы,
рукотворный замок. В глубокой ложбине выходили на поверхность мощные  пласты
молочно-белого кварца, там и сям пестревшие проемами- за сотни лет подземные
воды выточили сущий лабиринт пещер, запутанных ходов, лазов,  где  пролезешь
только на четвереньках, и тоннелей, где можно выпрямиться во весь рост и все
равно не задеть макушкой потолка.
   До захода солнца оставалось еще часа два, но Мазур, не колеблясь, объявил
привал. Амазонки вконец выдохлись, нужно дать им отдых, а этот лабиринт  был
не только крышей над головой, но  и  надежной  крепостью  -  Мазур,  наскоро
обойдя ближайшие переходы с пучком горящих веток, убедился, что они  тяну