бирать улики, анализировать и только потом делать выводы.
     Ева отошла на несколько шагов назад и окинула взглядом картину происшествия.
     - Человек приходит в пустой театр, садится, выпивает стакан пива, пишет короткую записку, делает аккуратную петлю, залезает на лестницу, привязывает веревку к балке и прыгает вниз. Почему?
     Посчитав, что вопрос адресован ей, Пибоди предложила наилучшее объяснение, которое пришло ей в голову:
     - Он здесь работал, а самоубийцы обычно сводят счеты с жизнью именно на своем рабочем месте.
     - Я говорю не о самоубийцах вообще, Пибоди, а о Квиме. О Лайнусе Квиме.
     - Да, босс. Если он повинен в смерти Драко, что можно предположить, исходя из содержания записки, возможно, его замучили угрызения совести. Он вернулся сюда и восстановил баланс справедливости - покончил с собой под сценой, на которой был убит Драко.
     - Думай, что говоришь, Пибоди! Вспомни убийство и то, как оно было осуществлено. Холодный расчет, дерзость, безжалостность. Где ты видишь место для "угрызений совести"?
     Сказав это, Ева развернулась и пошла в дальний угол помещения, где на корточках сидел Ральф.
     - Подумаешь, большое дело! - пробормотала Пибоди. Девушку мучил стыд из-за того, что ее отчихвостили в присутствии Рорка. - Она сейчас просто злится.
     - Да, - подал голос Рорк, - она злится. Но не на тебя и не на меня. - Он смотрел на тело, которое покачивалось под потолком, и прекрасно понимал свою жену. - Ее оскорбляет смерть. И так бывает каждый раз, когда Ева с ней сталкивается.
     - А сама говорит: "Не принимай это слишком близко к сердцу".
     Рорк посмотрел на Еву, которая разговаривала с Ральфом, бессознательно загораживая от него своим телом подвешенный к балке труп.
     - Да. Она так говорит.

***

     Рорк был терпелив. Он умел ждать и знал, что Ева его обязательно найдет - хотя бы для того, чтобы убедиться, что он не сует нос в ее служебные дела.
     Он поднялся на сцену, на которой все еще находились декорации, изображающие зал суда, включил свет и сел на "скамью подсудимых". Это было забавно: мультимиллиардер - в бутафорском суде. Вынув карманный компьютер, Рорк стал просматривать последние биржевые сводки. Так его и застала Ева - за картонной решеткой, в круге голубоватого света, с компьютером в руках.
     - Тебя уже посадили? - шутливо поинтересовалась она.
     - М-м-м? - Он поднял на нее глаза. - Отпустят, никуда не денутся. Ты же видела мое досье: ни одного правонарушения.
     - Я видела твое досье уже после того, как ты влез в закрытые файлы и как следует все почистил.
     - Это серьезное обвинение, лейтенант. У вас есть доказательства? - На его губах играла улыбка. - Впрочем, я действительно никогда не имел удовольствия защищаться в суде по уголовным обвинениям. Как мальчик?
     - Кто? Ах, Ральф... Все еще трясется. - Она вылезла из люка на сцену. - Я велела ребятам отвезти его домой. Он нам пока не нужен. А когда оклемается, будет рассказывать дружкам о своем приключении, а они за это будут ставить ему пиво.
     - Ты, как всегда, лестно отзываешься о человеческой природе. А как Пибоди?
     - Что ты имеешь в виду?
     - Вы хороший учитель, лейтенант, но довольно жестокий. Она уже оклемалась после взбучки, которую ты ей задала?
     - Она хочет стать детективом и расследовать убийства, а тут первое правило такое: отправляясь на место преступления, ты не должен брать с собой ничего - ни предубеждений, ни готовых выводов. И еще: не верь глазам своим. Нельзя воспринимать все так, как оно выглядит на первый взгляд. Ты думаешь, Фини не бил меня по башке, когда был моим наставником?
     - И наверняка разбил себе все кулаки.
     - Если ты намекаешь, что у меня твердокаменная голова, я на тебя не обижаюсь. А что касается Пибоди, то она в следующий раз будет лучше думать. И вообще, она слишком обидчивая. Ненавидит, когда ее критикуют.
     Рорк протянул руку и тыльной стороной ладони погладил жену по щеке.
     - Я с тобой согласен. А почему ты думаешь, что это не самоубийство?
     - Я этого не говорила. Сначала нужно провести ряд исследований. Посмотрим, что скажут судмедэксперты.
     - Меня интересует мнение не медиков, а твое.
     Ева стиснула зубы и сунула руки в карманы, а потом заговорила - зло и напористо:
     - Ты хочешь знать, что я думаю? Так вот, я думаю, что там, под сценой, поставили еще один спектакль, предназначенный только для одного зрителя - для меня. Кто-то всерьез считает меня дурочкой!
     Рорк улыбнулся:
     - Нет, этот "кто-то" считает тебя умной. Очень умной, поэтому предусмотрел каждую мелочь, вплоть до домашнего пива, собственноручно приготовленного Квимом.
     - Я осмотрела ящик Квима. Там до сих пор пахнет этим пойлом. Он, очевидно, что-то знал, и за это его убили. Бригадир рабочих сцены, говоришь? Значит, ему должно быть известно, где во время спектакля находится все и вся: люди, реквизит...
     - Так и должно быть.
     - Что же он пронюхал? - задумчиво проговорила Ева. - Что он увидел, что узнал? Записка написана на листке, вырванном из его блокнота. Не исключено, что и почерк его. Если медэксперты не найдут ничего необычного, придется закрыть это дело, признав смерть следствием самоубийства.
     Рорк встал со "скамьи подсудимых".
     - Ты сегодня будешь работать допоздна?
     - Да, похоже на то.
     - Поешь как следует, а то во время работы ты вечно сидишь на одних шоколадных батончиках.
     Ева похлопала себя по карманам, и лицо ее вытянулось.
     - Кто-то опять спер мои батончики!
     - Вот ведь сволочи! - Рорк наклонился и поцеловал жену. - Увидимся дома.

***

     Убеждение Евы в том, что люди искусства ведут богатую и беззаботную жизнь, пошатнулось после посещения жилища Майкла Проктора. А когда она попала в квартиру Лайнуса Квима, от него не осталось и следа.
     - Господи, какая дыра! - прошептала она, оглядывая крохотную комнату на первом этаже. Два мутных стрельчатых окошка были забраны решетками, покрыты толстым слоем грязи и почти не пропускали свет. Зато уличный шум и дребезжание от проезжавших то и дело поездов метро проникали в жалкую комнатенку беспрепятственно. Абсолютно инородным телом здесь выглядел засиженный мухами компьютерный блок.
     Ева щелкнула выключателем, и под потолком загорелась тусклая желтая лампочка. Она автоматически сунула руки в карманы. Здесь было даже холоднее, чем на улице. Комната пропахла застарелым потом, грязью и, судя по всему, последней трапезой Квима, состоявшей из жареного фарша и фасоли. Остатки ее можно было лицезреть на грязной неубранной тарелке, стоявшей на колченогом столе.
     - Ну-ка, посмотри, сколько этот бедолага зарабатывал, - велела помощнице Ева.
     Пибоди достала блокнот и принялась листать страницы.
     - Его ставка за один спектакль составляла восемьсот пятьдесят долларов, - сообщила она, - плюс плата за сверхурочные. Двадцать пять процентов он отдавал - профсоюзные взносы, медицинская страховка и так далее. Но все равно у мужика выходило примерно триста тысяч баксов в год.
     - И при этом жил в такой пакости! Куда же он девал деньги? Варианта только два: либо тратил все до цента, либо копил.
     Ступая по голому полу, Ева подошла к компьютеру.
     - Эта хреновина еще древнее, чем та, от которой я только что избавилась.
     Она нажала кнопку включения. Компьютер кашлянул, завизжал, и монитор засветился голубым светом. Осторожно, чтобы не запачкаться, Ева уселась на шаткий стул и попыталась найти файлы с финансовой информацией Лайнуса Квима. Компьютер потребовал пароль доступа.
     - Я тебе покажу пароль!
     Ева обозлилась и трахнула по крышке системного блока кулаком, однако это не помогло.
     - Займись этой сволочью, Пибоди, - велела она, а сама подошла к ветхому комоду и принялась выдвигать ящики и перебирать их содержимое. - Смотри-ка, программки спектаклей с участием Айрин Мансфилд.
     Пибоди за ее спиной пыталась урезонить непокорный компьютер.
     - Ага, наш дружок, оказывается, был азартным игроком. Возможно, именно этим объясняется убожество его норы. Он записывал все свои ставки, выигрыши и проигрыши. Проигрышей - большинство.
     Ева выдвинула следующий ящик.
     - Так-так, ты только погляди! Брошюры о тропических островах. Эй, Пибоди, плюнь на пароль, посмотри, не интересовался ли он информацией о Таити.
     Она перешла к стенному шкафу и стала перебирать одежду, тщательно прощупывая карманы. Осмотрев шкаф на предмет возможных тайников, Ева на всякий случай проверила и две пары стоявших там стоптанных ботинок. Она обратила внимание на то, что покойный не хранил ни фотографий, ни сувениров - только записные книжки. Одежды у него было мало: помимо ботинок, несколько рубашек с потертыми воротниками и старый мятый костюм. В холодильнике обнаружилось несколько пачек замороженного фарша, пара бутылок домашнего пива и большой, не открытый еще пакет соевых чипсов. Ева взяла его в руки и нахмурилась.
     - Почему человек, который явно помешан на экономии, покупает огромный пакет чипсов, а потом вешается, даже не открыв его? - задумчиво проговорила она.
     - Может, он находился в депрессии? Многие люди не могут есть в таком состоянии. А вот я - наоборот. Когда мне плохо, я начинаю жрать все подряд.
     - Похоже, последний раз он ел сегодня утром. - Ева сунула руку в мусорное ведро и вытащила смятый пакет. - Соевые чипсы, - сказала она, подмигнув Пибоди. - Скорее всего, он прикончил их вчера вечером, а другой пакет приберег на сегодняшний. В холодильнике охлаждается одна полупустая бутылка пива и две полные.
     - Ну, может быть... Вот, лейтенант, хорошие новости относительно Таити. Видимо, он этим очень интересовался. Тут и снимки, и информация о климате, о гостиницах. И еще полуголые девицы.
     - Интересно, чем привлекли маленького человечка, живущего в большом городе, далекие острова?
     Ева подошла к компьютеру и увидела на экране изображение полногрудой таитянки в ожерелье из тропических цветов.
     - Посмотри, искал ли он информацию о том, как добраться до Таити, - велела она. Пибоди ввела несколько команд и через десяток секунд сообщила:
     - Он выяснял возможности перелета на Таити двадцать восьмого марта 2001 года. Самые лучшие условия предлагает компания "Авиалинии Рорка".
     - Ну, разумеется! - сухо обронила Ева. - Итак, сегодня утром Лайнус Квим выяснял, как добраться на Таити. А загранпаспорт у него есть?
     - Он сделал запрос о выдаче ему загранпаспорта два дня назад.
     - Значит, в путешествие собрался? Эх, Лайнус... Что же ты такое увидел? О чем узнал? - пробормотала Ева. - И откуда ты рассчитывал взять деньги, чтобы поехать на острова? Давай-ка, Пибоди, возьмем эту бандуру с собой и отвезем ее Фини.

***

     Сценический дебют Элизы Ротчайлд состоялся, когда ей было всего шесть месяцев, в комедии о том, как маленький ребенок изводит своих родителей. Постановка с треском провалилась, но Элизу критики называли "лапочкой" и "милашкой". Мать и дальше продолжала проталкивать ее, водила на бесконечные пробы, так что в возрасте десяти лет Элиза уже была ветераном сцены. К двадцати годам она превратилась в широко известную характерную актрису, обладательницу множества почетных наград и призов, владелицу домов на трех континентах. За спиной у нее был первый и последний брак, оказавшийся несчастливым и закончившийся разводом.
     Когда ей исполнилось сорок, она была на сцене уже так давно, что всем надоела, включая продюсеров. Не желая признаваться в том, что ее списали со счетов, Элиза говорила всем, что сама решила оставить искусство, и следующие десять лет жизни провела, кочуя по великосветским вечеринкам и сражаясь с невыносимой скукой. Когда подвернулся случай сыграть сварливую сиделку в театральной постановке "Свидетель обвинения", Элиза для виду покапризничала, но позволила себя упросить, а оставшись одна, заплакала от радости и облегчения.
     Она любила театр так, как не любила в своей жизни ни одного человека. Отмена спектакля стала бы для нее катастрофой. Так что теперь, когда приехала полиция, Элиза решила играть свою роль с достоинством и не говорить ничего лишнего.
     Она открыла дверь сама - женщина, обладающая суровой привлекательностью и не скрывающая своего возраста. Ее золотисто-каштановые волосы были тронуты сединой, а вокруг больших оленьих глаз вилась паутинка морщинок. Небольшое крепкое тело Элизы было облачено в тунику, прихваченную поясом на талии, и свободные брюки. Она протянула Еве руку, унизанную кольцами, холодно улыбнулась и отступила назад, давая понять, что незваные гости могут войти.
     - Здравствуйте, - сказала она ровным голосом, в котором слышался гранит Новой Англии. - Приятно видеть, что полиция Нью-Йорка не сидит сложа руки.
     - Спасибо, что уделили нам время, мисс Ротчайлд.
     - У меня не было другого выбора, разве не так?
     - Если посчитаете нужным, вы имеете право пригласить своего адвоката.
     - Мне это известно. На тот случай, если он мне понадобится, мой адвокат всегда наготове. - Элиза сделала приглашающий жест в сторону гостиной. - Я знакома с вашим мужем, лейтенант. Он - самый привлекательный мужчина из всех, с которыми мне доводилось встречаться. Возможно, он рассказывал вам, что я не хотела соглашаться на роль миссис Плимсолл. Откровенно говоря, я приняла это предложение только потому, что не смогла противиться чарам вашего супруга. - Она опять улыбнулась и, усевшись в кресло с высокой спинкой, положила руки на широкие подлокотники. - Рорк неотразим!
     - Так, значит, именно он убедил вас принять участие в постановке?
     - Лейтенант, я уверена: вам лучше, чем кому бы то ни было, известно, что Рорк способен уговорить любую женщину на что угодно. Разве не так? - Ее глаза изучающе рассматривали Еву, а затем равнодушно скользнули по Пибоди. - Однако вы, вероятно, пришли ко мне не для того, чтобы обсуждать Рорка. Вас интересует другой человек, также обладавший смертоносной привлекательностью. Хотя, на мой взгляд, Ричарду не хватало обаяния и... скажем так, благородства, присущего вашему мужу.
     - У вас был роман с Драко?
     Элиза несколько раз моргнула, а потом громко и с удовольствием рассмеялась.
     - О, моя дорогая девочка, я даже не знаю, веселиться мне или обижаться. О господи! - Сделав глубокий вдох, Элиза постучала себя по груди, словно застрявший там смех мешал ей дышать. - Должна признаться, Ричард никогда не считал нужным тратить на меня свое драгоценное время. Он считал меня слишком заурядной и непривлекательной с точки зрения секса. И еще - "чересчур умной". Это его слова. Избыток интеллекта у женщины он считал непростительным недостатком.
     Элиза помолчала. Со стороны это должно было выглядеть так, будто она наговорила много лишнего и теперь жалеет об этом. Затем она сменила тему.
     - Галантность не относилась к числу его достоинств. Он часто позволял себе гадкие шутки относительно моей непривлекательности. Даже в дни нашей молодости я казалась ему слишком неинтересной, ординарной. Я не удивлялась и не обижалась. Мы с ним были одногодки и, следовательно, я была для него слишком стара. Да к тому же хорошо защищена своим персональным панцирем. А Ричард предпочитал девушек помоложе и совсем беззащитных.
     - Следовательно, ваши отношения были сугубо профессиональными? - спросила она.
     - Можно сказать и так. Разумеется, мы общались. Театральное сообщество - это вообще очень узкий круг, в котором топчутся одни и те же люди, занимаясь кровосмешением - и в прямом, и в переносном смысле. В течение многих лет мы встречались с Ричардом на премьерах, на разных вечеринках... Но мы приходили туда не в качестве парочки, а по отдельности. Нам было просто общаться, поскольку я не интересовала Ричарда в сексуальном плане, и это снимало напряжение.
     - Но друзьями вы не были?
     - Нет, это слово в данном случае абсолютно неуместно.
     - Вспомните день премьеры. Где вы находились во время той сцены, когда Кристина Воул вызывается на суд в качестве свидетеля?
     - Я пошла к себе в гримерку, чтобы проверить, в порядке ли грим. Я, как и многие мои коллеги, гримируюсь сама. Потом я вернулась за кулисы. В следующем выходе я должна стоять среди публики в зале суда - вместе с сэром Уилфредом и Дианой - и наблюдать за происходящим.
     - Вы с кем-нибудь разговаривали в это время?
     - Ну, конечно! За кулисами было полно людей - в основном из обслуживающего персонала, и я наверняка перекинулась с кем-нибудь парой слов. Кроме того, в коридоре мы столкнулись с Карли.
     - Столкнулись?
     - Да. Я выходила из гримерной, а она как раз направлялась в свою. Причем очень торопилась, словно ей скоро выходить на сцену. Говорили ли мы с ней?
     Элиза задумалась, сложив губы трубочкой и устремив взгляд в потолок, словно пыталась вспомнить.
     - Вроде бы да. Она, кажется, пожаловалась на Ричарда. Он в очередной раз оскорбил ее, а, надо сказать, Ричард отменно умел это делать. - Элиза говорила, глядя прямо в глаза Евы. - Не могу сказать, что я ей сочувствовала. Она достаточно умная женщина и должна понимать, чем чреват роман с таким человеком, как Ричард Драко. Именно это я сказала и Кеннету перед тем, как выйти на сцену.
     - Вы и его видели?
     - Да, он расхаживал за кулисами и что-то бормотал себе под нос. Он всегда такой перед выходом. Я даже не уверена, что он меня заметил, а тем более услышал то, что я ему говорила. Кеннет старается не выходить из образа в течение всего спектакля, а по сценарию он полностью игнорирует миссис Пимсолл.
     - С кем еще вы общались?
     - Ну-у... Ах да, я видела Майкла Проктора. Он стоял за кулисами. Уверена, он мечтал о том дне, когда ему выпадет счастье сыграть Воула. Только, ради бога, не подумайте, будто я считаю, что преступление организовал Проктор. Он такой беспомощный... Боюсь, через год-другой театр раздавит его. В нашем деле необходим крепкий панцирь, а у Майкла его нет.
     - А Айрин Мансфилд вы тоже видели?
     - Конечно. Она мчалась к себе в гримуборную, после сцены в баре: ей нужно было сменить костюм и перегримироваться. Но, откровенно говоря, лейтенант, если вы хотите знать, кто где находился и чем занимался между двумя заключительными сценами, вам следует обратиться к Квиму. Он - бригадир рабочих сцены. Такой взъерошенный человечек с бегающими глазками, которые тем не менее подмечают абсолютно все. Квим вездесущ.
     - Уже нет, - сказала Ева. - Сегодня утром Лайнуса Квима обнаружили повешенным в помещении под сценой.
     В первый раз за все время разговора полированная скорлупа Элизы треснула. Она стиснула руки и прижала их к груди.
     - Повешенным?! - Несмотря на многолетнюю профессиональную подготовку, ее голос сорвался на этом единственном слове. - Повешенным... - эхом повторила она. - Наверное, это ошибка. Кому понадобилось убивать такого маленького безвредного лягушонка, как Квим?
     - Внешне это выглядит как самоубийство.
     - Чепуха! - Элиза поднялась на ноги. - Это абсолютная чепуха! Для того, чтобы покончить с собой, требуется либо огромное мужество, либо беспредельная трусость, а он не обладал ни тем, ни другим. Квим был бесцветным человечком, который отлично делал свою работу, но, кажется, никогда не получал от нее удовольствия. Если он мертв, значит, его кто-то убил. Уже второй... - проговорила она, не обращаясь ни к кому конкретно. - Второй убитый в театре. А жанр трагедии предполагает три смерти. Кто следующий?
     Ева промолчала, а Элиза, поежившись, снова опустилась на стул.
     - Нас кто-то убивает. - Ее глаза, которые только что лихорадочно блестели, теперь потухли, а лицо выражало тревогу. - Это уже другая драма, лейтенант Даллас, которая больше напоминает позднюю Агату Кристи, ее произведение "Десять негритят". Десять человек, почти не связанных друг с другом, погибают один за другим. Я не хочу играть в этой пьесе! Вы должны положить этому конец!
     - Именно это я и собираюсь сделать. Есть ли у вас недоброжелатели, мисс Ротчайлд?
     - Нет, у меня нет врагов - по крайней мере, таких, которые могли бы желать м