мневаться в своем выборе, она  была  тут
как тут - или беседовала  со  мной  лично,  или  звонила  по  телефону,  или
присылала письмо. Она словно чувствовала каждый раз,  что  во  мне  начинает
зарождаться крошечное зернышко  протеста  и  желания  взбунтоваться.  И  она
уничтожала его, а я ей это позволяла...
   - Почему?
   - Я хотела, чтобы она меня любила! - Глаза Кэролайн наполнились  слезами,
но она их быстро смигнула. - Я до сих пор уверена, что, если бы не  достигла
совершенства, она бы меня не любила. Наверное, это звучит сентиментально...
   - Нет. - Такер вытер непрошеную слезинку, которая все-таки заскользила по
ее щеке. - Просто печально. Хотя это твоя мать должна была бы  печалиться  в
первую очередь.
   Кэролайн прерывисто вздохнула, словно пловец, из последних сил плывущий к
берегу.
   - Три года назад, в  Лондоне,  я  встретилась  с  Луисом.  Он  был  самым
блестящим дирижером  из  всех,  с  кем  я  когда-либо  играла.  Несмотря  на
молодость - всего тридцать два, - он уже заработал  прекрасную  репутацию  в
Европе. Луис орудует оркестром, как матадор быком. Он  определенно  обладает
каким-то  особым   магнетизмом   -   такой   решительный,   высокомерный   и
сексапильный.
   - Представляю себе. Кэролайн усмехнулась.
   - А мне было двадцать пять, и я еще никогда не была с мужчиной.
   Такер удивленно взглянул на нее, не донеся стакан до рта.
   - Ты никогда до этого...
   - Нет, представь себе. Никогда и ни с кем. В юности мать держала меня  на
очень коротком поводке, и у  меня  не  хватало  решительности  чересчур  его
натягивать. Когда мне нужен был сопровождающий на  какой-нибудь  прием,  она
сама мне его подбирала. Ты можешь, конечно, представить, что  наши  вкусы  в
данном случае не совпадали. Мне всегда казались  неинтересными  те  мужчины,
которых она считала для меня подходящими.
   - Вот поэтому я тебе и понравился. - Такер нагнулся, чтобы поцеловать ее.
- Она бы, наверное, просто поседела, увидев меня.
   - И как же я об этом не подумала?! - Кэролайн рассмеялась и  чокнулась  с
ним. - А позже, когда я стала ездить  самостоятельно,  мое  расписание  было
такое напряженное...  Но  главное  -  я  была,  как  говорится,  "сексуально
зажата".
   Вспомнив, какой была сейчас в постели эта женщина, он только протянул:
   - Ага...
   Кэролайн даже не подозревала, что насмешка может утешить.
   - Напрасно ты мне не веришь. Моя сексуальность вся уходила  в  музыку,  и
Луису пришлось со мной очень непросто. Она пожала плечами и выпила.
   - Он меня просто взял приступом. Цветы, проникновенные взгляды, отчаянные
клятвы в вечной любви... Кроме всего прочего, он обеспечивал мне  постоянную
занятость, и к этому следует добавить, что моя мать его просто  обожает.  Он
принадлежит к испанской аристократической семье.
   - Что ж, действительно подходящая партия, - заметил Такер.
   - О, разумеется. Когда я улетала в Лондон или Париж, он мне звонил каждый
день, посылал очаровательные подарки, роскошные цветы. Он срочно прилетел  в
Берлин, чтобы провести со мной уик-энд. И так продолжалось  больше  года.  А
если до меня доходили  слухи,  что  он  флиртует  с  некой  актрисочкой  или
ухаживает за светской знаменитостью, я просто не обращала  на  них  никакого
внимания. Я  считала  это  злонамеренной  клеветой.  Ну,  может  быть,  я  и
подозревала кое-что, но, если позволяла себе только намекнуть, он  сразу  же
приходил в ярость из-за моей совершенно беспричинной ревности  и  недостатка
самоуважения. А кроме того, я была очень занята своим делом.
   Кэролайн замолчала, окунувшись памятью в прошлое.
   - Одним словом мои отношения с Луисом начали сильно  осложняться,  и  все
кончилось безобразной сценой с обвинениями и слезами.  Обвинял,  разумеется,
он, слезы были мои. Я тогда еще не умела постоять за себя.
   Такер погладил ее руку.
   - Но ты быстро этому научилась, когда действительно потребовалось.
   - Как бы то ни было, мы с Луисом расстались. Мне очень  хотелось  немного
отдохнуть, но я была уже связана контрактом на один музыкальный  телесериал.
А здоровье мое... - Кэролайн было трудно говорить об этом даже теперь. Пусть
это выглядело страшно глупо, но она почему-то очень  смущалась,  когда  речь
заходила о ее болезни. - Ну, в общем,  состояние  мое  ухудшалось  с  каждым
днем. И я...
   - Подожди. Что значит - "ухудшалось"?
   - Ну, начались головные боли. Я вообще-то к ним привыкла  давно,  но  они
становились все сильнее. Я похудела, началась бессонница, а  это  привело  к
переутомлению.
   - Но почему же ты не позаботилась о своем здоровье?
   - Я думала, что, наверное, чересчур ношусь с собой. А кроме того, у  меня
были обязательства, я просто не могла все это бросить... - Кэролайн  коротко
рассмеялась. - Это все самооправдания, как сказал бы мудрый доктор Паламо. А
правда заключалась в том, что я пряталась. Я бежала в работу,  в  ней  одной
старалась найти прибежище. Я ведь была зажата  не  только  сексуально:  меня
воспитали  так,  чтобы  я  всегда  вела  себя  "как  следует".  Но  когда  я
записывалась в Нью-Йорке для телесериала, туда приехала мать в сопровождении
Луиса. Я так разозлилась, так была уязвлена этим,  что  прервала  запись.  -
Кэролайн улыбнулась и покачала головой. -  Я  еще  никогда  себе  такого  не
позволяла. И ты знаешь, у меня появилось ощущение торжества.  Мне  казалось,
что теперь я наконец управляю своей жизнью.  Это  были  очень  вдохновляющие
пять минут.
   Не в состоянии больше сидеть, Кэролайн  резко  поднялась  из-за  стола  и
стала ходить по комнате.
   - Но через пять минут мать уже ворвалась ко  мне  в  гримерную  и  прочла
целую лекцию. Я, по ее словам,  вела  себя,  как  избалованный,  испорченный
ребенок, как зазнавшаяся примадонна. Я попыталась  объяснить,  что  чувствую
себя преданной, что она не должна была  привозить  с  собой  Луиса.  Но  она
просто накинулась на  меня  -  я  груба,  я  глупа,  я  неблагодарна...  Она
говорила, что Луис готов мне все простить - мои  капризы  и  мою  неразумную
ревность. Ну, и кончилось тем, что я опять попросила извинения.
   - За что же?
   - Да за все, что она хотела, - сказала Кэролайн и махнула рукой. -  Ведь,
в конце концов, она действительно желала мне только  добра  и  столь  многим
сама пожертвовала ради моей блестящей карьеры...
   - Значит, твой собственный талант как бы  не  в  счет?  Кэролайн  глубоко
вздохнула, словно желая выдохнуть часть снедавшей ее горечи.
   - Такер, она такая, какая есть, и другой  быть  не  может.  Я  уже  почти
научилась понимать это. Ну, а Луис в тот же вечер пришел ко мне в гостиницу.
Он был обворожителен, мил. Он страшно сожалел о том, что  произошло,  и  был
готов  все  объяснить.  Он  говорил  о  своем  одиночестве  во  время  наших
размолвок, о том, что другие женщины  были  только  суррогатом,  вынужденной
заменой. О том, что он больше ни  на  кого  не  посмотрит,  если  я  к  нему
вернусь... Можешь себе представить идиотку, которая всему этому поверила?
   Такер  многозначительно  и  несколько  смущенно   ухмыльнулся.   Кэролайн
удивленно уставилась на него, но потом рассмеялась:
   - Ну  конечно,  можешь.  И  я  тоже  могу.  Ведь  он  все  еще  оставался
единственным мужчиной, с которым я была в постели. Если бы у меня  самой  за
это время были какие-нибудь  романы  на  стороне,  я  вряд  ли  бы  с  такой
готовностью вернулась к прежним отношениям. Во, можно, будь я белее  уверена
в себе как женщина, я бы показала ему на дверь. Но я  согласилась  забыть  о
наших прежних  ошибках  и  недоразумениях  и  все  начать  заново.  Мы  даже
заговорили о браке... О, конечно, в очень отдаленном будущем, очень  туманно
и неопределенно. "Во благовремение" - так он  выразился.  Кроме  того,  Луис
попросил меня заключить с ним контракт на еще одно турне, и я согласилась. -
Кэролайн с легким удивлением взглянула на  свой  стакан.  -  А  я,  кажется,
пьянею...
   - Ну и хорошо. Тебе ведь не нужно вести машину. Досказывай остальное.
   Она облокотилась о стойку буфета и пожала плечами.
   - Луис должен был дирижировать, а я выступать в  роли  ведущей  солистки.
Доктор Паламо - а я как раз начала тогда с ним консультироваться  -  пытался
меня отговорить. Он считал, что мне необходим отдых, что у  меня  стрессовое
состояние, и если я опять побегу по той же дорожке,  мне  скоро  станет  еще
хуже. Но я его не послушалась. "Ведь мы с Луисом будем вместе, - думала я, -
а разве это не самое главное?"
   - Да он просто должен был насильно уложить тебя в  больницу  и  приковать
цепью к кровати!
   - А ты бы ему понравился, - усмехнулась Кэролайн и  отпила  еще  вина.  -
Мама закатила вечеринку накануне нашего отъезда. Она была в своем репертуаре
и намекала приглашенным, что на самом  деле  это  вечеринка  в  честь  нашей
помолвки. И Луис вел себя соответственно. А потом мы отправились  в  путь...
Как я уже говорила, он блестящий дирижер. Очень  требовательный,  капризный,
но совершенно замечательный. Все было  бы  прекрасно,  только  через  неделю
после нашего отъезда он переехал в отдельный номер. Сказал, что  из-за  моей
бессонницы он тоже не может как следует спать.
   - Грязный негодяй!
   - Нет,  не  грязный,  -  педантично  поправила  его  Кэролайн.  -  Просто
скользкий. Ну, а в остальном было все как прежде. На профессиональном уровне
он оказывал мне огромную помощь. Он меня толкал все выше и выше. Он говорил,
что я самая замечательная из всех скрипачей, с которыми он работал, но  могу
быть еще лучше. И что он сделает из меня гения.
   - Ну и купил бы себе резиновую куклу, чтобы надувать  ее,  насколько  ему
потребуется!
   Кэролайн усмехнулась.
   - Да, жаль, что я не догадалась ему  это  посоветовать.  Но  надо  отдать
Луису  справедливость:  он  не  жалел   ни   времени,   ни   усилий,   чтобы
усовершенствовать мою игру. Беда в том, что я  начала  ощущать  себя  только
инструментом, чем-то таким, что он мог настраивать и  перенастраивать.  А  я
так устала, так была уже больна и неуверена в себе... Но  я  хорошо  играла!
Нет, действительно хорошо. Я  мало  что  помню  о  самом  турне  -  какой-то
калейдоскоп концертных залов и бесконечных гостиничных номеров - но я  знаю,
что выступала хорошо, даже лучше, чем обычно. Однако по дороге я  подхватила
какую-то инфекцию и жила на антибиотиках, фруктовых соках..,  и  музыке.  Мы
совершенно перестали спать вместе. Но он заверял меня, что, как только турне
будет окончено, мы с ним куда-нибудь уедем  вдвоем.  Так  что  я  жила  этой
надеждой: вот кончится турне, и мы будем  нежиться  на  каком-нибудь  теплом
пляже... Но я не смогла дотянуть до конца. Мы  были  в  Торонто  и  уже  три
четверти концертной программы отыграли, когда я упала в обморок в гримерной.
И ужасно испугалась, когда очнулась и увидела, что лежу на полу.
   - Боже мой, Кэролайн! - Такер  привстал,  но  она  отрицательно  покачала
головой.
   - Нет, это страшнее звучит, чем было на  самом  деле.  Я  не  инвалид,  я
просто очень сильно устала тогда. И у меня началась эта моя ужасная головная
боль, когда хочется свернуться клубочком и  зарыдать.  Я  решила,  что  надо
отменить концерт - только этот, единственный; что я сейчас пойду к нему, все
объясню, и он, конечно, меня поймет. И я к нему пошла.  Представь,  он  тоже
лежал на полу в своей гримерной - только под ним была флейтистка.  Они  даже
не заметили меня... - сказала Кэролайн словно про себя и пожала  плечами.  -
Как бы то ни было, я в тот  вечер  вышла  на  сцену.  И  это  было  звездное
выступление! Зрители аплодировали стоя, меня вызывали шесть раз после  того,
как занавес опустился. Может быть, вызвали бы еще, но, когда занавес упал  в
шестой раз, я тоже упала. И помню, что очнулась на больничной кровати.
   - Попался бы мне этот сукин сын... - пробормотал Такер. Кэролайн покачала
головой.
   - Я сама была во всем  виновата.  Вернее  -  моя  несчастная  потребность
делать все возможное и невозможное, чтобы соответствовать  сложившемуся  обо
мне представлению. Это не из-за Луиса я заболела.  Я  сама  себя  довела  до
диагноза "крайнее нервное истощение". По счастью, все было не так уж  плохо:
у меня не нашли ни опухоли, ни какой-нибудь редкой экзотической  болезни.  В
конце концов  все  объяснили  нервной  дистрофией,  осложненной  к  тому  же
пережитым стрессом. Сам доктор Паламо прилетел, чтобы лечить меня. И никаких
при этом: "А я вам что говорил!" Он просто оказывал мне необходимую помощь и
сочувствовал. Однажды он чуть не пинком выгнал Луиса из моей палаты.
   Такер поднял стакан:
   - Здоровье доктора Паламо!
   - Да, за него стоит выпить. Он был добр ко мне ради меня самой. Если  мне
надо было поплакать, он позволял, а когда мне хотелось поговорить,  он  меня
слушал. Хотя он не психиатр. Но мне и не нужны были  психиатры:  я  доверяла
только  ему.  Когда  стало  возможно,   доктор   Паламо   перевез   меня   в
филадельфийскую больницу. Впрочем, она больше напоминала санаторий.  А  мама
всем говорила, что я выздоравливаю на нашей вилле на Ривьере. По ее  мнению,
это звучало как-то более внушительно.
   - Знаешь, Кэролайн, должен тебе доложить, что  твоя  мама  мне  не  очень
нравится.
   - Все в порядке, не беспокойся, ты бы  ей  тоже  не  понравился.  Но  она
неукоснительно исполняла свой долг: три раза в неделю посещала меня. А  Луис
присылал мне цветы и романтические письма: у него и в мыслях не было, что  я
его видела с этой флейтисткой.
   Я смогла  вернуться  домой  только  через  три  месяца.  Должна  сказать,
пребывание в больнице пошло мне на пользу: я  о  многом  успела  передумать.
Физически я еще не совсем окрепла, но тем не менее никогда в  жизни  еще  не
чувствовала  себя  такой  сильной.  Я  начала  понимать,  что   мой   талант
принадлежит мне и моя жизнь - тоже. О господи, Такер, я просто выразить тебе
не могу, какой восторг меня охватил, когда я все это поняла! Я  решила,  что
больше не позволю себя эксплуатировать. И когда со мной связались юристы  по
поводу бабушкиного дома, я уже знала, что буду делать. Когда я  все  сказала
матери, она пришла в негодование. Но я была готова к этому  и  выдержала  ее
натиск, поскольку понимала: или сейчас  -  или  никогда.  Я  стояла  в  этой
проклятой жеманной гостиной и просто орала! Я была в ярости, я  требовала...
Конечно, потом я извинилась - старые привычки умирают  последними,  -  но  я
твердо и упорно стояла на своем. И уехала на Юг.
   - В Инносенс?
   - Сначала в Балтимор. Я знала,  что  Луис  там  дирижирует  для  какой-то
приезжей  знаменитости.  Сначала  я  ему   позвонила,   чтобы   не   явиться
нежданно-негаданно. Он так обрадовался, он был просто в  восторге!  Когда  я
пришла к нему в номер гостиницы, он уже заказал интимный обед  на  двоих.  Я
старалась держаться очень спокойно, и, представь себе, мне это удавалось.  Я
даже пообедала с ним. Ну а потом... В общем,  я  все  ему  сказала.  И  пока
говорила, во мне поднималась волна ярости. Я уже не выбирала слов, не думала
о последствиях... Ох, Такер, я совершенно распоясалась! Кончилось тем, что я
швырнула в него бокал шампанского. И ушла.
   - И что ты при этом чувствовала?
   - Освобождение! - "А между прочим, голова  больше  не  болит,  совсем  не
болит", - подумала Кэролайн и снова присела К столу. - Правда,  у  меня  все
еще бывают такие моменты, когда чувство свободы исчезает,  -  как  во  время
этого  телефонного  разговора.  Нельзя  сразу  отделаться  от  всего  хлама,
накопившегося за целую жизнь. Но я знаю  одно:  такой,  как  прежде,  я  уже
никогда не буду.
   - Вот и хорошо. - Он взял  ее  руку  и  поцеловал  в  ладонь.  -  Ты  мне
теперешняя очень нравишься.
   - Я себе тоже, как правило, нравлюсь. Только тяжело сознавать, что я могу
никогда не помириться с матерью, никогда не  залечить  эту  рану...  Зато  я
нашла здесь кое-что другое.
   - Ты нашла наконец покой?
   Этот вопрос заставил ее улыбнуться:
   - Да уж, здесь очень спокойно. Подумаешь - всего несколько убийств!  -  И
она сказала уже серьезно:
   - Нет, я нашла здесь свои корни - вернее, обрела  их  снова.  Знаю,  это,
наверное, звучит глупо: ведь за всю жизнь я провела  здесь  всего  несколько
дней, да и то в детстве. Но даже сухие корни лучше, чем ничего.
   Такер покачал головой.
   - Они не высохли, они живут. У нас в Дельте все растет быстро  и  глубоко
укореняется. И даже когда люди уезжают, они  не  могут  выдернуть  корни  из
нашей почвы насовсем.
   - Но моей матери это удалось.
   - Нет, она просто пустила эти корни в тебя,  Кэролайн.  -  Такер  ласково
обхватил ее лицо ладонями. - Нет, ты смотри, смотри на  меня!  -  настойчиво
сказал он, потому что она опустила глаза. - Ты все еще как  будто  стыдишься
того, что произошло, и не хочешь, чтобы кто-нибудь тебя жалел. Но я  никогда
не подавлял своих чувств, и ты можешь им  довериться.  Я  испытываю  ярость,
когда думаю о том, что тебе пришлось  пережить.  Но  если  все  это,  вместе
взятое, привело тебя в конце концов сюда, я  не  могу  чересчур  сожалеть  о
твоих былых обидах и несчастьях.
   - И я тоже ни о чем не жалею, - твердо сказала  Кэролайн.  Она  выглядела
такой хрупкой и уязвимой: эти тонкие косточки,  эта  бледность...  Но  Такер
подумал, что в ее взгляде таятся глубины, в которых можно утонуть. И сила, о
которой она сама еще не знает. Ему очень  хотелось  быть  рядом,  когда  она
сделает для себя это открытие.
   - Кэролайн, я хочу тебе кое-что сказать, только не знаю, как... Она взяла
его руки в свои.
   - Я боюсь, что еще не готова. Я  тебя  выслушаю,  когда  почувствую  себя
более уверенно. А пока пусть все останется как есть. Прошу тебя.
   "Я всегда  был  терпеливым",  -  напомнил  себе  Такер.  Но  трудно  быть
терпеливым, когда кажется, что стоишь на узенькой жердочке, а  земля  уходит
из-под ног.
   - Хорошо. - Он нагнулся и легонько поцеловал ее в губы.  -  Ты  позволишь
мне сегодня переночевать у тебя? Кэролайн положила голову ему на плечо.
   - А я уж думала, ты никогда не догадаешься попросить об этом...  Кажется,
ты сказал, что, если мне не понравится, мы сделаем еще одну попытку?
   - А тебе не понравилось?
   - Да нет... Я просто не уверена. И если бы  ты  еще  раз  попытался,  то,
может быть, я сумела бы составить более определенное мнение.
   - Ну что ж, это  вполне  справедливо.  -  Такер  оглядел  кухонный  стол,
ухмыльнулся и предложил:
   - А что, если начать прямо здесь? - Он развязал пояс ее халата.  -  Можно
было бы выработать свой собственный стиль, черт побери!
   Прозвонил телефон, и Кэролайн недовольно поморщилась.
   - Я могу, конечно, не брать трубку, но она не отстанет, будет  звонить  и
звонить.
   Она поднялась и снова завязала пояс. - Слушай, давай я с ней поговорю,  -
предложил Такер. - Если я не смогу обаять ее настолько, чтобы она отрубилась
на всю ночь, тогда подключишься ты.
   Кэролайн поколебалась, но потом решила, что, пожалуй, в этом есть смысл.
   - Почему нет?
   Такер мимолетно поцеловал ее.
   - Убери со стола,  -  бросил  он  через  плечо,  и  Кэролайн  засмеялась,
понадеявшись, что бабушка не имела бы ничего против пиршества любви на своей
кухне.
   Такер вернулся очень быстро.
   - Неужели ты уже... - начала Кэролайн, но слова замерли у нее  на  губах,
когда она обернулась и увидела его лицо. - Что такое? Что случилось?
   - Это не твоя мать звонила. Это Берк. - Такер подошел к Кэролайн и  обнял
ее, хотя ему самому сейчас поддержка была нужна не меньше. - Пропала  Дарлин
Тэлбот.
   Он снова посмотрел на их отражение в темном окне  и  снова  подумал,  как
хрупко и призрачно счастье.
   - Начнем поиски, как только рассветет.

Глава 23

   - Хорошо бы тебе хоть немного поспать.
   Такер стоял рядом с Кэролайн,  наблюдая,  как  она  использует  известные
женские средства, чтобы сделать  незаметными  последствия  долгой  бессонной
ночи.
   - Но я не могу. - Она наложила крем-пудру, чтобы скрыть  синие  тени  под