Бог  на
небесах получает удовольствие от  того,  что  превращает  жизнь  человека  в
сплошное наказание лишь потому, что тот когда-то совершил ошибку.
   - Ошибку? - Он крепче сжал трубку в зубах, опустил в  раздумье  глаза.  -
Нет, моя женитьба не была ошибкой, Маргарет Мэри, и не говори больше так, не
говори никогда. Родились ты и Брианна. И это была не ошибка, а  чудо.  Тогда
мне уже перевалило за сорок, но я и не думал заводить  семью.  А  теперь  не
могу себе представить свою жизнь без вас. Как бы я жил сейчас?  Мужчина  под
семьдесят, и один. Совершенно один. - Он слегка сжал ее лицо в  ладонях,  не
сводя с нее пристального взгляда. - Я каждый день благодарю Господа  за  то,
что нашел вашу мать и мы смогли кое-что оставить после себя. Из всего, что я
совершил или не совершил в своей жизни, ты и Брианна -  самое  дорогое,  что
есть у меня. И не нужно больше разговоров об ошибках и несчастливых судьбах,
ты слышишь?
   - Я очень люблю тебя, па. Выражение его лица смягчилось.
   - Знаю. По-моему, даже слишком любишь, но разве против этого возразишь? -
И опять появилась напряженность в глазах и заметная  поспешность  в  словах,
словно он боялся, что не успеет о чем-то сказать. О чем-то очень важном. - Я
должен тебя попросить, Мегги.
   - Да, отец?
   Его  пальцы  продолжали  гладить  ее  лицо,  как  если  бы  он   внезапно
почувствовал потребность сделать его скульптурный портрет, запомнить  каждую
черточку  -  острый  упрямый  подбородок,  мягкую  округлость  щеки,  глаза,
зеленоватые и беспокойные, как океан, что плещется внизу под ними.
   - Ты сильная, Мегги, - заговорил он. - Крепкая и сильная. И у тебя верное
сердце... Один Бог знает, какая ты находчивая и дерзкая.  Ты  понимаешь  то,
чего не понимаю я и никогда не  пойму...  Ты  моя  яркая  звезда,  Мегги.  А
Брианна.., она моя скромная роза... И я хочу, чтоб вы обе шли  той  дорогой,
по которой вас ведут ваши мечты. Понимаешь меня? Хочу этого больше, чем могу
выразить... И когда вы пойдете по той дороге, то сделаете это не только ради
себя, но и для меня... Обещай мне!
   Грохот моря все больше оглушал его, в глазах делалось темнее. На какое-то
мгновение он перестал различать лицо  дочери  -  оно  заволоклось  дымкой  и
куда-то исчезло. Мегги давно уже почувствовала неладное по  его  отрывистой,
не очень связной речи.
   - Что с тобой, па? - воскликнула она испуганно, увидев, каким постаревшим
стало вдруг его лицо. - Ты болен? Идем обратно в машину!
   - Нет. - Он  сам  не  знал  почему,  но  отчетливо  ощущал  необходимость
оставаться тут, на самом краю ирландской земли, и завершить что-то,  что  он
когда-то начал. - Я в полном порядке. Уже все прошло.
   - Ты совсем замерз, па.
   Его жилистое тело в ее руках мало чем отличалось от мешка ледяных костей.
   - Послушай меня! - Голос был резким, повелительным. - Не позволяй,  чтобы
что-то остановило тебя.., помешало делать то, что хочешь.., считаешь нужным.
Сделай свою зарубку в этом мире.., оставь  след..,  свой..,  понимаешь?..  И
никогда.., ни за что...
   - Отец! - Дикий ужас охватил ее, заполнил  всю  без  остатка,  когда  она
увидела, как он обмяк и упал на колени. - О Боже! Что с тобой? Сердце?
   Нет, это не сердце.., мысли  его  с  трудом  продирались  сквозь  смутную
непонятную боль, в ушах  стоял  непрерывный  гул  от  биения  сердца?..  Или
моря?.. Он чувствовал, как внутри  что-то  сломалось..,  порвалось..  Что-то
уходит.., исчезает...
   - Не волнуйся, Мегги... Обещай мне... Будь  какая  есть...  Позаботься  о
сестре... И о матери... Обещай...
   - Поднимись! Ты должен встать! -  Она  пыталась  поднять  его,  забыв  на
мгновение о страхе, охватившем ее. Шум океана казался  ей  сейчас  настоящим
ураганом, который вот-вот сметет их обоих со  скалы  и  разобьет  об  острые
прибрежные камни.
   - Слышишь меня, па? Ты должен... Встань, пожалуйста!
   - Обещай мне...
   - Да. Обещаю. Клянусь перед Богом. Я буду заботиться о них... Всегда...
   У нее стучали зубы, по щекам лились слезы.
   - Нужен священник... - с тру дом выдохнул он.
   - Нет, нет!.. Тебе нужно только подняться и уйти с этого  холода!  Больше
ничего!
   Но она знала, что говорит не правду. Знала, он уходит от нее, несмотря на
то, что она крепко сжимает его тело. То, что  было  внутри  -  его  душа?  -
исчезало, улетучивалось...
   - Не оставляй меня.., не оставляй...
   В отчаянии оглядывала она простиравшееся  позади  поле,  протоптанные  за
многие годы тропинки. Нигде никого не было.  Она  подавила  в  себе  крик  о
помощи.
   - Попробуй, па, ну, попробуй встать. Я отвезу тебя к врачу.
   Он вздохнул и опустил голову ей на плечо. Боли больше  не  было,  но  все
тело потеряло чувствительность, оцепенело.
   - Мегги...
   И затем прошептал другое имя, незнакомое ей... И это было все.
   - Нет! Нет...
   Она еще крепче обняла его, прикрыла своим телом, словно желая защитить от
ветра, которого он уже  не  ощущал.  Она  слегка  раскачивалась  и  плакала,
плакала, не в силах остановиться...
   Ветер трубил над океаном, в его  порывах  уже  угадывались  первые  уколы
ледяного дождя.

Глава 2

   О похоронах Томаса Конкеннана будут говорить еще долгие годы. Какая  была
превосходная еда и чудесная музыка - как он и обещал, когда приглашал друзей
и соседей на вечеринку в честь  своей  дочери  Мегги.  Дом,  где  он  провел
последние годы жизни, ломился от народа.
   О нем никто не мог сказать, что у него имелось много денег, его богатство
было в другом - в друзьях.
   Они прибывали из соседней деревни и из  той,  что  за  ней.  Из  лавок  и
магазинов, с ферм и из городков. Приносили еду, как принято  между  соседями
по такому поводу, кухня была завалена хлебами, пирогами, мясом. Они пили  за
его земную жизнь и оплакивали его уход из нее.
   Огонь  в  печи  и  в  камине  ярко  горел,  чтобы  противостоять   ветру,
сотрясающему окна, и черному холоду траура.
   Но Мегги казалось, она уже никогда не согреется. Она сидела возле  камина
в небольшой опрятной гостиной, где, кроме нее, было еще очень  много  людей,
смотрела на языки пламени и видела  там  темные  скалы,  кипящее  море..,  и
себя... Одна во всем мире, она держит на руках умирающего отца.
   - Мегги!
   Вздрогнув, она обернулась и  увидела  протиснувшегося  к  ней  Мерфи.  Он
вложил ей в руки дымящуюся кружку.
   - Что это?
   - Чай и немного  виски  для  согрева.  -  Мерфи  смотрел  на  нее  добрым
сочувствующим взглядом. -  Выпей...  Ну,  вот,  хорошая  девочка.  А  теперь
немного поешь. Это поможет.
   Она покачала головой.
   - Не могу... Я не должна была везти его туда,  Мерфи.  Ведь  он  был  уже
болен... Не должна!
   - Ты говоришь чепуху и сама знаешь это. Он выглядел вполне здоровым  и  в
хорошей форме, когда выходил из паба. А как он отплясывал, разве нет?
   Да, отплясывал... Она танцевала с ним в день его смерти. За  какой-нибудь
час до нее... Станет ли это воспоминание радовать ее когда-нибудь в будущем?
   - Если бы мы не заехали так далеко... - с болью сказала она. - Не были бы
там совсем одни...
   - Доктор ведь тебе все объяснил, Мегги. Ничего нельзя  было  поделать,  в
любом случае. Его погубила..,  как  ее..,  аневризма.  Стенка  сердца  стала
слишком тонкой и порвалась. Слава Богу, все произошло быстро. Он не мучился.
   - Да, слишком быстро.
   Ее рука с кружкой задрожала, она снова отпила...Зато потом время тянулось
мучительно медленно. Страшные минуты, а может, часы,  когда  она  втаскивала
его тело в автомобиль, когда везла от моря, и воздух с трудом проходил ей  в
горло, а руки коченели на руле.
   - Как он гордился тобой, Мегги, - тихо произнес  Мерфи.  -  Я  не  знавал
другого такого отца... И мне он был прямо как второй отец.
   - Знаю. - Она протянула руку, убрала со лба Мерфи упавшие  волосы.  -  Он
был такой...
   Мерфи сказал не для красного словца -  он  действительно  так  считал.  И
подумал  вдруг,  что  потерял  уже   двух   отцов.   И   почувствовал   свою
ответственность и еще большую печаль.
   - Слушай, - так же негромко сказал он, - хочу, чтоб ты знала,  если  тебе
что-то.., любое, что будет нужно.., или твоей семье.., только скажи. Поняла?
   - Спасибо тебе, Мерфи.
   Он внимательно посмотрел на нее. Ох, эта диковатая кельтская голубизна  в
его глазах!
   - Знаю, вам было тяжело, - медленно  сказал  он,  -  когда  ему  пришлось
продать землю. И мне тоже.., ведь это был я, кто купил ее.
   - Не говори так. - Мегги отставила кружку и взяла  его  за  обе  руки.  -
Земля для него мало что значила.
   - Но для твоей матери... Она меня...
   - Она бы осудила и святого! Хотя деньги от продажи  дали  ей  возможность
неплохо жить. Поверь, для нас было легче, что покупателем  оказался  ты.  Ни
Брианна, ни я на тебя зла не держим.  Ни  капельки.  -  Она  заставила  себя
улыбнуться ему, это было нужно им обоим. - Ты сделал с землей то, чего он не
мог и не хотел сделать, - заставил ее приносить пользу. И  давай  больше  не
будем говорить про это, ладно?
   Она огляделась вокруг - словно только что вошла в комнату.  Кто-то  играл
на флейте, и дочь Тима О'Малли, беременная первым ребенком, напевала светлую
задушевную  песню.   Время   от   времени   слышался   смех,   свободный   и
жизнерадостный.  Плакал  чей-то  ребенок.   Мужчины   собирались   группами,
перебрасывались словами о Томе Конкеннане,  о  погоде,  о  заболевшей  чалой
кобыле Джека Марли, о давшей течь крыше у Донованов.
   Женщины тоже толковали  о  Томе  и  о  погоде,  о  детях,  о  свадьбах  и
похоронах.
   Увидела Мегги  и  совсем  старую  женщину,  их  дальнюю  родственницу,  в
стоптанных башмаках  и  заштопанных  чулках;  она  вязала  свитер  и  что-то
рассказывала молодым, собравшимся около нее.
   - Ох, Мерфи, он так любил, когда вокруг люди.  Особенно  в  его  доме.  -
Голос Мегги слегка задрожал от сдерживаемых слез.  -  Если  бы  мог,  он  бы
каждый день собирал у себя гостей. Его всегда удивляло,  что  я  предпочитаю
одиночество. - Она помолчала и потом спросила,  постаравшись,  чтобы  вопрос
прозвучал как бы вскользь:
   - Ты слышал когда-нибудь, чтобы он произносил такое имя... Аманда?
   - Аманда?  -  Мерфи  задумался,  нахмурив  брови.  -  Нет.  А  почему  ты
спрашиваешь?
   - Так.  Видно,  я  что-то  перепутала.  -  Она  пожатием  плеч  отбросила
всяческие мысли по этому поводу. В самом деле, не могло же  последнее  слово
ее умирающего отца быть именем какой-то женщины. Ей просто  померещилось.  -
Пойду помогу Бри на кухне. Спасибо за вино, Мерфи. И за все остальное.
   Она поцеловала его и  поднялась  со  стула.  Пройти  через  комнату  было
нелегким делом. Приходилось снова и  снова  задерживаться,  чтобы  выслушать
слова сочувствия или короткий рассказ о  том,  каким  был  ее  отец,  а  Тим
О'Малли предложил свою помощь во всем, что потребуется.
   - Мне его так недостает, - добавил толстяк, открыто утирая  слезы.  -  Не
было у меня более близкого приятеля. И не будет никогда. Он все  шутил,  что
откроет собственный паб, ты помнишь? И будет моим конкурентом.
   - Да, знаю, - рассеянно отвечала Мегги. Знала она  также,  что  это  была
вовсе не шутка, а еще одна несбыточная мечта ее отца.
   - Он хотел быть настоящим поэтом, - вмешался кто-то из стоявших рядом,  в
то время как Мегги утешала Тима О'Малли, похлопывая по спине и по плечам.  -
Только он говорил, что слов ему не хватает.
   - У него было сердце поэта, - уверенно сказал Тим. - Душа  и  сердце.  Уж
я-то знаю. Не найти лучшего человека на земле, чем Том Конкеннан...
   До того как попасть на кухню, Мегги  поговорила  еще  со  священником  по
поводу отпевания, которое должно состояться на следующее утро.
   Кухня, как и весь остальной дом, была наполнена людьми. Но  здесь  царили
исключительно женщины - готовили  еду,  раскладывали  по  тарелкам.  Запахи,
звуки поющих чайников, закипающего супа, жарящейся ветчины, все  говорило  о
жизни. Дети мешались под ногами, и женщины, с присущим им врожденным  шестым
чувством материнства, ловко лавировали между детьми, не забывая  при  случае
наставить кого надо на путь истинный.
   Под столом похрапывал щенок волкодава - подарок  Брианне  от  отца  к  ее
последнему дню рождения. Сама Брианна хлопотала у плиты, сохраняя на лице  и
в глазах выражение спокойной грусти.
   - Вот тебе тарелка. Возьми, поешь!  -  Одна  из  женщин  начала  поспешно
выкладывать еду для Мегги. - Ну же, девочка!
   - Я пришла помочь, если нужно.
   - Твоя главная помощь - проглотить то, что я  положила...  Ну  и  еды  вы
наготовили! На целую армию. - И без перехода начала, не в  первый  уже  раз,
рассказывать Мегги историю, которую та знала наизусть:
   - Значит, продал он мне петуха. Как кто? Твой отец. Поклялся, что  лучший
кочет в графстве и куры будут счастливы  всю  их  куриную  жизнь.  Все  ведь
знают, как Том умел говорить, если хотел. За словом в карман не  лез.  -  Не
прерывая  рассказа,  она  раскладывала  огромные  порции  еды  по  тарелкам,
одобрительно похлопывала кого-то  из  детей,  усмиряла  других,  все  это  в
определенном, почти музыкальном ритме. - Ну, и что вы думаете? Этот негодный
мерзкий петух ни разу не взобрался ни на одну курицу!
   Мегги вежливо улыбнулась  и  спросила  то,  что  от  нее  требовалось  по
негласному правилу, хотя уже заранее знала ответ:
   - Что же вы сделали с петухом, которого вам продал мой па, миссис Мейо?
   - Я свернула ему шею и приготовила из него тушенку, вот  что!  Твой  отец
тоже попробовал ее и очень одобрил. Сказал, что смачнее ничего  не  едал  за
всю свою жизнь.
   Она засмеялась и еще раз попыталась вручить Мегги тарелку с едой.
   - А тушенка была вкусная? - продолжала Мегги старую игру.
   - Жуть какая! - фыркнула рассказчица. -  Мясо  не  прожуешь.  Как  старый
кожаный ремень! Но Том съел все до последнего кусочка, благослови его Бог...
   Мегги  все-таки  пришлось  поесть,  потому  что  она  понимала  -   жизнь
продолжается, и ей придется выслушать еще немало всяческих слов и рассказов.
Кое-что рассказала и она сама.
   Поздним вечером, когда зашло солнце и кухня постепенно опустела, Мегги  в
изнеможении уселась на стул, взяв на колени щенка.
   - Его все любили, - тихо сказала она.
   - Да, - отозвалась от плиты Брианна.
   Она стояла с посудным полотенцем в руках, в глазах  у  нее  была  усталая
безнадежность. Никого уже больше не нужно кормить, не  за  кем  ухаживать  -
голова и руки оказались незанятыми, без дела. Злыми пчелами вползла в сердце
тоска, обострилось чувство потери.  Чтобы  отогнать  их,  Брианна  принялась
расставлять посуду по полкам.
   У нее была стройная гибкая  фигура,  движения  отличались  сдержанностью,
спокойствием. Если бы у семьи имелись деньги и другие возможности,  Брианна,
вероятно, могла бы стать танцовщицей. Густые волосы, золотистые, с розоватым
отливом, были аккуратно собраны сзади, белый передник оттенял простое черное
платье.
   У Мегги, в отличие от нее, волосы в беспорядке спадали на лицо; юбку, что
была на ней, она забыла выгладить, свитер требовал вмешательства иголки.
   - Вряд ли завтра погода улучшится. Брианна неподвижно стояла с  тарелкой,
которую забыла поставить на полку, и  всматривалась  в  непроглядную  темень
окна.
   - Ты права. Но люди все равно придут. Как и сегодня.
   - После церкви нужно их снова позвать. Так много еды осталось.  Не  знаю,
что будем с ней делать, если...
   Голос Брианны словно растаял в тишине комнаты.
   - Когда-нибудь она выйдет сюда? Вопрос Мегги прозвучал неожиданно  резко.
Сестра замерла на мгновение, потом продолжила медленно расставлять посуду.
   - Она неважно себя чувствует.
   - О Господи, перестань! У нее умер муж, и все, кто  его  знал,  пришли  в
дом. А она даже не может притвориться, что для нее это что-то значит.
   - Для нее это значит...
   Голос Брианны окреп. Но она не хотела вступать в  спор  сейчас,  когда  в
сердце у нее словно появилась болезненная опухоль.
   - Не забывай, - уже тише добавила она, - они прожили больше двадцати лет.
   - И что из этого? Почему ты ее защищаешь? Даже теперь.
   Брианна так стиснула тарелку, которую держала в руке, что испугалась, как
бы та не раскололась пополам. Но голос оставался спокойным и сдержанным.
   - Я никого не  защищаю,  а  говорю  то,  что  есть.  Можем  мы  сохранить
выдержку, хотя бы до того времени, как положим его в могилу?  Может  в  доме
быть мир?
   - Здесь никогда не было мира! - сухо прозвучали слова от двери.
   Там стояла Мейв, их мать. На лице у  нее  не  было  следов  слез,  взгляд
оставался холодным, жестким, в нем не читалось прощения.
   - Он сделал все для этого, - продолжала она. - И  когда  жил,  и  теперь,
когда его нет. Даже мертвый, он превращает мою жизнь в муку.
   - Не говори так о нем! - Ярость, которую Мегги сдерживала в течение всего
дня, прорвалась наружу,  как  камень,  с  треском  разбивающий  стекло.  Она
вскочила со стула, испуганный щенок, упавший  с  ее  колен,  побежал  искать
укрытие. - Не смей говорить о нем плохо!
   - Я говорю так, как хочу. - Руки Мейв вцепились в платок, наброшенный  на
плечи, подтянули его ближе к горлу. Шерсть царапала кожу, ей всегда хотелось
носить шелковый платок. - Он ничего не принес мне, кроме горестей, пока жил.
А сейчас еще больше.
   - У тебя в глазах не видно ни слезинки.
   - И не увидишь. Я прожила жизнь, не фальшивя, и перед лицом  смерти  тоже
не стану лицемерить. А он попадет в ад за все, что причинил мне.  -  Голубые
глаза, в которых скопилась такая немыслимая горечь, попеременно смотрели  на
дочерей. - И так же, как Бог не простит его, не прощу его и я.
   - Откуда ты знаешь, что  думает  Бог?  -  спросила  Мегги  с  вызовом.  -
Считаешь, твои молитвенники и четки дают тебе право читать Его мысли?
   -  Не  богохульствуй!  -  Щеки  Мейв  покраснели  от  гнева.  -  Не  смей
богохульствовать в этом доме.
   - Я тоже говорю что хочу, - с натянутой улыбкой парировала Мегги словами,
услышанными только что от матери. - И вот что еще скажу тебе: Том  Конкеннан
не нуждается в твоем прощении. Он как-нибудь обойдется без него.
   - Хватит! - Вся дрожа, Брианна положила на плечо сестры  твердую  руку  и
глубоко втянула в себя воздух, прежде чем  продолжить.  -  Я  уже  говорила,
мама, что передаю дом тебе, так что ни о чем не беспокойся. Он твой.
   Голос ее прозвучал ровно и деловито.
   - О чем ты? - недоуменно спросила Мегги у сестры. - Что насчет дома?
   - Ты же слышала, когда читали завещание.
   - Я ничего не помню. Адвокат что-то говорил, я не обращала внимания.
   - Он оставил его ей! - злобно выкрикнула мать, тыча  грозящим  пальцем  в
сторону Брианны. - Весь дом - ей. Все эти годы я страдала  здесь,  приносила
себя в жертву, а он даже дом отобрал у меня...
   - Что ж, думаю, теперь она успокоится, после того, как узнала, что у  нее
будет крыша над головой и ей можно жить тут, ничего не делая, как и раньше.
   Эти слова Мегги произнесла,  когда  мать  уже  вышла  из  комнаты.  Слова
жестокие, но по-своему справедливые, подумала Брианна, и, по  крайней  мере,
можно будет рассчитывать на какой-то мир. Худой мир,  который  лучше  доброй
ссоры.
   -  Я  буду  вести  дом,  и  мать  останется  со  мной,  -  повторила  она
непреклонно. - Буду о ней заботиться.
   - Святая Брианна, - пробормотала Мегги, но злости в голосе  не  было.  Ни
злости, ни насмешки. - Я разделю с тобой эту ношу.
   А моя новая  печь  для  стекла  теперь  подождет,  решила  она.  И,  если
Макгиннес не перестанет покупать у меня работы, я смогу содержать мастерскую
и помогать Брианне и матери.
   - Я тут думала... - снова заговорила Брианна. - Недавно  мы  обсуждали  с
па, и я теперь...
   - О чем ты? - нетерпеливо спросила Мегги. - Говори толком.
   - Это еще надо уточнить, я понимаю... У меня немного  осталось  от  того,
что дал дедушка... Но над нами висит долг, ты знаешь...
   - Я выплачу его.
   - Нет, так не пойдет.
   - Вполне пойдет. - М