аряды из
базук и прочая военная жуть? Самое большее - запулят  гнилым  помидором,
как четверть часа назад пытался проделать типчик в гавайской рубахе - но
его на дальних подступах скрутили полицейские, даром что  пентюхи,  враз
уволокли, пригнув к земле, а метательные снаряды все до единого  лопнули
под ногами толпы...
   Да и верзила Пепе, пижон с полудюжиной  золотых  зубов,  секретарь  и
начальник охраны в одном лице, тот самый, что поставил сюда  Мазура,  на
все расспросы о возможных опасностях философски пожал плечами и  заявил,
что по большому счету все это - ерунда  на  постном  масле,  если  между
своими. Все обойдется. Лично он, Пепе,  на  своем  веку  повидал  этаких
митингов больше, чем австралиец перепортил девок, и может говорить,  как
знаток. Попытается какой-нибудь придурок с полной пазухой гнилых фруктов
подобраться к трибуне  или  рванет  кто-нибудь  петарду-вонючку  -  если
раньше ему по шее не надают восторженные сторонники дона Санчеса...
   И  все  же,  все  же...  Мазура  что-то  неосознанно   беспокоило   в
окружающем.  Это  чувство  он  знал,  неспроста.   Телепатия,   конечно,
давным-давно осуждена передовой научной  общественностью  и  развенчана,
как лженаука, но что-то такое все же есть.  Пожалуй,  это  самая  верная
формулировка,  пусть  и  позаимствованная  Мазуром  из  какой-то  книжки
Пожалуй, что-то  такое  есть  -  смутные  предчувствия  плохого,  вполне
реального, готового грянуть.  Любой  человек  определенной  профессии  и
определенного опыта поймет, о чем тут мы - сам не раз сталкивался...
   Хуже всего, что Мазур, как ни напрягался, как ни таращил  бдительного
глаза, никак не мог понять, что его беспокоит, хоть ты  тресни.  Но  эта
надрывная заноза явственно ощущалась....
   Понемногу ему начинало вериться, что эта зудящая тревога - всего лишь
очередное  проявление  той   самой   мании   преследования.   И   ничего
удивительного: вместо вбитого на уровне инстинктов стремления оставаться
незамеченным, невидимым, изволь торчать тут на виду  пары  тысяч  зевак,
как обезьяна на шесте у того фокусника в Эль-Бахлаке... Ага!!!
   Только теперь он понял, что  ничегошеньки  ему  не  привиделось,  что
основания для тревоги были самые недвусмысленные...
   Подобное случается с подводными камнями, расположившимся на небольшой
глубине у самого берега: их самих не видно, но по  завихрениям  воды  на
поверхности, по легкому  изменению  цвета  моря  наметанный  глаз  сразу
определит, что камни там есть...
   Там, справа, возле отключенного на время торжества круглого каменного
фонтанчика, он и обнаружил то,  что  ранее  засекал  лишь  тренированным
подсознанием, исправно сигнализировавшем о некой не правильности...
   Мазур не поворачивал в ту сторону голову, лишь косился из-под  темных
очков.  И  все  больше  убеждался,  что  дело  нечисто.   Всякая   толпа
подчиняется определенным законам, она неорганизованна и хаотична, словно
морская гладь. И одиночки, и пары и даже те, кто пришел сюда компаниями,
вели себя  одинаково  -  теснились,  пихались,  орали  и  махали  своими
причиндалами... но на их фоне, как подводный  камень,  четко  выделялась
совсем другая группа, человек в семь-восемь. Она-то  как  раз,  двигаясь
целеустремленно и не так  уж  медленно,  продвигалась  прямо  к  трибуне
уверенным курсом, словно выходящая на позицию торпедного залпа подводная
лодка...
   Теперь все внимание Мазур уделял исключительно этой группе. Тем более
что парочка рож была ему определенно знакома - не  далее  как  позавчера
они от него крепенько получили в борделе. Они самые. А вон и третий, что
был с ним тогда... Все, как на подбор - крепкие  ребята  с  решительными
рожами, порой они, подлаживаясь под  окружающих,  орут  что-то  с  видом
восторженных избирателей, машут руками оратору, но это  именно  минутное
притворство, а на деле они с каждой секундой продвигаются ближе и ближе,
словно  топор  сквозь  кашу,  ловко  и   бесцеремонно   раздвигая   всех
оказавшихся на пути - то вежливо, то вовсе уж хамски.
   Ошибиться Мазур не мог - это азбука... Они были спаяны общим замыслом
и единой целью, они неудержимо перли вперед, как сыгранная  команда,  по
крайней мере, часть из них, те, знакомые рожи работали на конкурента,  и
это все неспроста...
   Мазур растерянно оглянулся - он не видел Пепе  там,  где  парню  было
положено находиться, а значит, инструкций получить не от кого,  придется
импровизировать... Предположим, это акция. Что он сам сделал  бы  на  их
месте, чтобы облегчить задачу? Да просто-напросто устроил бы отвлекающий
маневр - рванул бы в  другой  стороне,  если  не  гранату,  так  сильную
петарду или там газовую бомбу, чтобы началась паника, чтобы все внимание
охраны было приковано к месту взрыва, а тем временем основная  группа...
Мать их, они уже метрах в десяти от нижних ступенек, и клиент  на  линии
огня, а полицейский далеко, на девок таращится, с другой стороны и вовсе
никого нет, подходы не прикрыты совершенно... все!!!
   Когда сзади, слева, совсем неподалеку от трибуны, что-то оглушительно
грохнуло, когда в той стороне резанул  отчаянный  многоголосый  вопль  и
толпа колыхнулась в первом приступе слепой паники, Мазур  даже  ухом  не
повел, не обернулся в ту  сторону.  Те  были  совсем  близко,  он  видел
напряженно-яростные рожи, движение руки  под  легкий  пиджак,  возникший
из-под полы длинный вороненый предмет...
   И  прыгнул  ногами  вперед  прямо  в  толпу,  на  головы  нападавшим.
Извернувшись  в  полете,  заплел  ногами  шею  субъекта  с   пистолетом,
оттолкнувшись  локтями  от  груди  его  соседа,  грамотно  и  продуманно
повалился под ноги стоящим, легонько придушив в перевороте свою  добычу,
враз выбив пистолет ударом по кисти сверху. Приземлившись, не  теряя  ни
секунды, мимоходом подсек чьи-то ноги, неважно чьи, все  равно  они  тут
одна компания, сложенной лодочкой ладонью выбил дыхание из падающего...
   И,  оттолкнувшись,  взмыл  на  ноги,  нанеся  по  сторонам  несколько
безжалостных и молниеносных ударов. Нападавшие рушились вокруг него, как
кегли, они не успели отреагировать толком, не говоря  уж  о  том,  чтобы
сопротивляться...
   А там и подмога подоспела - когда воевать, собственно, стало уже не с
кем.  С  полдюжины  полицейских   навалились   на   ушибленных   Мазуром
злоумышленников,  с  превеликим  энтузиазмом  выкручивая   тем   верхние
конечности,  попирая  форменными  ботинками  шеи  и  спины,   размахивая
наручниками, резиновыми дубинками  и  нечищенными  толком  револьверами,
возбужденно вопя. Единственный не приложенный Мазуром нападавший пытался
протиснуться сквозь любопытно сомкнувшуюся  толпу  и  по  пятам  у  него
топотали деревенщины в штатском, азартно перекликаясь.
   Мазур  выпрямился,  отряхивая  новехонький  костюм  -  надо  сказать,
подобранный донной Розой со вкусом. Огляделся. Паника сама собой утихла,
так и не разгоревшись толком, убитых и раненных что-то не видно, а с той
стороны, где был взрыв, тянет едким чадом вроде запаха горящей резины  -
значит, все же не граната, а именно петарда, как он и предполагал...
   Прямо  под  ногами  у  него  лежала  довольно   убойная,   вовсе   не
любительская  штучка  -  вороненый  "Вальтер"  с  черным  глушителем   -
опять-таки не самодельным, а фабричным, весьма надежным в работе. Кто бы
эти ребятки не были, они понимали толк в некоторых вещах  -  не  окажись
тут Мазура, могло и выгореть. До мишени было не более пятнадцати метров,
для хорошего стрелка достаточно, ствол можно без  промедления  выбросить
под ноги и с чистой  совестью  пуститься  наутек,  изображая  смертельно
перепуганного зеваку...
   Пепе так и не появился. Зато дон Себастьян  Санчес,  надежда  народа,
был великолепен. Он не потерял ни секунды, не растерялся и  не  дрогнул:
едва только приутихли вопли и суета и люди вновь обернулись  к  трибуне,
Санчес  прокурорским  жестом   выкинул   руку   в   сторону   скрученных
злоумышленников, которых все еще сгоряча  гнули  и  пинали,  закричал  в
микрофон столь эмоционально и выразительно, что не требовалось  понимать
испанский. Смысл патетических фраз и так ясен донельзя:  смотрите,  люди
добрые, на разоблаченных наймитов  подлого  соперника,  козлов  поганых!
Гляньте только на их гнусные хари! Хрен им что обломилось! Спасла любовь
народная честного человека, трибуна и  заступника!  и  не  испортят  нам
обедни злые происки врагов...
   Судя по восторженному реву толпы, примерно это она  и  услышала  -  а
заступник  народный,  вальяжно  спустившись  по   добротно   сколоченной
лестнице, приблизился к Мазуру, какое-то время, сожалеючи качая  головой
с благородными сединами, разглядывал пистолет с глушителем, который один
из полицаев демонстрировал зрителям со столь гордым видом, словно сам им
завладел в честном бою.  Потом,  картинно  распростерши  руки,  заключил
Мазура в тесные объятия под крик и  рукоплесканья  надвинувшейся  толпы.
"Чего там, - подумал Мазур, покорно мотаясь, как кукла. -Скромный  герой
завсегда себя покажет... "
   Он ухмыльнулся про себя, представив, какая физиономия стала бы у дона
Себастьяна   Санчеса,   узнай   он,   что   обязан   жизнью   советскому
военно-морскому спецназу - и какой вой подняли бы конкуренты,  стань  им
каким-то чудом известно, кто Санчеса охранял...
 
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 
 
СЮРПРИЗЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ 
 
   Так уж странно устроена человеческая  психика,  что  Мазур,  войдя  в
старинное, помпезное и  полное  архитектурных  излишеств  здание  мэрии,
поймал себя на том, что шагает гоголем, испытывая нечто  вроде  законной
гордости - поскольку не жалким просителем сюда приперся с робкой  мордой
и тремором в коленках, не челобитчиком, а полноправным членом победившей
команды, триумфатором и завоевателем. Пусть даже в чужой  личине,  но  -
победитель, как ни крути, наша банда  выиграла,  народ  проголосовал  за
дона Себастьяна Санчеса, а глас народа, как известно...
   В  коридорах  царила  нездоровая  суета,  явно  несвойственная   сему
почтенному заведению во времена скучные и будничные. Забавно, но  Мазур,
новичок в заграничной политике, без  особого  труда  мог  с  полувзгляда
определить, где победители, а где проигравшие - тут не нужно  быть  семи
пядей во лбу, достаточно оценить выражение лиц, четко делившееся на  две
крайности: одни лопаются от радости, другие погружены  в  печаль  Стоило
ему войти в обширную приемную, битком набитую тем же суетящимся народом,
как навстречу ему  шустро  кинулась  секретарша,  пожилая  мумиеобразная
сеньора  в  скучном  сером  костюме,  как  две  капли  воды  похожая  на
отечественную профсоюзную активистку -  настолько,  что  Мазура  оторопь
пробрала в первый миг. И возвестила с усердием цепной собаки, что сеньор
алькальд велел незамедлительно пригласить к  нему  сеньора  Джонни,  как
только последний объявится.
   Когда высоченная  дубовая  дверь  бесшумно  затворилась  за  Мазуром,
хватило одного взгляда, чтобы сообразить: новоиспеченный сеньор алькальд
не  относится  к  тем  бессердечным  субъектам,   что   лишены   простой
человеческой  благодарности  и  полагают,  будто  услуга,  которая   уже
оказана, ни черта не стоит...
   Вовсе даже наоборот:  дон  Себастьян  Санчес  скорее  впал  в  другую
крайность,  он  кинулся  навстречу  Мазуру,  столь  энергично  распахнув
объятия, столь дружески сияя, что во рту  стало  приторно,  будто  Мазур
навернул одним махом полкило сахару.
   - Как я рад вас видеть, мой юный друг! воскликнул дон Санчес, увлекая
Мазура к великолепному столу с гнутыми позолоченными ножками, усаживая в
столь же великолепное кресло и подсовывая стакан с виски.  -  Нет  нужды
повторять, как я вам благодарен, вы и сами  понимаете,  что  спасли  мне
жизнь... Этот мерзавец Рами-рее, разложившийся и коррумпированный... Ну,
будем надеяться, история и  правосудие  еще  воздадут  с  торицей  этому
гнусному субъекту в самом скором времени... - он уселся за стол, положил
локти   на   роскошную   столешницу,    украшенную    инкрустацией    из
разнообразнейших сортов дорогого дерева, пытливо глянул на  собеседника.
Улыбка исчезла у него с лица, словно повернули некий выключатель.  Глаза
в сеточке моршинок были умные и проницательные.  -  Что  же,  забудем  о
неприятном и займемся проблемами насущными... Что же мне с вами  делать,
Джонни? Я просто обязан что-то для вас сделать...
   - Я... - заикнулся было Мазур.
   - О, ни слова!  -  властно  поднял  ладонь  сеньор  алькальд.  -  Все
обуревающие вас благородные чувства написаны на вашем лице. Вы  скромны,
тактичны, это видно... Другому, признаюсь, я без особых  раздумий  сунул
бы  немаленькую  пачку  радужных  бумажек,  и  оба  мы  считали  бы  это
закономерным финалом, устраивающим обе стороны... Но вы, Джонни, человек
иного полета, верно? Ваше лицо вовсе не похоже на физиономию  недалекого
субъекта, ждущего вещественной благодарности...
   - Надеюсь, - вставил словечко Мазур.
   - Вы - человек иного полета, это ясно, - повторил алькальд. - Грубая,
материальная  благодарность  одноразова  и  конечна,  ведь  так?  А   вы
наверняка хотите от жизни чего-то большего...  Вы  согласны  стать  моим
другом и сподвижником, Джонни? Я умею  ценить  верность,  преданность  и
деловые качества. Вы уже неплохо зарекомендовали  себя,  и  в  заведении
нашей милейшей сеньоры Розы и позавчера на площади... Это в парашютистах
вас научили так великолепно драться? Мазур кивнул, подумав, что  тут  не
обошлось без откровений донны Розы - никаких сомнений, теснейшим образом
повязанной с этим деятелем.
   - Прекрасно, - кивнул Санчес. - Если что-то и способно погубить  нашу
многострадальную  страну,  так  это  отсутствие  профессионализма.   Мы,
латиноамериканцы, потерпели немало поражений не в силу какой-то лени или
иных национальных пороков, а  как  раз  в  силу  того  самого  вопиющего
непрофессионализма.  Испокон  веков  пытались  решать  все  проблемы   с
провинциальной  небрежностью.  Чего  ни  коснись,  везде   этот   дурной
провинциализм. А в итоге субъекты вроде  Рамиреса  довели  провинцию  до
полного  упадка...  Я  намерен  решительно  это  переломить.  Мне  нужна
команда. Я хочу, чтобы на любом участке работы, о чем бы  ни  шла  речь,
стояли не провинциальные лентяи, а люди, приученные работать толково, на
уровне мировых стандартов. Вот взять  хотя  бы  вас,  Джонни  -  молоды,
энергичны, повидали свет, служили в парашютистах... Прям-таки  бесценная
находка для иных ответственных поручений... Что скажете?
   Мазур, глядя ему в глаза открыто и честно, сказал:
   - Мне чертовски  нравится  ваш  город,  дон  Себастьян.  У  меня  тут
появились настоящие друзья, а вдобавок -  возможность  сделать  неплохую
для простого бродяги карьеру... Не настолько я глуп, чтобы отказываться.
Располагайте мною, как найдете нужным.
   А что еще прикажете ответить, если хотите жить в этом городе спокойно
и привольно, прежде чем придет пора сорваться в дорогу?
   - Прекрасно, - сказал  алькальд.  -  Просто  прекрасно.  Я  рад,  что
правильно вас оценил...
   - И чем же мне предстоит заниматься? - напрямую спросил Мазур.
   - Не спешите, - с милой  улыбкой  ответил  алькальд.  -  Я  вовсе  не
собираюсь немедленно нагружать вас  поручениями.  Какое-то  время  нужно
будет    разгребать    все    эти    авгиевы    конюшни,     оставленные
предшественником... Но, будьте уверены, ваш час придет, и весьма  скоро.
- Он поморщился с искренней брезгливостью. - Чертов Рамирес...  Это  уже
выходит за рамки политической борьбы... Какова штучка...
   Он достал из ящика стола тот самый вальтерок с  глушителем,  повертел
его в руках, держа довольно умело, протянул Мазуру:
   - Рамирес, конечно, мерзавец, но игрушка хороша...
   -   Безусловно,   согласился   Мазур,   повертел   пистолет,   вернул
собеседнику.
   Тот решительно отстранил его руку:
   - Оставьте себе. У вас глаза разгорелись... Молодые люди любят  такие
игрушки,  я  понимаю.  Считайте  это  маленьким   подарком,   совершенно
несоизмеримым той услуге, которую вы мне уже оказали.
   Мазур с непритворным удовольствием опустил пушку во внутренний карман
пиджака, глушителем вверх, нерешительно спросил:
   - У меня с ним не будет... проблем?
   - Джонни! - укоризненно воскликнул алькальд. - Вы -  мой  друг,  член
команды, какие тут могут возникнуть проблемы? Начальник  полиции  весьма
разумный  человек,  он  уже  успел  принести  заверения,  присягнуть  на
верность... Менять его нет смысла, гораздо проще и выгоднее  держать  на
коротком  поводке,  используя  все,  что  о  нем  к  настоящему  моменту
известно... В общем, любой мой друг, любой преданный сотрудник,  усердно
работающий  на  благо  народа  и  его  представителей   в   лице   новой
администрации, может  не  бояться  каких-то  неприятностей  с  полицией.
Носите смело... - он  сделал  паузу,  принял  озабоченный  вид.  -  Вот,
кстати, о начальнике полиции, Джонни... Он только что  приходил  ко  мне
посоветоваться' по крайне деликатному вопросу, касающемуся вас...
   - В чем дело? - насторожился Мазур.
   - Не беспокойтесь. В  итоге,  совершеннейшие  пустяки...  -  алькальд
вновь выдвинул ящик стола и с несколько удрученным видом  положил  перед
Мазуром какую-то печатную бумажку, пересеченную наискось широкой красной
линией.
   Мазур присмотрелся, и сердце у него упало. Он не  понимал  ни  слова,
однако, не  требовалось  быть  лингвистом,  чтобы  догадаться  о  смысле
сочетания "полисия секрета", крупно обозначенного в левом верхнем  углу.
Нетрудно было также прочитать "собственную" фамилию, написанную довольно
близко к  исходному  варианту,  стоявшему  в  австралийском  паспорте  и
мореходной книжке. И, наконец, рисованная рожа,  фоторобот  хренов  был,
несомненно, составлен согласно показаниям  кого-то,  кто  видел  мнимого
австралийца вживую.
   - Это еще что? - хмуро спросил Мазур.
   - Пустяки, -  с  беззаботной  улыбкой  ответил  алькальд.  -  Обычный
розыскной лист, который рассылают  по  всем  провинциальным  полицейским
управлениям, в любом участке их на стене налеплено  множество...  Ничего
такого, из-за чего стоило бы принимать экстраординарные меры. Рутина...
   "Хорошо тебе говорить", - уныло подумал Мазур. И пожал плечами:
   - Представления не имею, чем я насолил тайной полиции...
   - Успокойтесь, Джонни, дела обстоят все же не  настолько  плачевно...
Все оттого, что вы не знаете испанского. Тайная полиция у нас  именуется
"политическим департаментом", "департаменте  де  политике",  а  "полисия
секрета", запомните на будущее, означает всего лишь "сыскная",  то  есть
уголовная. Существенная разница...
   - Для кого как, - угрюмо отозвался Мазур.
   - Господи, Джонни! - с отеческой  укоризной  покачал  головой  сеньор
алькальд. - Ну, стоит ли печалиться из-за таких пустяков? Не  принимайте
эту бумажку всерьез.  Разве  у  вас  нет  искренних  друзей  и  надежных
покровителей? Розыскной лист, какие мелочи...  Тут,  значится,  что  вас
разыскивают за убийство... Ну и что? Мы не в Соединенных Штатах, Джонни,
где законы исполняют с тупостью мясорубки. Здесь, в  Латинской  Америке,
кроме  писаных  законов,  существуют  еще   и   многовековые   традиции,
основанные не на слепой букве писаного  кодекса,  а  на  справедливости,
учитывающей сложности жизни... Знаете,  когда  я  был  молод,  лет  срок
назад, порой достаточно было свидетельства под присягой  двух  почтенных
граждан, чтобы вас отпустили и даже  вернули  оружие,  если  вы  кого-то
застрелили средь бела дня на главной улице. Разумеется,  в  том  случае,
если вы его убили не ради вульгарного грабежа, а, скажем,  защищая  свою
честь после смертельного оскорбления. Предположим, с  тех  времен  много
воды  утекло,  но  принцип  остался  прежним.  Я   уже   успел   к   вам
присмотреться, Джонни.  Вы  -  вполне  приличный  и  порядочный  молодой
человек. Даже если у вас и вышла с кем-то...  досадная  неприятность,  я
уверен, пусть и не зная всех обс