оворить!
   - Я вынужден так делать, если ты слишком глупа и не можешь  сама  сказать
это...  То,  что  происходит  между  нами,  далеко  не   только   физическая
потребность. И если ты действительно не тупоумная, то притворяешься.
   - Я не тупоумная!
   - Тут я бы мог поспорить, но мне  приятны  твои  слабости.  -  С  помощью
иронии он пытался восстановить  душевное  равновесие,  и  это  ему  частично
удалось. - Весь этот разговор, - продолжал он, - должен был бы  проходить  в
другой обстановке, но, зная тебя, я понимаю, что антураж значения не  имеет.
Поэтому говорю тебе здесь и сейчас: я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей
женой.

Глава 17

   - Женой?
   Слово застряло у нее в глубине горла, грозя удушить. Повторить его она не
решалась.
   - Ты сошел с ума, - выдохнула она.
   - Поверь мне, я в полном рассудке. И даже  думал  о  последствиях.  -  Он
схватил вилку  с  видом  основательно  проголодавшегося  человека,  но  есть
расхотелось, на душе было неспокойно. - Я отдаю себе полный отчет в том, что
ты упряма, зачастую груба, большую часть времени сосредоточена на себе и что
характер у тебя далеко не ангельский.
   - В самом деле? - Минуту-две  ее  рот  открывался  и  закрывался,  как  у
аквариумной рыбки гуппи. - Продолжай пожалуйста.
   - Я, собственно, уже все сказал. Наверное, человек должен быть немного не
в себе, если желает взвалить на плечи и тащить по жизни подобную ношу. -  Он
налил чаю себе в стакан. - Но, как говорят французы, се ля ви... Насколько я
слышал, полагается венчаться в той церкви, возле которой живет невеста.  Так
что мы поженимся в Клере.
   - Полагается? Венчаться?! К черту все традиции, Роган, и  тебя  вместе  с
ними! - Настоящий ужас охватил ее, холодным лезвием пронзил позвоночник.  Ни
в коем  случае,  сказала  она  себе.  Это  все  чушь  и  глупость!  Минутное
затмение.., у него. Или дурацкая шутка. - Я не собираюсь выходить замуж.  Ни
за тебя, ни за кого другого. Никогда.
   - Ерунда, Мегги. Конечно, ты выйдешь за меня.  Мы  поразительно  подходим
друг другу.
   - Минуту назад я была упряма, груба и вообще оставляла желать лучшего.
   - Ты и осталась такой. Но  мне  это  подходит.  -  Он  взял  ее  руку  и,
преодолевая сопротивление, поднес к губам. - Подходит как нельзя лучше.
   - Но не подходит мне! - Она вырвала руку. - Подумай сам. Если  под  твоим
напором я и сумею измениться в чем-то, то лишь на  несколько  минут.  Пойми,
Роган! Я не могу быть ничьей женой.
   - Ничьей, кроме как моей.
   Она прошипела  какое-то  ругательство,  но  он  ответил  улыбкой,  и  это
обезоружило ее и немного привело в себя.
   - Ты для этого притащил меня сюда, на юг Франции?
   - Нет. Я рассчитывал, что пройдет намного больше времени,  прежде  чем  я
брошу свои чувства к твоим  ногам.  -  Он  отставил  тарелку  с  недоеденной
яичницей. - Зная твой характер, я прекрасно понимал, что  ты  отшвырнешь  их
обратно. - Его взгляд остановился на ней, внимательный и спокойный. - Я ведь
тебя изучил.
   - Ничего ты не изучил! - Панический страх уже оставил ее,  уступив  место
грусти. - У меня есть основания  для  того,  чтобы  оставаться  одной  и  не
заводить семью. - Она увидела испуг в его глазах и поспешила добавить:
   - Дело не в здоровье. Оно пока, слава Богу, отменное.
   - Так в чем же дело? - спросил он. Она опустила голову.  Рассказать  ему?
Поймет ли он, почувствует так, как она? Не  покажутся  ли  ее  слова  пустой
болтовней, отговоркой?
   - Ты потерял родителей, - начала Мегги. Роган  сдвинул  брови,  не  сразу
ответил.
   - Да, ты же знаешь. Почти десять лет назад.
   - Это ужасно. Но ты был уже  взрослым,  верно?  И  все  равно  под  тобой
рухнуло что-то, напомнив о нашей недолговечности, непрочности. - Она  словно
рассуждала сама с собой. - А если такое случается с ребенком?  Пускай  не  в
результате несчастного случая, а просто в семье. Ты любил их?
   - Да, очень.
   - Извини, для меня это важно. А они тебя?
   - Тоже.
   - Откуда ты это знал? Потому, что они давали тебе хорошую  жизнь?  Сытную
еду, красивый дом?
   - При чем тут материальный достаток? Не упрощай, Мегги. Я ощущал, что они
меня любят, они не скрывали этого. И они любили друг друга, я видел.
   - Значит, в доме царила любовь. И смех. Был в доме смех, Роган?
   - О да. Я  его  слышу  до  сих  пор.  Было  так  ужасно,  что  все  сразу
оборвалось. Но потом, когда многое улеглось, я был рад, что  они..,  вместе.
Погибли вместе. Один без другого они жили бы неполноценной жизнью.
   - Но ты, конечно, не замечал - такого и не  должно  быть,  -  какое  тебе
выпало счастье жить и расти в любящей нормальной семье? Об этом не  думаешь,
когда хорошо. Я такого не знала, Роган. И никогда не узнаю. Я видела  злобу,
брань,  ощущала  бремя  их  вины,  долга,  только  не  любовь.  Можешь  себе
представить, что это такое - расти в доме, где два человека, родивших  тебя,
ненавидят друг друга? Их брак  -  тюремная  камера,  в  стенах  которой  они
удерживаются  только  под  гнетом  совести  и  под  страхом  закона  церкви.
Католического закона.
   - Это тяжело, Мегги. - Он накрыл своей рукой ее руку, лежащую на столе. -
Мне очень жаль тебя.
   - Я поклялась себе, когда была еще девочкой, что никогда не запру себя  в
такую тюрьму.
   - Но брак не только тюрьма, Мегги, - возразил он мягко,  как  ребенку.  -
Для многих он бывает счастьем.
   - Надеюсь, будет и для тебя в свое время, Роган. Но только не  для  меня.
Нельзя изменить того, что тебе  предопределено.  Моя  мать  возненавидела  и
прокляла меня, когда еще носила в своем чреве.
   Роган  хотел  опять  возразить  ей,  сказать,  что  в  ее  суждениях  нет
элементарной  логики,  но  глубокая  убежденность,  с  какой  она  говорила,
парализовала его.
   Мегги между тем продолжала, тихо, но твердо:
   - Она постоянно склоняла на все лады,  что  я  испортила  ей  жизнь.  Это
звучало ужасно для меня, но, в общем, бездоказательно, пока  я  не  услышала
то, что сказала мне твоя  бабушка.  Что  у  матери  уже  наметилась  карьера
певицы. Вероятно, у нее был прирожденный голос,  потому  что  она  нигде  не
училась.
   - Какое все это имеет к тебе отношение? - удивился Роган, нахмурясь.
   - Очень простое. Как могла она рассчитывать на продолжение своей карьеры,
когда забеременела? Да еще не  будучи  замужем.  Разве  ты  не  знаешь,  что
означало быть одинокой беременной женщиной в нашей сверхкатолической стране?
Почти три десятка лет назад. - Мегги содрогнулась,  даже  только  представив
это.  -  А  она  была  наверняка  человеком  честолюбивым,  с  амбициями.  Я
унаследовала эти качества от нее.  Могу  представить,  каково  ей  пришлось,
когда все надежды рухнули. И еще скажу: уверена, мои родители никогда бы  не
поженились, если бы не плод их совместного греха, которым оказалась я. Между
ними не было любви, они были уже не очень  молоды.  Отцу  далеко  за  сорок,
матери  больше  тридцати.  Она,  наверное,  мечтала  о  чем-то  возвышенном,
романтическом, он же просто встретил хорошенькую  женщину.  Она  была  очень
хороша собой, у нас есть фотографии. Но горечь съела всю  красоту.  Вот  так
она почти всю жизнь расплачивалась за  несколько  минут  страсти.  Заставляя
расплачиваться и моего отца, и меня.
   - Нелепо осуждать себя лишь за то, что ты родилась на свет, Мегги.
   - Я знаю... Знаю. Понимаю вот этим! - Она исступленно постучала  себе  по
голове. - Но в сердце... Там давно  живет  чувство,  что  своим  появлением,
самим существованием я разрушила жизни двух людей.
   Отца и матери.
   - Не только нелепо, но и глупо так рассуждать.
   - Возможно, однако это так. - Помолчав, она добавила:
   - Отец говорил мне, что страшно любил ее. Но это было очень недолго...
   Она представила, как он впервые увидел ее,  зайдя  в  пивную  к  О'Малли,
услышал пение и как взыграла его романтическая чудаковатая душа.
   - Мне исполнилось лет двенадцать, когда  я  услышала  от  нее,  что  была
зачата вне брака. А толчком было вот что. Я уже входила в тот возраст, когда
обращают внимание на мальчиков, и флиртовала с Мерфи и еще с одним или двумя
мальчишками из деревни. Мать поймала  меня  возле  сарая,  где  мы  с  Мерфи
поцеловались. Всего один, самый первый  поцелуй  в  теплый  солнечный  день,
когда пахнет сеном и оба мы юные и любопытные. Робкий невинный поцелуй.  Эта
сцена до сих пор стоит передо мной.
   Она прикрыла глаза и опять умолкла.
   - Мать увидела нас, - заговорила Мегги снова, открыв глаза, но  не  глядя
на Рогана. - Она вся побелела и орала как сумасшедшая, а потом схватила меня
и потащила в дом. Она говорила, что я мерзкая, греховная,  богопротивная.  И
она избила меня. Отца не было дома.
   - Избила? - Роган поднялся со стула. -  За  то,  что  ты  поцеловалась  с
мальчиком?
   - Она избила меня, - повторила Мегги. - И не просто рукой, взяла ремень и
била так, я думала, убьет меня. И все время выкрикивала какие-то  цитаты  из
Библии о грехе.
   - Это дико! - возмутился Роган. - В наше-то время!
   Он опустился на колени возле стула, на котором сидела Мегги, сжал  обеими
руками ее лицо.
   - Да, дико. Но так бывает и сейчас. Не только в нашей семье.  -  И  после
молчания:
   - Помню ненависть в ее глазах. И страх тоже. Страх - я поняла это гораздо
позднее - за меня. Чтобы я не повторила того, что случилось с  ней:  ребенок
во чреве и пустота в душе. Я всегда ощущала: она не любит меня,  как  другие
матери своих детей, а к Брианне относится лучше, чем ко мне. Но  сначала  не
знала отчего.
   Мегги отвела его руки от своего лица, поднялась  со  стула  и  подошла  к
двери, ведущей на небольшой каменный балкон, уставленный горшками с геранью.
   - Не нужно больше вспоминать об этом, - проговорил Роган ей в спину.
   - Нет, я уж закончу... Она... Мы привыкли говорить о ней в третьем лице -
"она". Как о чужом человеке. Это нехорошо, но это так. Так вот, она  сказала
тогда, после того, как избила меня, что я отмечена грехом. На всю  жизнь.  И
должна его нести. И что мой ребенок, если появится,  тоже  будет  делить  со
мной этот грех.
   - Это отвратительно, Мегги! - Роган повернул ее к себе, положил  руки  ей
на плечи. - Какой-то идиотский фанатизм.
   - Она была убеждена, что говорит святую правду. Что  Бог  наказал  ее  за
ночь греха, а меня - за то, что  я  в  нем  появилась  на  свет.  Стоило  ей
взглянуть на меня, как она вспоминала о содеянном. О том, что была вынуждена
пойти на этот брак, который ей претил. Бросить то, чем  занималась,  на  что
возлагала надежды. Прости, что повторяю одно  и  то  же,  но  для  меня  это
привычный и многолетний разговор с самою собой. А теперь вот добавилось  то,
что я узнала от твоей бабушки, и это довершило картину.
   - Но бить ребенка и говорить ему такие вещи! Да еще оправдываться  именем
Бога! - Роган был вне себя; голубые глаза сверкали от гнева и отвращения.
   - Знаешь, отец говорил примерно то же, что и ты, когда  пришел  домой.  Я
думала, он ударит ее.  Никогда  не  видела  его  в  такой  ярости.  Они  так
ссорились и такое кричали друг другу, что лучше бы уж подрались. Я  в  ужасе
убежала в спальню, и Брианна, ей не  было  и  десяти,  совала  мне  какие-то
успокоительные таблетки. Руки у нее тряслись. Я тоже вся тряслась. Наверное,
весь дом тогда содрогался от их криков и моих рыданий.
   Мегги  не  противилась,  когда  Роган  крепко  обнял  ее,  но  продолжала
говорить, просто не могла остановиться.  Глаза  у  нее  были  сухими,  голос
странно спокоен.
   - Я  думала,  после  этого  отец  уйдет  из  дома.  Насовсем.  Такое  они
наговорили друг другу, что жить под одной крышей было  невозможно.  Так  мне
казалось. Я хотела этого и чтобы он  взял  меня  и  Брианну  с  собой.  Куда
угодно, хоть на край света! Но он не ушел.  Позднее  он  говорил,  что  тоже
расплачивается - за то, что думал, будто любит ее, за свою похоть.  И  будет
расплачиваться до самой смерти.
   Мегги снова вырвалась из рук Рогана, но говорить не перестала.
   - После этого прошло еще десять с лишним  лет.  Мать  больше  никогда  не
поднимала на меня руку, но жили  мы,  как  грешники  в  аду.  Отец  старался
показать мне свою любовь, делал все, что мог. Только что он мог, оставаясь в
этом доме? Порой я как будто слышала - и меня страшно мучила  эта  мысль,  -
как он говорит самому себе: если бы не она, не я то есть, он  бы,  наверное,
ушел из дома и был бы свободен делать то, что хочет, и любить, кого хочет.
   - Но ты сама, - сказал Роган, - неужели ты всерьез  считаешь,  что  грехи
отцов, как сказано в Библии, падут.., и так далее...
   - Любимое выражение моей матери. Нет, - покачала головой Мегги, -  я  так
не думаю. Но ведь это уже ничего не меняет. У  меня  в  душе..,  в  крови..,
стойкий страх перед браком. Может, своего  рода  болезнь.  И  я  никогда  не
решусь заключить тебя в эту тюрьму.
   - Но ты ведь не настолько неразумна, чтобы думать: то,  что  произошло  с
твоими родителями, происходит со всеми?
   - Не настолько. Даже надеюсь,  что  теперь,  когда  она  освободилась  от
материнского ига, Брианна выйдет замуж и нарожает детей. Она  всегда  хотела
иметь семью.
   - Вот видишь. А ты?
   - А я нет. - Голос ее звучал бесстрастно и  глухо.  -  У  меня  есть  моя
работа, и я хочу быть одна.
   - Ты была напугана с детства и пребываешь в этом состоянии до сих пор.
   - Наверное. Я часто сама себе говорю, - она еще  дальше  отодвинулась  от
него, - какая из меня жена или мать при всем этом?
   - Но твоя сестра жила в том же доме. В той же семье.
   - Она не была в роли главной виновницы. И вообще, она другая  по  натуре.
Ей нужны люди, обустроенный дом. А я... Ты совершенно правильно сказал,  что
я упряма, резка, погружена в себя.
   - Я и не отрекаюсь от своих слов. Но тебя  сделали  такой.  Ты  вынуждена
такой быть.  Однако  умеешь  быть  и  другой,  Мегги,  я  теперь  знаю  это:
преданной, сострадающей, любящей. И я полюбил не отдельные твои черты, а всю
тебя целиком. И хочу вместе с тобой провести свою жизнь.
   Что-то словно задрожало в ее душе - и разбилось на  мелкие  кусочки,  как
хрусталь под небрежной рукой.
   - Разве ты не слышал, что я только сейчас говорила?
   - Каждое слово. И теперь знаю: ты не только любишь меня, но и  нуждаешься
во мне.
   Она вцепилась обеими руками в волосы и рванула их, словно хотела снять  с
себя скальп.
   - Мне никто не нужен!
   - В тебе говорит упрямое отчаяние. Ты боишься  признаться  самой  себе  в
обратном. - Он забыл в эти минуты о собственном самолюбии. Да  и  о  нем  ли
речь, когда перед ним просто несчастный ребенок. Ребенок, которого избили  и
запугали не полтора десятка лет назад, а совсем недавно: сегодня, вчера... И
говорить надо с ней, как с  ребенком  -  терпеливо,  участливо.  -  Ты  сама
заперла себя в клетку,  Мегги.  Как  только  ты  признаешься  себе  в  своих
действительных нуждах, ее дверь откроется перед тобой.
   - Мне хорошо и так. Зачем ты хочешь изменить что-то?
   - Потому что ты нужна мне не на несколько дней в месяц, но каждый день. Я
хочу жить с тобой в одном доме, иметь детей. Ты первая женщина, Мегги,  кого
я по-настоящему полюбил, и я не  хочу  тебя  потерять.  Не  хочу,  чтобы  ты
потеряла меня.
   - Я дала тебе все, что могла, Роган, - голос у нее слегка дрожал, но  она
старалась изо всех сил держать себя в  руках.  -  Больше,  чем  кому-нибудь.
Постарайся удовлетвориться этим, потому что иначе я буду вынуждена  положить
всему конец.
   Боже, что я говорю? Неужели я действительно так думаю?
   Голова у нее шла кругом, мысли разбегались. Роган протянул  к  ней  руку,
потом рука упала.
   - Ты сможешь так поступить?
   - Мне придется!
   В воздухе повисло тяжелое молчание.
   - Да.., упрямая... - сказал он  потом  с  ноткой  удивления,  за  которой
скрывалась боль. - Но и я тоже. И я буду ждать, когда  ты  придешь  ко  мне.
Нет, не говори, что никогда не сделаешь этого, - добавил он, видя,  что  она
приоткрыла рот для возражения. - Ведь  потом  это  будет  для  тебя  намного
труднее. Оставим все как есть, Мегги. Но с одним примечанием.
   -  Каким  еще  примечанием?  Она  спросила  устало,  однако  с  некоторым
облегчением.
   - Что я не только хочу тебя,  но  и  люблю.  -  Он  привлек  ее  к  себе,
предварив возможный ответ поцелуем. - Люблю и буду постоянно напоминать тебе
об этом.

***

   Как рада она была, что опять  дома!  Мегги  наслаждалась  одиночеством  и
длинными, длинными днями, когда до десяти вечера солнце не уходит с неба.  И
не нужно ни о чем думать здесь, как  только  об  одном  -  о  работе!  Чтобы
доказать себе, что это действительно так, Мегги три дня подряд  не  вылезала
из мастерской.
   Работа шла хорошо. Мегги была  довольна  тем,  что  видела  в  печах  для
отжига. Но, черт возьми, временами ее начинало тяготить одиночество. Раньше,
насколько она помнила, такого не было.
   Этого еще не хватало! - с огорчением думала она, глядя,  как  надвигаются
сумерки, чтобы вскоре превратиться в непроглядную  темень.  Он  сделал  свое
дело, этот дьявол! Приучил  ее  к  своему  обществу,  заставил  восторгаться
чужими городами и весями, научил желать большего, чем у нее есть.
   И главное из всех желаний - видеть его!
   Замужество... Одна мысль об этом приводит ее в содрогание. Уж в этот омут
он ее не затянет, нет! Он и сам поймет вскоре, если уже не  понял,  что  она
права. Он же разумный человек. Какая из нее спутница жизни? Смешно!
   Она вышла из двери, прикрыла ее за собой. А если не  поймет,  если  будет
настаивать? Боже мой, что тогда делать?! Лучше вообще не думать об этом. Обо
всех этих "если". Лучше пойти сейчас куда-нибудь. К Брианне. Да,  к  ней,  и
скорее!
   Она шла уже в темноте, туман стелился у ее ног, и окрепший ветер шелестел
в листве деревьев.
   Свет в окне кухни у Брианны горел в ночи,  как  приветливый  маяк.  Мегги
ускорила шаги, прижимая к себе свои рисунки, вставленные в рамки -  то,  что
сделала в подарок сестре.
   Она была совсем уже недалеко, когда  из-под  густого  платана  послышался
собачий рык. Мегги тихо окликнула Кона, и  тот  разразился  радостным  лаем,
прыгая на нее и всячески проявляя расположение. При этом его виляющий хвост,
как ножом, рассекал клочья тумана, окутывающие их обоих.
   Едва  Мегги  открыла  дверь  кухни,  как  пес  ворвался  туда   и   хотел
проследовать дальше, но дверь в коридор  и  гостиную  была  закрыта,  оттуда
слышались голоса. Один из них с явным английским акцентом.
   - У нее гости, Кон, - сказала Мегги псу.  -  Не  будем  мешать,  подождем
здесь.
   Чтобы ожидание не было таким утомительным, Мегги поискала и быстро  нашла
корзинку с имбирными пряниками, а также пачку с собачьим  крекером,  которым
угостила Кона, после чего он сел возле нее и дал лапу.
   - Пожалуйста, - сказала она в ответ на его благодарность и потрепала  его
лохматую голову.
   Мегги уже успела вдоволь полакомиться пряниками и выпить чашку чая, когда
в кухню вошла Брианна.
   - Я думала, ты еще не приехала, - обрадовалась она.
   - Сделала бы это куда раньше, если бы знала,  какие  лакомства  меня  тут
ожидают. У тебя много постояльцев?
   - Да, семья из Лондона,  студент  из  Дерри  и  две  прелестные  дамы  из
Эдинбурга. Как отдохнула?
   - Там чудесно! Все время солнце... Да что говорить? Я нарисовала кое-что,
чтобы показать тебе. Это вернее, чем писать письма.
   Брианна взяла рисунки.
   - Ой, какая красота! А у меня для тебя газетные вырезки из Парижа.
   - Откуда ты их взяла?
   - Попросила Рогана, чтобы прислал. Сейчас покажу.
   - Лучше потом. У меня пошла работа,  и,  боюсь,  они  только  взбудоражат
меня. Я и так знаю, что все прошло неплохо.
   - А в Рим тоже поедешь?
   - Не знаю. Не думала. Когда я здесь, все  это  кажется  каким-то  смутным
сном.
   - Теперь ведь ты можешь ездить, если захочешь. И куда захочешь.
   - Ну, это сильно сказано,  Бри.  Хотя  кое-куда  могу.  -  Ей  захотелось
переменить тему, потом