за плечи и  отвел  в  кухню,
ярко освещенную,  с  еще  не  выветрившимися  запахами  жареной  картошки  и
поп-корна. - Где лекарства?
   - Верхняя полка слева от плиты.
   Совершенно обессиленная и душевно,  и  физически,  Джулия  опустилась  на
стул, закрыла глаза, прислушиваясь к звукам: дверца распахнулась, закрылась,
струя  воды  ударилась  в  дно  стакана...  Вздохнув,  она  открыла   глаза,
постаралась изобразить улыбку.., довольно неудачно.
   - После таких приступов ярости у меня всегда болит голова.
   Пол подождал, пока она проглотила таблетки.
   - Как насчет чая?
   - Было бы чудесно. Спасибо. - Джулия распрямилась,  медленными  круговыми
движениями растирая виски.., потом вспомнила, что это  один  из  машинальных
жестов Евы, и быстро опустила руки, сцепила пальцы.
   Пол достал чашки и блюдца, сполоснул кипятком фарфоровый чайник  в  форме
ослика... Непривычно сидеть и смотреть, как кто-то другой готовит тебе  чай.
Она привыкла со всем справляться сама,  а  сейчас  приходится  призывать  на
помощь всю свою волю, чтобы не разрыдаться.
   Один-единственный вопрос неумолимо крутился в ее голове: почему?  Почему?
Почему?
   - Через столько лет, - прошептала Джулия. -  Через  столько  лет.  Почему
сейчас? Она сказала, что следила за мной все это время. Почему она ждала  до
сих пор?
   Пол задавал себе тот же вопрос.
   - Ты спросила ее?
   Ссутулившись, Джулия не отрывала взгляд от  своих  сложенных  на  коленях
рук.
   - Я даже не знаю, что я кричала.  Я  ослепла  от  ярости,  от  боли.  Мои
приступы бешенства бывают.., безобразными.  Поэтому  я  стараюсь  не  терять
самообладания.
   - Приступы бешенства? У тебя, Джил?
   - Ужасные. - Она не смогла ответить улыбкой на его улыбку. - В  последний
раз я  сорвалась  около  двух  лет  назад.  Школьная  учительница  поставила
Брэндона в угол на целый час. Он не сказал мне за что, и я пошла в школу.  Я
хотела все выяснить, потому что Брэндон не хулиган.
   - Я знаю.
   - Оказалось, что дети делали поздравительные  открытки  ко  Дню  отца,  а
Брэндон.., он, ну, не захотел.
   - Вполне понятно. - Пол залил чайные пакетики кипятком. - И что дальше?
   - Учительница сказала, что он должен отнестись к  этому  как  к  обычному
заданию. Брэндон опять отказался, и она поставила его в угол.  Я  попыталась
объяснить,  что  это  очень  чувствительный  вопрос  для  Брэндона.  А   она
презрительно хмыкнула и заявила, что он испорченный  и  упрямый  и  если  не
научить его мириться с прискорбными обстоятельствами его появления на свет -
она так и выразилась - прискорбными, - он будет и дальше пользоваться  этим,
чтобы манипулировать людьми, и никогда не станет полезным членом общества.
   - Надеюсь, ты ее избила.
   - Вообще-то да.
   - Правда? - Пол ухмыльнулся. - Не может быть.
   - Ничего смешного. - Однако смех забулькал в  ее  горле.  -  Я  не  помню
точно, ударила ли ее, но я так орала, так обзывала ее, что сбежались  другие
учителя и оттащили меня.
   Пол поднял ее руку, пожал, затем поднес к губам.
   - Моя героиня.
   - Все было не так забавно, как может показаться сейчас. Меня  тошнило,  я
вся тряслась, а она угрожала подать на меня в  суд.  Когда  история  выплыла
наружу, ее утихомирили. А я забрала Брэндона из той школы  и  купила  дом  в
Коннектикуте. - Джулия глубоко вздохнула. - Сегодня я чувствовала себя точно
так же. Если бы Ева дотронулась до меня, я бы сначала ударила  ее,  а  потом
стала бы сожалеть... Я всегда удивлялась, откуда во мне  эта  вспыльчивость.
Кажется, теперь я знаю.
   - Ты до смерти испугалась того, что услышала. Джулия с наслаждением  пила
горячий чай и потихоньку приходила в себя.
   - Да.
   Пол  сел  рядом,  стал  растирать  ее  шею,  словно   точно   знал,   где
сосредоточилось напряжение.
   - Ты не думаешь, что она тоже была до смерти напугана?
   Джулия очень аккуратно поставила чашку на блюдце и подняла глаза на Пола.
   - Боюсь, я еще не могу думать о ее чувствах.
   - Я люблю вас обеих.
   Только сейчас Джулия увидела, что Пол так же потрясен, как она, и что ему
почти так же больно.., что у него болит душа за них обеих.
   - Что бы ни вышло из этого, она всегда будет больше  твоей  матерью,  чем
моей. И думаю - поскольку мы обе тебя  любим,  -  мы  как-нибудь  справимся,
только не проси меня быть рассудительной сейчас.
   - Не буду. Я попрошу тебя о другом. - Он поставил ее на ноги.  -  Позволь
мне любить тебя.
   Так легко и так просто было броситься в его объятия.
   - Я уже думала, ты никогда не попросишь об этом.
   Пока Джулия зажигала свечи в спальне. Пол задернул шторы, и они  остались
наедине с мерцающими сумерками. Она протянула к нему руки, и  он  понял  без
слов, что ей необходимо найти себя, вернуть свое потерянное "я". И когда она
прижалась к нему всем телом, подняла лицо, приоткрыла рот, он  поцеловал  ее
очень нежно, надеясь, что она запомнит каждую секунду.
   Он целовал ее долго, словно пробуя на вкус, и ее  вкус  был  тем  же.  Он
гладил ее тело, и оно было тем же самым. Он прижался лицом к ее шее и вместе
со слабым запахом духов вдохнул ее неповторимый  аромат.  Ничто  никогда  не
изменится между ними. Шелковый жакет соскользнул с ее плеч. Расстегивая одну
за  другой  крохотные  пуговки  блузки,  он  отступил,  чтобы  видеть,   как
постепенно обнажается ее  тело.  То  же  возбуждение,  то  же  непреодолимое
желание вспыхнуло в нем.
   - Ты все, о чем я когда-либо мечтал. Все, в чем я когда-либо нуждался.  -
Пол прикоснулся пальцем к ее губам. - Молчи. Я все скажу, все покажу тебе.
   Она опьянела от первого же жадного поцелуя, а он шептал слова, прекрасные
слова,  продолжая  раздевать  ее.  Напряжение  покидало  ее.  Нервная  дрожь
сменилась дрожью предвкушения.
   Волшебство. Здесь, с ним, она могла забыть о прошлом, забыть  о  будущем.
Существовало только вечное и таинственное настоящее. Как он узнал,  что  она
отчаянно нуждается именно в этом? В напряженных мышцах под  ее  пальцами,  в
аромате его кожи, в этом голоде, в этой жажде?
   Она забыла обо всем, кроме него, откинула голову,  закрыла  глаза.  Когда
его губы коснулись ее груди, из ее горла вырвались беспомощные тихие стоны.
   - Скажи, что тебе нравится? Скажи, что ты хочешь?
   - Что угодно. - Ее влажные ладони скользили по его телу. - Что угодно.
   Что угодно? Он был  более  чем  готов  поймать  ее  на  слове.  Ее  грудь
задрожала под его языком, его губами.
   Джулии казалось,  что  она  впервые  наедине  с  мужчиной.  Она  затрясла
головой, пытаясь прояснить сознание, но все плыло перед глазами. То, что  он
делал с ней, было прекрасно и порочно, пугало и искушало,  и  ей  оставалось
лишь впитывать один взрыв наслаждения за другим.
   Она вдохнула вдруг загустевший  воздух  и  содрогнулась  от  неожиданного
оргазма.
   - Я не могу. - Она вцепилась в его плечи. - Я должна...
   - Наслаждайся, - прошептал он. - Просто наслаждайся.
   Он встал перед ней на колени, обхватил руками  ее  бедра,  снова  дразня,
снова искушая. Его тело дрожало от тех же восторгов, что пронзали ее.
   Она вцепилась в его плечи, притянула его ближе к  себе..,  ее  бедра  уже
двигались, словно подгоняя его.., словно вспыхнула молния и  ударил  гром..,
она упала бы, если бы он не держал ее.
   Он неумолимо вел ее к одной вершине за другой,  и  ее  утоленные  желания
словно подпитывали его энергией.
   Пол потянул ее на ковер и повел ее дальше. Он должен остановиться...  Она
умрет, если он остановится.
   Джулия цеплялась за него, уже не в силах совладать  со  своим  телом,  то
напряженным, то безвольно расслабленным. Она думала, что они давно уже знают
друг о друге все, что они уже дали друг другу все.  Как  же  она  ошибалась.
Теперь она поняла, что существует совсем другой уровень  доверия.  Здесь,  в
этой то мерцающей, то сверкающей полутьме, не было ничего, что он не мог  бы
попросить, ничего, что она не отдала бы охотно.
   - Пожалуйста, сейчас.  Господи,  сейчас.  Это  было  все,  что  он  хотел
услышать,  и  он  соединился  с  ней  медленно,  упиваясь  удовольствием   и
смятением, засверкавшими в ее широко распахнутых глазах.
   Она задохнулась, выгнулась, принимая его, поглощая его, наслаждаясь им...
И сквозь дрожь утоленной  страсти  пришло  новое  чувство,  успокаивающее  и
исцеляющее... А потом не осталось ничего, кроме него и бархатной темноты.
   Позже, гораздо позже, когда она заснула, он стоял  у  окна  и  глядел  на
единственный прямоугольник света над кронами деревьев. Ева не спала.  Сможет
ли он найти способ, чтобы утешить их обеих?

***

   Пол вошел  в  дом  через  боковую  дверь,  пересек  полутемную  гостиную,
благоухавшую увядающими розами, направился через холл к парадной лестнице, и
тут его перехватила Треверс.
   - Сейчас не время для визитов. Ей нужен отдых. Пол остановился, уже держа
одну руку на балясине перил.
   - Она не спит. Я видел свет.
   - Неважно. Ей нужен отдых.  -  Треверс  потуже  затянула  пояс  махрового
халата. - Она расстроена.
   - Я знаю. Я говорил с Джулией. Как боксер,  вызывающий  на  бой,  Треверс
выпятила подбородок.
   - Она оставила Еву в ужасном  состоянии.  Эта  девчонка  не  имела  права
говорить такие вещи, кричать и бить посуду.
   - Эта девчонка, - кротко сказал Пол, - была в шоке. Ты ведь знала, не так
ли?
   - То, что я знаю, мое личное дело. - Треверс дернула  головой  в  сторону
лестницы. - Точно так же, как заботиться о ней  -  мое  дело.  Все,  что  ты
хочешь сказать, подождет до утра. Хватит с нее горя на сегодня.
   - Треверс,  -  Ева  выступила  из  тени  на  верхнюю  площадку  лестницы,
спустилась на две  ступеньки,  и  ее  лицо,  как  овал  из  слоновой  кости,
светилось над длинным ярко-красным халатом, - все в  порядке.  Я  хотела  бы
поговорить с Полом.
   - Вы сказали мне, что идете спать. Мелькнула ее ослепительная улыбка.
   - Я солгала. Спокойной ночи, Треверс. Ева ушла, зная, что  Пол  последует
за ней.
   -  Я  прослежу,  чтобы  она  побыстрее  легла  спать,  -   пообещал   Пол
встревоженной Треверс.
   - Ну, смотри мне.
   В последний раз взглянув наверх, Треверс ушла,  шурша  махровым  халатом,
хлопая шлепанцами на резиновой подошве.
   Ева ждала Пола в маленькой гостиной рядом со своей спальней. Здесь  царил
обычный  вечерний  беспорядок.  Разбросанные  журналы,  бокал  с   остатками
выдохшегося шампанского,  теннисные  туфли,  сброшенный  после  ванны  яркий
махровый халат. Все в этой комнате было ярким и полным жизни,  но,  взглянув
на Еву, сидевшую в удобном глубоком  кресле.  Пол  впервые  понял,  как  она
изменилась.
   Ее  руки  казались  слишком  тонкими  и  хрупкими,  к  глазам  подкрались
морщинки. Безжалостная старость словно накрыла ее лицо прозрачной маской.
   Ева подняла глаза, увидела все, что хотела увидеть, и отвела взгляд.
   - Как она?
   - Сейчас спит.
   Пол  опустился  в  кресло.  Не  в  первый  раз  он  приходил  сюда  ночью
поговорить. Ева любила менять обстановку, но многое оставалось прежним,  как
запахи, которые он полюбил в детстве: ароматы духов и цветов, очень  женские
ароматы, говорившие о том, что мужчины здесь только гости.
   - Как ты?
   От озабоченности, прозвучавшей в его голосе, слезы чуть не хлынули снова,
но Ева напомнила себе, что покончила со слезами.
   - Злюсь на себя за то, что все испортила. Я рада, что ты был рядом с ней.
   - Я тоже.
   Пол больше ничего не сказал, зная, что  Еву  не  надо  подгонять.  И  она
заговорила сама, потому что ему она могла довериться  так,  как  лишь  очень
немногим.
   - Я носила это в себе почти тридцать лет, как носила Джулию почти  девять
месяцев. - Ее пальцы тихо барабанили по подлокотнику,  но  даже  этот  тихий
звук раздражал ее, и она опустила руку. - Тайно, с такой болью и  отчаянием,
каких не может понять ни один мужчина. Я всегда  думала,  что,  когда  стану
старше - проклятье, когда состарюсь, - эти воспоминания исчезнут. Я  забуду,
как  изменялось  мое  тело,  забуду,  как  она  шевелилась  во  мне,  как  я
выталкивала ее в мир. Не забыла. - Ева закрыла глаза. -  Господи,  ничто  не
изгладилось из памяти.
   Ева вынула сигарету из сигаретницы, покрутила ее, прежде чем закурить.
   - Я признаю, что жила ярко и счастливо без нее. Я не  могу  сказать,  что
каждый день своей жизни скорбела о ребенке, которого держала на руках  всего
один час. Я никогда не  сожалела  о  том,  что  сделала,  но  я  никогда  не
забывала.
   Ее голос, ее пылающие глаза..,  она  словно  ждала  обвинений.  Пол  лишь
коснулся ее щеки.
   - Почему ты позвала ее, Ева? Почему ты рассказала ей?
   Ее хрупкое самообладание чуть  не  рассыпалось  на  мелкие  осколки.  Она
вцепилась в руку Пола. Затем отпустила и продолжила:
   - Я пригласила ее сюда, потому что в моей  жизни  были  оборванные  нити,
которые я хотела связать. Мне казалось, что было бы  очень  символично  -  а
может, мною двигало тщеславие, - если бы это сделала моя дочь.  -  Ее  глаза
засверкали на бледном, окутанном сигаретным дымом лице. - И  я  должна  была
увидеть ее. Коснуться ее. Посмотреть  своими  глазами,  какой  женщиной  она
стала. И мальчик, мой внук. Я хотела узнать его. Я совершила  много  грехов,
но, если попаду в ад только за этот, я согласна. Он того стоит.
   - Ты говорила ей все это?
   Рассмеявшись, Ева раздавила в пепельнице недокуренную сигарету.
   - Не успела. Я немного успела сказать до того,  как  она  набросилась  на
меня, за что я не могу ее винить. Я отказалась  от  нее  и  не  имела  права
пытаться ее вернуть.
   Ева встала, подошла к окну. Ее отражение проступило в черном стекле,  как
призрак.
   - Но поверь мне, Пол, чем больше я с ней общалась, тем больше  любила.  Я
видела в ней себя, видела Виктора. Ни к одному  человеческому  существу,  за
исключением мужчин, я не чувствовала такой тяги, и ни к кому - такой  полной
и бескорыстной любви. Ни к кому, кроме тебя. - Ева обернулась, посмотрела на
него блестящими от слез глазами. - Она была ребенком, которого  я  не  могла
иметь. Моим ребенком был ты.
   - А ты была моей матерью, Ева. У Джулии была своя мать. Ей нужно время.
   - Я знаю. Я знаю.
   - Ева, почему ты не сказала Виктору?  Она  снова  отвернулась,  прижалась
лбом к оконному стеклу.
   - Я думала об этом тогда и сотни раз после. Может, он и оставил бы  жену.
Может, он пришел бы ко мне свободным. И как бы сильно он ни любил ребенка, я
всегда задавала бы себе вопрос: простил ли он меня? Я бы никогда не простила
себя, если бы получила его на таких условиях.
   - Ты признаешься ему сейчас? Ева обернулась.
   - Думаю, это должна решить Джулия. Она знает, что ты здесь?
   - Нет.
   - Ты ей скажешь?
   - Да.
   - Ты любишь ее.
   Хотя это не был вопрос, он ответил:
   - Я никогда не думал, что смогу полюбить так сильно. Она и Брэндон  нужны
мне, чего бы это ни стоило. Ева удовлетворенно кивнула.
   - Я дам тебе один совет. Не позволяй ничему и никому встать  между  вами.
Даже мне. - Она протянула к нему руки, зная, что он подойдет и обнимет ее. -
Я должна кое-что подготовить к завтрашнему дню, а ты позаботься о ней.
   - Обязательно, хочет она того или нет.
   - Тогда иди к ней. Со мной все будет  хорошо.  -  Ева  подняла  лицо  для
поцелуя. - Я всегда буду благодарна судьбе за тебя.
   - А я за тебя. Не волнуйся о Джулии.
   - Не буду. Спокойной ночи. Пол. Он еще раз поцеловал ее.
   - Спокойной ночи, красотка.
   Как только Пол вышел, Ева направилась к телефону, набрала номер.
   - Гринберг, это Ева Бенедикт. - Она откинула голову и взяла  сигарету.  -
Да, черт побери, я знаю, который час. Можете удвоить свой безумный  гонорар.
Вы мне нужны здесь через час.
   Она  бросила  трубку,  не  выслушав  его  протестов,  ухмыльнулась.   Она
чувствовала себя почти прежней Евой.

Глава 25

   На следующий день Пол договорился о встрече с  пилотом  личного  самолета
Евы, Джеком Брэкерменом,  получившим  эту  работу  через  него  самого.  Они
познакомились более пяти лет назад, когда Пол собирал материал  для  романа,
включавшего контрабанду, драки и убийства в  воздухе,  и  Джек  поразил  его
своими знаниями и мастерством. Полу хватило бы сведений на две книги, а Джек
Брэкермен смог бросить грузовые  перевозки  и  заняться  пассажирскими.  Его
первым клиентом стала Ева.
   Мужчины встретились в закусочной возле аэропорта, где  еда  была  жирной,
кофе  -  горячим,   обслуживание   -   быстрым,   а   круглые   столики   из
древесно-стружечных плит оклеены линолеумом, тщетно притворявшимся мрамором.
Кто-то бросил монету в музыкальный автомат, и Хэнк Уильяме Младший  застонал
о женщине, которая его обманула.
   - Чертова  забегаловка!  -  Джек  вытащил  из  металлического  стаканчика
бумажную салфетку и стал  вытирать  мокрые  круги,  оставленные  предыдущими
посетителями. - Но здесь  самый  лучший  в  штате  черничный  пирог.  Хочешь
попробовать?
   - Конечно.
   Джек сделал заказ единственным жестом. Он поднял два пальца.  Через  пару
минут им принесли два толстых ломтя пирога и две кружки  дымящегося  черного
кофе.
   - Ты прав, - заметил Пол, прожевав первый кусок. - Отлично.
   - Я хожу сюда много лет только ради пирога.  -  Джек  подцепил  на  вилку
здоровый кусок. - Ты пишешь новую книгу?
   - Пишу, но поговорить хотел не об этом.
   Джек кивнул и осторожно отпил обжигающий кофе.
   - Ты хочешь поговорить о  вчерашнем.  Я  уже  сдал  рапорт.  Похоже,  все
отнесут на счет износа.
   - Это официальная версия, Джек. А твое мнение?
   - Кто-то испортил топливопровод. Очень аккуратно. Очень  профессионально.
Похоже на износ. Черт, если бы это был чужой самолет,  я  сказал  бы  то  же
самое. Трубопровод износился, дал течь. Большая часть  топлива  вытекла  над
Сьерра-Мадре.
   Пол даже думать не хотел о том, что зазубренные горные пики могли сделать
с падающим самолетом.
   - Но это не чужой самолет.
   -  Вот  именно.  Мы  с  механиком  держим  нашу  птичку  в  первоклассном
состоянии. Не мог трубопровод износиться, не мог дать течь. Кто-то пошуровал
с ним, кто-то, кто знал, что делать  и  как.  -  Со  смесью  удовольствия  и
сожаления Джек проглотил остаток пирога. - Нутром чую.
   - Я охотно верю твоему нутру, Джек. - Пол задумался. - Вспомни точно, что
ты делал вчера после того, как приземлился в Сосалито.
   - Это легко. Поболтался по аэровокзалу, потрепался с парнями, пообедал  с
парой других пилотов. Джулия сказала, что вернется к трем, так что я занялся
бумажной волокитой, утвердил полетный план. Она вернулась точно в три.
   - Да, - согласился Пол. - Она обычно  не  опаздывает.  Поспрашиваешь,  не
заметил ли кто-нибудь посторонних около самолета?
   - Уже спрашивал. Люди не много замечают, когда специально  не  следят.  -
Джек нахмурился, поцарапал вилкой по тарелке. - Знаешь, что самое противное?
Тот, кто это сделал, знает самолеты. Он мог подстроить так, чтобы  мы  упали
гораздо быстрее, скажем, над заливом. И никаких следов. Но  он  сделал  так,
чтобы топливо вытекало медленно. Улавливаешь?
   - Продолжай.
   - Если бы он хотел убить нас, у него было множество способов, и все опять
же выглядело бы как несчастный случай, поэтому я думаю, что он не хотел  нас
убивать. Конечно, все висело на волоске, и  мы  могли  погибнуть,  так  что,
может, ему было наплевать, как  обернется.  Если  бы  топливо  кончилось  на
десять-пятнадцать минут раньше, у нас практически не было бы ни шанса, а  он
оставил ровно столько, чтобы такой классный пилот, как я, посадил самолет.
   - Это сложно рассчитать?
   - Не знаю. Но если  это  был  расчет,  то  абсолютно  точный.  -  Круглое
симпатичное лицо Джека скривилось в гримасе. - Я столько  наобещал  богу  за
последние пять минут полета, что не расплачусь и в следующей жизни. А если я
испугался до смерти, то о Джулии и говорить  нечего.  -  Джек  покосился  на
пирог Пола и условным жестом заказал еще кофе.
   Пол подтолкнул ему свою тарелку.
   - Угощайся.
   - Спасибо. Я сразу вижу, ес