а?
     - Я не могу говорить за ваших родных. - Брэди встал, налил воду в бумажный стаканчик и передал его Джейми. - Но я сам отец. Будь я на вашем месте, мне бы хотелось, чтобы ребенок оказался как можно дальше от этой шумихи. Хотя бы временно.
     - Да, умом я понимаю это. - Но ее душа этого не выдерживала. - Вчера утром, еще до отпевания, я вывела Оливию на задний двор. Он скрыт деревьями, и там безопасно. Я хотела поговорить с ней, хотела помочь ей понять. Но сегодня утром наша фотография появилась в газете. Я даже не видела репортера. Не желаю, чтобы с ней так поступали!
     Она тяжело вздохнула.
     - Я хочу видеть Сэма.
     Фрэнк снова опустился на стул.
     - Не мучайте себя.
     - Я все равно увижу его в здании суда. Во время процесса мне придется день за днем смотреть ему в лицо. Я должна увидеть его сейчас, еще до начала. Должна сделать это до того, как отпущу Оливию с родителями.
     - Не знаю, согласится ли он. Адвокаты держат его на коротком поводке.
     - Согласится. - Она поднялась. - Сэм не сможет побороть себя. Самолюбие не позволит.

***

     Фрэнк уступил. Он знал, что эта женщина сумеет осуществить задуманное и без его помощи.
     Она молчала, пока Брэди договаривался с канцелярией и охраной. Молчала, когда они вошли в помещение для посетителей, разделенное длинными стойками и стеклянными перегородками. Фрэнк показал ей на табуретку.
     - Мне нужно уйти. В данный момент я не имею права общаться с ним без его адвоката. Я буду снаружи.
     - Все будет в порядке. Спасибо.
     Она собралась с силами и не вздрогнула даже тогда, когда хрипло прозвучал зуммер. Дверь открылась, и в отсек вошел Сэм.
     Ей хотелось, чтобы он был бледным, измученным, седым и помятым. Но Сэм продолжал оставаться сказочно красивым. "Как он может?" - думала Джейми, сжимая в кулаки лежавшие на коленях руки. Его не портили ни резкое освещение, ни выцветшая, мешковатая тюремная одежда. Как ни странно, все это только добавляло ему привлекательности.
     Когда Сэм сел и уставился на Джейми полными боли темно-голубыми глазами, ей показалось, что оператор вот-вот даст команду: "Готовы? Мотор!"
     Не сводя с него взгляда, Джейми потянулась к трубке телефона. Сэм повторил ее движение по ту сторону стекла. Она услышала, как Тэннер откашлялся.
     - Джейми, я так рад, что ты пришла! Я думал, что сойду с ума. Джулия... - Он закрыл глаза. - О господи, Джулия...
     - Ты убил ее.
     Его глаза словно распахнулись. В них читались ошеломление и боль. "О да, - подумала она, - ты великий актер, Сэм Тэннер".
     - Ты не можешь верить этому, Джейми, ты лучше всех на свете знаешь, как мы любили друг друга. Я бы никогда не причинил ей зла. Никогда.
     - Последний год ты только и делал, что причинял ей зло. Своей ревностью, своими обвинениями и наркотиками.
     - Я пойду лечиться. Я знаю, что виноват. Если бы я послушался ее, если бы только послушался, в тот вечер я был бы там и она бы осталась жива.
     - Ты был там в тот вечер, и поэтому она умерла.
     - Нет. Нет. - Сэм прижал руку к стеклу, словно мог преодолеть преграду и дотянуться до нее. - Я нашел ее. Джейми, ты должна выслушать меня. Я...
     - Нет, не должна. - Она чувствовала, как внутри разливалось спокойствие. - Нет, Сэм, не должна. Это ты должен выслушать меня. Я молюсь каждый день, каждый час, каждую минуту, чтобы ты заплатил за содеянное. Какую бы меру тебе ни определили, этого будет мало. Слишком мало. Сэм, я бы хотела, чтобы ты сидел за решеткой до конца жизни. Только так я смогу справиться с этим.
     - Меня выпустят. - У него горело в горле от страха и тошноты. - У копов нет доказательств, им нужна только газетная шумиха. А когда я выйду, то заберу Ливи и начну все сначала.
     - Ливи для тебя так же мертва, как и Джулия. Ты никогда ее не увидишь.
     - Ты не можешь отнять у меня дочь! - В его глазах сверкнула ненависть. - Я заберу ее и все, что принадлежит мне! Ты всегда завидовала Джулии. Всегда чувствовала себя второй. Ты хотела иметь то же, что она, но тебе это не удастся!
     Она молчала, не мешая ему изливать желчь. Его голос отдавался в ушах Джейми уродливым эхом. Она не сводила глаз с его лица и не вздрогнула ни от агрессивного тона Сэма, ни от оскорблений, которыми он ее осыпал.
     А когда он выдохся, умолк и сжал кулаки, Джейми спокойно сказала:
     - Теперь это твоя жизнь, Сэм. Оглянись вокруг. Стены и решетки. Если тебя когда-нибудь выпустят, ты выйдешь из тюрьмы стариком. Старым, разбитым и сломленным. И в лучшем случае будешь сниматься в рекламных роликах, которые показывают по телевидению поздно ночью. Никто не вспомнит твоего имени. И даже не будет знать, кто ты такой.
     Потом она улыбнулась - впервые за все это время, - и в этой улыбке была мстительная злоба.
     - В том числе и твоя дочь.
     Она положила трубку, не обращая внимания на то, что Сэм колотил в стекло, и безучастно следя за тем, как к нему подошел охранник. Сэм кричал. Она видела, как шевелились его губы, а щеки заливал темный румянец, пока охранник выталкивал его в дверь.
     Когда дверь закрылась и лязгнул замок, Джейми шумно выдохнула. И почувствовала, что к ней начинает возвращаться покой.

***

     Едва она вошла, как в холл торопливо спустился Дэвид. Он обнял ее и крепко прижал к себе.
     - Дорогая, где ты была? Я не находил себе места!
     - Извини. Я сделала нечто, что должна была сделать. - Она отодвинулась и коснулась его щеки. - Я в порядке.
     С минуту Дэвид изучал жену, а потом его глаза прояснились.
     - Да, вижу. Что случилось?
     - Я сделала нечто, что на меня не похоже. - Джейми поцеловала мужа и высвободилась из его объятий. Она все скажет ему. Но не сейчас. - Мне нужно поговорить с Ливи.
     - Она наверху. Джейми, мы говорили с твоим отцом. Я знаю, они хотят забрать ее на Север. Увезти отсюда.
     Она сжала губы.
     - И ты согласен с ними.
     - Да, милая, согласен. Извини меня. Здесь будет форменный ад, и один бог знает, сколько это продлится. Думаю, тебе тоже следует уехать.
     - Ты знаешь, что я не смогу этого сделать. Я должна присутствовать на суде. Даже если я им не понадоблюсь, - продолжила Джейми прежде, чем он успел ответить, - я должна буду пройти через это. За себя и за Джулию. - Она сжала его плечо. - А теперь дай мне поговорить с Ливи.
     Джейми медленно поднималась по лестнице. Как больно, думала она. Каждый шаг давался с трудом. Просто поразительно, сколько боли может выдержать человеческое сердце. Она толкнула дверь комнаты.
     Задернутые шторы и свет, включенный и днем. Еще одна тюрьма, подумала Джейми, закрывая за собой дверь.
     Ее мать сидела на полу рядом с внучкой и собирала огромный пластмассовый замок. Вэл подняла глаза и посмотрела на Джейми.
     - Ну, как у вас тут дела? - Джейми выдавила улыбку и шагнула вперед.
     - Дядя Дэвид купил мне замок! - В голосе Оливии слышалась радость. - Тут есть король, королева, принцесса, дракон и все-все-все!
     - Чудесный замок! - Благослови тебя бог, Дэвид, подумала Джейми и присела на корточки. - Это королева?
     - Угу. Ее зовут Великолепная. Правда, бабушка?
     - Правда, детка. А вот король Мудрец и принцесса Очарование.
     Пока Оливия играла, Джейми взяла мать за руку.
     - Ты не могла бы спуститься вниз и сварить кофе?
     - Конечно. - Все поняв, Вэл осторожно высвободила свою руку и вышла из комнаты.
     Джейми некоторое время молча следила за девочкой.
     - Ливи, ты помнишь лес? - наконец спросила она. - Бабушкин дом, стоящий среди высоких деревьев, ручьев и цветов?
     - Я была там совсем маленькой и ничего не помню. Мама говорила, что однажды мы вернемся туда и она покажет мне свои любимые места.
     - Ты хотела бы поехать туда, в бабушкин дом?
     - В гости?
     - Нет. Чтобы жить там. Держу пари, тебе достанется комната, в которой жила твоя мама, когда была маленькой. Это просторный старый дом прямо в лесу. Куда ни глянь, всюду деревья, а когда дует ветер, они вздыхают, дрожат и стонут.
     - Он волшебный?
     - Да, в каком-то смысле. Небо там очень голубое, а в лесу все зеленое, и земля там мягкая.
     - А мама приедет?
     - Понимаешь, мама никогда не исчезнет, ее душа всегда будет там. Ты увидишь места, где мы играли, когда были маленькими девочками. Бабушка и дедушка будут очень заботиться о тебе.
     - Это очень-очень далеко отсюда?
     - Ну, не очень. Я буду приезжать к тебе в гости. - Она посадила Оливию к себе на колени. - Очень часто. Как только смогу. Мы будем гулять в лесу и бродить по ручьям, пока бабушка не позовет нас есть печенье и пить горячий шоколад.
     Оливия уткнулась лицом в плечо Джейми.
     - А чудовище не найдет меня там?
     - Нет. - Руки Джейми напряглись. - Там ты всегда будешь в безопасности. Обещаю.
     Но кто скажет, что все обещания сбываются?!

Глава 5

Лес Олимпик, 1987

     Оливии шел тринадцатый год. В то лето она была высокой неуклюжей девочкой с копной непослушных волос цвета меда, с янтарными глазами под тяжелыми веками и поразительно темными бровями. Она давно перестала считать себя принцессой, живущей в заколдованном замке, и теперь увлекалась другими вещами - от ветеринарии до лесоводства. В последнее время ей хотелось стать лесничим.
     Лес с зелеными тенями и влажными запахами был миром Оливии, которого она почти не покидала. Большей частью она была там одна, но не чувствовала одиночества. Дед учил ее идти по следу и охотиться на оленя или лося с фотоаппаратом в руках. Минутами, сливающимися в часы, бесшумно сидеть в засаде и следить за величественно шагающим рогачом или важенкой с олененком.
     Она научилась различать породы деревьев, цветы, мхи и грибы, хотя так и не овладела умением точно зарисовывать их, несмотря на надежды бабушки.
     Она целыми днями ловила с бабушкой рыбу и научилась быть терпеливой. Она работала в лесном палаточном лагере, которым руководили уже два поколения Макбрайдов, и научилась быть ответственной.
     Ей разрешали бродить по лесам и ручьям, взбираться на высокие холмы. Но ни за что, ни при каких обстоятельствах не позволяли в одиночку выходить за границу леса.
     И она хорошо усвоила, что у всякой свободы есть предел.
     Она покинула Лос-Анджелес восемь лет назад и ни разу не возвращалась туда. Ее воспоминания о Беверли-Хиллз были смутными и отрывочными: высокие потолки, сверкающее дерево и окруженный цветами бассейн с ярко-голубой водой.
     Очутившись в большом доме посреди леса, Оливия на первых порах спрашивала, когда они вернутся туда, где она жила, скоро ли за ней приедет мама и где ее папа. Но каждый раз у бабушки плотно сжимались губы, а глаза становились темными и блестящими.
     Поэтому Оливия научилась ждать.
     А потом и забывать.
     Она росла большой и сильной. Хрупкая маленькая девочка, прятавшаяся в шкафу, стала всего лишь воспоминанием, изредка являвшимся в снах. Она научилась жить настоящим.
     Работа в лагере закончилась, и Оливия неторопливо шла к дому. Весь день принадлежал ей - так же как и жалованье, которое бабушка дважды в месяц отвозила в город и клала в банк на ее имя. Что делать? Половить рыбу или съездить на велосипеде к озерам в холмах и позагорать? Нет, скучно. Ее беспокойная натура требовала чего-то большего. Она бы с удовольствием искупалась, хотя сезон уже кончался, но плавать в одиночку бабушка категорически запрещала.
     Время от времени Оливия нарушала это железное правило и перед возвращением домой тщательно сушила волосы.
     Бабушка всегда волнуется, думала она. Слишком много, слишком часто и по всякому поводу. Стоило Оливии чихнуть, как она бежала к телефону вызывать врача. Хорошо еще, что дедушка ее останавливал. Стоило Оливии задержаться на десять минут, как бабушка выходила на крыльцо и громким голосом начинала ее звать.
     Однажды Вэл даже позвонила в Службу спасения, когда Оливия заигралась с детьми в лагере и не успела вернуться до темноты.
     При мысли об этом Оливия закатывала глаза. Она бы никогда не заблудилась в лесу. Это был ее дом; она знала здесь каждый изгиб и поворот так же, как комнаты собственного дома. Именно так говорил дедушка, споря с Вэл. После каждого такого спора бабушка на несколько дней затихала, но потом все начиналось сначала.
     Из леса, наполненного тенями и мягким зеленым светом, она вышла на поляну, где стоял дом, в котором выросло несколько поколений Макбрайдов.
     В доме было три этажа, каждый из которых опоясывала галерея, скрепляя дом в единое целое. Фундамент тонул в цветах, папоротниках и диких рододендронах, которые переходили в разномастный сад, лелеемый дедушкой, как любимое дитя.
     В каменных вазонах росли огромные анютины глазки с пурпурными и белыми лепестками; стены нижнего этажа обвивали пышные лозы дикого винограда.
     Оливия много времени проводила с дедом в саду. Ее руки были в земле, а голова в облаках.
     Она прошла по выложенной камнями дорожке, делая то гигантские, то крошечные шаги, чтобы не наступать на трещины, поднялась по полукруглым ступеням и толкнула входную дверь.
     Едва войдя внутрь, она поняла, что в доме пусто. По привычке окликнув бабушку и дедушку, Оливия прошла в гостиную с большими старыми диванами и стенами, выкрашенными в теплый желтый цвет.
     Девочка принюхалась, с удовольствием ощутив запах свежего печенья, прошла на кухню и слегка вздохнула, увидев, что оно из овсяной муки.
     - Ах, были бы это шоколадные чипсы, - пробормотала она, запуская руку в большой стеклянный кувшин, - я бы съела их целый миллион...
     Быстро и жадно проглотив пару штук, она увидела лежавшую на холодильнике записку.
     "Ливи, я уехала в город на рынок. Вечером приедут тетя Джейми и дядя Дэвид".
     - Ура! - Изо рта Оливии полетели крошки. - Подарки!
     В честь такого события она съела третье печенье и тихонько чертыхнулась, прочитав записку до конца.
     "Солнышко, посиди дома. Поможешь мне, когда я вернусь. Можешь убрать свою комнату, если не заблудишься в ней. Чур, все печенье не есть! Твоя бабушка".
     - Угу... - Оливия с досадой закрыла кувшин крышкой.
     Ну вот, теперь придется торчать в доме... Бабушка могла покупать продукты часами. День пропал. Расстроенная, Оливия пошла к черному ходу. В ее комнате не было никакого беспорядка. Там хранились ее сокровища, вот и все. Если она потеряла к ним интерес, это еще не значит, что их надо выбрасывать.
     Следы ее былых увлечений стояли повсюду. Коллекция камней, рисунки диких растений с тщательно выведенными от руки латинскими названиями. Химический набор, который она так хотела получить в подарок на прошлое Рождество, стоял на полке и покрывался пылью. Кроме микроскопа, занимавшего почетное место на ее письменном столе.
     Здесь была коробка из-под ботинок, где она хранила то, что называла "образцами": веточки, мертвые жуки, побеги папоротника, волоски, сушеные табачные листья и кусочки содранной коры.
     Одежда, которую она надевала вчера, кучей лежала на полу. Именно там, где ее бросили. Постель была не застелена: сбитые одеяла и простыни остались такими же, какими были утром, когда она встала.
     Оливия не видела в этом ничего особенного. Тем не менее она подошла к кровати, расправила покрывало и даже пару раз взбила подушки. Затолкала под кровать разношенные туфли, часть одежды сунула в корзину с грязным бельем, а остальное пихнула в шкаф. Смахнула пыль и крошки с письменного стола, ткнула огрызки карандашей в стеклянный стаканчик, сбросила бумаги в ящик и решила, что дело сделано.
     Что дальше? Может быть, залезть в кресло и посмотреть в окно? Деревья вздыхали и шептались, верхушки елей и тсуги клонил ветер. С запада шли тучи, суля скорую грозу. Она могла бы сидеть и следить за ее приближением. Интересно, сумеет ли она заметить полосу приближающегося дождя заранее?
     Впрочем, куда лучше было бы встретить грозу под открытым небом, ощутить ее запах, запрокинуть лицо и вдохнуть аромат мокрой сосновой хвои. Она всегда думала, что так пахнет одиночество. Как хорошо было бы раствориться в лесу...
     Она готова была сделать это и уже шагнула к высокой стеклянной двери, выходившей в коридор. Но полки, забитые коробками, играми и головоломками, заставили ее ощутить угрызения совести. Бабушка просила выкинуть хлам, накопившийся за несколько недель. Когда приедет тетя Джейми - и привезет подарки, - она обязательно прочтет ей целую лекцию о том, как нужно беречь вещи и заботиться о них.
     Испустив тяжелый вздох, Оливия стала снимать с полок старые настольные игры и головоломки. Скоро на полу образовалась изрядная куча. Надо отнести их на чердак, решила девочка, и тогда в комнате будет почти идеальный порядок.
     Она осторожно поднялась по ступенькам и открыла дверь. Когда зажегся свет, она огляделась по сторонам, пытаясь найти свободное место. В углу, где крыша была ниже, ютились старые торшеры без лампочек и абажуров. У стены стояли маленькое кресло-качалка и старая детская мебель. Рядом расположились картонные коробки и сундуки. Толстый слой пыли покрывал фотографии, когда-то украшавшие стены дома и базы отдыха. На скрипучей деревянной полке, выточенной дедушкой в столярной мастерской, разместилось семейство кукол и плюшевых зверюшек.
     Оливия знала, что Вэл Макбрайд тоже не любила выбрасывать веши. Они перекочевывали либо на чердак, либо на базу, либо использовались для другой цели внутри дома.
     Часть игрушек Оливия поставила на полку, а часть положила на пол. Больше от скуки, чем из любопытства она сунула нос в ящик комода и увидела детскую одежду, тщательно завернутую в материю и для сохранности переложенную кедровыми стружками. В другом лежало шелковое бело-розовое одеяльце. Девочка потрогала его пальцем, ощутила какие-то смутные воспоминания, от которых стало горячо в животе, и поспешно задвинула ящик.
     Вообще-то ей не разрешали ходить на чердак без разрешения и открывать ящики, сундуки и коробки. Бабушка говорила, что память драгоценна и что, когда Оливия вырастет, все это будет принадлежать ей. Когда вырастет, когда вырастет... А сейчас что?
     Подумаешь, какая ценность! Просто куча старого барахла. Как будто она малышка, которая может что-то разбить или сломать.
     А даже если сломает, что от этого изменится?
     По крыше застучал дождь, как будто кто-то негромко забарабанил пальцами по столу. Она посмотрела в сторону маленького окошка, выходившего на поляну. И вдруг увидела сундук.
     Сундук вишневого дерева, с овальной крышкой и блестящими латунными петлями. Он стоял под выступом и всегда был заперт. Она замечала такие вещи. Дедушка говорил, что у нее глаза, как у кошки. Когда Оливия была маленькая, эти слова смешили ее. Сейчас она этим гордилась.
     Но сегодня сундук не был задвинут под карниз и не был заперт. Должно быть, бабушка что-то вынимала оттуда, подумала Оливия и беспечно шагнула к сундуку, не испытывая к нему особого интереса.
     Она знала историю про ящик Пандоры и про то, как любопытная красавица открыла ящик и выпустила наружу все людские пороки. Но это совсем другое дело, сказала она себе, становясь перед сундуком на колени. Раз сундук не заперт, что случится, если она поднимет крышку и заглянет внутрь?
     Наверняка там лежит какой-нибудь сентиментальный хлам, никому не нужная старая одежда или пожелтевшие от времени фотографии.
     Но когда Оливия коснулась тяжелой крышки, у нее закололо кончики пальцев - то ли от тревоги, то ли от ожидания.
     Сначала девочка ощутила запах, от которого у нее участилось дыхание.
     Кедр, которым сундук был обит изнутри. Лаванда, которую дедушка выращивал на грядке у самого дома. И еще что-то. Чужое и знакомое одновременно. Хотя Оливия не могла определить, что это, ее сердце быстро и нетерпеливо застучало в ребра.
     Покалывание в кончиках пальцев стало сильнее, а когда Оливия полезла внутрь, у нее задрожали руки. Там лежали сложенные в аккуратную стопку и завернутые в черную бумагу видеокассеты, на которых были проставлены только даты. Три толстых фотоальбома. Коробки разных размеров. Она открыла одну короб