насчет двоих?
   - Не понимаю.
   - Воров, Стюарт.
   - К чему ты клонишь?
   Филипп знал, что в следующие несколько минут  ему  предстоит  хорошая
головомойка, но большую часть жизни он привык рисковать  своим  будущим,
своей шеей, рисковать всем, и обычно судьба  его  решалась  в  считанные
минуты. В прошлом он был вором, притом  выдающимся,  блестящим  вором  и
долгое время водил за нос капитана Стюарта и ему подобных, заставляя  их
гоняться за ним по всему миру. Но потом Филипп Чемберлен сделал  поворот
на сто восемьдесят градусов и стал работать на Спенсера и Интерпол, а не
против них.
   Это касается бизнеса, напомнил себе Филипп, хотя то, что он собирался
предложить, касалось не только дела, которым он теперь занимался,  но  и
его личных чувств.
   - Давайте предположим, чисто гипотетически, что я знаю  одного  очень
умного и ловкого вора, ухитрявшегося целых десять лет держать Интерпол в
напряжении. Теперь этот человек решил отойти отдел и предложить вам свои
услуги в обмен на снисхождение.
   - Ты говоришь о Тени?
   Филипп тщательно стряхнул крошки сандвича с кончиков пальцев. Он  был
аккуратным и по привычке, и в силу необходимости.
   - Гипотетически.
   Тень... Спенсер забыл и о  своем  насморке,  и  о  том,  что  самолет
приземлился с опозданием. Вор по прозвищу Тень, которого он  никогда  не
видел и не знал в лицо, ухитрился  украсть  драгоценностей  на  миллионы
долларов. В течение десяти лет Спенсер выслеживал этого вора,  бежал  по
его следу и, казалось, должен был вот-вот нагнать его, но снова и  снова
упускал.
   В последние восемнадцать месяцев  Интерпол  удесятерил  свои  усилия,
пустив  одного  вора  по  следу  другого.  Преследователем  был   Филипп
Чемберлен, единственный человек, подвиги которого превосходили  все  то,
что сотворил Тень, насколько Спенсер мог судить об этом.
   - Ты, черт бы тебя побрал, знаешь, кто этот вор и где его найти? -  с
внезапной яростью заорал сыщик. - Десять  лет!  Десять  лет  мы  за  ним
охотимся. И, черт возьми, много месяцев платили тебе за его поиски, а ты
водишь нас за нос, зная его имя и местонахождение!
   - Возможно, и знаю,  -  Филипп  распрямил  свои  длинные  артистичные
пальцы. - А возможно, и нет.
   - У меня есть огромное желание посадить тебя в камеру, а ключи от нее
бросить в Темзу.
   - Но вы этого не сделаете,  потому  что  для  вас  я  вроде  сына.  -
Откинувшись на спинку стула, Филипп продолжил:
   - То, что я предлагаю на этот раз, ничем  не  отличается  от  сделки,
которую мы заключили полтора года назад. Тогда  вы  прекрасно  понимали:
для того чтобы поймать  выдающегося  преступника,  по  его  следу  нужно
пустить выдающегося охотника.
   - Назови мне имя этого человека,  опиши  его  внешность.  Факты,  мне
нужны только факты.
   - Вы десять лет гонялись за ним и так ничего  и  не  узнали.  Если  я
выйду сейчас из комнаты, вы так и останетесь ни с чем.
   - Ну уж тебя я достану!  -  решительно  произнес  Спенсер.  -  Думаю,
тюрьма придется тебе не по вкусу. Ты ведь так любишь комфорт!
   Филипп прищурил глаза. Он решил, что Спенсер блефует.
   - Вы мне угрожаете? Забыли, что,  когда  я  решил  вам  помогать,  вы
обещали мне свободу?
   - Но сейчас ты хочешь все переиграть. Ты нарушил наш  уговор.  Назови
мне имя, Филипп, и позволь заниматься своей работой.
   - Вам не хватает широты мысли, Стюарт. Вот  почему  вы  смогли  найти
только часть украденных бриллиантов. Мне же повезло гораздо больше. Если
вы посадите Тень в тюрьму, у вас будет всего лишь вор в тюрьме. Вы  и  в
самом деле воображаете, что  получите  хоть  часть  из  того,  что  было
похищено Тенью за последние десять лет?
   - Это вопрос правосудия.
   - Да.
   Теперь тон Филиппа изменился,  и  впервые  за  все  время  их  беседы
Спенсер заметил, что тот опустил глаза. Но причиной тому, конечно,  было
не смущение. Спенсер слишком хорошо  знал  Филиппа,  чтобы  предположить
хоть на минуту, что тот способен смутиться.
   - Это вопрос правосудия, и мы как раз к этому подходим.
   Филипп снова поднялся с места: он был слишком подвижен, чтобы сидеть.
   - Когда вы поручили мне это дело, я взялся за него потому,  что  этот
особенный вор заинтересовал меня. И ничего не изменилось. Пожалуй,  могу
даже сказать, что мой интерес к нему только возрос.
   Пока что не следовало слишком торопить  Спенсера.  За  несколько  лет
сотрудничества между ними возникли особые отношения - некое не  лишенное
раздражения восхищение друг другом.
   - Предположим, - продолжил Филипп,  -  я  знаю,  кто  скрывается  под
прозвищем Тень, у меня была беседа с этим человеком, и я решил,  что  вы
можете  использовать  его  таланты.  Вам   будет   предоставлена   такая
возможность, если вы, в свою  очередь,  дадите  ему  возможность  начать
новую жизнь.
   - Да этот негодяй наворовал больше, чем ты!
   Брови Филиппа взметнулись вверх. Слегка хмурясь, он начал  отряхивать
крошки со своего рукава.
   - Не советую вам меня оскорблять. Действительно, за всю свою  карьеру
мне удалось украсть драгоценностей на кругленькую сумму. Такого не  смог
сделать никто другой. Даже Тень.
   -  Так  ты  еще  гордишься  своими   подвигами?   -   Лицо   Спенсера
раскраснелось, что не предвещало ничего хорошего. - Хвастаться тем,  что
был вором, не стоит.
   - В этом-то и заключается различие между нами.
   - Да, да, тихонько влезать в  окна,  заниматься  промыслом  в  темных
закоулках...
   - О господи! Вы  меня  растрогали  до  слез!  Нет,  давайте-ка  лучше
помолчим и успокоимся, Стюарт. Я не хочу нести  ответственность  за  ваш
приступ гипертонии.
   Филипп снова взял чайник.
   - Возможно, сейчас самое подходящее время сказать вам, что, когда  вы
шли по моему следу, я с каждым днем уважал  вас  все  больше  и  больше.
Полагаю, что я так и продолжал бы заниматься своей прежней работой, если
бы с каждым новым делом не чувствовал, что вы подбираетесь  ко  мне  все
ближе и ближе. Я не стыжусь того, что был вором, но и  не  сожалею,  что
круто изменил свой образ жизни.
   Стюарт успокоился и глотнул чаю, который Филипп ему налил.
   - Ну, то, что ты сказал, к делу отношения не имеет, - фыркнул  сыщик,
однако не смог скрыть своего удовольствия тем, что  Филипп  признал  его
достойным уважения. - Факт заключается в том, - продолжал Спенсер, - что
теперь ты работаешь на меня.
   - Я этого не забыл. Итак, продолжим. - Он бросил  напряженный  взгляд
на Стюарта. - Как лояльный служащий, я чувствую себя обязанным вербовать
для вас новых сотрудников, когда встречаются подходящие люди.
   - Речь идет о воре.
   - Да, о блестящем воре! - На лице Филиппа расцвела улыбка. - Далее, я
готов держать пари, что ни ваше и никакое другое  ведомство  понятия  не
имеют о личности этого вора. И никогда не смогут это выяснить.
   - А что, если он опять примется за свои дела?
   - Не примется.
   - Почему ты так уверен?
   - Об этом я позабочусь лично.
   - Да какое отношение он имеет к  тебе?  -  снова  начал  раздражаться
Стюарт.
   - Пять лет я работал на вас, работал рука об руку с вами.  Многие  из
ваших заданий были весьма сомнительного  свойства,  многие  сопряжены  с
опасностью.  Я  никогда  ни  о  чем  не  просил  вас,  но  теперь  прошу
снисходительности для Тени.
   - Едва ли я смогу гарантировать...
   - Гарантией будет ваше слово, - сказал  Филипп,  перебивая  сыщика  и
вынуждая его замолчать. - А в обмен на ваше слово я обещаю  вернуть  вам
Рубенса. Кроме того, я помогу вам сделать то, что  будет  иметь  большое
политическое значение. Это позволит вам разрешить любую самую щекотливую
ситуацию.
   Спенсер произвел в уме простое арифметическое действие и, сложив  два
и два, пришел к определенному выводу:
   - Речь идет о Ближнем Востоке?
   Допив чай и поставив чашку на стол, Филипп пожал плечами:
   -  Предположим...  Скажу,  что  при  наличии  информации,  которую  я
собираюсь вам предоставить, Англия сможет оказать давление там, где  оно
определенно принесет свои плоды.
   Спенсер бросил суровый взгляд  на  Филиппа.  Их  разговор  неожиданно
вышел  за  пределы  обычных  тем  -  обсуждения  похищенных   ценностей,
преступления и наказания.
   - Ты пытаешься прыгнуть выше головы, Филипп.
   - Я ценю ваше беспокойство обо мне.
   Чемберлен снова сел, почувствовав, что настроение сыщика  меняется  -
теперь ветер подул в другую сторону.
   - Обещаю вам... Могу сказать, я точно знаю, что делаю.
   - Ты играешь в опасную игру.
   Весьма опасную, подумал Филипп, и весьма важную.
   - Это игра, в которой мы оба можем выиграть, капитан.
   Шмыгнув носом, Спенсер поднялся, чтобы  открыть  бутылку  скотча.  Он
плеснул щедрую порцию виски в свой стакан, затем, поколебавшись, налил и
во второй.
   - Сообщи мне, что тебе известно, Филипп. Я сделаю все, что смогу.
   Филипп выждал с минуту,  прикидывая,  что  он  может  позволить  себе
рассказать. Не в его правилах было открывать  раньше  времени  все  свои
карты.
   - Я отдаю в ваши руки,  Стюарт,  единственное,  что  имеет  для  меня
значение. Не забывайте об этом. Я видел Рубенса  в  сокровищнице  короля
Якира  Абду.
   Обычно невозмутимый  Спенсер  на  этот  раз  не  смог  скрыть  своего
изумления.
   - А что ты, черт возьми, делал в королевской сокровищнице?
   - О, это долгая история. - Филипп отсалютовал Стюарту стаканом, потом
отпил свое виски. - Лучше всего начать с самого начала, то есть  с  Фиби
Спринг.

2

Якир, 1968

   Адриенна не могла заснуть от возбуждения. Она  следила  за  стрелками
часов,  которые  приближались  к  двенадцати  ночи.  Наступал  день   ее
рождения. Девочку охватил восторг: скоро ей исполнится пять  лет  и  она
станет совсем взрослой! Во дворце все  спали,  но  Адриенна  знала,  что
через несколько часов  взойдет  солнце,  муэдзин   поднимется  по  ступенькам  на
минарет и призовет правоверных к молитве. И тогда наступит  день,  самый
замечательный день ее жизни!
   Будет звучать музыка, ей преподнесут подарки и расставят  подносы  со
сладостями и горячим  шоколадом.  Все  женщины  наденут  самые  красивые
платья. Начнутся танцы. Придет тетушка Латифа, которая всегда  улыбается
и никогда не бранится, приведут Дюжу, явится Фейвел со своим  веселым  и
шумным выводком. На женской половине  зазвенит  смех,  и  все  будут  ей
говорить, какая она хорошенькая.  Мама  обещала,  что  этот  день  будет
особенным. С  разрешения  отца  они  отправятся  на  пляж.  Она  наденет
красивое новое платье из разноцветного шелка, похожего на радугу.
   Адриенна осторожно повернула голову, чтобы взглянуть на мать,  спящую
рядом с ней. В лунном свете ее лицо казалось белым, как мрамор, и  очень
красивым. Адриенна любила, когда  мать  разрешала  ей  забираться  в  ее
огромную мягкую постель. Это было особым знаком благоволения.
   Девочка свертывалась клубочком и слушала рассказы матери о  Нью-Йорке
и Париже.
   Стараясь не разбудить мать, Адриенна протянула руку  и  погладила  ее
огненно-рыжие  волосы.  Они  были  великолепны.  Девочка  даже   немного
завидовала матери. Ее собственные были густыми и  черными,  как  у  всех
женщин Якира. Только у Фиби волосы были рыжими,  а  кожа  белой.  Только
Фиби была американкой. Адриенна была американкой наполовину, но Фиби  не
уставала напоминать ей  об  этом,  если  только  им  случалось  остаться
наедине.
   Напоминание об американском происхождении дочери почему-то сердило ее
отца. Адриенна не могла понять,  почему  напоминание  о  том,  что  мама
родилась в Америке, вызывало гримасу на его лице - глаза его становились
жесткими, а губы сжимались, образуя узкую полоску.  Мать  Адриенны  была
кинозвездой. Это  слово  смущало  девочку,  но  ей  нравилось,  как  оно
звучало. Кинозвезда! Это слово вызывало у нее мысли о красивых  огоньках
в темном небе.
   Фиби действительно когда-то была звездой, а теперь стала первой женой
Абду ибн Файзаля Рахмана аль-Якира, правителя Якира, шейха шейхов.  Мать
казалась девочке самой прекрасной женщиной на свете. У нее были огромные
синие глаза и нежные полные губы. Она превосходила всех остальных женщин
гарема, но Адриенна желала только одного - чтобы ее мать была счастлива.
Девочка не могла понять, почему ее мать так часто выглядит подавленной и
грустной, а когда остается одна, горько плачет.  В  Якире  женщины  были
окружены роскошью и заботой. У матери Адриенны была  красивая  одежда  и
драгоценности. Девочка закрыла глаза и  представила  себе  ослепительное
ожерелье "Солнце и Луна", принадлежащее ее матери.  Вспомнила  она  и  о
том, как  сверкал  огромный  алмаз  "Солнце"  и  как  мерцала  бесценная
жемчужина "Луна". Мама говорила, что  когда-нибудь  дочка  украсит  себя
этими драгоценностями.
   Внезапно дверь открылась и на пол упала косая  полоса  яркого  света.
Сквозь тонкую кисею, окутывавшую постель, Адриенна увидела чью-то  тень.
Она подумала, что это отец, и сначала  обрадовалась,  потом  ее  охватил
страх. Она знала, что он  разгневается,  увидев  ее  в  постели  матери.
Адриенна слышала, как женщины в гареме говорили между собой о  том,  что
ее отец редко бывает в спальне первой жены. Он почти  перестал  посещать
ее с тех самых пор, как врачи сообщили,  что  у  Фиби  больше  не  будет
детей. Услышав шаги отца,  девочка  быстро  выскользнула  из  постели  и
притаилась у полога. Она видела, как отец склонился над спящей матерью и
долго, не отрывая глаз, смотрел на нее.
   Лунный свет падал на лицо и волосы Фиби. Она была похожа  на  богиню.
Когда Абду впервые увидел Фиби на экране, он был потрясен  ее  красотой,
роскошным телом, пробуждающим желание, и  огромными  невинными  глазами.
Абду привык иметь все самое лучшее, самое дорогое. Он поехал в  Америку,
разыскал актрису и принялся ухаживать за  ней  так,  как  это  нравилось
западным женщинам. Он сделал ее своей королевой.
   Она его  околдовала.  Из-за  Фиби  Абду  бросил  вызов  мусульманским
традициям, взяв в жены западную женщину, актрису, христианку. И  был  за
это наказан. В ее лоне  его  семя  породило  только  одно  дитя,  и  оно
оказалось девочкой. И все же эта женщина неудержимо влекла его,  красота
ее продолжала дразнить и мучить.  Фиби  запятнала  его  шараф,  то  есть
честь, своим непониманием ислама, и он  возненавидел  ее,  но  продолжал
жаждать близости. Когда он погружал свою мужскую  плоть  в  лоно  другой
женщины, то воображал,  что  занимается  любовью  со  своей  рыжеволосой
королевой. Ему представлялось, что он ощущает аромат ее  кожи  и  слышит
сладострастные крики Фиби. Это было его тайным позором. И за это он  еще
больше ее ненавидел. Презирал и за то, что она родила  ему  дочь,  а  не
сына. Абду страдал  и  хотел,  чтобы  Фиби  заплатила  ему  за  все  его
страдания, разочарования и унижения. Он схватился за простыню  и  сорвал
ее с жены.
   Фиби увидела Абду, склонившегося над ее постелью, и сначала подумала,
что он ей снится, что  пришел,  чтобы  любить  ее,  как  раньше.  Но  по
выражению его лица догадалась, что  не  любовь  привела  его  к  ней,  а
похоть. Фиби подумала о дочке и быстро огляделась вокруг.  Постель  была
пуста, и она возблагодарила за это бога.
   Абду решительно сорвал с себя свое белое одеяние - тробу.
   - Пожалуйста, не надо, - прошептала Фиби. - Не делай этого.
   - Жена не имеет права отказывать мужу! - зло проговорил он.
   Глядя на то, как ее роскошное тело трепещет на белоснежных простынях,
Абду почувствовал себя сильным, и ему вдруг показалось, что он держит  в
руках свою судьбу. Кем бы ни была эта женщина раньше, теперь  она  стала
его собственностью. Как  перстни  на  его  пальцах,  как  лошади  в  его
конюшнях. Он схватил ее за корсаж  ночной  сорочки  и  потянул  к  себе.
Девочка слышала, как ее мать плакала, боролась с отцом. Они кричали друг
на друга, употребляя слова, которых Адриенна  не  понимала.  Отец  стоял
обнаженный, его кожа,  покрытая  испариной,  блестела  в  лунном  свете.
Адриенна раньше никогда не видела мужского тела, но это  зрелище  ее  не
смутило. Она уже знала о том, что плоть отца должна была  войти  в  тело
матери, она знала и то, что мужчине и женщине это приятно,  что  слияние
их тел - самое большое наслаждение на свете. Живя в гареме, Адриенна уже
многого насмотрелась и наслушалась. Женщины здесь только и говорили  что
о сексе. Но девочка не понимала, почему ее мать  плачет  и  просит  мужа
уйти. Женщине полагается его приветствовать, радоваться встрече,  думала
Адриенна. Она обязана дать ему  все,  что  он  пожелает.  Услышав  слово
"шлюха", девочка сжалась. Она не знала значения слова, но по  тону  отца
поняла, что это нечто омерзительное.
   - Как ты смеешь меня так называть? - Голос Фиби задрожал от  рыданий,
в то время как она пыталась вырваться. Когда-то  для  нее  были  желанны
прикосновения его рук, его поцелуи и ласки, теперь же она ощущала только
страх. - У меня никогда не было другого мужчины.  А  ты  взял  себе  еще
жену, сразу после того, как у нас родился ребенок.
   Он намотал ее прекрасные  волосы  на  руку,  они  очаровывали  его  и
одновременно вызывали отвращение.
   - Ты родила мне девочку, а это хуже, чем ничего.  Стоит  мне  на  нее
взглянуть, как я чувствую свой позор.
   Фиби ударила Абду так сильно, что  голова  его  откинулась  назад.  В
ответ он дал ей пощечину и с яростью сорвал с нее ночную  рубашку.  Фиби
была сложена как богиня - такое тело было  мечтой  каждого  мужчины.  От
ужаса, заставившего ее сердце биться  быстрее,  ее  груди  отяжелели.  В
лунном свете мерцала ее бледная кожа, на которой уже  проступили  синяки
от его грубых прикосновений. У нее были округлые бедра.  Когда  ее  вела
страсть, они ритмично двигались, приноравливаясь  к  движениям  мужчины,
отвечая движением на каждый толчок его тела. В такие минуты  она  бывала
бесстыдной. Абду ощущал желание как боль, как вонзившиеся в  него  когти
дьявола. Во время своего единоборства они уронили лампу,  она  разбилась
на множество осколков. Оцепенев от ужаса, Адриенна смотрела, как  пальцы
отца, словно когти,  впились  в  белые  полные  груди  ее  матери.  Фиби
умоляла, сопротивлялась, но все было тщетно. Женщина не  могла  отказать
мужу, не смела не пустить его в свою постель. Таков был закон  жизни.  И
все же... Адриенна не могла не слышать криков матери, когда  отец  навис
над нею, распростертой на постели, и снова и снова силой  овладевал  ею.
Лицо девочки было залито слезами. Она тихонько заползла  под  кровать  и
зажала уши руками, но все же до нее долетали  звуки  -  рычание  отца  и
отчаянный плач матери.  Над  ее  головой  сотрясалась  кровать.  Девочка
свернулась в комочек, ей хотелось исчезнуть, перестать существовать. Она
никогда в жизни не слышала слова "изнасилование", но после этой ночи  ей
не надо было объяснять, что это такое...
   - Ты что-то сегодня такая тихая, Эдди. -  Фиби  медленно  расчесывала
спускающиеся до пояса волосы дочери. Эдди. Абду  презирал  это  ласковое
прозвище и с трудом терпел имя Адриенна, потому что его  первенцем  была
девочка смешанных кровей. Но  даже  при  таких  условиях,  верный  своей
мусульманской гордости, он распорядился,  чтобы  его  дочери  было  дано
подлинно арабское имя. Поэтому в официальном документе имя Адриенны было
записано как Ад Рийад Ан,  а  за  этим  именем  следовала  целая  череда
фамильных имен Абду.
   - Тебе не нравятся подарки? - озабоченно спросила мать девочку.
   - Очень нравятся.
   На Адриенне было новое платье,  но  оно  больше  ее  не  радовало.  В
зеркале она увидела лицо матери. Фиби тщательно замаскировала косметикой
синяки и царапины, но Адриенна все-таки могла их разглядеть.
   - Ты сегодня такая красивая! - Фиби повернула к себе дочь.  В  другой
день Адриенна и не заметила бы, как крепко мать прижимает ее к себе,  не
услышала бы ноток отчаяния в ее голосе. - Моя маленькая принцесса. Я так
тебя люблю, Эдди. Больше всего на свете.
   Мать пахла цветами, такими же, как те,  что  колых