себя Мазур, следует позволять себе только мысленно и вдали от  Родины  -
поскольку здешние партизаны  удостоились  целых  двух  фраз  в  отчетном
докладе  на  последнем  съезде  КПСС   как   очередной   пример   борьбы
южноамериканского пролетариата против  вашингтонского  империализма,  а,
следовательно,   высочайше   поведено   считать   означенных   герильеро
бескорыстными борцами за светлые идеалы...
   Ну и черт с ними, если откровенно. Все  равно  не  дождешься  от  них
никакой благодарности за бескорыстную рекламную акцию в их пользу, да  и
провались означенная благодарность псу под хвост...
   Время все более близилось к полудню - а в том районе, где они  шагали
вереницей, незаметно было каких бы то ни было признаков  облавы.  Только
однажды в воздухе объявился одинокий  чоппер,  но  он  летел  далеко,  в
другом направлении, свободно может оказаться, по другим делам...
   - Стоп, - сказал Морской Змей.
   Они остановились и собрались в кружок - уже не классические подводные
диверсанты с иллюстраций к засекреченному учебнику, а самые  что  ни  на
есть мирные на вид обыватели, в поношенной слегка цивильной одежонке, за
версту выдающей здешнего таежника, вооруженные столь  убого,  что  любой
военный человек лопнет от хохота...
   Не было ни прочувствованных прощаний,  ни  напутствий-инструктажей  -
здесь собрались мальчики хваткие, с немалым жизненным и профессиональным
опытом, и не было резона в сотый раз спрашивать  их,  не  подзабыли  ли,
часом,  ценные  указания  командования  и  консультантов.  Морской  Змей
попросту сказал, негромко и буднично:
   - Ну что, орлы, разлетелись?
   И через пару секунд шестеро исчезли в джунглях, словно капля чернил в
ведре чистейшей воды, в шести разных направлениях. Вот только что были -
и нету. Была группа - и не стало группы, распалась на  шесть  совершенно
самостоятельных тактических единиц.
   Правила игры, знаете ли.. В  местах  вроде  здешних  шестеро  крепких
мужиков,   путешествующих   кучей,   непременно   вызовут   определенные
подозрения - подобные компании, доказано многолетней практикой,  если  и
не партизанят, то отправляются  в  джунгли  с  некими  предосудительными
целями: скажем, раскопать древнюю  индейскую  могилку  ради  драгоценных
безделушек, намыть нелегально золотишка, а то и перетащить через границу
нечто контрабандное. Скверно относится здешняя Фемида  к  организованным
группам странников - неважно, из местных уроженцев они состоят,  или  из
чужаков, разве что к чужакам отношение еще подозрительнее.
   А вот одиночка - дело другое, будь он хоть трижды иностранец.  Такова
уж многолетняя национальная традиция. Поскольку здешние необжитые  места
крайне  суровы  к  человеку,  одинокий  кладоискатель   или   "золотарь"
предстает в глазах общественного  мнения  (да  и  Фемиды)  чем-то  вроде
тронутого,  таковым,  строго  говоря,   и   является.   Группа   -   это
предосудительно.  Одинокий  бродяга  -  субъект,  достойный  брезгливой,
покровительственной жалости...
   Именно  поэтому  им  в  свое  время  велели  на  определенном   этапе
рассыпаться. Возвращаться прежним путем, по воде, убив на это еще четыре
дня, кому-то показалось рискованным,  и  им  были  даны  соответствующие
указания:  поодиночке  пробираться  в  ближайший  городок,  вооруженными
нехитрыми, но правдоподобными  легендами,  выйти  в  условленную  точку,
явиться к надлежащему человеку, а далее, ребята, уже не ваше дело...
   В  общем,  по  чащобе  целеустремленно  шагал  вовсе   не   подводный
диверсант, а одинокий странник в прочных джинсах, армейских ботинках  из
списанного имущества, холщовой куртке и широкополой шляпе, в  какой  тут
щеголяет каждый  второй,  не  считая  каждого  первого.  О  том,  что  в
подкладке поношенной куртки как раз  и  была  защита  одна  шестая  доля
добычи, никто здесь и не подозревал -  а  чтобы  обнаружить  спрятанное,
пришлось  бы  не  на  шутку  потрудиться,  Мазур  убил  два  часа,  дабы
разместить сокровище должным образом...
   За плечами у него болтался поношенный рюкзак, опять-таки  выглядевший
так, словно его приобрели у старьевщика, промышлявшего, помимо  прочего,
гешефтами со списанным армейским барахлом. Как ни приглядывайся, картина
стандартная: очередной чужестранец, несолоно хлебавши возвращавшийся  из
джунглей - но, что отрадно, живым и здоровым...
   Во  внутреннем  кармане  куртки,  заботливо  зашпиленном   английской
булавкой,  в  целлофановом  пакете  покоился  замызганный  австралийский
паспорт, трудами спецов с другого  континента  выглядевший  так,  словно
Мазур и впрямь таскал его с  собой  последние  десять  лет.  В  паспорте
имелась здешняя виза, выполненная по всем правилам, с гербом государства
и  подписью  неведомого  чиновника,  которую  тот,  доведись  проверить,
непременно признал бы за свою.
   Еще в пакете лежала столь же замызганная мореходная книжка - на то же
имя, что и паспорт. Если верить обоим документам  -  а  изготовлены  они
столь тщательно, что поверят многие из джунглей объявился никакой не  К.
С. Мазур, а вовсе даже австралийский гражданин Джон Стьюгенботтхед.
   Как и следовало ожидать, фамилия эта была выбрана не с бухты-барахты,
а опять-таки  тщательно  продумана  спецами.  Здешние  жители,  в  языке
которых слова произносятся так, как пишутся,  не  особенно  и  сильны  в
английской  грамматике.  Даже  более  простые  фамилии  англосаксонского
происхождения аборигенам трудненько бывает произнести без запинки - а уж
запомнить этакую, тем более воспроизвести на  бумаге...  Все  продумано.
Девяносто девять человек из ста, которым странник будет  представляться,
уже через три секунды забудут столь заковыристую фамилию и повторить  ее
ни за что не смогут. Возможны, конечно, исключения в  виде  какую-нибудь
местного  интеллектуала,  окончившего  один  из  престижных   штатовских
университетов - но откуда ему взяться здесь,  в  глухой  северо-западной
провинции? В столице разве что...
   Разумеется, оба документа были  поддельными,  но  для  провинциальных
стражей порядка сойдут. Местная контрразведка,  обученная  американцами,
конечно же, ущучит фальшак, но для этого нужно попасть  к  ней  в  лапы,
будучи отягощенным нешуточными подозрениями, а  вот  это  как  раз  было
Мазуру строго-настрого запрещено. Такая работа. Он просто обязан был  не
попасть в контрразведку, и все тут. В лепешку расшибись, но не попади...
   В том же кармане покоился хозяйственно перехваченный  синей  резинкой
рулончик твердой валюты, сиречь долларов США - главным образом, пятерки,
десятки и двадцатки, не бог весть какая сумма,  а  также  гораздо  более
впечатляющая по объему охапка валюты местной. Увы, если  учитывать,  что
курс ее к доллару равнялся примерно ста двадцати к одному, выходило даже
меньше, чем в "гринбеках". А также -  затертая  фотография  темноволосой
симпатичной девушки - один Бог ведает, кто такая,  да  парочка  снимков,
изображавших типично австралийские  домики  где-то  в  пригороде.  Малый
джентельментский  набор   реликвий   с   далекой   родины,   учитывавший
латиноамериканскую сентиментальность, былая любовь,  изволите  знать,  а
также  отчий  дом   и   родная   улица...   При   случае   не   грех   и
продемонстрировать с затуманенным взором.
   В рюкзаке  тоже  не  было  ничего  особенно  интересного  -  запасные
стираные джинсы, парочка чистых рубашек, зубная щетка с тюбиком пасты  -
бродяге это положено, коли он австралиец родом,  пара  банок  консервов,
початый флакон  с  обеззараживающими  воду  таблетками,  старый  компас,
обшарпанный  фонарик  и   прочая   дребедень,   изобличавшая   в   Джоне
Стью-как-его-там достаточно опытного путешественника, матроса с  немалым
стажем, в один прекрасный день решившего  поискать  счастья  на  берегу.
Предельно скромные пожитки, не  способные  привлечь  внимание  серьезных
грабителей.
   Имелось и оружие, а как же. Приличных размеров охотничий нож, второй,
карманный швейцарский перочинник с двумя десятками причиндалов, а  также
потертый пистолет-кольт более чем двадцатилетнего возраста, но ухоженный
и смазанный - именно такое оружие можно без особых проблем приобрести  в
портовых трущобах. Все продумано. Здешние полицаи с большим  подозрением
относятся к субъектам с автоматическим оружием на плече, зато  не  особо
навороченный карабин или простенький пистолет в кармане в здешних местах
считаются непременным атрибутом уважающего себя  кабальеро,  письменного
разрешения не требуют и, в общем, подозрений  не  вызывают,  пока  с  их
помощью не сотворят чего-то незаконного.
   Словом,  с  какой  стороны  ни  взгляни,  картина  кристально   ясна:
очередной  ловец  неведомой  удачи,  привычная  деталь  пейзажа.   Чтобы
прикопатъся к такому вдумчиво и тщательно, нужны веские основания, а вот
их-то как раз Мазур постарается не давать.
   - Пошла вон, подруга, -  бодро,  даже  весело  сказал  он  любопытной
обезьянке, таращившейся. на него из переплетения лиан в  вышине.  -А  то
еще в свидетели попадешь. Брысь, кому говорю!
   Обезьяна  заорала  и  пропала  в  кронах,  а  Мазур  зашагал  дальше,
перепрыгивая через поваленные, гниющие стволы, зорко глядя  под  ноги  -
змей здесь было видимо-невидимо, их-то и следовало остерегаться в первую
очередь. Прочие опасности вроде исполинских анаконд или свирепых ягуаров
следовало отнести  скорее  на  счет  фантазии  голливудских  режиссеров.
Анаконды водятся южнее, а ягуары попадаются редко, ищут добычу  полегче,
вроде дикой свиньи или обезьяны, и давным-давно усвоили, что от человека
следует держаться подальше, пока он выглядит достойным соперником. И  уж
тем более здесь не сыщешь кровожадных индейцев-людоедов...
   Экзотика вокруг была самая безобидная. Попугаи и еще  какие-то  яркие
птахи запросто порхали меж стволами, как какие-нибудь воробьи,  гирлянды
ползучих растений свисали с деревьев и  кустарников,  порой  можно  было
усмотреть великолепную орхидею, а однажды Мазур увидел на ветке большого
ленивца, который, оправдывая свое название, даже  не  пошевелился,  хотя
прекрасно видел идущего. И преспокойно пошел дальше - все эти красоты  в
данный текущий момент были ему  совершенно  ни  к  чему,  ему  следовало
побыстрее и без хлопот попасть из точки А в точку Б и убраться  с  этого
континента...
 
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 
 
ПРОФЕССОР ПЛЕЙШНЕР НА ЦВЕТОЧНОЙ УЛИЦЕ 
 
   Через четыре с лишним  часа,  счастливо  разминувшись  с  несколькими
змеюками подколодными, так и не встретив ни ягуаров,  ни  людей  (что  в
подобной чащобе порой опаснее любого хищника), Мазур вышел именно  туда,
куда стремился, в точку, знакомую ему до сих пор исключительно по карте.
Поднялся на вершину обширного, пологого холма, частью  поросшего  густым
кустарником, частью зиявшего проплешинами сухой красноватой земли.
   Как и предупреждали, идеальный наблюдательный пункт. Вид  открывается
на несколько километров вокруг.
   Справа виднелась  Панамерикана  -  длиннейшее  шоссе,  прорезавшее  с
севера на юг  обе  Америки  -  и  там  наблюдалось  довольно  оживленное
движение.  Ради  въедливой  пунктуальности  Мазур  достал   из   рюкзака
обшарпанную,  поцарапанную  подзорную  трубу  самого  что  ни  на   есть
непрезентабельного облика, с клеймом никому не  известной  фирмы  (между
нами, посвященными, не существовавшей отроду в  славном  городе  Берне).
Зато увеличение она давала восьмидесятикратное, и, что  немаловажно,  не
могла служить уликой (мол, куплена с рук в лавочке старьевщика то  ли  в
Сингапуре, то ли в Кейптауне)...
   Вмиг  раздвинув  ее  на  всю  длину,  Мазур  застыл  в  позе  этакого
первопроходца-конкистадора давным-давно прошедших времен.
   По шоссе деловито пролетали разнообразнейшие  самоходы  всех  цветов,
размеров, марок и возраста  -  легковушки  суперсовременные,  сверкающие
новеньким лаком, легковушки времен чуть ли не Второй мировой, старенькие
автобусы, громадные грузовики-траки, невесть откуда взявшаяся и неведомо
куда спешившая пожарная машина... Довольно скоро он отметил,  что  среди
всего этого разнообразия не попадается ни военных, ни полицейских машин,
вообще в окрестностях, насколько можно судить по тому, что  он  видел  с
верхотуры, не наблюдается ни малейших признаков  чрезвычайщины,  как-то:
мобильных патрулей, постов  на  обочине,  проверки  документов,  застав,
блокпостов... Ничего  подобного.  Сие  ценное  наблюдение  не  на  шутку
прибавляло оптимизма.
   Он посмотрел левее - там от  Панамериканы  отходила  асфальтированная
дорога, не в пример уже, далеко не такая  оживленная.  И  утыкалась  она
прямехонько в тот самый городок, где их шестерка должна  была  выйти  на
местного нелегала.
   Городок простирался себе которую сотню лет частью в низине, часть  по
пологим склонам окружающих холмов. Захолустье, здешний Урюпинск. Никаких
небоскребов, самые высокие  здания,  какие  удалось  рассмотреть,  гордо
вздымались аж на три-четыре этажа. На улицах  -  большей  частью  узких,
кривых и  немощеных  -  никакого  оживления  не  наблюдается.  Попробуем
определиться...
   В уме он поворачивал городок и так и этак, словно крохотный макет  на
столе, И очень скоро смог привязаться к известным заранее  ориентирам  -
острый шпиль старинной католической церкви, водонапорная башня из бурого
кирпича, полукруглая площадь с бездействующим фонтаном посередине...
   Как и подобает истому головорезу  из  спецназа,  он  чуточку  свысока
относился к кабинетным труженикам невидимого фронта. Однако  приходилось
признать, что и они порой не зря едят хлеб... Географы в  штатском,  как
оказалось, натаскали его на совесть, демонстрируя  вороха  фотографий  и
карт, чертя по ним маршруты карандашиком, перечисляя  ориентиры.  Отсюда
Мазур  не  мог  разглядеть  ни  нужный   ему   отель,   ни   площадь   с
милитаристскими украшениями - и то, и другое заслоняли дома - но он  уже
знал, как пройти к цели, не расспрашивая прохожих.
   В таком случае, не будем медлить,  поскольку  вечер  близится,  скоро
упадет темнота, и все равно придется во исполнение инструкций ночевать в
отеле напротив: если заявиться не вовремя, особо подчеркивалось,  хозяин
явки тебя в упор не  узнает,  сколько  ни  талдычь  пароль.  Мазур,  как
человек  военный,  признавал  справедливость  именно  такой  тактики   и
намеревался четко следовать приказу, потому что иначе просто не умел.
   Примерно через  полчаса  он  вошел  в  городок  уверенной,  неспешной
походкой  бывалого  странника,  повидавшего  на  своем  пути  превеликое
множество таких вот местечек, и к  тому  же  знающего  дорогу.  Шагал  с
должной усталостью и равнодушием, с  радостью  отмечая,  что  аборигены,
если и попадаются на пути, удостаивают его лишь мимолетного  взгляда,  в
котором не загорается и крохотной искорки интереса или удивления. Таких,
как Мазур, здесь навидались, сразу ясно.
   Повсюду были вывески, которых он не мог прочитать по причине  полного
незнания испанского. Разговоры прохожих тоже были совершенно  непонятны.
По  обе  стороны  извилистой  улочки  тянулись  одноэтажные   домики   с
небольшими палисадниками, где запросто, как у нас анютины глазки,  росли
всякие экзотические цветы; с чистыми занавесочками на окнах, аккуратными
калитками  непривычных  очертаний,  кованными   железными   заборчиками,
выкрашенными в разные, порой самые неожиданные цвета. Почти стемнело,  и
там и сям вспыхнули старомодные уличные фонари. В  какой-то  миг  Мазуру
показалось, что он спит и видит сон  -  бредет  человеком-невидимкой  по
странным улочкам, и говор  сплошь  непонятный,  и  никому  до  него  нет
дела... В этом, как ни странно, было что-то приятное - в том, что никому
до него и дела нет...
   Ага, вот оно! Площадь в  виде  почти  правильного  треугольника,  где
посередине, на невысоком, квадратном  кирпичном  постаменте  возвышается
пушка времен Первой мировой, и под ее стволом сложена пирамидка из вовсе
уж старинных ядер, какими палили лет за сто до  появления  на  конвейере
таких вот трехдюймовок - сюрреалистическое сочетание, если вдуматься, но
местных, надо  полагать,  вполне  устраивает.  Ибо  наглядно  показывает
доблесть, проявленную их державой в  Первую  мировую:  ну  как  же,  она
отправила на европейский фронт целый стрелковый батальон и  торжественно
порвала отношения с Германской империей, а вдобавок оду  в  шестнадцатом
береговые батареи одного из военных портов целых два часа палили по  той
точке у горизонта, где какому-то бдительному вояке почудился  германский
крейсер... Объективности ради стоит  уточнить,  что  во  Вторую  мировую
здешний, пусть и  невеликий  военно-морской  флот  вместе  с  союзниками
патрулировал прилегающие воды и  пару  раз  вроде  бы  даже  стрелял  по
настоящим, а не привидевшимся подводным лодкам кригс-марине.
   Нужный дом располагался на другой стороне площади, фасадом к  ней,  -
но Мазур даже не посмотрел в его сторону, потому что время уже наступило
неурочное. Ощущая некоторое нетерпение - интересно, первый  он  добрался
или кто-то из ребят опередил? - он направился  прямиком  к  двухэтажному
отелю, построенному из того же бурого кирпича.  Потемневшая  вывеска  на
сей раз не могла поставить в тупик  даже  Мазура,  знавшего  по-испански
лишь пяток самых известных слов. Во-первых, ему подробно  рассказали  об
этом именно отеле, а, во-вторых,  не  нужно  быть  завзятым  полиглотом,
чтобы сообразить, что означает надпись "Ноtel Eldorado". Тоже мне, бином
Ньютона...
   По обе стороны входной двери -  невысокое  крылечко,  обе  стеклянные
половинки двери  расписаны  потемневшими  цветами  и  узорами  -  горели
неяркие желтые шары на древних витых кронштейнах. Мазур повернул ручку и
вошел в обширный вестибюль, тускло освещенный,  с  потертым  ковром  под
ногами и  массивными,  неподъемными  креслами,  обтянутыми  потускневшей
материей. Тихо, и пылью пахнет.
   В дальнем конце вестибюля на старомодной конторке  горела  настольная
лампа с сиреневым стеклянным абажуром, по первому впечатлению, ровесница
военного монумента, а за ней в ленивой позе восседал индивидуум немногим
моложе  и  лампы,  и  монумента,  взиравший  на  Мазура  с   философским
спокойствием счастливца, измерявшего время не часами и даже  не  веками,
а,  пожалуй  что,  геологическими  периодами.  Полное  впечатление,  что
человек с таким лицом и не подозревает о  существовании  столь  мизерных
отрезков, как минуты и часы. Было  в  старике  нечто  от  изначальной  и
вечной египетской пирамиды.
   Он так и не шелохнулся, пока Мазур  преодолевал  обширный  полутемный
вестибюль.  Лишь  когда  вошедший,  непринужденно  опершись  локтями  на
широкую стойку, выжидательно пожал плечами, старик  вяло  произнес  пару
фраз по-испански.
   - Нон абла эспаньоль, - пустил в ход Мазур одну  из  немногочисленных
домашних заготовок. - Может быть, вы говорите по-английски?
   - Конечно, сеньор, - сказал  старик  на  том  же  наречии.  -  Как  я
догадываюсь, вы хотите снять номер?
   Перед лицом такой проницательности Мазур даже не  попытался  уверять,
будто ищет, где можно подковать лошадь или купить  прогулочную  яхту.  И
кивнул, стараясь  придать  себе  столь  же  философский  вид  никуда  не
спешащего человека.
   - Надолго?
   - Для начала - дня на три, - сказал Мазур. - Ваш багаж прибудет?
   Мазур  мотнул  головой  и,   не   вдаваясь   в   долгие   объяснения,
продемонстрировал тощий рюкзак.
   - Шестьдесят  долларов,  -  сообщил  старикан.  -  Тысяча  извинений,
сеньор, но у нас полагается платить вперед...
   Цена, как тут же сообразил прошедший горнило  вдумчивых  инструктажей
Мазур, была безбожно задранной, но  спорить  не  приходилось.  Наверняка
высокая плата была чем-то вроде своеобразной страховки -  всякого  можно
ждать от вышедших из джунглей бродяг: чего доброго, по пьянке апартамент
спалит или засунет под кровать полкило контрабандного кокаина,  так  что
хозяин потом на взятки полиции разорится...
   А посему Мазур  без  всякой  тор